Когда мы сталкиваемся с традицией библейской мысли,
существенно отличной от той, что воспитывается современной культурой,
естественно возникает вопрос: а можем ли мы, воспитанные в ином
культурно-историческом контексте, адекватно понять экзистенциальные
библейские категории? Не будем ли мы в своих интерпретациях текста
невольно нагружать его тем содержанием, которое изначально в нем не
присутствует. Для того чтобы избежать опасности искажения смысла, нам
следует попытаться извлечь смысл употребляемых терминов исходя из самого
библейского текста, из того контекста, в котором они употреблены.
Однако, сам этот контекст сравнительно невелик, - объем Шестоднева
порядка четырехсот слов, - что же делать в этом случае. И здесь на
помощь нам приходит то, что весь текст Священного Писания представляет
собою своего рода ‘olam, замкнутую самодостаточную целостность.
Действительно, библейское повествование начинается с рассказ о творении
мира, - «в начале сотворил Бог небо и землю» (Быт. 1,1), - и завершается
пророчеством о конце всего сотворенного, когда будут «новое небо и
новая земля, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали» (От. 21, 1).
Начало и конец в известном смысле совмещаются, очерчивая тот круг, тот
‘olam, где вершится история и действует Бог[5].
Внутри же этого круга текст оказывается прошит множеством
разнообразнейших связей: каждое слово (посредством тщательно
разработанной системы поиска параллельных мест) оказывается связанным
еще с несколькими, находящимися в различных местах Писания, те в свою
очередь - еще с несколькими и так далее, так что ни единого из них
нельзя изъять, не исказив при этом общего смысла (см.: От. 22, 18-19). И
вот именно потому, что каждое слово текста Писания множеством незримых
нитей связано с другими местами текста, участное внимание к тексту
Писания дает надежду понять, точнее, - пережить - смысл слова исходя из
всего контекста его употребления[6].
Если мы обратимся к современным научным комментариям Ветхого Завета, то
мы увидим, что основная проблема, которую пытаются решить в
комментариях, посвященных исследованию первого стиха книги Бытия,
заключается том, чтобы выяснить, является ли первый стих законченным
предложением или же придаточным предложением, входящим в более обширное
сложноподчиненное предложение. Обсуждаемый вопрос уже вышел за рамки
научных дискуссий и отразился в таких современных западных переводах
Библии, как Good News Bible, New American Bible, Anchor Bible, New
Revised Standard Version. Так, в New American Bible первый стих мы
читаем в такой редакции: "В начале, когда Бог творил небо и землю, земля
была бесформенной пустыней, и тьма покрывала бездну, тогда как мощный
ветер носился над водой".
Такой перевод, отличный от традиционного, несет с собой и скандально
нетрадиционное богословие. Этот перевод позволяет видеть в тексте
Шестоднева указание на существование до начала Божьего творения
хаотической бесформенной материи. Если же учесть, что в мифологических
представлениях соседних Израилю народов на самом деле процесс творения
понимался как процесс оформления хаотической праматерии, то, по законам
экономии мышления, новый перевод Шестоднева будет однозначно указывать
на подобное учение. А это кардинальным образом противоречит концепции
творения из ничего, creatio ex nihilo.
Какие же аргументы предлагаются в пользу такого понимания
древнееврейского текста. Можно выделить три варианта синтаксической
организации первых стихов книги Бытия:
1. Первый стих является главным предложением и описывает самый первый
акт Божьего творения; второй и третий стихи описывают последующие акты
творения или раскрывают подробности предшествующих событий. Это является
традиционным пониманием.
2. Первый стих является придаточным предложением времени, зависимым от
главного предложения во втором стихе: "В начале, когда Бог творил небо и
землю, земля была безвидна и пуста".
3. Первый стих является придаточным предложением времени, подчиняющимся
главному предложению в третьем стихе, тогда как второй стих является
вставочной поясняющей конструкцией: "В начале, когда Бог творил небо и
землю (земля тогда была безвидна и пуста, и тьма над бездной, и Дух
Божий носился над водой), Бог сказал: "да будет свет".
Многие современные комментаторы подчеркивают необходимость учета
культурно-исторического контекста для исследования Шестоднева.
Мифологические тексты того времени, повествующие о творении, содержат
фиксированную, стереотипную словесную формулу, которую вполне можно
сравнить с открывающими книгу Бытия стихами. Структура вводной формулы
мифологических повествований такова: "Когда этого и этого еще не было...
тогда ...", и назначение этой формулы - ввести повествование о творении
в рамки времени. По мнению ряда комментаторов формула, которая имеется в
Быт. 2, 4 "В то время, когда Господь Бог создал землю и небо...",
соответствует первой фразе в книге Энума Элиш, а также встречается в
Шумере и Египте. Сравнение этих текстов с Быт. 1 как будто показывает,
что предшествующее предложение в вышеприведенной формуле соответствует
содержанию Быт. 1, 2, а заключительное предложение соответствует Быт. 1,
3, Быт. 1, 2, которое в своей формулировке утвердительно, "Земля же
была безвидна и пуста" соответствует по содержанию придаточному
предложению времени, "Когда ... еще не было", а творящее повеление
третьего стиха "И сказал Бог..." соответствует конечному предложению
формулы, в которой описывается, как дело творения начинается. После
установления такого соответствия первый стих становится добавочным к
приведенной схеме и поэтому предложение в Быт. 1, 1 оказывается не
описанием творения, но заглавием, которое выражает все повествование
одним предложением.
Замечание о необходимости учета культурно-исторического контекста для
исследования Шестоднева разумеется справедливо, ведь нет ничего
невероятного в том, что авторы Священного Писания входили в исследование
священных текстов соседних народов, произведений философов и мудрецов
своего времени. Сама богодухновенность Священного Писания не отрицает,
а, напротив, предполагает человеческую исследовательскую активность. В
посланиях апостола Петра, где говорится о Божественном содействии
пророкам, сказано что «никогда пророчество не было произносимо по воле
человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы
Духом Святым» (2 Петра 1, 19), сказано также и об их собственной
исследовательской активности: «к сему-то спасению относились изыскания и
исследования пророков, которые предсказывали о назначенной вам
благодати» (1 Петра 1, 8).
То общее культурно-историческое наследие, которое разделял древний
Израиль со своим языческим окружением, могло, конечно, повлиять на
использование пророками терминов и образов из религиозных и
мифологических представлений соседних культур, получивших там
однозначную интерпретацию. Так, понятие бездна, употребленное во втором
стихе, было нагружено большим содержанием для человека той эпохи, чем
это имеет место для нас. Однако единый язык не предполагает единства
мысли. Ведь чтобы переубедить кого-то, нам следует пользоваться его
языком, для него понятным, но это вовсе не означает, что мы будет
повторять ему его же мысли. Существование для Шестоднева более широкого
контекста никак не предполагает заимствование. В последнем случае
Священное Писание было бы в ряду с другими писаниями, а Израиль - с
другими народами. Но мы хорошо знаем, что это не так. История Израиля и
христианской Церкви - убедительное этому подтверждение. Если приходится
говорить о форме отношения к духовному наследию окружающего языческого
мира, то из всего, что нам известно об Израиле, это, скорее всего,
должно быть полемикой, а не заимствованием.
Если мы обратимся к истории толкования текста Шестоднева, то обнаружим
единодушное понимание первого стиха как независимого предложения. Так,
перевод Септуагинты и другие древние греческие переводы передают первый
стих отдельным законченным предложением. В акцентуированном масоретами в
VII веке древнееврейском тексте первое слово tyv!ar@B=, в начале,
отделено специальным акцентом от последующих слов первого стиха. Это
полностью исключает предполагаемые гипотезами 2 и 3 чтения "В начале
Божьего творения..." или "В начале, когда Бог творил..." Древнее
самарянское Пятикнижие огласует tyvarb как baoraosit, то есть иначе, чем
это делают масореты - tyv!ar@B=, (beresit). Долгая гласная a вместо
беглой гласной e выражает наличие в слове артикля. Слово с артиклем
стоит обязательно в абсолютном состоянии, а не в сопряженном, то есть не
подчиняет себе следующее за ним слово. В Гекзапле Оригена (II век), в
котором греческими буквами передавался огласованный древнееврейский
текст, первый стих книги Бытия начинался словом brhsiq, brhshq, или
brhsid, то есть без наличия артикля, но также и barhshq или barhseq, то
есть с артиклем. Последние доводы вовсе не доказывают, что в
древнееврейском тексте первое слово читалось с артиклем, но лишь то, что
оно читалось как синтаксически несвязанное с последующими словами. Лишь
на рубеже двенадцатого столетия рабби Раши предложил вариант чтения
первых стихов Библии, обозначенный выше под номером 2. Другой иудейский
ученый, Абраам ибн Езра, предложил гипотезу 3. Со временем эти гипотезы
нашли многих сторонников и сейчас активно обсуждаются в научном мире.
Понятие «творения» находится в центре системы представлений о мире
древнего исторического человека ближневосточного ареала. Вычленение
этого понятия в сознании, воплощение его в слове соответствует высокой
ступени человеческого мировосприятия. В афразийских (семитохамитских)
языках понятие «творить» связано с несколькими сферами представлений
(семантическими полями), образуя с ними определенные смысловые ряды, по
крайней мере два из которых реализуются на совершенно разном лексическом
материале[7].
Один из этих рядов указывает на осознание опыта творения как
выпускания, но с преодолением некоего сопротивления, как прорыва, выхода
наружу:
1. В еврейском, арамейском, арабском br' - "творить", "создавать"; в
прасемитском *br-/br'- - "вырубать", "расчищать", *bar - "открытое" или
"наружное пространство", *bir - "проход", "дверь"; в праберберском *bry -
"вымолачивать" (зерно), "выходить", *-bur - "дверь"; в египетском
b'< , *bvr - "разрушать", "ломать", "мотыжить землю"; в пракушитском
bir - "наружное пространство"; в прачадском *bvr - "выпускать",
"давать".
2. В аккадском ptq - "творить", "создавать"; в прасемитском *ptq - "разрывать", "раскалывать", "открывать".
3. В арабском, геза (эфиопском) ftr - "создавать"; в прасемитском *ptr - "прорываться", "открывать", "выходить".
4. В египетском pth - "Бог-Творец Птах", "творить"; в прасемитском *pth - "открывать", "развязывать", "выпускать".
Другой ряд связывает творение с гончарным ремеслом и лепкой, восходящими к названиям для глины, земли, грязи, ила и т.п.:
1. В арамейском, арабском gbl - "творить", "смешивать землю с водой", "лепить".
2. В арабском tyn - "создавать" (в финикийском tn' - "выдвигать",
"устанавливать"), "обмазывать глиной" (в прасемитском *tin - "глина").
3. В геза (эфиопском) Lhkw - "творить" - "лепить из глины".
4. В прасемитском *sr/*ysr - "создавать", "формировать" (в прасемитском (и египетском) *sr-/*ysr - "лепить горшки").
5. В египетском qd - "создавать", "строить" - "горшок", "гончар"; в
аккадском qudu-t - "ил", "грязь", "строительный раствор", "глина".
Также устойчивые, повторяющиеся семантические ассоциации («изосемантические ряды»[8])
свидетельствуют о том, что связь между сопоставляемыми понятиями не
случайна, а, напротив, глубоко укоренена в сознании языкового
сообщества.
Что касается самого библейского текста, то глагол ar`Bi (baorao') употребляется в Библии более пятидесяти раз[9].
Как показывает контекстуальный анализ, глагол ar`Bi (baorao') выражает
творение чего-то нового и, в то же время, он тесно связан с переживанием
качеств пространства: пустоты, свободы, неопределенности. Все это
позволеют понять глагол "сотворил" - ar`Bi (baorao'), как выражающий
действие, представляющее пространство для возможного существования новой
вещи. Действие, соответствующее этому глаголу, как бы дает возможность и
свободу этой вещи существовать. Пространство свободы рождается в центре
бытия одного, исходит из него, распространяется от него и, расстилаясь
перед ним, дает возможность для возникновения и существования другого.
Для возникновения нового не заимствуется что-то из того, что уже
существовало. Сам Творец, расширением сферы Своего присутствия,
обеспечивает возникновение нового.
В контексте христианской традиции слово тварный означает «не
само-бытный». Греческое слово «тварь» - ktivsma - происходит от kti?siC -
"основывание", "созидание", "владычествование". Сотворенный «из ничего»
мир имеет опоры в самом себе (см.: 2 Макк. 5, 28), он чрезвычайно
хрупок, тонок. Например, пророк Давид переживает мир как тонкий листок
бумаги, который начинает скручиваться и гореть в пламени божественного
присутствия (2 Царств 22, 8-16):
8 Потряслась, всколебалась земля, дрогнули и подвиглись основания небес, ибо разгневался [на них Господь].
9 Поднялся дым от гнева Его и из уст Его огонь поядающий; горящие угли сыпались от Него.
10 Наклонил Он небеса и сошел; и мрак под ногами Его;
11 и воссел на Херувимов, и полетел, и понесся на крыльях ветра;
12 и мраком покрыл Себя, как сению, сгустив воды облаков небесных;
13 от блистания пред Ним разгорались угли огненные.
14 Возгремел с небес Господь, и Всевышний дал глас Свой;
15 пустил стрелы и рассеял их; [блеснул] молниею и истребил их.
16 И открылись источники моря, обнажились основания вселенной от грозного гласа Господа, от дуновения духа гнева Его.
Ощущение, что мир очень тонкий и трепетный, прозрачный для присутствия
Бога - очень характерно для веры святых. Сотворенный творческим Словом
Божиим, мир как бы зажат между двумя безднами, - бездной небытия и
бездной божественного бытия. «Творческое слово есть как адамантовый
мост, на котором поставлены и стоят твари, под бездной Божией
бесконечности, над бездной собственного ничтожества», - говорит
святитель Филарет Московский [10]. И в про-странстве меж этими безднами зияет тот "про-свет", в котором сбывается бытие[11].
В начале Бог творит небо и землю
«Предмет, или следствие творящей силы Божий, Моисей называет небом и
землею. Имена они вместе взятые обыкновенно знаменуют целое творение», -
свидетельствует свт. Филарет Московский[12].
«Моисей, - продолжает он, - описывает шестидневное творение не как
естествослов, для одних мудрых, но как богослов, для мудрых и простых
вкупе. По сему о высоких действиях Божества он изъясняется, по
возможности, сообразно с их достоинством, и однако чувственно и
человекообразно»[13].
За словом небо синодального перевода в древнееврейском тексте стоят три
слова: частица ta@, которую часто называют признаком винительного
падежа, артикль h^ и, наконец, имя <y]m^v*, небо. Таким образом,
получается выражение <y]m^V*h^ ta@ ('eot hassaomavyim). Сотворенное
Богом небо ассоциируется со сводом (Быт. 1, 6: «Да будет свод посреди
воды»), с шатром (Ис. 40, 22: «Он распростер небеса, как тонкую ткань, и
раскинул их, как шатер для жилья»; Пс. 104, 2: «Ты одеваешься светом,
как ризою, простираешь небеса, как шатер»). Превыше неба - небо небес -
внутреннее пространство шатра небесного. Там престол Божий, и там место
Его обитания в окружении Своих Ангелов (cр.: Пс. 33, 6 «Словом Господа
сотворены небеса, и духом уст Его - все воинство их»). Наполнение неба
небес - Его Дух, Его воинство, Его Ангелы. Но и "небо и небо небес не
вмещают Тебя" (1Ц. 8, 27).
Небо, как обитель Бога, является областью, которая не просто
расположена очень высоко над землей. Свод небесный служит границей
человеческого мира, за которым начинается мир Божественный (ср.: Пс.
114, 16 «Небо - небо Господу, а землю Он дал сынам человеческим»). Земля
открыта небу, но не наоборот (ср.: Иов. 28, 24 «Он прозирает до концов
земли и видит под всем небом»). Небо открывается человеку только в
исключительных случаях. Сравни Езек. 1, 1 «И было ... отверзлись небеса,
и я видел видения Божии». Небесная обитель Бога и других небесных
сущностей по отношению к земле находится как бы на метауровне. Все
действия с неба на землю в этом случае приобретают качество нисхождения
не пространственного, а метаиерархического.
Последнее слово первого предложения Библии - Jr\a#A (evrec), земля.
Словом земля на русский язык, как и в случае со словом небо -
<y]m^Av* (saomavyim), переводятся три слова из древнееврейского
текста: частица ta@, артикль h^ и имя Jr\a#. Имя Jr\a#A
(evrec)встречается в Библии более двух тысяч четырехсот раз, и его
значение вполне однозначно определяется контекстом его употребления. Во
всем многообразии случаев употребления имени Jr\a#A (evrec) его значение
одно и то же, и на русский язык оно переводится почти всегда словом
земля. Имя Jr\a#A (evrec) имеет вполне наглядное значение - земной круг,
место обитания человека и всех животных. Если имя <y]m^Av*
(saomavyim), небо, постоянно употребляется для обозначения места
обитания Бога, то во всем многообразии употребления имени Jr\a#A
(evrec), земля, имеется, пожалуй, единственное место, в котором имя
Jr\a#A (evrec) получает богословскую интерпретацию: «Так говорит
Господь: небо (<y]m^Av*) - престол Мой, а земля (Jr\a#A) - подножие
ног Моих» (Ис 66.1)[14].
Бог творит мир Словом Своим: И сказал Бог ... и стало так (Быт. 1)
В начале было Слово - jen jarch` h\n oJ lovgoC (Ин. 1,1)
Следует подчеркнуть, что термин "слово" - lovgoC - в контексте
библейской традиции имеет несравненно большую смысловую нагрузку, нежели
привычный нам сегодня русский термин "слово"[15]:
I
O слово (сказанное, не грамматическое)
O речь, изречение
O условие, договор
O рассказ, история, сочинение
O положение в философском учении
O дело
II
O счет (число)
O соотношение, пропорция, соразмерность
O вес (пер.)
O забота (пер.)
III
O разум, разумное основание, причина, смысл, понятие
Слово lovgoC происходит отглагола levgw - "собирать", "выбирать",
"избирать", "считать", "говорить" и является антонимом глагола kruvptein
- "утаивать". Слово - это то, что из-влекает из утаенности истину -
ajlhvqea. То, насколько сложно адекватно перевести смысловое содержание
этого термина на русский язык видно из сравнения различных переводов
Пролога Евангелия от Иоанна:
(1)
В начале было Слово,
и Слово было у Бога,
и Слово было Бог.
(2)
Оно было в начале у Бога.
(3)
Все чрез Него начало быть,
и без Него ничто не начало быть,
что начало быть.
(4)
В Нем была жизнь,
и жизнь была свет человеков.
(5)
И свет во тьме светит,
и тьма не объяла его.
(Синодальный перевод)
(1)
В начале было Слово
и Слово было с Богом,
и Слово было Бог.
(2)
Оно в начале было с Богом.
(3)
Все сущее Бог создал Словом.
и без Него, и вне Его, -
ничто из сущего не существует.
(4)
В Нем был и есть источник жизни,
и жизнь есть свет для всех людей.
(5)
И свет этот свет во тьме,
но тьма его не поглощает.
(Пер. о. Леонида Лутковского)
(1)
Изначально - до сотворения мира -
был Тот, кто зовется Словом.
Он был с Богом,
и Он был Бог.
(2)
Он изначально был с Богом.
(3)
Через Него было все сотворено,
ничто не было сотворено без него.
(4)
Он был источником жизни,
и жизнь была светом для людей.
(5)
Свет сияет во тьме,
и тьма его поглотить не может.
(Пер. В. Н. Кузнецовой)
(1)
В начале было Слово,
и Слово было с Богом,
и Богом было Слово.
(2)
Это Оно от начала с Богом.
(3)
Все через Него стало
и без Него ничто не стало,
что стало.
(4)
В Нем жизнь,
и жизнь стала людям свет.
(5)
Светит во тьме свет,
и тьме не постигнуть его.
(Пер. Библейского общества)
И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы.
И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один.
(Быт. 1, 3-5)
Согласно библейскому повествованию свет был сотворен Богом в первый
день, что указывает на его фундаментальное место в иерархии бытия[16].
Интересно, что свет занимает особое место в символике большинства
религий. Свет - это то, что о-све-щает и о-свя-щает, открывает
сокровенное, дает знание, указывает путь. К и.-евр. *div- - "светить",
"блистать", восходят и греч. ZeuvC, и лат. Deus, и divus -
"божественный", "святой ". Видимый свет - это символ «Света истинного»
(Ин. 1, 9): «Бог, будучи Светом по естеству, проявляется в свете по
подражанию, как Первообраз в образе», - свидетельствует прп. Максим
Исповедник[17].
Этот сотворенный Богом в первый день свет хорош. Как отмечает С. С.
Аверинцев, «для средневековой мысли, как, в общем и для античной мысли,
"благое" - это оформление и округленное, совершенное и завершенное, а
потому необходимо конечное в пространстве и времени. Упорядоченное - это
расчлененное, "членораздельное". Мир "членоразделен", как
членораздельно "Слово", вызвавшее его к жизни. Библия описывает
сотворение мира, как ряд актов "отделения" одного от другого («...и
отделил Бог свет от тьмы...», «...и отделил Бог воду, которая под
твердью от воды, которая над твердью...»); и она требует от человека
«отличать священное от не священного и нечистое от чистого» (Лев. 10,
10). Бог "отделил", - и человек должен "отделять"»[18].
«И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему,и
да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над
скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по
земле» (Быт. 1, 26) Именно диалог, речь Бога, предшествующая сотворению
человека, отличает человека от всего творения, которое было до него.
Словесность и способность к диалогу являются самыми характерными чертами
человека.
Бог творит человека по Своему «образу и подобию» (Быт. 1, 26). Бог -
Личен, и потому человек также является личностью. Личность же - это
такая целостность, которая не может быть разложена на составные части;
про нее нельзя сказать, что она из чего-то «состоит», чем-то
обусловлена; личность не сводима ни к чему иному. Как же тогда она может
быть воспринята и познана? - Лишь в личном общении с другой такой же
целостностью, с другой личностью, общении, подобном взаимному общению
Ипостасей Троицы. Что мы знаем о Лицах Святой Троицы? Лишь то, что
касается Их взаимоотношения, точнее, Их отношения к Источнику Божества,
Богу-Отцу. Нерожденность, рожденность, исхождение - таковы отношения,
позволяющие раз-личать Лица. Для того чтобы существовало Я, должно быть
Ты. Потому-то Бог и создает помощника для Адама, со-ответственного ему,
- ибо «не хорошо быть человеку одному» (Быт. 2, 18). Лишь в
межличностных отношениях вызревает человеческая личность. Но абсолютной
своей зрелости она достигает лишь в личном общении с Личностью
Абсолютной - с Богом.
Богообразность и богоподобие человека означает его способность
действовать подобно Творцу, со-образовываясь Ему. Человек богоподобен,
ибо он призван к обожению и может действовать подобно Богу[19].
Действительно, существеннейшее качество Творца Его способность к
творчеству, - творчеству из ничего, не обусловленному никакими внешними
предпосылками, но напротив cобою обуславливающему все остальное.
Человек, сотворенный по образу и подобию Создателя, оказывается
способным к творчеству в силу своей сопричастности Творцу, в первую
очередь - к со-творчеству литургическому[20].
Бог повелевает человеку «обладать» и «владычествовать» миром, «нарекая
имена» твари (см.: Быт. 1, 28; 2, 19 - 20). Bесь мир есть
о-существ-ленный логос, «писание Самоипостасного Слова»[21]: «Небеса проповедуют славу божию, и о делах рук Его вещает твердь» (Пс. 18, 2). Бог - Поэт этого мира [22];
человек же, стоящий в средоточии тварного мира, сотворенный «из праха
земного» и оживотворенный божественным «дыханием жизни» (Быт. 2, 7),
есть, по выражению В. Н. Лосского, «поэт для Бога»[23].
Но человек не просто создан Богом по Своему «образу ...и подобию» (Быт.
1, 26), Бог вложил «мир (<l*ou, ‘olam - "олам", мир как целостность
бытия) в сердце» человека[24],
«хотя человек не может постигнуть дел, которые Бог делает, от начала до
конца» (Еккл. 3, 11). Для обнаружения и о-существ-ления
со-у(с)троенности внутреннего "олама" микрокосма человека и внешнего
"олама" макрокосма вселенной было заповедано человеку познание мира[25].
Божье повеление Адаму «нарекать имена» (см.: Быт. 2, 19 - 20) твари (а в
библейском контексте именование как по-имение и по-имание означает
познание именуемого и обретение власти над ним) традиционно понималось
как повеление познавать тварное естество, устанавливая со-ответствие
"внутреннего" и "внешнего миров" (ибо имя и есть, по существу, то, что
опосредует связь двух олам'ов), и тем самым "сердечно", чрез свою
"сердцевину", со-единять тварь с Богом, ибо человек, по замыслу Творца,
был сотворен как по-средник между тварным и нетварным[26].
Цель, к которой стремится всякое тварное естество, - это его логос,
божественное воление о сущем. Нынешняя потребность в движении
обусловлена самой тварностью мира: поскольку тварь несамобытна и не
имеет цели в самой себе, но, напротив, устремлена к чему-то ей
внеположенному, она пребывает в вечном движении. Вся совокупность
логосов содержится в Логосе Божием как божественный замысел о мире.
«Бог, сразу образовав, как знает Сам, логосы всего происшедшего и общие
сущности сущего, до сих пор еще осуществляет не только сохранение их для
бытия, но и созидание, выхождение и устроение содержащихся в них в
возможности частей»[27].
Время набухает вечностью, стемясь к ее полноте, когда осуществится
согласованием способа бытия твари и ее логоса, образа и замысла,
окончательное преодоление разделяющих мир оппозиций: тварного и
нетварного, ограниченного и неограниченного, описуемого и неописуемого, в
том числе - движения и покоя[28].
Мир есть эволюция (раз-витие) божественных логосов, энергий Творца,
процесс изъ-явления логоса твари, процесс о-логоснения мира,
заканчивающийся ре(э)волюцией (с-витием) - обожением твари, достижением
того состояния, когда будетъ Богъ всяческая во всехъ (1 Кор. 15, 28)[29].
Способ бытийствования всей твари, - и в первую очередь человека, -
обусловлен характером ее отношения к Источнику бытия, к Творцу. Мир
сотворен «из ничего» (2 Макк. 5, 28) в том смысле, что не имеет основы
"в самом себе", но существует лишь в силу своей со-причастности бытию
Божию. Человек, опосредующий взаимо-связь тварного мира и Бога,
является, по выражению В. Н. Лосского, «ипостасью всего космоса»[30],
персонифицируя мир чрез личное а, значит, - этическое - отношение
отношение к личному Богу, и тем самым обуславливая способ бытия - h\qoC
-твари[31].
Непостижимая пропасть между абсолютным бытием Творца и относительным
бытием твари, непреодолимая на без-личном уровне "природы",
преодолевается на личностном, "ипостасном" уровне: так, во Христе
божественная нетварная и тварная человеческая природы, оставаясь
бесконечно далеки друг от друга по естеству, соединяются в воплощенном
Слове ипостасно[32].
Нагота первозданного Адама (см.: Быт. 2, 25) означала его про-зрачность
для Бога, проницаемость для Его действий, Его энергий, сил, Его логосов[33].
Человек должен был, по слову свт. Григория Паламы стать столь
про-зрачным, чтобы Бог зрел в мир «не только нашей душой, но и нашим
телом»[34].
Логосный в силу своей бого-образности человек, стоящий между творением и
его Творцом и прозрачный для сил божиих, должен был со-гласо-ванием
своей воли с волей Творца привести весь мир к Богу, о-логоснить его.
Обретая со-гласие с Богом, человек должен был со-гласовать способ
тварного бытия со способом бытия Творца и тем самым ввести его в Покой
Господень.
Однако этот первоначальный оказался неисполненным: грехопадение человека, вкусившего безсловесныя снеди[35]
стало космической катастрофой, исказившей прекрасный лик сотворенного
Богом мира. Мир, прежде чрез человека с Богом соединенный, стал
распадаться, суете бо тварь повинуся (Рим. 8, 20)[36].
Отныне сама тварь оказалась порабощена работе истленiя (Рим. 8, 21), но
покорилась она этой суете ... не волею, но за повинувшаго ю на упованiи
(Рим. 8, 20), вследствие греха Адама, въ немже вси согрешиша (Рим. 5,
12)[37]. Уклонившись от воли Творца, погубихъ ума красоту[38],
человек вместо наречения имен оказался способным давать лишь клички,
обнажающие творение, дробящие хитонъ Логоса, свыше истканъ весь (Ин. 19,
23)[39].
О-грех Адама ( а Адам, напомним, есть имя всей человеческой природы)
приводит к тленности, смертности и кратковременности всего тварного: вся
тварь с нами совоздыхаетъ, и сболезнуетъ даже доныне (Рим. 8, 22). Нет
ничего прочного в дольнем мире, все распадается. Однако, логосный
"костяк" бытия, его замысел, не повредился: «кости, то есть премысленные
логосы, относящиеся к Божеству, которые одинаково беспредельно удалены
от всякого тварного естества, ... неведомым образом созидают сущности
сущих и скрепляют их бытие»[40].
Хотя о-грех Адама привел к рас-со-гласо-ванию изначальной гармонии
мироздания, однако божий замысел о мире не изменился, и Христос - Новый
Адам - вопло(ть)щается для того, чтобы о-Логос-нить тварь, вновь
вос-соединить мир с Собою[41]. И смысл религиозного[42] культа[43]
в том и заключается, чтобы вос-соединить плоть дольнего мира с костью
горнего мира логосов, тварь с Богом. Поэтому-то культ с неизбежностью
имеет характер символический, символический в том изначальном смысле,
что нижняя, дольняя часть символа, является не просто подобием горней,
но ее дополнением до целого[44].
Таким символическим культом и является культ Церкви, которая, по слову
прп. Максима Исповедника, «носит образ и изображение Божие, вследствие
чего и обладает, по подражанию и подобию, таким же действием»[45].
Церковный культ - это "общее дело", leitourgiva со Словом, - и потому,
по свидетельству ап. Павла, христианское служенiе есть служенiе
логосное, словесное - logikhv latreiva (Рим. 12, 1). Уже в этом эоне
Церковь, - «непрестанно ширящееся и продолжающееся воплощение Господа»[46],
- являет себя как грядущий эон Царствия, как со-единившаяся с Богом
вселенная. Духовная реальность в Церкви оказывается реальностью
исторической, а ее символы - символами динамическими, предваряющими и
частично осуществляющими в нынешнем эоне реальности эона грядущего.
Внутри себя, в своем таинственном, сокровенном бытии Церковь - Тело
Христово - есть стояние - столпъ и утвержденiе истины (1 Тим. 3, 15),
она уже переступила границу времени, она есть День Покоя, Суббота
Господня. Внутри Церкви седьмая тысяча лет уже наступила. Мир же,
история которого ограничена временем, никогда не выйдет за пределы
шестой тысячи лет. В мире Церковь еще совершает свой Исход - движение к
Восьмому Дню вечного царства, когда, после Суда, завершится
противостояние Церкви и мира. Однако, пока время еще длится, с точки
зрения мира, Церковь есть движение - движение к Дню Восьмому, к
грядущему обожению, к наполнению тварного бытия нетварными божественными
энергиями. Сама возможность приобщения твари нетварным энергиям
обусловлена Воплощением Слова, перихоресисом энергий божественной и
человеческой природ во Христе. Полное обожение мира свершится лишь в
веке будущем, в грядущем эоне, но частичное обожение начинается уже
сейчас, - и в это и состоит движение этого эона к грядущему.
Действительно, «движение не было бы движением, если бы обожение не было
отчасти доступно уже в процессе движения, т. е. в настоящем эоне ... сам
факт того, что в грядущем эоне плоть "уподобится душе" и будет
нетленной, предполагает в нынешнем эоне движение тела к этому состоянию»[47].
Уже здесь святые исполняются божественными энергиями по благодати, и по
мере своего движения к Богу обретает обожение все человечество и весь
космос[48].
Несоответствие нынешнего состояния мира его замыслу обусловлено
рассогласованием способа бытия твари и ее логоса, образа и первообраза.
Спасение мира состоит в достижении такого согласования, осуществляемого
чрез обладающего логосом человека, в возвращении образа к первообразу.
Церковь, которая есть «непрестанно ширящееся и продолжающееся воплощение
Господа»[49], и осуществляет движение твари к ее логосу.
Основной задачей нашего курса будет стремление проиллюстрировать
декларируемую Священным Писанием логосность бытия, показать, что
возможность познания мира человеком обусловливается их со-логосностью и
что «все творения Божии, с должным искусством умозрительно созерцаемые
нами сообразно естеству, сокровено возвещают нам те логосы, в
соответствии с которыми они получили бытие, и вместе с собой
обнаруживают в каждом творении цель Божественного Промысла»[50].
Мы попробуем пояснить, почему современная "объективная" наука видит
лишь "материю" и указать причины этого, а также выявить границы
приложимости методов объект(ив)ной науки и показать, к каким неожиданным
выводам подводят нас достижения современного естествознания. Как было
отмечено в докладе на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной
Церкви 2000 года председателя Синодальной Богословской комисси
митрополита Минского и Слуцкого Филарета, патриаршего экзарха всея
Беларуси, задача «богословского осмысления методов и пределов
фундаментальных наук, претендующих на обладание "объективным" знанием о
мире», является одной из актуальных задач православного богословия на
рубеже третьего тысячелетия[51].
В Основах же социальной концепции Русской Православной Церкви, принятых
на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви
подчеркивается, что «ныне для обеспечения нормальной человеческой жизни
как нельзя необходимо возвращение к утраченной связи научного знания с
религиозными духовными и нравственными ценностями»[52].
Миф как имя мира
На ранних стадиях осмысления мира, т. е. именования и классификации
окружающей человека реальности, возникает форма мышления, получившая
наименование «мифологической». Порой встречается утверждение, что миф -
это выдумка, фикция, фантастический вымысел, придумываемый для
объяснения чего-либо. Но миф не придумывается человеком, задача мифа
иная. Миф помогает человеку внутренне "примириться" с миром. Потому что
человеку важно не просто понять мир, ему нужно пережить мир, ему нужно
субъективно усвоить этот мир, найти свое место в этом мире именно
"переживаемо". Поэтому, мифология разыгрывается в лицах. Человек не
просто находит место в таком об-личен-ном мире, внешний мир становится
продолжением его собственного, осмысленного мира. Свой внутренний,
понятный и осмысленного мир человек стремиться расширить так, чтобы
охватить, усвоить весь окружающий мир, чтобы он стал для человека не
чуждым, чтобы человек не чувствовал свою инаковость, чтобы не было у
него расщепления сознания - вот я, а вот то, что меня окружает, как
полная полная отчужденность, за которой стоят непонятные и потому
страшные вещи. И вот это желание включить весь мир в свое сердце, в свое
переживание, достигается именно в мифологии, может быть не всегда
удачно, но такую цель она ставит и эту потребность человека мифология
эффективно удовлетворяет - удовлетворяет до сих пор. Общность нашего
внутреннего корня языка позволяет нам не только понимать друг друга, но и
понимать мифы других народов. В сердцевине каждого из нас сокрыт
целостный, до-логический, мифологический мир-олам. Когда мы
соприкасаемся с мифологией, мы как бы "погружаемся" в свой внутренний
до-логический мир. Поэтому, как отмечают Ю. М. Лотман и Б. А. Успенский,
«в некотором смысле понимание мифологии равносильно припоминанию»[53].
Что же можем мы сказать о нашем внутреннем, "припоминаемом" в мифах
олам'е. Известные сегодня языковые факты позволяют трактовать
мифологические повествования об истории мироздания в частности как
повествования об истории словообразования. Результаты проведенных Л. З.
Сова исследований генезиса африканских языков показывают, что «история,
сохраняя деривационные связи между словами, интерпретирует их как
отношения между реалиями, и языковое творчество переосмысляется в
сотворение мира. Внутренняя форма слов, упорядоченных в цепочку
дериватов, превращается в космогоническую легенду. Миф о мироздании с
какого-то этапа становится различным у разных народов, хотя до какого-то
деривационного узла продолжает сохранять единство во всех уголках
земного шара, куда расселились потомки одного и того же протоэтноса. ...
Историю развития своего сознания говорящие считали настолько важным
фактом своей "биографии", что потепенно придавали ей статус
божественного откровения и вменяли в обязанность всем поколениям свято
ее хранить. ... Слово в устах человека, давшего себе имя, стало демиургом
Вселенной в силу принципа параллелизма между названием и вещью, мир слов
отождествляли с миром реалий ... и интерпретировали процесс образования
слов как процесс создания реалий, названных этими словами. ... Этап,
предшествовавший этим процессам, впоследствии был осмыслен как время,
когда не существовало еще названий ... "Несушествование названий"
приобрело смысл "несуществования реалий", поименованных этими
названиями»[54].
«Формируя "сеть" для охвата объективной действительности, говорящий тем
самым создавал свое собственное мышление. При этом исходной "пустой"
точке своего сознания он придавал бестелесный и абстрактный образ,
единственной существенной стороной которого было то, что тот служил н а ч
а л о м всех начал в человеческом мировосприятии. Наоборот,
характеризуя того человека, который начал "плести эту сеть", говорящий
видел в нем своего предка и мог четко очертить его облик. Впоследствии
оба образа приобрели статус самостоятельных реалий и стали обрастать
собственными мифологемами, а еще позднее произошла их контаминация, или
склейка божественной и человеческой генеалогий, исказившая не только
отношения между миром слов и миром реалий, но и хронологию внутри
деривационных процессов», - суммирует результаты исследований
"архе-о-логии языка" Л. З. Сова[55].
На начальной "нерасчлененной", "пренатальной" стадии развития сознания
мир воспринимается как поток жизни, как непрестанный круговорот, течение
со-бытий. Не выделяя себя из этого потока, человек не был способен
подвергать его расчленяющему анализу[56].
Постепенно, в связи с развитием человеческого само-сознания, происходит
радикальное изменение "картины мира": мир есть обиталище человека,
человек же - центр мира, и вхождение в этот центр осуществляется
посредством ритуала инициации, нового (второго) рождения[57].
Элементы ритуала инициации - сохранение бодрствующего состояния,
выносливость по отношению к страху, голоду, боли, - выступают как
существенные моменты укрепления Я, культивации личной воли, способной
подчинять себе бессознательные импульсы и подсознательные страхи. Именно
ритуал нового (второго) рождения, который осуществляет вхождение
человека в центр мира и ориентирует мир вокруг человека, служит цели
индивидуализации сознания.
[1] Отметим, что у ветхозаветных иудеев
всякое "естественное богословие" именовалось tyv!ar@B= - beresit - по
первому слову Книги Бытия.
[2] Как отмечает С. С. Аверинцев, «вся мысль
египтян, вавилонян и иудеев в своих предельных достижениях не философия,
ибо предмет этой мысли не бытие, а жизнь, не сущность, а существование,
и оперирует она не категориями, а нерасчлененными символами
человеческого самоощущения-в-мире, всем своим складом исключая
техническо-методическую правильность собственно философии. В отличие от
них греки, если позволительно так выразиться, извлекли из жизненного
потока явлений неподвижно-самотождественную сущность ... и начали с этой
сущностью интеллектуально манипулировать, положив тем самым начало
философии. Они высвободили для автономного бытия теоретическое мышление
... В их руках оно впервые превратилось из мышления-в-мире в
мышление-о-мире» (Аверинцев С. С. Греческая «литература» и
ближневосточная «словесность» (противостояние и встреча двух творческих
принципов) - В кн.: Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской
литературной традиции. М., 1996, с. 17).
[3] Напомним, что если евр. <l*ou, ‘olam -
"олам", мир как целостность бытия, происходит от корня lm - "быть
сокрытым", "скрываться" внутри чего-либо, то греч. kovsmoC -
"украшение", "наряд", "порядок", иначе говоря, структура, созерцаемая
извне; термин этот происходит от глагола kosmevw - "украшать",
"приводить в порядок", "расставлять войско".
[4] Аверинцев С. С. Греческая "литература" и
ближневосточная "словесность" (противостояние и встреча двух творческих
принципов) - В кн.: Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской
литературной традиции. М., 1996, с. 36-37.
[5] «"Времени не было", "времени не будет" -
вот как вкратце можно определить тему "начала" - Книги Быти и тему
"конца" - Апокалипсиса, возвышающихся над современным историческим
"время есть", - говорит В. Н. Ильин. - Однако, само бытие исторического
времени двусмысленно, до конца рационально неопределимо и находится в
зависимости от того, что не есть время» (Ильин В. Н. Шесть дней
творения. Париж, 1991, с. 20).
[6] В качестве примера контекстуального
анализа Священного Писания укажем на чрезвычайно интересную работу А. В
Белякова «Первый псалом» (Беляков А. В. Первый псалом. - «Православный
путь». Церковно-богословско-философский ежегодник. Джорданвилл, 1990, с.
85-115).
[7] См.: Милитарев А. Ю. Этимологии слов со
значением «творение», «созидание» в афразийских языках. - В сб.:
«Вопросы древневосточной культуры». Даугавпилс, 1982, с. 23-25.
[8] См.: Майзель С. С. Пути развития корневого фонда семитских языков. М., 1983, с. 196-198.
[9] В породе каль, по словарю Гезениуса, он
имеет значение: оформлять, придавать форму, творить, а в породе пиэль -
вырубать, отрубать:
Qal: 1) Творить что-то:
- небо и землю: Быт. 1, 1; 2, 3; Ис. 45, 18
- человечество: Быт. 1, 27; 5, 1-2; 6, 7; Вт. 4, 23; Пс. 89, 48; Ис. 45, 12
- воинство небесное: Ис. 40, 26
- небеса: Ис. 42, 5
- концы земли: Ис. 40, 28
- север и юг: Пс. 89, 13
- ветер: Ам. 4, 13.
2) Творить кого-то: Малах. 2, 10; Еккл. 12, 1; Ис. 54, 16; Ис. 43, 15; 43, 1; 43, 7
3) Творить новые условия и обстоятельства: Ис. 45, 7-8; 57, 19; Иер. 31, 22; Числ. 16, 30
4) О преображении:
- чистое сердце: Пс. 51, 12
- новое небо и землю: Ис. 65, 17
- преображение природы: Ис. 41, 20
- что-то во что-то: Ис. 65.18.
Niph: 1) Быть сотворенным: Быт. 2, 4; Пс. 104, 30; Быт. 5, 2.
2) С отношением к рождению: Езек. 21, 35; 28, 13-15; Пс. 102, 19
3) Что-то новое, изумительное: Исх. 34, 10; Ис. 48, 6
Pi: Ос. 17, 15-18; Езек. 23, 47; 21, 24
[10] Слово в день обретения мощей свт.
Алексия, 1830 г. - Сочинения Филарета, митрополита Московского и
Киевского. Слова и речи. т. III. М., 1877, с. 436.
[11] Отметим, что этимологически бытие - это, собственно, тот
"про-свет", то "про-странство", в котором наличествует "существование"
(см.: Иллич-Свитыч В. М. Опыт сравнения ностратических языков
(семитохамитский, картевельский, индоевропейский, уральский,
дравидийский, алтайский). Введение. Сравнительный словарь (b-k). М.,
1971, с. 268-270).
[12] Свт. Филарет Московский. Записки на Книгу Бытия. СПб, 1816, с. 4.
[13] Свт. Филарет Московский. Записки на Книгу Бытия. СПб, 1816, с. 7.
[14] Заметим, что в Новом Завете это место из
Книги пророка Исайи цитируют Сам Господь и первомученик Стефан (см.:
Мф. 5, 36; Дн. 7, 49).
[15] Древнегреческо-русский словарь. Сост. И. Х. Дворецкий под ред. С. И. Соболевского. т. 1, М., 1958, с. 1034.
[16] Примечательно, что по-славянски светъ -
не только "свет", но и "земля", "вселенная". С этими значениями слово
светъ сохранилось лишь в русском языке, хотя основным словом для
выражения этих понятий можно считать мир, которое во всех славянских
языках употребляется в значении "покой", "тишина".
[17] Прп. Максим Исповедник. Творения, Кн. II. Вопросо-ответы к Фалассию, ч. 1, М., 1993, с. 40.
[18] Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977, с. 104.
[19] Следует подчеркнуть, что декларируемые
библейской традицией богообразность и богоподобие человека имеет
энергийную, "действовательную" природу. Как замечает В. Н. Лосский,
«еврейские выражения selem и d'mut под влиянием приставок ve и ke, что
означает "по образу Нашему как и подобию Нашему", не имеют
положительного и прямого смысла kat* eikovna hmetevran kaiV kaq*
omoivwsivn перевода Семидесяти толковников. Сотворение человека "по
образу Бога" в контексте священного повествования книги Бытия дает
человеку господство над миром животных <т. е. способность к
действованию>, аналогичное господству Бога над всей тварью» (Лосский
В. Н. Богословие образа. - «Богословские труды», 1975, № 14, с. 106).
«Единственное понятие образа (или "по образу"), которое может отвечать
требованиям христианской антропологии ... , - продолжает он, - это лицо,
способное постольку являть Бога, поскольку его природа дает себя
пронизывать обоживающей ее благодатью. Поэтому неотъемлимый от человека
образ может стать подобным или неподобным, и это вплоть до крайних
пределов: предела соединения с Богом ... или предела последнего распада ... »
(Лосский В. Н. Богословие образа. - «Богословские труды», 1975, № 14,
с. 112-113). Заметим, что в славянском языке слова образ и подобие также
подразумевают энергийное сходство: образъ означает «то сходство, следуя
которому каждому предмету или явлению может быть подобран его символ»;
что же касается термина подобие «в нем заключено представление о
человеческих действиях и деятельности, которые мыслятся над-лежащими,
подобающими при соотнесении их с выраженной таким образом волей и силой
Бога, а потому одновременно и сходными» (см.: Чернышова М. И. «По образу
и подобию ... ». - В сб.: Традиции древнейшей славянской письменности и
языковая культура восточных славян. М., 1991, с. 219).
[20] Собственно, leitourgiva и есть "общее
дело" с Богом. Именно в "литургичности" библейской традиции и
заключается, по меткому замечанию А. А. Захарова, принципиальное отличие
ее от всех остальных культур. В отличие «от вавилонских и прочих более
ранних мифов, где хаос предшествует бытию, а мир творится божеством из
себя, из собственной плоти, в ветхозаветной истории мир рождается чистым
актом божественной воли. ... Приобщившись в акте творения к динамичной
природе Создателя, человек от начала ориентирован на преобразование мира
и продолжение божьего дела» (Захаров А. А. Причуды истории: восток на
западе или запад на востоке. - В сб.: Кризис современной цивилизации:
выбор пути. М., 1992, с. 73).
[21] Свт. Григорий Палама. Беседы (омилии), пер. архим. Амвросия (Погодина), ч. 3, М., 1993, с.130.
[22] Напомним, что греч. poihthvC, -
"творец", "поэт", восходит к и.-евр. корню *k(u)ei- - "наслаивать",
"выстраивать", "складывать в определенном порядке"; к тому же корню
восходит и слав. чинъ, чинити, откуда и русск. "со-чинитель",
"со-чинять", т.е. упорядочивать по чину.
[23] Лосский В.Н. Очерк мистического богословия восточной церкви. Догматическое богословие. М., 1991, с. 239.
[24] Отметим, что с точки зрения христианской
традиции человек - не микрокосм, но макрокосм, ибо он сверх-природен,
он и сам мир содержит "в себе". «Если человек содержит в себе все
входящие в мир элементы, то не в этом его истинное совершенство, его
слава: "Нет ничего замечательного в том, - говорит св. Григорий Нисский,
- что хотят сделать из человека образ и подобие вселенной; ибо земля
преходит, небо изменяется и все их содержимое столь же преходяще, как и
содержащее". "Говорили: человек - микрокосмос и, думая взвеличить
человеческую природу этим напыщенным наименованием, не заметили, что
человек одновременно оказывается наделенным качествами мошек и мышей".
Совершенство человека заключается не в том, что уподобляет его
совокупности тварного, а в том, что отличает его от космоса и уподобляет
Творцу, - подчеркивает В. Н. Лосский. - Откровение говорит нам, что
человек был создан по образу и подобию Божию» (Лосский В. Н. Очерк
мистического богословия восточной церкви. Догматическое богословие. М.,
1991, с. 87). Интересно, что византийские отцы, прекрасно зная, что
еврейское слово <da - Адам - означает просто "человек", толковали
греческое имя ADAM как аббревиатуру, образованную первыми буквами слов
jAnatolhV DuvsiC jvArktoC Mesembrivh - Восток, Запад, Север, Юг,
усматривая в этом указание на то, что весь мир со-единен в превосходящем
космос всеобъемлющем человеке.
[25] Особая сложность со-отнесения двух
олам'ов обусловлена тем, что "внутренний мир" человека имеет
преимущественно динамический, так сказать "временной" характер, тогда
как внешний мир характеризуется в первую очередь пространственной
упорядоченностью (ср. различные образы мира - космос и олам у эллинов и
иудеев: Аверинцев С. С. Греческая "литература" и ближневосточная
"словесность" (противостояние и встреча двух творческих принципов) - В
кн.: Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской литературной
традиции. М., 1996, с. 36-37).
[26] Вот как говорит о предназначении
человека святоотеческая традиция: «Основное разделение, в котором
коренится вся реальность тварного бытия, это противопоставление Бога
совокупности тварного мира, разделение на тварное и нетварное. Затем
тварная природа разделяется на небесную и земную, на умозрительное и
чувственное. В мире чувственном небо отделяется от земли. На ее
поверхности выделен рай. Наконец, обитающий в раю человек разделяется на
два пола: мужской и женский. Адам должен был превзойти эти разделения
сознательным деланием, соединить в себе всю совокупность тварного
космоса и вместе с ним достигнуть обожения. Прежде всего, он должен был
чистой жизнью, союзом более абсолютным, нежели нынешнее соединение
полов, преодолеть их разделение в таком целомудрии,которое стало бы
целостностью. На втором этапе он должен был любовью к Богу, от всего его
отрешающей и в то же время всеобъемлющей, соединить рай с остальным
земным космосом: нося рай всегда в себе, он превратил бы в рай всю
землю. В-третьих, его дух и его тело восторжествовали бы над
пространством, соединив всю совокупность чувственного мира: землю с
небесной ее твердью. На следующем этапе он должен был проникнуть в
небесный космос, жить жизнью ангелов, усвоить их разумение и соединить в
себе мир умозрительный с миром чувственным. И наконец, космический
Адам, безвозвратно отдав всего себя Богу, передал бы Ему все Его
творение и получил бы от Него во взаимности любви - по благодати - все,
чем Бог обладает по природе; так, в преодолении первичного разделения на
тварное и нетварное совершилось бы обожение человека и через него -
всего космоса» (Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной
Церкви. Догматическое богословие. М., 1991, с. 244-245).
[27] Прп. Максим Исповедник. Творения, Кн. II. Вопросо-ответы к Фалассию, ч.1, М., 1993, с. 30.
[28] См.: Бриллиантов А. Влияние восточного
богословия на западное в произведениях Иоанна Скотта Эригены. М., 1998,
с. 224-234; Лосский В. Н. Очерк мистического богословия восточной
церкви. Догматическое богословие. М., 1991, с. 244-245.
[29] См.: Епифанович С.Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. М., 1996, с. 61-64.
[30] Лосский В. Н. Очерк мистического богословия восточной церкви. Догматическое богословие. М., 1991, с. 297.
[31] По мысли прот. Иоанна Мейендорфа, именно
«"теоцентрическая" антропология, которая по своей сути личностна,
определяет преобладающее в целом в Православии понимание творения. Ведь в
самом деле, "теоцентричность" человека неизбежно заставляет и все
творение считать антропоцентричным. Это следует не только из
повествования книги Бытия о творении человека как властелина над миром,
но также, и особенно, из понимания "нового творения" во Христе, как оно
представлено в сакраментальной и литургической традиции» (Прот. Иоанн
Мейендорф. Творение в истории православного богословия. - «Богословский
сборник», Вып. 4. Православный Свято-Тихоновский богословский институт.
М., 1999, с. 17).
[32] Как отмечает прот. Иоанн Мейендорф,
«похоже, что основная проблема таких течений, как оригенизм и
современная софиология, состоит в том, что они старались найти некие
безличные реалии, которые заполнили бы бездну, разделяющую абсолютного
Творца и "относительное" тварное бытие, и вечные идеи, объясняющие само
воплощение (например, "Богочеловечество" Соловъева). В святоотеческой
мысли, наоборот, пропасть между Творцом и тварью преодолевается на
личностном, "ипостасном" уровне, который не может быть сведен к понятию
"природа". Божество и человечество в воплощенном Слове объединились
ипостасно. Поэтому обожение доступно не безличной или абстрактной
человеческой природе, а лишь человеческим личностям, свободно ищущим
единения с Богом. Будучи выраженными в терминах безличной природы,
Творец и тварь всегда абсолютно различны, тогда как во Христе они
объединились ипостасно» (Прот. Иоанн Мейендорф. Творение в истории
православного богословия. - «Богословский сборник», Вып. 4. Православный
Свято-Тихоновский богословский институт. М., 1999, с. 16-17).
Собственно, Воплощение есть первая и безусловная цель творения, -
подчеркивает, ссылаясь на прп. Максима Исповедника прот. Георгий
Флоровский (см.: Прот. Георгий Флоровский. Cur Deus Homo? О причине
Воплощения. - в кн.: Прот. Георгий Флоровский. Догмат и история. М.,
1998, с. 151-164).
[33] Евр. слово "нагой", восходит к глаголу "проницать", "быть проницательным", - а значит и мудрым: ср. Притч.14,8.
[34] Цит. по: Мейендорф И., прот. Жизнь и труды св. Григория Паламы: Введение в изучение. СПб, 1997, с. 238.
[35] Великий Канон св. Андрея Критского, Понедельник, песнь 1, троп. 4.
[36] Суета, - бесцельность, призрачность
мира, - именно таков исходный смысл еврейского слова «пар», который
оставляет на мгновение последний вздох на потускневшем в последний раз
зеркале (Еккл. 1, 2; 12, 7-8).
[37] Въ нем же вси согрешиша - ejf j w\/
pavnteC h{marton; употребленный здесь в форме аориста глагол aJmartavnw -
«грешить», этимологически означает «огрешать», «промахиваться».
[38] Великий Канон св. Андрея Критского, Понедельник, песнь 2, троп. 4
[39] См.: Прп. Максим Исповедник. Творения, Кн. II. Вопросо-ответы к Фалассию, ч. 1, М., 1993, с. 33.
[40] Прп. Максим Исповедник. Творения, Кн. II. Вопросо-ответы к Фалассию, ч.1, М., 1993, с. 94.
[41] «В результате грехопадения человек
оказался ниже своего призвания. Но Божественный план не изменился.
Миссия Адама выполняется Небесным Адамом - Христом; при этом Он не
заступает место человека - беспредельная любовь Божия не может заменить
собою согласия человеческой свободы, - но возвращает ему возможность
совершить свое дело, снова открывает ему путь к обожению, к тому
осуществляемому через человека высочайшему синтезу Бога и тварного мира,
который является сущностью всей христианской антропологии. Итак, чтобы
после грехопадения человек мог становиться Богом, надо было Богу стать
человеком. Надо было Второму Адаму, преодолев все разделение ветхой
твари, стать Начальником твари новой. Действительно, Своим рождением от
Девы Христос превосходит разделение полов и открывает для искупления
"эроса" два пути, которые соединились в одной человеческой личности -
Марии, Деве и Матери: это путь христианского брака и путь монашества. На
кресте Христос соединил всю совокупность земного космоса с раем, ибо
после того, как Он дал смерти проникнуть в Себя, чтобы истребить ее
соприкосновением со Своим Божеством, даже самое мрачное место на земле
становится светозарным, нет больше места проклятого. После воскресения
сама плоть Христа, преодолев пространственные ограничения, соединяет в
себе небо и землю в целостности всего чувственного мира. Своим
вознесением Христос соединяет мир небесный и мир земной, ангельские
сонмы с человеческим родом. Наконец, воссев одесную Отца, вознеся
человеческое естество превыше чинов ангельских, Он вводит его как первый
плод космического обожения в Самоё Троицу» (Лосский В. Н. Очерк
мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М.,
1991, с. 245-246).
[42] Напомним, что religio, - способ,
посредством которого восстанавливается утраченная в результате
грехопадения связь - religamen - человека с Богом, а чрез человека - и
связь всего мира со своим Творцом.
[43] Заметим, что слово cult - «воспитание», «почитание», происходит от colo «возделываю», «обрабатываю землю».
[44] Греческое suvmbolon, происходящее от
глагола suvm-bavllw - "со-единять", "с-вязывать", "с-равнивать",
"с-личать", а также "с-шибать" и "с-талкивать", в своем первоначальном
значении есть принадлежащая мне часть любого разломанного пополам
предмета, вторая половина которого находится у кого-то другого.
Вы-све(т)-ченная, вы-явленная часть часть символа, является не просто
подобием сокрытой, но ее до-полнением до целого; половинки символа
тяготеют друг к другу, желая "со-единения", "при-мирения" - sum-bibavzw.
[45] Прп. Максим Исповедник. Творения, Кн. I. Богословские и аскетические трактаты. М.,1993, с. 157.
[46] Епифанович С.Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. М., 1996, с. 100.
[47] Живов В. М. «Мистагогия» Максима
Исповедника и развитие византийской теории образа. - В сб.:
Художественный язык средневековья. М., 1982, с. 118-119.
[48] Прп. Максим Исповедник свидетельствует,
что «так как века, предопределенные по намерению Божиему для
осуществления того, чтобы Бог стал Человеком, достигли в нас конца,
когда Бог поистине осуществил и исполнил Свое совершенное
Вочеловечивание, то нужно уже ожидать других веков, которые грядут для
осуществления таинственного и неизреченного обожения людей» (Прп. Максим
Исповедник. Творения, Кн. II. Вопросо-ответы к Фалассию, ч. 1, М.,
1993, с. 63).
[49] Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. М., 1996, с. 100.
[50] Прп. Максим Исповедник Творения, Кн. II.
Вопросо-ответы к Фалассию, ч.1, М., 1993, с. 47. В качестве примера
такого созерцания можно указать на то, что открылось когда-то простому
русскому крестьянину, искренне молившемуся и в чистоте сердца
воспевавшему хвалу Богу, - «что .. древа, травы, птицы, земля, воздух,
свет ... существуют для человека, свидетельствуют любовь Божию к человеку и
все молится, все воспевает славу Богу» (Откровенные рассказы странника
духовному своему отцу. Париж, 1989, с. 42-43).
[51] Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви. Сборник докладов и документов. СПб., 2000, с. 89.
[52] Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви. Сборник докладов и документов. СПб., 2000, с. 202.
[53] Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Миф-имя-культура. Труды по знаковым системам. Тарту, вып. 6, с. 30.
[54] Сова Л. З. У истоков языка и мышления. Генезис африканских языков. СПб., 1996, с. 233-235.
[55] Сова Л. З. У истоков языка и мышления.
Генезис африканских языков. СПб., 1996, с. 244-245. Заметим, что если в
языческих культурах действительно произошло замутнение истины под слоем
позднейших "слишком человеческих" напластований и смешений, почему и
требуется особая изощренность, чтобы увидеть в космогонических мифах
рассказ о "словесности" бытия, то библейское Откровение сохранило это
знание в его первозданной читоте. Библейское повествование четко
декларирует глубинное соответстве между человеком и миром: «мир» (мир
как целостность бытия) вложен «в сердце» человека (Еккл. 3, 11), - и
именно это является залогом возможности понимания человеком окружающего
мира и других людей, «хотя человек не может постигнуть дел, которые Бог
делает, от начала до конца» (Еккл. 3, 11). Наличием этого "общего мира"
обусловливается и то, что несмотря на все различия в восприятии внешнего
мира народами разных культур, все-таки оказывается возможным достичь
взаимопонимания, пускай и не всегда полного, ибо полнота достижима лишь
во Христе.
[56] На этой "пренатальной" стадии мир
символизируется о-круглой у-тробой; смерть - лишь возвращение в утробу, и
потому захоронение совершается в зародышевой позе, а сам усопший
помещается в саркофаг, урну, гроб, пещеру, могилу, - т. е. во чрево
земли, мира. Отсюда - интуиция перерождения, отсюда - отсутствие страха
смерти (в современном смысле) у древних народов.
[57] Для выходящего на свет из первичной тьмы
сознания материнская утроба становится ночью, а главенствующей темой
становится тьма отношений с этой тьмой, тьма смерти (ад, шеол). Ощущение
неумолимого бега времени, выражаемого символами Колеса Мира, гудящего
ткацкого станка времени, нити судьбы, колеса смертей и рождений. Сам
страх, подчеркнем, возникает лишь тогда, когда есть кому бояться, когда
возникает, - пусть еще в зачаточной фазе, - само-со-знание, т.е.
противо-поставляющее себя как отдельное и индивидуальное темному и
трагическому року. Однако, сознание пока еще недостаточно сильно для
того, чтобы противостоять возвратному тяготению, оно - как дитя,
полностью зависимое от своей матери, и следствием детской слабости
является смерть как воз-в-ращение в утробу. Мать превращается в Смерть,
все возвращается на круги своя. Мифологически эта стадия представлена
символом Богини-Матери, Матери Земли, причем Богиня-Мать двулика, она
одновременно является и Богиней Смерти (почитаемая от Египта до Индии,
от Греции и Малой Азии до черной Африки Великая Мать считалась богиней
войны, ее образы были кровавы, а празднества - оргиастичны) (Астарта).
Лоно Матери требует оплодотворения, лоно земли - удобрения, и кровавые
жертвоприношения, трупы - пища, которая ей более всего по вкусу. Именно
поэтому в ритуалах плодородия ведущую роль играет кровь. «Закон
сохранения энергии (и материи)», впервые осознанный как то, что не может
быть жизни без смерти, был в древности представлен в ритуале. Следует
подчеркнуть, что для ранних культур и даже для самих жертв
жертвоприношение не были жестокостью: необходимость и неизбежность этих
обрядов была самоочевидной (также как для нас самоочевидны законы
сохранения). Вероятно, основным доказательством связи между женщиной,
кровью и плодородием, было прекращение менструальных кровотечений во
время беременности из которых, с архаической точки зрения, и
формировался зародыш. При этом жертвой чаще всего оказывался мужчина,
ибо Женщине-Земле необходимо оплодотворяющее семя-кровь мужчины. Позднее
жертвоприношение стало заменяться приношением волос как символа
мужественности и силы.
