8 сентября исполняется 90 лет со дня рождения Расула Гамзатовича Гамзатова - народного поэта. Маленький аварский народ, живущий в горах юго-западного Дагестана, послал его в мир, чтобы высказать огромной, тогда почти трехсотмиллионной стране, какие-то очень важные слова. Такое было дарование-поручение. Яблоко, как помним, от яблони падает недалеко, стихотворец Расул опирался на плечи своего отца, тоже народного поэта Гамзата Цадаса. Аварский аул Цада подарил людям двух поэтов - отца и сына, объединенных, понятно, Духом.
Расул и сегодня мог быть с нами, но в ноябре с. г. исполнится 10 лет, как он ушел. Его нет на Земле, но почти в каждом из почти трехсот миллионов граждан СССР была запечатлена и остается теперь его великая песня. Конечно, это «Журавли» композитора Яна Френкеля, который окрылил стихи Расула, перед тем переведенные Наумом Гребневым, поэтом-фронтовиком, также изрядно потрудившимся на ниве перенесения в русское культурное пространство произведений Гамзата Цадаса.
Четыре строфы из шести изначальных остались в песне, но строки этого произведения помнит любой наш современник, и всякий наш человек обязательно подпоет:
Мне кажется порою, что солдаты, С кровавых не пришедшие полей, Не в землю эту полегли когда-то, А превратились в белых журавлей.В «Журавлях» провиденциально сошлось многое. Певец и актер Марк Бернес, по свидетельству биографов, уже неизлечимо больной, услышав музыку Френкеля и расплакавшись, торопился записать песню в предчувствии своего ухода (надо отметить, что и сам Френкель пел ее замечательно). Запись была для исполнителя весьма тяжела физически и стала последней песней его жизни. Так своей судьбой Бернес закольцевал две великих русских песни: «Враги сожгли родную хату» Михаила Исаковского (муз. Матвея Блантера) и гамзатовские «Журавли». Вместив в это кольцо и другие важные для нас, скажем, песни «Темная ночь», «Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой...».
Образ журавлей в шестистрофном произведении Гамзатова появился, как рассказывают, после посещения поэтом в 1965 году разбомбленного американской военщиной японского города Хиросима, в котором аварец побывал у памятника девочке Садако Сасаки, пораженной лейкемией. Садако хотела сложить тысячу оригами - бумажных «журавликов», что, по поверью, должно было привести к исполнению желания, то есть исцелению.
Гамзатов писал потом: «Стихи о девочке
были написаны до "Журавлей". Последние родились позже, но тоже в
Хиросиме. А потом, уже у памятника японской девочке с белым журавлем, я
видел впечатляющее зрелище - тысячи и тысячи женщин в белой одежде. Дело
в том, что в трауре японки носят белое одеяние, а не черное, как у нас.
Случилось так, что когда я стоял в толпе в центре человеческого горя, в
небе появились вдруг настоящие журавли. Говорили, что они прилетели из
Сибири. Их стая была небольшая, и в этой стае я заметил маленький
промежуток. Журавли с нашей родины в японском небе, откуда в августе
1945 года американцы сбросили атомную бомбу!
И надо же было такому случиться: как раз в это же время мне вручили
телеграмму из нашего посольства в Японии, в которой сообщалось о кончине
моей матери. Я вылетел из Японии через Пакистан. ...На всей воздушной
трассе я думал о журавлях, о женщинах в белых одеяниях, о маме, о
погибших двух братьях, о девяноста тысячах погибших дагестанцев, о
двадцати миллионах (а теперь выясняется, что их значительно больше), не
вернувшихся с войны, о погибшей девочке из Освенцима и ее маленькой
кукле, о своих журавлях. О многом думал... но мысли возвращались к белым
журавлям...»
Это сочинение, в самом деле, имеет молитвенный характер. И мы уже знаем, что опершись на нашу человеческую общую память, кровью и болью связанную с нашей Великой войной, песня «Журавли» стала частью и нашего общенационального духовного кода, - своим философским лиризмом, размышлением о частной человеческой судьбе, а также о судьбе Отечества.
Из неведомых и непостижимых глубин национальной памяти восходят и слова, прочитанные мной в одном из интернет-комментариев под публикацией ролика «Журавли» в исполнении Бернеса: «Первый раз слушал в шесть лет и плакал...»
Но это ведь и о каждом живущем сказано и спето:
Настанет день, и с журавлиной стаей Я поплыву в такой же сизой мгле, Из-под небес по-птичьи окликая Всех вас, кого оставил на земле. «Не потому ли с кличем журавлиным от века речь аварская сходна?» - была такая строка в изначальном варианте стихотворения в гребневском переложении. И рифма в первой строфе поначалу была другой. Не памятная нам теперь «солдаты - когда-то», а «джигиты - убиты». Гамзатов пояснил: «Вместе с переводчиком мы сочли пожелания певца справедливыми, и вместо „джигиты" написали „солдаты". Это как бы расширило адрес песни, придало ей общечеловеческое звучание». Боль горца Расула и великая его отзывчивость, огромная мера отпущенной ему любви обняла весь страдающий, несовершенный, одинокий мир.И помог аварцу в этом русский язык.
Пример аварца Расула Гамзатова убедительно свидетельствует, сколь умножаются культуры, достигая порой кумулятивного, космического эффекта, когда взаимодействуют. Кое-кто со мной нервно не согласится, но я настаиваю: в советский период мы порой находили внятные формы и способы счастливого взаимообогащения народов. Можно скептически ухмыляться по поводу реальности или пропагандистского характера формулировки «единая общность - советский народ». Однако песню «Журавли» создали аварец и три еврея (Гребнев, Френкель, Бернес), а в результате мы получили шедевр русской (если угодно, советской, что, на мой взгляд, почти не меняет дела) культуры, отозвавшийся эмоционально-смысловым эхом во всем мире. Диву даешься, сколь много сделали русские поэты-переводчики для того, чтобы поэты советских республик стали вровень с русскими отечественными классиками, да и европейскими.
Вот еще воспоминание Гамзатова, тоже сегодня весьма нужное нам: «Это было во время афганских событий. Я сидел в кругу друзей в ресторане в Москве. Мне принесли записку от незнакомых людей с другого стола, в которой они спрашивали, не собираюсь ли я написать "Журавлей" о наших погибших парнях в войне на афганской земле? Я ответил, что мои "Журавли" и о них, хотя написаны раньше, что и их имена теперь звучат в голосах моих птиц. Белые журавли летят во все континенты и выкликивают имена погибших. Их можно встретить и у нас в республиках, и в Азербайджане, в Армении, в Грузии, в Литве, в Фергане, в Ливане, в Палестине, в Чили, в Никарагуа, в Анголе, в Кувейте, в Ираке, в Иране - во всех странах. Но это не значит, что "Журавли" не останутся песней, посвященной погибшим на полях Отечественной войны. В журавлином клине найдется промежуток малый для каждого из нас».Песня вышла за рамки аула Цада Хунзахского района Дагестана и разлилась по планете.
Но ее русский текст, понятный людям, живущим на территории одной шестой части земной суши, продолжает и теперь скреплять нас в непостижимое уму целое, даже спустя четверть века после раздора, которому мы преступно поддались и предались. Верю: мы остаемся людьми, пока в том числе помним и поем великие стихи аварца Расула на русском языке.
Жизнь продолжается. И в начале текущего года поэтический преемник Расула, аварец Магомед Ахмедов, возглавляющий писательский союз Дагестана, был удостоен в Москве Золотой премии Дельвига.
И сегодня, как всегда, только русский язык способен вывести голоса наших малых народов (малых, разумеется, не перед Богом, а по количеству населения) на многолюдное пространство - как ракетоноситель выводит на орбиту космический корабль.
