Еще в юности одну за другой прочел книги писателя Михаила Александровича Шолохова. Они сразу же взяли меня в плен, можно сказать, на всю жизнь. Тогда, будучи студентом Ростовского театрального училища, я, конечно, не думал, что вновь и вновь буду обращаться к поистине бессмертным страницам его книг, что шолоховский рассказ «Судьба человека» сыграет в моей судьбе такую решающую роль, экранизация его сделает меня режиссером кино, заставит многое переосмыслить в жизни, в своих художественных пристрастиях, чтобы через пятнадцать лет, уже после экранизации романа «Война и мир» Льва Толстого и «Ватерлоо», вновь вернуться к шолоховским родниковым истокам творчества и снять фильм по его прекрасному и еще далеко не открытому зарубежными читателями роману «Они сражались за Родину».
Часто думаю: в чем величие и неповторимость писательского таланта Шолохова, чем он захватывает душу каждого человека, где бы он ни жил, заставляет переживать судьбы разных людей как глубоко личные? И вспоминается одна из многих наших встреч с Михаилом Александровичем в его доме в станице Вешенской, что на Дону. Она оставила глубокий след в душе каждого, кто работал над фильмом «Они сражались за Родину». Разговор зашел о правде в искусстве. И Михаил Александрович задумчиво сказал, что писать правду нелегко, но этим не ограничивается писательское предназначение - сложнее писать истину. Истину! Потом, уже после разговора, Василий Шукшин недаром сравнит Шолохова со знаменитым пушкинским образом подвижника-летописца Пимена из «Бориса Годунова»: «Еще одно последнее сказанье, и летопись окончена моя...» Ведь Пушкин, введя образ в трагедию, тоже поставил главную для художника проблему - правды и истины. Правда - понятие многоликое. Об этом хорошо сказал замечательный советский кинорежиссер Александр Довженко, обращаясь к актерам перед началом съемок фильма «Щорс»: «...Приготовьте самые чистые краски, художники. Мы будем писать отшумевшую юность свою... Уберите все пятаки медных правд. Оставьте только чистое золото истины».
Для Шолохова понятие истины в искусстве связано прежде всего с глубинным постижением народного характера, необычайной зоркостью взгляда, прозорливым проникновением в поэзию земного, поистине удивительным знанием того, о чем он пишет. Каждая строка его - поиски этой истины. Позволю себе напомнить, что еще в 1927 году в полемическом вступлении к рассказу «Лазоревая степь» Шолохов писал о тех литераторах, от которых «можно совершенно неожиданно узнать о том, что степной ковыль (и не просто ковыль, а «седой ковыль») имеет свой особый запах. Помимо этого, можно услышать о том, как в степях донских и кубанских умирали, захлебываясь напыщенными словами, красные бойцы...
На самом деле ковыль - поганая белобрысая трава. Вредная трава, без всякого запаха. ...Поросшие подорожником и лебедой окопы (их можно видеть на прогоне за каждой станицей), молчаливые свидетели недавних боев, могли бы порассказать о том, как безобразно просто умирали в них люди». Жизнь, природа, человеческие характеры, событие, истина не требуют литературного приукрашивания. У Шолохова нет ни одной лично им не пережитой, «придуманной» страницы. Недаром он сказал с полным правом о себе: «Я жил и живу среди моих героев... Мне не нужно было собирать материал, потому что он был под рукой, валялся под ногами». Все его книги написаны по горячему следу. Они точно доносят до нас, сохраняют это жаркое дыхание времени. Но, исследуя и постигая конкретную истину своего времени, Шолохов всякий раз выходит к удивительным по своей силе и поэтичности обобщениям непреходящего значения...
Так в чем же величие писателя? Попытаюсь объяснить на таких примерах. Когда я готовился к съемкам «Войны и мира», многие часы провел в разных музеях, просматривая подлинные документы войны 1812 года, рисунки художников, запечатлевших с удивительной фактической точностью время, его приметы. Иные художники, говоря правду о событиях, но оставаясь в плену изобразительных принципов своего времени, не извлекли из всего увиденного и пережитого ту квинтэссенцию истины, которую так зримо и весомо сумел передать спустя много лет в своей гениальной эпопее Лев Толстой. Правда, он сам был солдатом, сполна испил горькую чашу Севастопольской обороны и потому глубоко проник в дух Отечественной войны 1812 года. Конечно, история сохранила бы для нас многое из того времени. Но не будь «Войны и мира», великого подвига Льва Толстого, для многих последующих поколений несколько по-иному бы звучали и имя Кутузова, и Поклонная гора, откуда смотрел на Москву Наполеон, и, может быть, не было бы знаменитого ныне музея-панорамы «Бородинская битва». То есть, конечно, историческое событие оставалось бы, но подлинную, нынешнюю жизнь ему продлило величие таланта художника. Мы видим его глазами писателя.
Не было бы «Тихого Дона» Шолохова, и иначе воспринимали бы мы сегодня землю Войска Донского. Как воспринимаем, допустим, землю рядом лежащего, тоже казачьего края - Ставрополья или многих других мест нашей страны, где было совершено немало подвигов, еще не нашедших достойного отражения, а вернее, продолжения в высокой литературе. А сейчас выходишь к Дону, видишь сверкающую и величавую ширь его вод, и все здесь кажется шолоховским. Смотришь на Дон, и будто видишь на той стороне, в степном мареве, Аксинью и Григория, героев «Донских рассказов» и «Поднятой целины»... А какая-нибудь проселочная дорога в другом месте вдруг невольно напомнит тебе о горьких дорогах, по которым вел свой тряский военный грузовик Андрей Соколов из «Судьбы человека».
Вот оно, волшебство найденной и постигнутой истины. Она сама без усилий проникает в твое сердце, освещает его трепетным светом. Не об этом ли говорил Гоголь, обращаясь к писателям: ««Как прекрасен удел ваш, Великие Зодчие!» Или Жюль Гонкур, утверждавший, что писатель может обессмертить все, что пожелает.
Уж не чудо ли это, когда писатель берет цвета и запахи родной земли и воплощает их в слове? Так рождается нечто новое, неповторимое, и жизнь - минувшая, ушедшая - продолжается вновь. Протянешь ты руку к книжной полке, откроешь шолоховский томик, и закружится голова от тонких ароматов донской степи, от прозрачной, «граневой тишины утра», от ветра, который шуршал, «перелистывая зеленые страницы подсолнечных листьев», от арбы, чей колышущийся след потек по траве оттого, что «на сизом пологе неба доклевывал краснохвостый рассвет звездное просо», «краюхой желтого сотового неба лежало песчаное взгорье...».
Это Шолохов. Это его герои окружают нас, как писал Александр Серафимович, «живой сверкающей толпой, и у каждого свой нос, свои морщинки, свои глаза с лучиками в углах, свой говор. Каждый по-своему ненавидит. И любовь сверкает, искрится и несчастна у каждого по-своему.
Вот эта способность наделить каждого собственными чертами, создать неповторимое лицо, неповторимый внутренний человеческий строй - эта огромная способность сразу взмыла Шолохова, и его увидели».
Михаил Александрович Шолохов вошел в нашу литературу и в нашу жизнь молодо, ярко, самобытно, весомо. Тогда ему было всего восемнадцать лет. Да, Михаил Шолохов начинал свой писательский путь таким юным!
Но каждому известно, что талант, его глубина и величие никогда не измерялись возрастом художника. Напомню, как рано раскрылось величие дарований Моцарта, Пушкина, Лермонтова, художника Александра Иванова... В 26 лет имя Льва Толстого уже гремело по России, Томас Манн в 22 года создал один из выдающихся романов нашего столетия - «Будденброки»... Но есть, конечно, и другие примеры. Вспомним, что великий Жан-Жак Руссо освободился от литературных подражаний только к сорока годам, способности Уолта Уитмена раскрылись в 35 лет, Рихард Вагнер овладел нотным письмом только к 20 годам, а расцвет его творчества совпал с возрастом зрелости. В юности и молодости «безнадежно бездарными» считались и Джонатан Свифт, и Ричард Шеридан, и Вальтер Скотт, о котором профессор университета говорил: «Он глуп и останется глупым...» Подобных примеров можно привести великое множество. Но они ничего не дадут, если мы не будем учитывать главное - те конкретно-исторические и социальные предпосылки, которые способствуют вызреванию и расцвету таланта.
Об этом великолепно сказал Гёте, отвечая на вопрос, когда и где появляется национальный классический писатель: «...Когда в образе мыслей своих соотечественников он не видит недостатка в величии, равно как в их чувствах недостатка в глубине, а в их поступках - силы воли и последовательности; когда сам он, проникнутый национальным духом, чувствует в себе благодаря врожденному гению способность сочувствовать прошедшему и настоящему... и когда внешние и внутренние обстоятельства сочетаются так, что ему не приходится дорого платить за свое учение, и уже в лучшие годы своей жизни он может обозреть и построить большое произведение, подчинить его единому замыслу».
Как и многие другие советские писатели, имена которых сегодня известны всеми миру, Шолохов начинал свою литературную деятельность на великом историческом переломе, когда грандиозность самих событий эпохи, их насыщенность и масштаб способствовали быстрейшему расцвету талантов, вышедших из народа и ставших на службу новому, революционному времени. За его плечами были годы гражданской войны, службы продработника. И увиденная, постигнутая, пережитая жизнь народная вылилась в строки шолоховских книг.
В первых книгах, «Донских рассказах» и «Лазоревой степи», а затем и в принесших ему мировую славу «Тихом Доне», «Поднятой целине» Шолохов показал, как социально неоднородное казачество, бывшее оплотом царской армии и власти, как революция, гражданская война неумолимо развели, еще больше расслоили казачество, каким порою трагическим, противоречивым был этот путь постижения революционной истины.
Еще в те далекие годы учитель Вениамин Калинин, познакомившись с «Донскими рассказами» Шолохова, говорил, что «бывшее офицерье серчает» на писателя... потому что умеет он «взять их на мушку». Это было понятно - классовая борьба не оставляла места для компромиссов.
Пишу об этом потому, что вспоен поэтикой жизни Донского края, сам знаю немало сходных судеб. И более того, судьба отца моего, рабочего, мастерового человека, бывшего в Широчанке и парторгом, и председателем колхоза, исполнявшего эти нелегкие по тем временам «должности», во многом схожа с судьбами шолоховских героев, в особенности с судьбой Давыдова из «Поднятой целины».
Истоки шолоховской поэтики в многоцветной народной жизни. Потому и дорог он советским людям, что каждый может вычитать в его книгах так много личного. Все ранние рассказы писателя, к которым он сам относится так строго и порой сурово, это эскизы к удивительным по обобщающей силе художественности и истинности эпическим произведениям «Тихий Дон» и «Поднятая целина». Это убедительно показал в своих очерках «От «Донских рассказов» к «Тихому Дону» Анатолий Калинин, сын того самого учителя из Миллерова, ныне известный донской писатель, доподлинно знающий творчество Шолохова. Он фактически провел тончайший литературоведческий сравнительный анализ, словно раскрыв нам заново множество художественных жизненных и социальных связей, восходящих от шолоховских рассказов, как от зерна, от корней к могучим кронам эпопеи...
Уже говорил, что в моей судьбе огромную роль сыграл рассказ Шолохова «Судьба человека». Это подлинный шедевр литературы. И, конечно же, своим успехом экранизация его обязана первоисточнику, его философской и мировоззренческой основе, поистине удивительной обобщающей силе. В отличие от ранних рассказов в этом произведении Шолохова есть та классическая сдержанность и наполненность, которые таят в себе огромную художественно впечатляющую силу. Но сейчас важно подчеркнуть то обстоятельство, что для Шолохова всегда было характерным бережное, почти отечески нежное отношение к ребенку. Вспомним его Мишатку из раннего рассказа «Нахаленок», мальчонку, готового отдать все самое дорогое, по его ребяческим представлениям, за портрет Ленина. Мальчонку, тянущегося всем своим существом к прекрасному и героическому миру взрослых, олицетворенному в красноармейцах. От него - путь к Ва не, мальчику, которого находит и называет в конце концов своим сыном военный шофер Андрей Соколов, хлебнувший «горюшка по ноздри и выше», прошедший муки унизительного плена, бежавший из него на немецкой машине. И потянулся бывший солдат к бездомному мальчишке, чьи хрупкие плечи вынесли немало взрослых горестей, потому что почувствовал в нем родную кровинку. И Ванятка узнал в нем отца, поверил. Иначе быть не могло: именно таким и представлялся он мальчику, истосковавшемуся по ласке. Их судьбы переплелись. И жизнь, неистребимая жизнь вновь дала зеленые побеги в их душах, побеги надежды, радости, бытия, твердой веры в лучшее. Здесь есть высокая истина - мысль об ином, общем родстве советских людей, в жизни которых нет, не может быть места одиночеству. Потому и символом подвига и сути советского солдата для меня является памятник в берлинском Трептов-парке, где стоит воин со спасенным ребенком на руках...
Теперь, когда читаю-перечитываю - в который уж раз! - то или иное шолоховское произведение, постоянно вспоминаю его слова о призвании художника писать истину. Добывать эти крупицы правды-золота совсем не просто. И не только потому, что надобен талант, чтобы отличить их и выбрать в массе пустой породы, медной, пятаковой. Здесь необходимы и испепеляющая требовательность к себе, и совершенно фантастическое трудолюбие, и настоящая художественная зоркость сердца и ума, всеохватывающий острый глаз, и огромное знание того, о чем пишешь. И наконец, то мастерство, когда забываешь, что перед тобой слова, и встает со страниц в захватывающих образах сама жизнь, полная сжатого напряжения, драматизма, правды, красоты и величия народного духа.
Секрет всенародного авторитета Шолохова в предельной, обостренной искренности его творчества. Он ни разу не сфальшивил, не соблазнился полуправдой, и именно поэтому его книги стали как бы нравственным эталоном нашей эпохи.
Мне посчастливилось много раз встречаться с писателем во время работы над фильмами по его произведениям. Приступая к постановке «Судьбы человека», я встретился с Шолоховым в его московской квартире в Староконюшенном переулке. Очень хорошо помню эту первую встречу (как, впрочем, и все остальные). Почему-то особенно запомнился бюст Толстого, какого я не видел больше, - какой-то очень домашний, неофициальный, с поколупленным носом. И словно внутренний мостик связал меня с Шолоховым, скрепил невидимой нитью, когда я почувствовал в нем глубокую нежную любовь к Украине, унаследованную от матери-украинки. Я много читал ему в этот вечер, больше всего стихи Шевченко. Прочел и «Судьбу человека». Он любит слушать, как читают его произведения, верно, по-новому воспринимая свое слово, свои образы, проверяя их на чужом восприятии...
Поначалу у него было недоверие ко мне - человеку городскому: «смогу ли влезть в шкуру» Андрея Соколова, характера, увиденного в самой сердцевине народной жизни? Он долго рассматривал мои руки и сказал: «У Соколова руки-то другие...» И тут он рассказал, как занемог один казачок и врач велел ему сделать анализ крови. Много раз опускалась игла и всякий раз ломалась - не могла пробить кожу на руке, которая трудилась всю жизнь. Потом из уст писателя я услышал трогательную историю безответной любви этого казачка, как посадил он подсолнух под окнами любимой, «чтобы рос он дикий, как и моя любовь дикая». Слушая эту историю, я впервые заметил удивительную манеру Шолохова - рассказывая, медленно, легко прикасаться пальцами ко лбу, словно боясь отпугнуть неосторожным движением что-то очень важное. Он и говорил медленно, часто задумывался, словно глядя внутрь самого себя. И я понял, какая огромная внутренняя нравственная работа все время идет в нем, ни на миг не прекращаясь. Тогда он сказал мне: «Обязательно побывай в Вешенской, поживи там подольше, это поможет...»
Позже, уже находясь со съемочной группой в станице, я, одетый в костюм Соколова, постучался в калитку шолоховского дома. Он не сразу узнал меня. А когда узнал, улыбнулся и про руки больше не говорил. Вскоре так же, как и Шолохов, признали меня вешенские казаки и казачки. «Андрей-то наш на работу пошел», ~- говорили они, видя, как я иду на съемку.
Живя в доме у Шолохова, я многое понял. Понял, откуда идет эта поразительная правда жизни, которой полны его книги. Люди, о которых он пишет, сидят с ним за одним столом, рассказывают ему о своих радостях и печалях. Они же слушают, читают его книги. Те же казаки смотрели материал нашего фильма вместе с писателем.
Там, среди людей, окружающих Шолохова, я окончательно понял и узнал своего Андрея Соколова. То в одном, то в другом казаке узнавал жест Андрея, манеру говорить или слушать, видел ту или иную черту характера. И тогда же, помню, поразило меня, с какой ответственностью относился Шолохов к своему труду. «Хорошо вам, - сказал он как-то с завистью, наблюдая за работой нашей группы, - вас много, посоветоваться можно. А я один, все решаю сам, за каждое слово один в ответе...»
На одном из просмотров нашего материала в Ростове я узнал еще одно человеческое качество Шолохова, очень и очень драгоценное: его доверие к людям, уважение к работе других людей.
Материал мы смотрели еще не смонтированный, сырой, многое нам не нравилось, казалось неудачным, неверным. Что-то скажет Михаил Александрович? А оп встал и сказал: «Незаконченную работу обсуждать нельзя. А вот когда будет все снято, собрано, тогда и поговорим».
Доверие, бережность всегда рождают в человеке ответный отклик, мобилизуют все его силы.
Обращение к материалу замечательного писателя-реалиста для меня как режиссера и актера имело огромное значение. Если бы не было «Судьбы человека», вряд ли взялся бы я за постановку «Войны и мира».
Книги Шолохова - всегда открытие. Открытие правды в жизни и в человеке, правды, с которой мы часто сталкиваемся, бываем рядом, как бы бок о бок. Но нужен великий талант и мудрость, чтобы раскрыть эту правду так, как делает это Шолохов, чтобы мы внутренне вздрогнули, удивленно спрашивая себя: «Откуда он узнал все это? Как понял то, что и сами-то мы в себе не понимали?»
Нужна великая любовь к человеку, чтобы показать его таким живым, сильным, прекрасным, как делает это Шолохов. Нужно великое знание жизни, чтобы открывать в человеке такое богатство и величие внутренней жизни, как делает это Шолохов.
Я не раз перечитывал свидетельства современников, военные эпизоды в произведениях Гюго, Стендаля, Байрона, Теккерея и поражался мастерству этих писателей-баталистов. Но в этой теме в ряд великих мастеров поставил бы также и Шолохова с его «Судьбой человека», «Наукой ненависти» и романом «Они сражались за Родину», ибо ему удалось с удивительной глубиной и силой через проникновение в суть народного характера показать во весь рост героический подвиг человека на войне. Нет, даже шире: жизнь человека, отстаивающего величие и красоту жизни.
О том, что эти произведения-явления небывалые, новаторские в мировой литературе, сужу по тому, что как кинорежиссер, снимавший «Войну и мир», «Ватерлоо», «Судьбу человека» и «Они сражались за Родину», пере читал почти все (конечно, основное), что было написано о человеке на войне. В этом ряду особо выделил бы, пожалуй, военные мемуары, которые вызывают такой огромный интерес во всем мире.
Когда ставишь фильм на эту тему, вольно или невольно становишься еще и историком, ищешь пути сопряжения правды истории и правды современности. Сейчас, после постановки фильма «Они сражались за Родину», когда осмыслена, продумана каждая строка произведения, с уверенностью могу сказать, что этот роман - одно из лучших творений Шолохова. Говорю это не от влюбленности в произведение (хотя такое чувство было естественным для всех, кто создавал картину).
Новаторство его, на мой взгляд, заключается прежде всего в художественном отображении трагических событий грозного 1942 года, периода отступления. Какая сила духа, какое могучее, неистребимое народное жизнелюбие должно быть у людей, переживающих сложнейшие моменты своей судьбы, если у них в это время находится место и шутке, и теплому юмору, и дружескому слову, остается святым отношение к мужской солдатской дружбе. Незабываем в этом смысле разговор Лопахина и Звягинцева, когда последний задремал от усталости на марше, вдруг резко качнулся, вышел из рядов и направился в сторону.
«Бегом догнав товарища, Лопахин крепко взял его за локоть, встряхнул.
- Давай задний ход, Аника-воин, нечего походный порядок ломать, - ласково сказал он.
И так неожиданны были и необычайны эти теплые нотки в грубом голосе Лопахина, что Звягинцев, очнувшись, внимательно посмотрел на него, хрипло спросил:
- Я что-то вроде задремал, Петя?
- Не задремал, а уснул, как старый мерин в упряжке. Не поддержи я тебя сейчас - ты бы на бровях прошелся. Ведь вот сила у тебя лошадиная, а на сон ты слабый.
- Это верно, - согласился Звягинцев. - Я опять могу уснуть на ногах. Ты, как только увидишь, что я голову опускаю, пожалуйста, стукни меня в спину, да покрепче, а то не услышу.
- Вот уж это я с удовольствием сделаю, стукну на совесть прикладом своей пушки промеж лопаток, - пообещал Лопахин и, обнимая Звягинцева за широкое плечо, протянул кисет: - На, Ваня, сделай папироску, сон от тебя и отвалит. Уж больно вид у тебя, у сонного, жалкий, прямо как у пленного румына, даже еще хуже.
Покорно следуя за Лопахиным, Звягинцев нерешительно подержал кисет в руке, со вздохом сожаления сказал:
- Тут всего на одну цигарку, бери обратно, не стану я тебя обижать. Вот до чего мы табачком обнищали...
Лопахин отвел руку товарища, сурово проговорил:
- Закуривай, не рассуждай! - И, за напускной суровостью тщетно стараясь скрыть стыдливую мужскую нежность, закончил: - Для хорошего товарища не то что последний табак не жалко отдать, иной раз и последней кровишкой пожертвовать не жалко... Так что кури, Ваня, на доброе здоровье. А потом, знаешь что? Ты, пожалуйста, за шутки мои не обижайся, может быть, мне с шуткой и жить и воевать легче, тебе же это неизвестно?»
Скажите, где еще можно прочитать такое откровение о солдатской дружбе, переданное через зримую и такую весомую деталь - табачок последней закрутки (я сам был солдатом и знаю, какую высокую цену он имеет)? Какой еще писатель сумел так просто и так емко передать народный характер солдата - защитника Отечества, сердечность и мужественность теплоты, объединяющей сердца разных людей, которых военная лихая година заставила надеть шинели?
В фильме «Они сражались за Родину» Лопахина сыграл Василий Шукшин, человек редкостного разностороннего таланта - писатель, актер и режиссер кино. Это была его последняя и, может быть, лучшая роль. Ибо гений и писательская, жизненная мудрость Шолохова не могли не притянуть к себе такой глубоко народный и своеобразный талант. Шукшин готовился снимать по собственному сценарию фильм о крестьянском вожаке Степане Разине, говорил об этом Шолохову. И, видимо, встреча с Шолоховым и пережитая актером жизнь внешне чуть грубоватого шолоховского героя, простого солдата Лопахина, внутренне столь близкого ему, заставляли Шукшина продолжать работать над сценарием неистово, почти до самоистязания. В перерывах между съемками он закрывался в своей каюте на пароходе, где жила вся съемочная группа, и выходил оттуда лишь в редкие перерывы, чтобы подышать донским воздухом, сосредоточенно подумать, вглядываясь в окружающие просторы.
Каждый кадр, отснятый прекрасным оператором Вадимом Юсовым, теперь обрел особую ценность. Ведь мы снимали фильм о неизбывности, необоримости жизни, и потому нашей главной целью было осмыслить события сурового 1942 года, показать дух воинов, истоки будущей победы, обстановку и атмосферу, в которых она зарождалась. Наверное, рано или поздно, но я все-таки пришел бы к картине о Великой Отечественной войне. Хотя бы потому, что сам принадлежу к поколению, которое война застала в расцвете сил, которое принимало в ней участие и отплатило жизнями своими за радость мирной жизни. Война до сих пор живет незаживающей раной в душе. Наверное, потому и сам я надел солдатскую шинель и сыграл в фильме роль Звягинцева.
Впрочем, так могут сказать многие из актеров, которых властно привлек к себе талантливый роман Шолохова. И сталинградец, бывший солдат, актер старшего поколения Иван Лапиков, который сыграл роль старшины Поприщенко, ставшего во главе солдат после гибели лейтенанта Голощекова. Какие удивительные по глубине чувств и мыслей слова дал ему Шолохов в прощальной речи у свежей степной могилы, когда он обратился к живым так по-отцовски:
«- Товарищи, бойцы, сынки мои, солдаты! Мы хороним нашего лейтенанта, последнего офицера, какой оставался у нас в полку...
Глядите, сыны, какой великий туман кругом! Видите? Вот таким же туманом черное горе висит над народом, какой там на Украине нашей и в других местах под немцем остался! Это горе люди и ночью спят - не заспят, и днем через это горе белого света не видят... А мы об этом должны помнить всегда: и сейчас, когда товарища похороняем, и потом, когда, может быть, гармошка где-нибудь на привале будет возле нас играть. II мы всегда помним!»
Военная память обожгла душу каждого из нас. И Юрия Никулина, играющего роль солдата Некрасова, человека спокойного, с добрым юмором, достоинством, от которого веет уверенностью в победе. Ведь этому актеру не надо было придумывать ничего лишнего, он сам прошел большой путь по дорогам войны, защищал Ленинград, освобождал Эстонию и Латвию. Даже во время перерывов в съемках он не расставался с солдатским обмундированием! «Мы всегда помним!» - могут сказать о войне и Вячеслав Тихонов (сыгравший глубокую сложную роль Николая Стрельцова), и Георгий Бурков (солдат Копытовский), и Николай Губенко (лейтенант Голо-щеков), и все другие участники картины, кто не прошел огненную школу боев, но в той или иной степени испытал и разделил вместе с народом горечь утрат военного лихолетья.
«Мы всегда помним!» - об этом думали мы, создавая фильм и обращаясь к новым поколениям советских людей.
«Они сражались за Родину» произведение удивительное и по стройности композиции. Это всего четыре дня недели, от зари и до захода солнца, последний день - воскресенье. И в этом есть символический смысл, неожиданное по широте мысли обобщение - предвосхищение грядущих побед. И потому особым контрапунктом звучат в финале глубоко прочувствованные слова о вынесенном через бои полковом знамени.
Да, это рассказ всего лишь о четырех днях, горьких, трагических, опаленных войной. Но когда читаешь роман, кажется, перед тобой разворачиваются эпические события, их масштаб подвижен - от судьбы отдельной человеческой жизни до судьбы народной, от дружбы двух солдат до того единства, которое и сделало Советскую Армию несокрушимой армией - освободительницей народов Европы от ига фашизма.
В романе «Они сражались за Родину» есть высокая вера в победу, неистребимость жизни, которая пробивается могучими ростками, несмотря на раскаленную от военных пожарищ, исковерканную снарядами, бомбами, иссеченную осколками и пулями землю. Эта непоколебимость жизни, этот вечный бой человека и самой природы с силами зла, войны проходит через все шолоховские произведения, придавая им высокое гуманистическое содержание.
Все творчество Шолохова связано с постижением народной жизни. Познание действительности во всем ее многообразии - главнейшая задача литературы. И это познание, постижение жизни осуществляется всем существом писателя. Отсюда и его образ жизни в донской столице Вешенской, теперь известной всему миру, пристрастие и любовь к родному краю, к людям, с которыми он вместе живет и трудится, которых он воспел в своих книгах.
Его талант, вспоенный народными истоками, неразрывно связанный с Родиной и революцией, с нашей действительностью, многогранен. Он потрясает читателя редким умением проникать в человеческую судьбу, душу, его гражданскую суть, раскрывающуюся в узловых моментах истории народа. Об этом свидетельствует тематика шолоховских произведений, романов-эпопей и рассказов, страстная публицистика, выбор героев и обрисовка их характеров. Высокая степень реалистического мастерства объясняется не только редкостным по силе дарованием, трудолюбием и взыскательностью, но и тем, что Шолохов черпает творческие силы в самой жизни народа.
Писатель учит науке любви к человеку и непримиримой ненависти к социальному злу, к врагам человечества. То поразительное воздействие на ум, сердце, на все твое существо, которое испытываешь, читая книги Шолохова, заключается в сердечности его таланта, умении быть, как говорил Горький, чувствилищем своей страны, своего класса, ухом, сердцем и оком его, голосом своей эпохи. Его патриотизм, высокая гражданственность не декларативны, они в существе всего образного строя произведений, в поступках и душевном строе шолоховских героев.
Фильм «Судьба человека» был для меня не просто режиссерским дебютом, а настоящей школой художественного постижения народной жизни. Картина снималась недалеко от Вешенской, и мне посчастливилось не раз вести удивительные беседы с Михаилом Александровичем. Он вводил меня в круг жизненного материала. Его рассказы о людях, образные, живописные и пластичные по слову, могли бы послужить основой не одной новеллы. Они незабываемы, эти рассказы о красоте человека и его поступках.
По совету Шолохова мы снимали фильм «Они сражались за Родину» у хутора Мелологовского Волгоградской области, недалеко от станицы Клетской, известной по военным событиям 1942 года. Когда мы приехали на хутор, то были поражены абсолютным сходством описанных в романе мест и увиденного воочию. Конечно, почти сорок лет прошло с тех пор, и шрамы, рубцы на теле бледнеют за это время, а на этой земле под ослепительным небом сохранилась военная память - окопы, траншеи. Хочу сказать, что еще одно место на русской земле обрело свое бессмертие благодаря волшебству таланта писателя, бывшего участником и свидетелем тех событий. Теперь уж будешь смотреть на места эти, на стенное правобережье, где воздух прокален солнцем и терпкими горькими запахами выжженных трав, и в дрожащей дымке будут возникать знакомые и дорогие шолоховские образы солдат - Лопахина, Звягинцева, Стрельцова, Некрасова, старшины Поприщенко...
И о них продолжает думать сегодня писатель. Рано утром, когда вся Вешенская спит, светится его окно, словно поджидая новую утреннюю зарю.
Иногда приходится слышать, что Шолохов написал не так уж много. Действительно, в иных писательских домах я видел тихо дремлющие за стеклами многотомные собрания. Книги Шолохова всегда на руках, всегда в бою. Каждая из них несет с собой правду-истину. И если с этой мерой подходить к его творчеству, то можно сказать: Шолохов написал много. А сколько еще может родить его писательский талант, чтобы потрясти нас великой правдой постижения жизни!
* Сергей Бондарчук. Желание чуда. М.: «Молодая гвардия», 1984
http://www.voskres.ru/literature/library/bondarchuk.htm
