.jpg)
Бог рисует белым
Подвиг девства - в свидетельстве Креста и Воскресения. Это звучит красиво, но - фраза-то довольно туманная. Во-первых, насколько правилен такой союз слов - "подвиг девства": ведь подвиг есть нечто активное, динамичное, энергийное, а девство есть состояние скорее пассивное, охранительное? К тому же девство - состояние, присущее человеку от рождения, его не надо искать, за него не надо бороться, оно дано, надо только беречь, отсюда - не сводится ли весь подвиг лишь к выполнению функции сторожа, к несению караула над своей невинностью?
Это распространённая ошибка - видеть в девстве и вообще в целомудренной жизни лишь аскезу, то есть негативный пассивно-охранительный духовный труд или подавление страстных импульсов. Кроме того, принято считать, что такое подавление приводит к неврозам, и это действительно факт, от которого не отмахнуться. Однако если мы обратимся к текстам писателей-аскетов, то увидим, что подвиг девства сердцевиной своей имеет не простое воздержание и самоограничение, без которых он, конечно же, невозможен, но они лишь оформляют этот труд, делают его возможным. "Целомудрие, - пишет преподобный Иоанн Кассиан, - сохраняется не пособием строгости (воздержания), как вы думаете, а любовию к нему и удовольствием от собственной чистоты"[1]. Душа должна "всю силу любви от плотских предметов обратить к созерцанию умственной и невещественной красоты"[2], - говорит святитель Григорий. "Совершенная душа есть та, - учит преподобный Максим Исповедник, - коея страстная сила вся совершенно устремлена к Богу"[3].
Эта истина универсальна; иногда её именуют принципом сублимации, то есть переориентации силы любви, эроса к Источнику любви, красоты и святости. Ещё Платон доказывал, что похоть обуздывается не только законами, то есть ограничением и подавлением, но лучшими вожделениями (Государство IX 571 b)[4], и весь его диалог "Пир" посвящён воспитанию эроса в любви к подлинно прекрасному ради реального приобщения к нему. И прозрения Отцов - это не просто заимствования у предшественников, а универсальная общечеловеческая интуиция, естественно присущая каждому человеку как носителю образа Божия. Мотивы воспитания эроса мы найдём и в индийской мистике, и в учении суфиев[5]. Отличие христианского мироощущения состоит в том, что мы знаем, что подлинно прекрасное, в любви к которому растёт человек, есть не безликая, хотя и могущественная сила, как это было у Платона или индусов, а Бог Человеколюбец, возлюбивший меня и предавший Себя за меня (см. Гал 2:20). Принцип воспитания эроса просто и доступно сформулирован апостолом Павлом: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти (Гал 5:16) - важно не только обуздывать и подавлять вожделения, но и жить, то есть активно действовать и созидать себя в духе. Если нет труда по воспитанию эроса, а есть лишь подавление и ограничение, тогда действительно начинается болезнь, то самое состояние невроза, которого настойчиво ищут всеведущие и вездесущие психологи.
Подвижник-девственник - это не просто пугливый сторож, но человек, проживающий жизнь в её подлинной полноте, ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия
(2 Тим 1:7). "Добродетель, - разъясняет Честертон, - не отсутствие
порока и не бегство от нравственных опасностей; она жива и неповторима,
как боль или сильный запах. Милость - не в том, чтобы не мстить или не
наказывать, она конкретна и ярка, словно солнце; вы либо знаете её, либо
нет. Целомудрие - не воздержание от распутства; оно пламенеет, как
Жанна д'Арк. Бог рисует разными красками, но рисунок Его особенно ярок
(я бы сказал - особенно дерзок), когда Он рисует белым"[6].
Таким образом, подвиг девства имеет две стороны - отрицательную и положительную - воздержание и воспитание силы любви, - и непременно должен проходить по этим двум линиям, на пересечении которых, как на кресте, подвижник несёт свой труд. Путь девства есть путь самоумерщвления и распятия. "Необходимо вмешательство смерти, - пишет Х. Яннарас, - для того, чтобы смертное поглощено было жизнью (2 Кор 5:4). Именно на эту смерть добровольно отваживаются монахи. Они отказываются от брака - естественного пути самоотречения и любви - и стремятся к ипостазированию эроса и плоти по образу Царства Божия. Их цель - обрести ипостасное бытие через послушание и аскезу, совершающиеся в отречении от природы. Тогда единственным источником существования и жизни становится любовный призыв, обращённый к человеку Богом"[7].
Узники любви
Священномученик Мефодий пишет, что девственников следует причислять к мученикам, потому что они переносят телесные тяготы "не какое-нибудь краткое время, но страдая во всю жизнь и не убоявшись подвизаться поистине олимпийским подвигом девства"[8]. В стихире святым мученикам (Октоих на стиховне в среду вечера, глас 5) поётся: "Несытною любовию души (курсив мой - и. С.) Христа не отвергостеся, святии мученицы...". Девственники выбирают путь воздержания по причине ненасытимой жажды Бога, которая в обычном человеке лишь дремлет или проявляется в бессознательном стремлении ко всему прекрасному и доброму.
«Кто достигает любви, - пишет преподобный Макарий Египетский, - тот делается уже узником и пленником благодати. А кто почти (παρ¦ μικρόν) приблизится к мере любви, но не достигнет ещё того, чтобы стать узником любви, тот находится ещё под страхом, [ему угрожают] брань и падение; и если не упрочится он, то низлагает его сатана. Именно так иные введены были в заблуждение. Поскольку была в них благодать, они подумали, что достигли совершенства, и сказали: "Довольно с нас, более не имеем нужды". Господь бесконечен и непостижим, так что христиане не смеют сказать: "Мы постигли", - но смиряются день и ночь, взыскуя [Бога]»[9]. "Чей ум прилеплен к Богу любовью, - говорит преподобный Максим Исповедник, - тот небрежёт ни о чём видимом, ни о самом теле своём, как бы оно было ему чужое"[10].
Писатели-аскеты
искали тождественный опыт любви у героев Священной истории. Святитель
Григорий Нисский, очень пристально всматривавшийся в жизнь пророка
Моисея, видит его как причастника того же пути: "Так Моисей бывшею у
него устами ко устом беседою с Богом, как свидетельствует Писание,
приведён в ещё большее вожделение таковых лобзаний, и после Богоявления,
как будто не видевший ещё Бога, просит увидеть Желаемого. Так все
прочие, в ком глубоко укоренена была Божественная любовь, никогда не
останавливались в вожделении, всё даруемое им свыше к наслаждению
желаемым обращая в пищу и в поддержание сильнейшего вожделения"[11].
Тот же святитель Григорий Нисский в своём трактате о девстве[12] даёт конспект учения о девстве, выделяя главные моменты этого сложного подвига: "Итак, вот путь, ведущий нас к обретению истинно прекрасного: всё прочее, что влечёт к себе расположение людей, что считается прекрасным, а потому удостаивается заботы и внимания, презирать как низкое и кратковременное, и ни на что таковое не тратить своей желательной силы; но и не оставлять оной в праздности и неподвижности, заключив её в самих себе (курсив мой - и. С.), а очистив от пристрастия к предметам низким, возводить туда, куда не досягает чувство; так чтобы ни красота неба, ни сияние светил, ни другое что из видимых красот не приводило нас в удивление: но чтобы созерцаемая во всех сих предметах красота руководила нас к желанию той красоты, которой славу поведают небеса, и ведение о которой возвещает твердь и все творение (Пс 18:2)"[13].
Итак, Святитель настаивает, что желательную силу, силу любить, или эрос, нельзя оставлять в праздности или просто подавлять, но нужно очистить и направить к единственно достойному объекту любви - к Богу, Который и есть источник красоты, добра и любви, и Сам есть Любовь, Добро и Красота. И именно этой подлинной красотой Божией уязвляется подвижник и приобщается ей в меру самоочищения.
Итак, становится понятным смысл упражнения в девстве: подвижник, переживший опыт откровения Божественной красоты, берёт на себя двойственный подвиг, во-первых, очищения, собирания и обуздания своего эроса, во-вторых, правильного направления его энергии к источнику Любви и Красоты - Богу - ради теснейшего единения с Ним.
Но не совсем ясно, при чём же тут девство? Почему телесная невинность имеет такую ценность среди подвижников, так что даже сам подвиг назван именем девства?
Гниющие лилии
У святителя Григория Нисского есть такая необычная фраза: "мы находим полезным для более немощных, чтобы они прибегали к девству, как к безопасной какой крепости, и не вызывали против себя искушений, нисходя к обычаю сей жизни"[14]. Почему - девство - для немощных? Почему девство - безопасная крепость?
Это довольно тонкая тема. И богословы, и философы для уяснения этой проблемы пользовались языком образов: если силу любви, эрос уподобляли водному потоку, то опыт половых отношений, особенно первый опыт, сравнивали с руслом, которое пролагает поток. Очень сложно выровнять вектор течения, проложенный потоком по привычному руслу, или дать потоку другое направление. Преподобный Ефрем Сирин, рассуждая о девстве, употребляет такой жуткий образ: "Аще навыкнет зверь плоть ясти, лютейший сотворится на старость"[15]. Как медведь, отведавший человеческого мяса, уже не может есть ничего другого, так и человек, утративший девство, с первым половым опытом приобретает навык, который требует реализации эроса уже только привычным образом. Поэтому среди христиан так ценилось телесное девство,- сохранившему его легче даётся труд воспитания эроса. Подвиг девства - труд по собиранию воды желания, - а собирать воду непросто. "Если же кто, - пишет святитель Григорий, - все беспорядочно текущие потоки соединит, и разливавшуюся дотоле по многим местам воду заключит в одно русло, тот может собранную и сосредоточенную воду употребить с великою для жизни пользою и выгодою. Так, мне кажется, и ум человеческий, если постоянно растекается и рассеивается к тому, что нравится чувствам, не имеет нисколько достаточной силы к достижению истинного блага"[16].
Иногда Отцами используется и другой образ: принесение Богу самого лучшего, поэтому довольно часто мы можем встретить мотив девства как жертвоприношения; вспомним здесь про язычников, приносивших своим богам в жертву девственников. А вот рассуждения преподобного Макария Египетского: "Ведь и патриарх Авраам священнику Божию, Мелхиседеку, принёс в дар лучшее из добычи, и за это получил от него благословения (ср. Евр 7:1,4 [Быт 14:18-20]). Что же сим гадательно [даёт разуметь] Дух, возводя к высшему созерцанию? Не то ли, что всегда все мы должны прежде всего приносить Богу высшее и тук, первины всего состава нашего естества, то есть самый ум, самую совесть, самое расположение, самый правый помысел наш, самую силу любви нашей, начаток целого нашего человека, священную жертву сердца, лучшие и первые из правых помыслов, непрестанно упражняясь в памятовании о Боге, в размышлении и любви? Ибо таким образом мы сможем ежедневно иметь приращение и продвижение в Божественной любви (œρωτα) при помощи Божественной силы Христа"[17].
Одним словом, нерастраченность человека, его нетронутость имеют большое значение для успеха в подвиге девства. Однако само по себе телесное девство приобретает ценность только при сообщении ему подлинно христианского смысла. Невинность ещё не добродетель, а лишь удобное условие для её осуществления. "С того времени, - пишет святитель Афанасий, - как ты начала воздерживаться для Бога, тело твоё стало освящённым и храмом Божиим"[18]. Воздержание тогда имеет ценность, когда присутствует верная мотивация: когда его предпринимают для Бога. Телесное девство - не цель подвига, а средство его реализации.
Авторы-аскеты, уточняя смысл девственного подвига, использовали выражение "упражнение в девстве", подчёркивая тем самым, что подвиг девства есть напряжённое внутренне делание, при отсутствии которого хранение самогó телесного девства теряет свой подлинный смысл. "Ибо апостол, - пишет преподобный Макарий Египетский, - ясно уча, какими должны быть души, удаляющиеся от плотского брака и мирских уз и желающие целиком упражняться (TMξασκε‹ν) в девстве, говорит: Дева заботится о Господнем, чтобы быть святою не только телом, но и духом (см. 1 Кор 7:34), - быть свободною от действительных и мысленных, то есть от явных и тайных прегрешений, повелевая душе как невесте Христовой, желающей сочетаться с чистым и нескверным Небесным Царём"[19]. Святитель Григорий Нисский высказывается немного жёстче: "Упражнение в девстве пусть будет положено как некоторое основание для добродетельной жизни; и на сём основании пусть зиждутся все дела добродетели. Ибо хотя девство признаётся делом весьма почётным и богоугодным (оно и действительно таково, каковым почитается): но если и вся жизнь не будет согласоваться с сим благим делом, если будут осквернены нестроением прочие силы души, то оно будет не что иное как серьга в носу свиньи или жемчужина попираемая ногами свиней"[20].
Таким образом, девство "не к одному только телу относится, но мысленно простирается и проникает во все признаваемые правильными действия души"[21]. Мы говорим о девстве тела и девстве души, но должны ясно осознавать, что для христианина центр тяжести добродетели целомудрия лежит прежде всего в подвиге души. Блаженный Августин, размышляя о печальном факте надругательства варваров над монахинями Рима, пишет, что насилие над телом не может нанести урон девству человека, не соизволяющего этому беззаконию: "Бог никогда не дозволил бы случиться этому с Его святыми, если бы святость, которую Он сообщил им и которую Он любит в них, могла погибать подобным образом" (О граде Божием I 28)[22].
Об этих, казалось, понятных истинах подвижники непременно упоминают в своих текстах, потому что человек всегда отличался способностью искажать любую правильную идею, а потому, как говорил один из персонажей Диккенса, "порок есть добродетель, доведённая до крайности"[23]. Всегда были, есть и будут люди, которые способны довести и идею девства до абсурда, даже до изуверства. У англичан есть присловье: "гниющие лилии пахнут хуже сорняков". Если Господь попускал гнить манне - небесному хлебу, Он дал свободу гниения и лилии девства. Виды гниения разнообразны. Во-первых, уже упомянутое пренебрежение внутренним деланием: "если видимо соблюдаешь тело своё от растления и блуда, внутренно же прелюбодействуешь пред Богом и творишь блуд в помыслах своих, то не принесёт тебе пользы девственное тело твоё"[24]. Во-вторых, излишняя, даже чрезмерная увлечённость внешним подвигом, когда девство из средства превращается в цель, когда забывается сам смысл упражнения в девстве, так что подвижники "не в состоянии свободно возноситься умом и созерцать горнее, будучи погружены в заботу о том, чтобы удручать и сокрушать свою плоть"[25].
Но самая страшная гниль - это гордыня и связанное с ней гнушение ближним. Святитель Афанасий предупреждает: "Если человек утруждается [в подвижничестве], но не имеет любви к ближнему, то напрасно и утруждается"[26].
Возвращение монахов
Одной из разновидностей гнушения ближним является осуждение брака. Такой взгляд на брак может появиться только у человека, который не понял самого главного: христианство вообще не знает и не принимает безбрачного состояния, потому что само девство есть духовный брак, самый настоящий, не метафорический. Святитель Григорий даже позволял себе говорить о брачном контракте с Богом: "Душа, прилепившаяся к Господу, чтобы быть с Ним единым духом, заключив как бы некоторый договор совместной жизни, - Его одного любить всем сердцем и душею, не будет уже прилепляться к блуду, чтобы не быть одним с ним телом"[27].
Если реален Бог, - а Он слишком реален, - если реален человек, горящий к Нему любовью, если реален диалог любви Бога и человека, - а подвижники свидетельствуют подлинность этого диалога и своей жизнью, и своим обликом, - значит, перед нами - подлинный брак, идеальный брачный союз, потому что он бескорыстен и вечен. А потому неправильно возводить наименование монах к прилагательному μόνος ‘одинокий' - это верно лингвистически, но не по сути. Лучше сказать так: "монах" значит "однолюб". Монахи не холосты и не одиноки, они в очень серьёзном и ответственном брачном состоянии (хотя брак серьёзен и ответственен по определению).
Но мы все прекрасно знаем, как устойчиво и живуче противопоставление монашества и семейной жизни. Почему так?
Почему миряне не любят монахов, это не так важно. Чаще всего это от непонимания или нежелания понимать; в любом случае тут мы найдём больше эмоций, чем мыслей. А вот претензии монахов иногда оформляются в чёткую позицию, главный элемент которой - подозрительное отношение к телесному общению супругов. Размышления на этот счёт мы можем встретить у многих писателей-аскетов. Изданные и широко распространённые, эти тексты смущают многих христианских супругов, но важно понять их происхождение: эти тексты - часть иноческих духовных упражнений, медитаций на темы тленности и греховного поражения человека и всего космоса, одним словом, монашеская дидактика, и как таковая эта дидактика полезна и хороша на своём месте, но возводить её в абсолют неразумно и даже вредно.
Брак
и девство так тесно связаны, что пренебрежение одним элементом влечёт
гибель и разложение другого. Брак объясняет девственный подвиг,
девственная жизнь обосновывает брак. Подлинное девство не противостоит
браку, но само, являясь идеальным браком, вытягивает
естественный брак к его подлинной высоте и цельности. Там, где нет этой
устремлённости, где естественному браку некуда расти, опошляется и
профанируется сама идея брака. "Ибо брак не бесчестен потому только, -
говорит святитель Григорий Богослов, - что девство честнее его. Я буду
подражать Христу, чистому Невестоводителю и Жениху, Который
чудодействует на браке, и Своим присутствием доставляет честь
супружеству"[28].
Древние христианские писатели всегда боролись за брак, боролись с еретиками, гнушавшимися брачной жизнью, и с тех времён отношение к браку как к благословенному и священному подвигу стало критерием правоверия и верности апостольской Церкви. "Церковь, - пишет священномученик Мефодий, - уподобляется цветущему и разнообразнейшему лугу, как украшенная и увенчанная не только цветами девства, но и цветами деторождения и воздержания"[29]. Это покажется странным для многих современных христиан, но святые Отцы с особым благоговением писали о таких вещах, как, например, зачатие детей, называя его священнодействием, потому что, как говорит святитель Климент Александрийский, "человек, содействуя происхождению человека, становится образом Бога" (Педагог II 10)[30]. Те же мысли высказывает и священномученик Мефодий, и где! - в трактате о девстве! Муж, "соединившись с женою объятиями любви, делается участником плодотворения, предоставляя Божественному Создателю взять у него ребро, чтобы из сына сделаться самому отцом. Итак, если и теперь Бог образует человека, то не дерзко ли отвращаться от деторождения, которое не стыдится совершать Сам Вседержитель Своими чистыми руками" (Пир II 2)[31]. Здесь наши святые писатели не создают какой-то новый взгляд на общение полов и зачатие, но продолжают библейскую традицию. Вспомним хотя бы, с каким девственным и детским удивлением и благодарностью говорит о зачатии человека книга Иова: Ты вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня (см. Иов 10:10). Мы стали слишком испорченными, чтобы читать такие тексты[32]! Отцы нас учат чистому зрению и благоговению к человеку, не только к его душе, но и к телу. "Нам нисколько не стыдно, - пишет святитель Климент, - поименовать органы, в которых происходит зачатие плода, ибо сотворения их Сам Бог не устыдился" (Педагог II 10)[33]; это звучит для нас неожиданно и с укором, однако это очень важный урок аскезы. Человек, не научившийся принимать свой пол, принимать с благодарностью, не может нести подвиг девства. Надо слишком понять и принять то, что ты - мужчина или женщина, таким тебя сотворил Господь и таким Он Тебя принимает и любит. Ты не бесплотный дух, и никто не ждёт от тебя жизни бестелесного ангела, ты прекрасен в очах Божиих и угоден ему как человек, именно как человек, сотканный Им из костей и жил, и тело - твой самый близкий ближний, нуждающийся в заботе и понимании, требующий благоговейного отношения как соучастник твоей вечности. А потому служение девственника есть служение оправдания тела, веры в тело, как это ни странно прозвучит. Монашество не перерастает христианство, не есть нечто, что выше его, эзотеричнее. «Оба пути - монашество и брак - равным образом признаны и почитаемы Церковью, поскольку ведут к общей цели: "истинной жизни", не зависящей от пространства, времени, тления и смерти»[34].
В начале прошлого века протоиерей П. И. Алфеев писал: "Идеал христианского брака вытекает из идеала христианского девства. Там, где девство попирается, загрязняется и низвергается с высоты своего нравственного величия чистоты и святости, там и брак разрушается"[35]. Когда опускают верхнюю планку нравственных ценностей, это влечёт за собой деформацию всего строя жизни. Г.К.Честертон для подтверждения подобной мысли написал даже целый роман - "Возвращение Дон Кихота", который закончил удивительными словами: "Одно я знаю точно, хотя многие посмеялись бы. Когда возвращаются монахи, возвращается брак"[36].
В хоровом пении есть неписаный закон, хорошо известный музыкантам: верхний голос в хоре должен петь позиционно чуть-чуть выше общей тональности, тогда хору будет удобно, не понижая, спеть произведение в своей тональности. Когда в обществе унижают монашество (часто сами монахи), стараются приспособить это служение под какие-то социальные или даже просветительские задачи, это обязательно очень плохо скажется на институте семьи. «Можно слышать иной раз такое суждение: мы не понимаем смысла тех женских монастырей, где, по-видимому, отсутствует служение ближним, - пишет в своём дневнике священномученик Арсений (Жадановский), - ответ на это пусть даст самое название сих обителей, какое часто у нас на Руси им усваивается. Они часто называются у нас "девичьими", обозначая этим, что девственная чистота есть их призвание, их служение Господу. Неизъяснимо высоко служение страждущему человечеству, но выработка чистоты сердца - должна быть первою и непременною целью всех без исключения женских обителей и при этом такой целью, которая иной раз может оказаться достаточной для спасения. Без этой первой цели и вторая, то есть служение ближним, будет выполняема по принуждению, с ропотом, будет мертва и неплодоносна»[37].
По мнению Отцов, даже проблема демографии напрямую зависит от девственного служения: "Если кто думает, что род человеческий вследствие посвящения девиц уменьшается, - рассуждает святитель Амвросий, - то пусть обратит внимание на следующее обстоятельство: где мало дев, там меньше и людей; а где стремление к целомудрию сильнее, там бывает сравнительно больше людей <...> По опыту самой вселенной, девственный образ жизни не считается вредным, особенно после того, как чрез Деву пришло спасение, оплодотворившее римскую землю"[38].
Таким образом, в рассуждениях о девстве мы выделили три взаимосвязанных позиции: девством называют
1) естественную девственность тела, или невинность;
2) духовное упражнение, возможное даже для утративших невинность;
3) состояние совершенства, обожения человека, охристовление.
В святоотеческой письменности девство есть традиционное для христианской аскезы духовное упражнение, цель которого состоит в воспитании силы любви, или эроса, ради всецелой устремлённости к Единственному объекту любви подвижника - Христу. В этом смысле естественная девственность тела есть основание для упражнения в девстве. Девство не имеет ничего общего с безбрачным или холостым состоянием, потому что девство есть духовный брак подвижника с Богом. Как подлинный брак, девство не противостоит естественным брачным отношениям, а является тем идеалом, на который естественный брак равняется, обретая в нём свою подлинную духовную основу. Не брак есть образ девства, а девство есть образ брака, если угодно, эйдос брака. Христианское девство есть брак, единение верующего человека со Христом без посредника, школа любви, в которой личность человека обогащается, раскрываясь в любви ко Христу, Которому она уневестилась. И в браке, и в девственном служении Писание и святые Отцы видят путь к богообщению, необходимым условием которого является возрастание человека в любви. Смысл брака не ограничивается деторождением: его сущность - во взаимной любви супругов, перерастающей в любовь к Богу. Точно так же и девство не есть только воздержание от полового общения, но прежде всего стяжание любви к Богу, подлинный союз со Христом.
Хоровод Ангелов
На
Сырной седмице народ обычно в церковь не ходит - набираются сил перед
великим постом. И это, как ни странно, всегда устраивает гурманов
богослужения: людей в храме мало, и ты с удовольствием и знанием дела
расплетаешь изящный узор сложнейших служб годового круга. А в пятницу
вечером - главное блюдо - канон Всем преподобным отцам, в
подвиге просиявшим. Тот, кто хоть раз вчитывался в этот текст, влюбится в
него навсегда и будет ждать этой службы как чуда встречи с блаженными
старцами и старицами, подвиг которых поёт канон. "Цветы пустыннии",
"добрые бисерие", "цветы присноживотныя", "птичее житие пожившие" -
мирные старцы, хрупкие и простодушные, как цветы, тонкие, как птицы,
едва касающиеся своими стопами земли - и много-много света - "светло
блистающия", "светло постившияся", "блистающе чудесы", "светильницы
рассуждения", "лучи солнца правды"; с ними и жены богомудрыя -
"огнеявленная Феодула", "небомудренная Марина", "христоносица Вриена".
Не канон, а праздник света и чистоты! Уязвлённые любовью к подлинно
прекрасному - разве они знали отдых в своих трудах, разве мир не
гнушался ими как чудаками и вольнодумцами? Проидоша в милотех, и в
козиях кожах, лишени, скорбяще, озлоблени. Ихже не бе достоин весь мир, в
пустынех скитающеся и в горах и в вертепах и в пропастех земных (Евр 11:37-38).
Они - пророки Красоты - подражали своему Господу во всём и стали подобными Ему, подобны Ему по избытку красоты и человеколюбия. "Ты действительно прекрасен, - обращается святитель Григорий к Спасителю, - и не только прекрасен, но всегда таков в самой сущности прекрасного, непрестанно пребывая тем, что Ты Сам в Себе, не временем цветёшь, а в другое время перестаёшь опять цвести, но вечности жизни спротяжённа Твоя красота; ей имя - человеколюбие"[39].
Но многих захлебнувшихся любовью
Не докричишься - сколько не зови, -
Им счёт ведут молва и пустословье,
Но этот счёт замешан на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибших от невиданной любви... (Высоцкий).
"Блажен постящийся всё время [жизни] сей, потому что, поселившись в горнем Иерусалиме, будет вместе с Ангелами кружиться в [радостном] хороводе и упокоится вместе со святыми пророками и Апостолами"[40].
Игумен Савва (Мажуко)
[1]Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. Собеседование 12, гл. 10 // Писания. М., 1892. С. 393.
[2]Святитель Григорий Нисский. О девстве // Творения святого Григория Нисского. Ч. 7. М., 1868. С. 318.
[3]Преподобный Максим Исповедник. О любви в четырех сотнях. М., 1995. С.62.
[4]Платон. Собрание сочинений в четырёх томах. Т. 3. М., 1994. С. 360.
[5]См., например, замечательную книгу: Аннемари Шиммель. Мир исламского мистицизма. М., 1999. С. 107-121.
[6]Честертон Г. К. Кусочек мела // Избранное. СПб., 1999. С. 993.
[7]Яннарас Х. Вера Церкви. М., 1992. С. 120.
[8]Священномученик Мефодий Олимпийский. Указ. соч. С. 426.
[9]Преподобный Макарий Египетский. Духовные слова и послания. М., 2002. С.503.
[10]Преподобный Максим Исповедник. Указ. соч. С. 5.
[11]Святитель Григорий Нисский. Изъяснение Песни песней Соломона. М., 1999. С. 33.
[12]Удивительно, что автор, на мой взгляд, самого удачного и глубокого текста о девстве сам был женатым человеком, о чём со скорбью и сообщает в самом начале трактата.
[13]Святитель Григорий Нисский. О девстве. С. 337.
[14]Святитель Григорий Нисский. О девстве. С. 330.
[15]Преподобный Ефрем Сирин. Слово 37 о девстве и о целомудрии // Книга богоугодных трудов преподобного отца нашего Ефрема Сирина. М., 1837. Л. 75 об.
[16]Святитель Григорий Нисский. О девстве. С. 321-322.
[17]Преподобный Макарий Египетский. Указ. соч. С. 394.
[18]<Святитель Афанасий Великий>. О девстве, или о подвижничестве (слово спасения к девственнице) // Альфа и Омега. 2000. № 2(24). С. 121.
[19]Преподобный Макарий Египетский. Указ. соч. С. 380.
[20]Святитель Григорий Нисский. О девстве. С. 363-364.
[21]Там же. С. 355.
[22]Блаженный Августин. Указ. соч. С. 49.
[23]Из романа "Домби и сын".
[24]Преподобный Макарий Египетский. Указ. соч. С. 502.
[25]Святитель Григорий Нисский. О девстве. С. 380.
[26]<Святитель Афанасий Великий>. Указ. соч. С. 131.
[27]Святитель Григорий Нисский. О девстве. С. 355.
[28]Святитель Григорий Богослов. Слово 40 // Творения. Т. 1. ТСЛ, 1994. С. 554.
[29]Священномученик Мефодий Олимпийский. Указ. соч. С. 400.
[30]Святитель Климент Александрийский. Педагог. М., 1996. С. 182.
[31]Священномученик Мефодий Олимпийский. Указ. соч. С. 395.
[32]Конечно же, не надо эту порчу недооценивать. В опыте пола всегда следует помнить о принципе Горгоны: от взгляда Медузы Горгоны человек каменел, и только Персей догадался смотреть на неё опосредованно, через начищенный щит - потому и смог победить. Предельной осторожности требует от нас забота о целомудрии, и на всё, что связано с полом, будь то позитивный опыт или опыт ошибок, не следует смотреть напрямую, надо прибегать к опосредованию: тщательно подбирая слова, избегая воспоминания грехов своих и чужих, очищая смыслы.
[33]Святитель Климент Александрийский. Указ. соч. С. 188.
[34]Яннарас Х. Указ. соч. С. 121.
[35]Цит. по: Неганова Е. Идеал брака в Православии // Богословская конференция Русской Православной Церкви "Учение Церкви о человеке". Москва, 5-8 ноября 2001 г. Материалы. М., 2002. С. 278.
[36]Честертон Г. К. Возвращение Дон Кихота // Избранное. СПб., 2001. С. 504.
[37]Священномученик Арсений (Жадановский). Свете тихий. М., 1996. С. 172.
[38]Святитель Амвросий Медиоланский. О девстве // О девстве и браке. М., 1997. С. 147.
[39]Святитель Григорий Нисский. Изъяснение Песни песней Соломона. С. 110.
[40]<Святитель Афанасий Великий>. Указ. соч. С. 134.
Опубликовано на сайте Православие и современность
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=56642&Itemid=3
.jpg)
_1.jpg)
