Поэт фронтовой плеяды, Юрий Давидович Левитанский неизымаем из нее, он оставался одним из последних ее представителей и покинул нас пятнадцать лет назад, 25 января 1996 года.
Поэт родился 22 января 1922 года в районном центре Украины, городе Козелец Черниговской области. Городок вроде малоизвестный, однако в нем находится шедевр православной храмовой архитектуры - собор Рождества Пресвятой Богородицы, немалой красоты сооружение, построенное Разумовскими. А неподалеку от Козельца, в 4 километрах, находится село Данёвка, где располагается Свято-Георгиевский монастырь, в котором ныне хранится чудотворная Богородичная икона «Аз есмь с вами и никтоже на вы». Кто знает, может, Ее далекий отсвет спас в битвах Великой Отечественной войны и Юрия Левитанского, чтобы этот молодой человек сказал свои слова в русской поэзии. В том числе и о той войне:
Уже меня не исключить из этих лет, из той войны. Уже меня не излечить от той зимы, от тех снегов. И с той землёй, и с той зимой уже меня не разлучить, до тех снегов, где вам уже моих следов не различить.
Он остается в звездной военной плеяде, рядом с именами поэтов погибших на фронтах (М. Кульчицкий, Н. Майоров, П. Коган), умерших от ран после войны (С. Гудзенко, П. Шубин), но в большей мере, конечно, в списке поэтов-фронтовиков, которые спустя десятилетия после победного 1945-го продолжали писать о войне. И, конечно же, не только о ней. Ю. Левитанский стоит в одном ряду с А. Тарковским, Д. Самойловым, Б. Слуцким, А. Межировым. Знаю твердо, что Тарковского, потерявшего ногу после боев под Великими Луками, помнят на его родине в Елисаветграде (ныне Кировоград, областной центр Украины), а вот интересно, помнят ли о своем земляке Левитанском в Козельце?
Для любителей русской словесности Юрий Левитанский останется в рядах поэтов-фронтовиков, перекликаясь в поколении со строками А. Межирова «Я прошел по той войне, и война прошла по мне - так что мы с войною квиты». Левитанский говорит: «Я это всё почти забыл. Я это всё хочу забыть», но дальше - пуще и больней: «Я не участвую в войне - она участвует во мне. И отблеск Вечного огня дрожит на скулах у меня». Избавиться от войны, которая кадрами киноленты памяти крутится и крутится внутри? («Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино...»). Похоже, невозможно. Даже если пытаться отторгнуть ее тягостные наваждения с помощью заклинаний: Ну что с того, что я там был. Я был давно. Я всё забыл. Не помню дней. Не помню дат. Ни тех форсированных рек.
(Я неопознанный солдат. Я рядовой. Я имярек. Я меткой пули недолёт. Я лёд кровавый в январе. Я прочно впаян в этот лёд - я в нём, как мушка в янтаре.) Юрий с 1943 года служил фронтовым корреспондентом, офицером. Но известен интересный факт его службы рядовым бойцом: Левитанский был вторым номером в пулеметном расчете с Семеном Гудзенко, земляком-киевлянином. Потом, после ранней послевоенной смерти товарища, Левитанский напишет в стихотворении «Памяти ровесника» с эпиграфом из Гудзенко «Мы не от старости умрём - от старых ран умрём...»: ...Млечный Путь перекинут над ними, как вечная арка. И рядами гранитных ступеней уходят Карпаты под торжественный купол, где звезды мерцают неярко. Сколько в мире холмов! Как надгробные надписи скупы! Это скорбные вехи пути моего поколенья. Я иду между ними. До крови закушены губы. Я на миг у могилы твоей становлюсь на колени. И теряю тебя. Бесполезны слова утешенья. Что мне делать с печалью! Мое поколенье на марше. Но годам не подвластен железный закон притяженья к неостывшей земле, где зарыты ровесники наши.
Биографическая справка добавляет, что после капитуляции Германии Ю. Левитанский участвовал в боевых действиях в Маньчжурии. За время воинской службы был награждён орденами Красной Звезды и Отечественной войны, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За взятие Будапешта», «За победу над Германией», «За победу над Японией», двумя медалями Монголии. Демобилизовался из армии в 1947 году. Понятно, почему первый сборник его стихов назывался «Солдатская дорога»; он вышел в 1948 году, когда молодому поэту было двадцать шесть лет. Рано? Но это возраст гибели Лермонтова.
* * *
Разбег жизни Юрия Левитанского был связан с Украиной. Вскоре после рождения Юрия его семья из Козельца переехала в Киев, а затем в Сталино, ныне Донецк. (Киев и Донецк, помните ль Вы поэта Левитанского?) Окончив школу в 1938 году в Сталино, Юрий отправился в Москву, поступил в Институт философии, литературы и истории, откуда и ушел рядовым добровольцем на фронт в 1941 году. Но Украина эпизодически возвращалась в его жизнь. Одно из его первых публичных выступлений перед большой аудиторией состоялось в Харькове, в Центральном лектории, - в 1961 году. Мне довелось послушать Юрия Левитанского тоже в Харькове и пообщаться с ним, но уже в начале 80-х, во время заседания литературной студии Дворца Культуры Строителей, из которой впоследствии вышло несколько профессиональных поэтов. Юрий Давидович был для нас тогда одним из кумиров, и внимали мы ему трепетно. Свою курительную трубку он из рук не выпускал, но во время беседы, кажется, не курил. Захотел послушать стихи студийцев, мы ему почитали, отчего-то его тронули строки молодого автора, писавшего на украинском языке (в нашей студии такой был один) - быть может, в нем аукнулись детские и ученические годы. На следующий день мы слушали выступление Юрия Левитанского со сцены.
А годом-двумя раньше приезжал в Харьков и читал целый зимний вечер со сцены Дворца студентов политехнического института свои стихи поэт-фронтовик Давид Самойлов, автор строк «Вот и всё. Смежили очи гении. / И когда померкли небеса, / Словно в опустевшем помещении / Стали слышны наши голоса...». Я благодарен судьбе за выпавшую тогда возможность воочию увидеть и послушать русских поэтов фронтового поколения, чьи сочинения люблю до сих пор, чьи строки стали неотменимой частью меня самого.
* * *
Ю. Левитанский стал знаком широкому читателю-зрителю-слушателю прежде всего по романсам, прозвучавшим в кино. В первую очередь вспоминают «Диалог у новогодней елки». - Что происходит на свете? - А просто зима. - Просто зима, полагаете вы? - Полагаю. Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю в ваши уснувшие ранней порою дома. Там в финале - ускользающе-новогоднее настроение, улетающее, но так легко запоминающееся: Месяц - серебряный шар со свечою внутри, и карнавальные маски - по кругу, по кругу. Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку, и - раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!
Юрий Левитанский. «Снегом времени нас заносит - всё больше белеем...»
Левитанский - поэт, не сразу обретший свой неповторимый голос, а выписавшийся в мастера преимущественно к поздним своим сборникам «Кинематограф» (1970), «День такой-то» (1976), «Письма Катерине, или Прогулка с Фаустом» (1981). За последнюю прижизненную книгу «Белые стихи» (1991) поэт был удостоен Государственной премии Российской Федерации в области литературы и искусства - в 1994 году.
Он немало усилий отдал переводам, с середины 1950-х переводил поэзию армян, молдаван, прибалтов. Его переводы произведений поэтов восточной Европы даже составили антологию «От Мая до Мая» (1975). Ю. Левитанский - блестящий мастер поэтической пародии. В 1978 году он выпустил книжку «Сюжет с вариантами», в которой на сюжет известной детской считалочки «Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять» блистательно и остроумно высказался в стилистике известных советских поэтов. Виртуозность его пародий такова, что Левитанский стал сразу считаться корифеем жанра.
* * *
Мы помним пронзительнейшее стихотворение Юрия Левитанского «Плач о господине Голядкине» из цикла «Старинные Петербургские гравюры» (книга «День такой-то», 1976), из которого сделал очень убедительный музыкальный речитатив харьковский бард Владимир Васильев.
Поэт в нем говорит и об одном из неизменных отечественных архетипов, и о ситуации, в которой оказался Русский мир... Что за хитрые сети плетет сатана вокруг нас, что уже нам и шагу ступить невозможно - это что за потрава на нас, это что за облава, как словно все разом бесовские силы сошлись против нас в этом дьявольском тайном комплоте! Кажется, поэт из 1976-го провидел будущее. Уже тогда он, «побывавший там, где мы не бывали», молитвенно надеялся: «Только всё обошлось бы, о Господи, - авось обойдётся, авось обойдётся!» Да вот не обошлось - ни в 1991-м, ни, увы, и в день сегодняшний.
В «лихие девяностые» поэт считал нужным открыто высказываться по вопросам политики.
В год начала чеченской кампании, 1995-й, на церемонии вручения Государственной премии России Юрий Левитанский обратился к Борису Ельцину с призывом прекратить войну в Чечне: «...наверное, я должен был бы выразить благодарность также и власти, но с нею, с властью, тут дело обстоит сложнее, ибо далеко не все слова её, дела и поступки сегодня я разделяю. Особенно всё то, что связано с войной в Чечне - мысль о том, что опять людей убивают как бы с моего молчаливого согласия, - эта мысль для меня воистину невыносима. За моими плечами четыре года той большой войны, и ещё маленькая война с японцами, и ещё многое другое - думаю, что я имею право сказать об этом...» На круглом столе московской интеллигенции, проходившем в мэрии, он вновь вернулся к этой теме, и сердце не выдержало его эмоционального выступления. Поэт похоронен в Москве.
* * *
Неповторимость индивидуальной интонации, которую Юрию Левитанскому удалось обрести, дается не каждому стихотворцу. В общем-то, это нечастый случай столь позднего оформлении дара. Правда, сделано наблюдение, что, например, Гете лучшие свои сочинения создал уже после 50-ти лет. Мысль Ю. Левитанского все же весьма необыденна: «... я убежден: старость - самое подходящее время для поэзии, и фактически всю поэзию XX века, лучшие ее образцы сделали старики. Правда, в старости делать поэзию довольно трудно... Сердце не выдерживает». Это он сказал в статье «Миссия» (Газета независимой интеллигенции; сентябрь, 1993 года.) Быть может, в дерзновениях стихотворцу Левитанскому помогала и его поздняя любовь: когда ему было 63 года, он женился на 19-летней.
Но творческая дерзость Юрия Давидовича несомненна: такого обилия глаголов, тем более поставленных в рискованнейшие рифмующиеся позиции, не сыщешь ни у кого в русской поэзии ХХ века. Всё поэтическое письмо Ю. Левитанского озарено таким светом любви и мастерства и, если угодно, исполнением поручения павших соратников, что автор, кажется, рифмует невозможное: «стал-отстал», «ушёл-пошёл», «могу-бегу», как в его поющемся «Сне об уходящем поезде»:
Один и тот же сон мне повторяться стал: мне снится, будто я от поезда отстал. Один, в пути, зимой, на станцию ушёл, а скорый поезд мой пошел, пошел, пошёл, И я хочу бежать за ним - и не могу, и чувствую сквозь сон, что всё-таки бегу. В процитированном в самом начале статьи отрывке этот прием еще более абсолютизирован: четыре нерифмующиеся строки чередуются строками, которые заканчиваются глаголами: «не исключить - не излечить - не разлучить - не различить». Но это никого не вводит в соблазн. Напротив, возникает своего рода кумулятивный эффект, или эффект накачки, как в лазере. Потому что за строками мастера здесь стоит судьба. Левитанский, как и всякий подлинный поэт, прежде и более всего писал о неуловимом, недостижимом, несказанном, о том, что можно внешне попытаться назвать, но нельзя определить и удержать:
Ветка вереска, чёрная трубочка, синий дымок. Было жаркое пламя, хотел удержать, да не мог. Ах, мотивчик, шарманка, воробышек, жёлтый скворец - упорхнул за окошко, и песенке нашей конец. Доиграла шарманка, в печи догорели дрова. Как трава на пожаре, остались от песни слова.
Дрова жизни догорели, в этом - земная правда. Но слова песен поэта Юрия Левитанского - остались. И памятны нам спустя полтора десятка лет после его кончины. Это уже большой срок, дающий основание надеяться, что стихи эти пребудут в людской памяти еще немалое время. «Ни огня, ни пожара, молчит колокольная медь. / А словам еще больно, словам еще хочется петь». Не забудутся слова поэта и из «Послания юным друзьям»:
...Да, говорю я, жизнь всё равно прекрасна,
даже когда трудна и когда опасна,
даже когда несносна, почти ужасна -
жизнь, говорю я, жизнь всё равно прекрасна.
http://odnarodyna.com.ua/articles/3/1765.html
.jpg)
