Публичное пиар-православие Медведева и его супруги вызывало у церковных людей оскомину. Им не верили. Президент красовался со свечкой в руках и беспрестанно крестился и кланялся. Разумеется, он кланялся святыням и мощам, но телекамера - штука коварная, она показывает не святыни, а кланяющегося президента. Но мы живем в России, где не любят, чтобы царь кланялся. Равно как и царица. Светлану Медведеву в церковной среде приняли благосклонно, особенно мужская половина. Но и женская быстро оттаяла. Всё бы ничего, но однажды на патриаршем богослужении Светлана Владимировна решила причаститься и первой шагнула к Чаше. За ней потянулись дети, мужички и старушки. Это была роковая ошибка. В этом усмотрели не столько нарушение традиции, сколько чуждую церковному сознанию элитарность. Брезгует она после нас причащаться, брезгует... Чрезмерное телемелькание президентской четы на фоне иконостасов привело к тому, что ехидные бурсаки стали именовать их "папа и мама". Семинаристы остры на язычок, и это распутинское "папа и мама" быстро приклеилось к Медведевым и перекочевало в общецерковный обиход. Это был приговор.
Отношение президента России Дмитрия Медведева к религии вообще и к православию в частности ещё ждёт своего исследователя. Тема обширная и увлекательная, особенно в сопоставлении с православным образом Владимира Путина. Это дело будущего. Ну а сегодня мы можем лишь констатировать, что религиозная политика Д. Медведева к концу его правления привела к откровенным идеологическим гонениям на Русскую Православную Церковь, сопоставимым с антирелигиозной пропагандой начала 60-х годов прошлого века. Таков итог его религиозной политики, которую он осуществлял в России в течение четырёх лет. Медведев уходит под аккомпанемент шельмования православия на всех главных телеканалах страны, во всех крупных печатных и электронных СМИ. Это бесславное завершение медведевской президентской карьеры таким и запомнится в истории России. Крестился, кланялся и попустительствовал гонениям на православие.
В задачу нынешней нашей статьи не входит исследование темы "Медведев и религия", мы будем говорить совсем о другом. О формировании внутри православной либеральной среды так называемой "церковной интеллигенции". Какое отношение это имеет к итогам президентства Дмитрия Медведева? Полагаю, что прямое.
* * *
Ответственный секретарь "Журнала Московской Патриархии" Сергей Чапнин в конце марта нынешнего года опубликовал программную статью "Пятидесятница христианской общественной жизни" в которой заявляет о пробуждении христианского общественного действия как производного массовых политических митингов за честные выборы в декабре 2011 - марте 2012 года.
Название статьи - яркая евангельская аллюзия: преодоление немоты, обретение "нового языка" (подобно апостолам). Таков основной тезис. Что же это за новый язык, который, по мнению Сергея Чапнина, ныне обрела Церковь? Оказывается, это язык политики, это гражданская позиция "ряда священников и мирян, ранее весьма далеких от политической жизни... позиция неравнодушная, критическая, в некотором смысле оппозиционная", которая, впрочем, так и не вылилась "в христианские митинги или пикеты". Как нетрудно догадаться, речь идет о протестах и митингах за прозрачные выборы - именно на их волне, по мнению Чапнина, у людей церковных сформировалось политическое мышление.
Сергей Чапнин справедливо констатирует давным-давно свершившийся факт: церковная общественность осознает себя не только конфессиональной, но и социальной группой с четкими политическими интересами и готова говорить со светскими политиками на равных. Это, безусловно, радует. Ведь в атеистических кругах еще не до конца изжито мнение, будто РПЦ отделена не только от государства, но и от общества. И потому-де не должна быть влиятельной общественной силой. Отдельными политиками высказывания РПЦ о насущных проблемах общества, от образования до нравственности на ТВ, в лучших традициях советских пропагандистов нарекается "клерикализацией". Попытки стращать страну "клерикализацией" скоро будут вызывать недоумение у любого образованного человека. И в том, что политическое сознание для членов Церкви - вещь нормальная и естественная, с Сергеем Чапниным трудно не согласиться. Да, "состояние внутреннего успокоения, отстраненности от общественно-политической жизни оказалось преодоленным". И слава Богу.
Примечательно, однако, другое. Обретение "нового языка" автор связывает лишь с событиями последних месяцев - с гражданскими протестами и движением за чистоту выборных процедур. А вот это очевидная передержка. Точка отсчета выбрана, прямо скажем произвольно.
Разумеется, Церковь чутко реагировала на наметившееся гражданское противостояние, выступая, прежде всего, с миротворческих позиций. Причем возможность сказать свое веское слово в гражданском споре у верующих была всегда и ничем не ограничивалась. Личное участие в любых митингах (путинских, антипутинских, оранжевых, антиоранжевых) верующим не возбранялось.
Но реакцией на протестную зиму отнюдь не исчерпываются социально-политические интересы Церкви, возникшие не сегодня и не вчера. Неизбежность духовной брани подчеркивалась Патриархом Кириллом неоднократно. В Церкви уже не первый год идет разговор о необходимости социальных приоритетов при выборе политического и экономического курса, о необходимости работать в связке с другими общественными институтами (армия, школа, здравоохранение), наконец - о христианских политиках и возможности создания христианских партий. На этом фоне чапнинские констатации выглядят как гудок вслед поезду, который давно взял курс к станции назначения. Почему реформаторы, к которым принадлежит автор, решили "проснуться" и зафиксировать очевидное именно сегодня, - лучше всех знают они сами.
Интересно, что начав с указанного тезиса, мысль автора испытывает невероятные приключения и причудливые трансформации. Так, начиная разговор о гражданской активности людей церковных, Сергей Чапнин вдруг прикрепляет к нему дополнительный вагончик и неожиданно спрашивает: "Нужна ли интеллигенция Церкви?" Вопрос, по его собственному признанию, задан был кем-то когда-то (впрочем, это не секрет - Владимиром Легойдой и его журналом "Фома") и является крайне неудачным и даже провокационным. В нем, оказывается, сквозят "какие-то остатки "классовой ненависти", леденящий душу ветерок холодной гражданской войны". Кроме того - внимание - постановка этой проблемы "связана с острым переживанием "свободы-несвободы" внутри нашей церковной традиции. Возник конфликт свободы мысли, свободы формулировать и выражать свою позицию, с одной стороны, и жестких требований соблюдать "церковный формат".
Если верить Чапнину, обновлённая Церковь имеет сегодня шанс отыскать в этой среде людей с волей к чистому знанию, которая "не связана с прагматической задачей "больше зарабатывать, делать карьеру и т. п." Зачем сделано это лирическое отступление, более-менее понятно. Похоже, Церковь призывают сгенерировать внутри себя свое собственное интеллигентское сословие, или пригласить в качестве варягов светских либерал-интеллигентов, наподобие писателя Дмитрия Быкова. Эта искомая группа должна, по мысли автора, идти в авангарде политизированной Церкви и учить непросвещенную церковную массу основам политических прав и свобод. Ну, просто журнал "Огонек" 1988-го года - ни больше, ни меньше.
Вся эта ретро-идеология может вызвать лишь улыбку. Интеллигентский мессианизм - это давно и полностью отыгранный сценарий. Интеллигенция в России потерпела историческое поражение, и сам Чапнин это косвенно признает. Еще в начале 90-х произошло расслоение интеллигенции: верхи полностью поддержали политику новой либеральной номенклатуры, а низы смирились с незавидным положением "бюджетников". Но с обеих сторон "глас свободы" не раздавался. Как бы имея это в виду, автор осторожно оговаривается: "В современной России нет и уже не может быть интеллигенции в традиционном понимании этого слова". Ну да, она перманентно расколота и как единое сословие давно не существует.
Дальше - самое главное. Особая роль интеллигенции в политизированной Церкви Чапниным все же не исключается в связи с ее (интеллигенции) "интеллектуальными возможностями". Этот пассаж уже просто-напросто граничит с жанром альтернативной истории. Ведь сама сущность российской интеллигенции - как и причина ее гибели - заключалась именно в том, что она никогда не была интеллектуальным классом. Напротив, она послушно выполняла обязанности культурного посредника, адаптирующего чужой интеллектуальный продукт под потребности "просвещаемых масс". Этим продуктом были либо достижения западных интеллектуалов, либо идеологические разработки родной правящей элиты. Поэтому обидное прозвище "прослойка", полученное интеллигентами из ленинских уст, нельзя признать совсем уж лишенным смысла - конечно, с поправкой на принадлежность самого Ильича к худшей части этой самой "прослойки".
Мифы, созданные интеллигенцией о себе самой как о передовом, мыслящем и свободолюбивом классе, сегодня сильно устарели и вряд ли могут служить подпорками и вводить в заблуждение. В декорациях российской истории интеллигенция не была ни мыслящим классом, ни интеллектуальным слоем. Она либо обслуживала власть, либо поставляла на внутренний рынок чужой интеллектуальный секонд-хенд.
Этот феномен мы наблюдаем и сегодня - в историях с той же ювенальной юстицией и мультикультурализмом (Европа в ужасе от того и другого, а у нас до сих пор подаётся как достижение), с либертарианством в экономике, давно отброшенным за ненадобностью даже США, но усиленно насаждаемым у нас.
Чтобы отдельные представители бывшей (пост)советской интеллигенции могли дать начало интеллектуальному классу, им необходимо излечиться от мессианства и элитарного мышления. Путь трудный, но неизбежный. Лишь проделав его, "интеллигент" станет интеллектуалом и научится создавать духовные ценности. В появлении на свет интеллектуального класса России могли бы немалую роль сыграть церковные лидеры, и вся Церковь как наследница традиционных культурных ценностей. Поэтому не исключаю, что в ближайшем будущем РПЦ может оказаться перед необходимостью создания think tanks - интеллектуально-аналитических центров, находящихся в орбите церковных иерархов. Именно в РПЦ, а не в "узком кругу, на уровне дружеских и клубных встреч", как утверждает С. Чапнин.
Но это все касается общества в целом.
Если же ставить вопрос о какой-то отдельной интеллигенции внутри самой Церкви, то такой разговор вообще выглядит довольно абсурдным, ибо противоречит самой сути церковного устроения. Никакой отдельной, специальной "церковной интеллигенции" просто не может быть. Это чистый оксюморон, как "сухая вода" или "гуманитарные бомбардировки". Не может быть в Церкви особых людей за исключением тех, кто облечен духовным саном. Да и сан - это служение, а не внутреннее качество, он от Бога, а не от самого себя.
Апостолом Павлом сказано: "Несть ни эллина, ни иудея". Точно так же не может быть в Церкви "ни пролетария, ни интеллигента". Войдя внутрь церковной ограды, человек оставляет снаружи свой светский статус и регалии. Это не мешает "надевать" их вновь на работе или где-либо еще в миру. Но сама Церковь не сословна и не элитарна. Допускаю, что среди близких Чапнину идеологов "светской реформации", немногочисленных и потому громко пытающихся заявлять о собственном существовании, этот принцип не разделяется. Но тут уж одно из двух: или церковность или светская сословная принадлежность.
Такова теория. А на практике всё несколько проще и очевиднее. Попытка назначить дату пробуждения церковной политической активности под чутким руководством так называемой "церковной интеллигенции" именно на "болотно-сахарный" период выглядит, конечно, как политтехнологический трюк. Объясняется он, если вдуматься, очень просто. Что бы там ни говорили о "падении авторитета РПЦ", на самом деле все прекрасно понимают: социально-политическая роль Церкви будет расти. В связи с этим некая группа хотела бы назначить именно себя "ответственной за политизацию".
Почему не всем миром, почему в таком узком кругу? Потому что "политизацию" по светским лекалам многие члены Церкви отвергнут. Светский реформатор из церковной "тусовки" ведь потому и светский, что имеет общие позиции и интересы с внецерковными (а порой и антицерковными) политическими силами. И, как это водится в новейшей России, готов эти интересы лоббировать. В данном случае уже не извне, а внутри Церкви. Используя ее авторитет, ее - говоря светским языком - "символический капитал".
Эта попытка тем более двусмысленна, что пример лоббирования в Церкви светских интересов существует, и довольно свежий. Он связан с именем Станислава Белковского и так называемой Корпорацией православного действия (КПД). Созданный в 2004 году этот скандальный проект с шумом провалился. Речь в то время откровенно шла и о политическом лоббировании, и о лоббировании интересов олигархата. Кто не помнит - можно посмотреть статью того времени под названием "Коэффициент полезного действия Внешнего Управляющего РПЦ МП" . Церковные участники этого проекта сегодня предпочитают не вспоминать о нём. И правильно делают. Стоит ли второй раз наступать на грабли?
Превращаться из самостоятельной силы в приложение к чьей-то партийной программе РПЦ МП не собирается. Это означало бы утрату собственного голоса и отказ от православных интересов в пользу интересов светских политических групп.
Было бы непростительной глупостью подменить собственную политическую повестку этой чужой повесткой. Поэтому настойчивое предложение политизировать РПЦ в угоду узкопартийным интересам должно быть твердо отклонено. Как и стремление реформировать ее по лекалам светского гуманизма, в какой бы "технологичной" упаковке он не выкладывался на витрину.
Светская реформация православия - идея во всех отношениях абсурдная. Эксперименты такого рода уж точно не принесут ничего кроме энтропии ни Церкви, ни светской части общества. Мало того, что в контексте православия для реформации нет предпосылок, но даже Реформация западная в своей основе строилась на религиозных (вроде sola fidem и sola scriptura), а отнюдь не на светских принципах. Подобная кентаврическая конструкция могла родиться только у российских политтехнологов. И чем раньше последует твердый отказ в ответ на такого рода нескромные предложения, тем лучше.
У Церкви есть собственные интересы и собственная повестка дня. На том и стоим. Жаль, что этого так и не понял бывший президент России Дмитрий Медведев.
