Как сообщают из Грузии, на днях в Тбилисском государственном университете имени грузинского просветителя XIX века Ильи Чавчавадзе никому доселе не известный молодой писатель Эрекле Деисидзе презентовал книгу "Тайная сходка". В оригинале название носит непечатный характер, обыгрывающий слова "Тайная Вечеря" — в грузинском языке достаточно заменить одну букву, чтобы слово "вечеря" приобрело совсем другое значение. Содержание книги также отличается крайней непристойностью и богохульством — главный герой повествует о своих эротических переживаниях, которые у него возникают при виде своей молящейся матери, а также пускается в непристойные рассуждения о Богородице, которые мы здесь не будем воспроизводить.
Как рассказывает лидер Народно-православного движения Грузии Малхаз Гулашвили, издание книги и ее реклама осуществляется так называемым "Институтом свободы", который финансируется "Фондом Сороса" и имеет тесные связи с нынешними грузинскими властями. Это подтверждается и реакцией, например, председателя парламентского комитета по европейской интеграции, экс-главы фонда "Открытое общество - Грузия" Давида Дарчиашвили, который, в ответ на просьбу Грузинской Православной Церкви как-то оградить общество от подобных кощунственных выходок, высокомерно ответил, что "Ни в одной демократическое стране вопросы связанные с моралью и нравственностью законодательством не устанавливаются". По существу это просто неправда — в демократических странах существуют законы против непристойности (даже в США, которые Дарчиашвили вряд ли назовет недемократическими), а в ряде европейских стран (в Италии, например) именно против богохульства. Но позиция Дарчиашвили довольно показательна и характерна, увы, не только для определенных политических сил в Грузии, но и России.
Попробуем хладнокровно проанализировать, что происходит. В самом по себе Деисисдзе ничего удивительного нет — графоманов с различными психосексуальными отклонениями на свете много, а интернет сделал их несчастье для всех очевидным. Интересно другое — поддержка, оказанная ему на довольно высоком уровне; не каждый графоман удостаивается презентации его трудов в главном университете своей страны, не каждому оказывают поддержку политики и СМИ. Это поддержка кажется загадочной; в самом деле, какую пользу можно извлечь, настроив против себя Церковь и всех тех людей, которые, хотя и не являются воцерковленными, склонны воспринимать православие, и, шире, христианство, как нечто свое и рассматривать оскорбление христианских святынь как оскорбление лично себе? Ни один демократический политик, ищущий голосов избирателей, не может позволить себе отталкивать людей и создавать себе врагов буквально на пустом месте, из чистого озорства.
Кажется также странным, что из всех возможных кандидатов "Институт свободы" решает поддержать именно наиболее непривлекательный текст — не роман о любви, не историческую повесть, не безобидную детскую сказку, а именно тот текст, который, как они не могли не знать, вызовет массовое возмущение. Зачем провоцировать скандал, наживать себе врагов, затруднять свою деятельность, создавать себе проблемы? Это кажется непостижимым, но все же попробуем разобраться.
Поведение сторонников Деисидзе выглядит чудовищно нелогичным для демократических политиков; но есть категория политиков, для которых оно вполне понятно — революционеры. Цели революционера определяются идеологией; если для утверждения идеологически правильных взглядов можно использовать выборы — в ход пойдут и выборы, почему бы и нет. Но идеология безусловно важнее голосов избирателей; эту идеологию революционер так или иначе стремится навязать людям — демократические или юридические процедуры, или обман, или прямое насилие и что угодно еще являются лишь средством заставить всех принять правильные (с точки зрения революционера) взгляды и отвергнуть неправильные.
И вот в рамках революционной деятельности подчеркнутое богохульство вполне логично — революционер, будь то Марат, Нечаев, Ленин или Пол Пот — не собираются идти на компромиссы со "старым миром" их цель — его тотальное уничтожение. Богохульство имеет еще несколько целей, и о них мы скажем ниже. Но пока попробуем обозначить явление, с которым мы столкнулись. Вероятно, самый подходящий термин, который мы могли бы использовать — "необольшевизм". Само по себе явление старше большевизма — мы видим его уже во время Французской революции, и повторялось после "Великого Октября" — в Испании, в Мексике, в Китае, в Кампучии — но именно большевизм является его наиболее ярким примером. Сегодня мы имеем дело с отчетливой идеологической тенденцией, которую с большевизмом роднит очень многое — слишком многое, чтобы этого не замечать. Необольшевизм пока носит характер довольно широкого течения без четкой централизованной структуры, движения, которое проявляет себя в различных организациях — в частности, том же "институте свободы". Как и большевизм, он неуклонно враждебен христианской цивилизации и культуре, как и большевизм, он представляет собой нашествие "внутренних варваров", когда в роли орды выступают не гунны или монголы, но сами же европейцы, предавшие свое христианское наследие.
Особенности, роднящие нынешних кощунников с большевиками вовсе не являются чем-то случайным, и нам стоит рассмотреть их подробнее. Было бы неверно думать, что цель книги Деисидзе — и других подобные проектов — оскорбление религиозных чувств. Обида, нанесенная ближним, конечно, радует сердце революционера, но по сути это— побочный эффект. Никто не тратит значительных денег и не организует широких презентаций исключительно с целью нанести обиду. Цель подобных проектов другая — разрушение культуры. По превосходному определению Юрия Лотмана, "Культура — это система запретов". В самом деле, от запрета мочиться в лифте до запрета насмехаться над чужими страданиями, культура представляет собой систему "нельзя", и воспитанный, культурный человек характеризуется тем, что принимает и соблюдает эти запреты. Для культурного человека — будь он хоть самым твердокаменным атеистом — невозможно публично рассказывать о своем предполагаемом сексуальном влечении к матери или говорить о Богородице то, что говорит Деисидзе. Приличные люди так себя не ведут — они не всегда могут объяснить, почему, просто они восприняли определенные правила благовоспитанности и их придерживаются. Эта система запретов поддерживается не уголовной репрессией, а общественным неодобрением — человек понимает, что так нельзя, так не принято, так не делают. И громогласное заявление — делают! — направлено на снятие этих запретов, начиная от запретов на публичную дефекацию (чем занимается один из современных "художников") и кончая запретами на подчеркнутое оскорбление святынь. Культура — явление уязвимое; а дурной пример заразителен. Чем более настойчиво дурные вещи объявляются нормальными, тем больше людей будет склонно их делать. Объявите воздержание от справления нужды в лифте клерикальным предрассудком, проведите пару разъяснительных кампаний — и чистый лифт будет редок, как истинное чудо. Объявите непристойность и разнузданное хамство проявлением свободы, вещью похвальной — и Вы окажетесь в обществе, где уважение к Вашему достоинству, имуществу и самой жизни будет равно нулю.
Необольшевики тут следуют проторенным путем — для всех революционеров осквернение святынь, тиры с иконами в качестве мишеней, самые гнусные издевательства над алтарями, были важной частью их политики — им было важно разрушить в людях всякое почитание святыни и всякое чувство запрета, связанное с культурой, которую они стремились уничтожить. Это не было окончательной целью — большевики, как и революционеры вообще, стремились установить свою систему запретов, как оказалось, гораздо более суровую. Борьба за установление "нашего, нового мира" предполагала (и предполагает) разрушение старого "до основания". Стремление к уничтожению культуры и отмене ее запретов — важная, но не единственная черта, роднящая необольшевиков с их предшественниками.
Другую черту трудно обозначить — при всем богатстве русского языка в нем нет соответствующего слова. Ближе всего, возможно, будет "наглость", "бесстыдство" или даже "нахрапистость". Это относится не только к целям, но и стратегии их достижения. Эту черту можно описать как "использование нравственного поведения других людей против них самих".
Приведем пример из области психиатрии. Социопатия — расстройство личности, при котором человек отличается неразвитостью нравственного чувства; социопат отлично понимает, что такие-то поступки порицаются обществом, однако не испытывает ни отвращения к ним, ни какого-либо дискомфорта при их совершении. Как ни странно, социопатам нередко удается сделать прекрасную карьеру и занять довольно высокое положение, связанное с властью над людьми — правда, нередко их потом уводят из кабинета в наручниках. В чем секрет их карьерных успехов? Социопат не связан нравственными ограничениями, которые само собой разумеются для обычных людей; он прекрасно умеет играть на моральных чувствах окружающих — но сам им ничуть не подвержен. Он использует честность, или жалость, или совестливость других людей, оставаясь бесчестным, безжалостным и бессовестным. Как ни странно, полная бессовестность на какое-то время оказывается работающей стратегией.
Мягкий, деликатный человек бывает уязвим перед хамом; гроссмейстер, играющий строго по правилам, проиграет гопнику, который будет играть в "чапаева". Если какой-нибудь "современный художник" нарисует карикатуру на Богоматерь, христиане не станут разыскивать его мать, чтобы нарисовать карикатуру на нее — во-первых, потому что для христиан такое поведение неприемлемо, во-вторых, потому что необольшевики чтут своих матерей ничуть не больше, чем Матерь Божию — чему Деисидзе служит ярким примером. Таким образом, христиане (и культурные люди вообще) не могут отвечать необольшевикам их оружием. С этой стороны они неуязвимы.
Более того, именно необольшевики склонны громко требовать от христиан кротости и смирения — как бы вызывая их на матч, в котором культурные люди играют по правилам, команда хамов играет, как им удобно. Мы слышим решительные заявления, что, поскольку и Грузия, и Россия — светские государства, мы все должны заткнуться и не мешать необольшевикам делать их работу по разрушению культуры; что существуют некие "права художника", которые мы должны свято чтить; мы все должны вести себя так, как велят нам они. Но тут мы должны задаться вопросом — а почему? Почему мы должны? С чего они взяли, что у них есть право глумиться над нашими святынями, а у нас есть обязанность за ними это право признавать?
"Право" на богохульство, на демонстративное попрание всех культурных запретов провозглашается с такой наглостью, с таким высокомерием, с таким апломбом, что многим кажется, что за ним что-то есть, какие-то серьезные основания. Давайте не будем впадать в растерянность, а просто признаем, что оснований таких нет — никто ничего не должен необольшевикам. Когда люди, "в чьем сердце минул последний стыд и все осквернено" заявляют, что мы им чего-то должны, следует спросить, когда именно мы им задолжали.
Наглость, как и бессовестность, может оказаться работающей стратегией — кто-то впадает в растерянность, кто-то "не хочет связываться", кто-то боязливо предполагает, что за столь непомерными претензиями стоит какая-то реальная сила. Это поведение, на которое и рассчитывает такая стратегия; но вести себя так не стоит. Необычайная наглость чьих-то требований — вовсе не повод им уступать. Если необольшевики в наше время очень любят поминать "демократические страны", что же, обратимся к опыту этих самых стран. Согласно решению верховного суда США по делу ROTH v. UNITED STATES, "непристойность не находится под защитой конституционных норм, касающихся свободы слова и свободы прессы" В реально существующих демократиях дело обстоит именно так; попытки необольшевиков увязать свои безобразия с "демократией", "правами" или "светским государством" — просто пример характерной для них наглой лжи.
Поэтому не надо приходить в растерянность, или пугаться, или отступать в "православное гетто", надеясь, что там нас не тронут — тронут, еще как. Надо смело возвысить голос в защиту культуры и цивилизации против наступающих варваров.
