Нет его могилы, не нашёл! Ходил я по кладбищам в Лавре, ходил, искал-искал — нет, никаких результатов. А ведь, казалось бы, человек не из последних в истории Санкт-Петербурга!..
И отец Александр Паничкин с сожалением пожимает плечами.
Большой город — удивительный, сложный, живой организм; не одни только улицы и дома его составляют: город — это люди, тысячи, миллионы людей, живущих сейчас и давно умерших. Все они ходили когда-то по петербургским улицам, по которым ныне ходим мы с вами, все они ушли в безвестность и забвение, и лишь немногим удалось удержать своё имя в памяти потомства. Но город живёт, — живёт именно потому, что эти безвестные отдавали ему когда-то часть своей жизненной силы, часть души, оживотворяли его своим дыханием.
Вот и Феодосий (Янковский), о котором мы говорим с отцом Александром… Шутка сказать: архиепископ Санкт-Петербургский и Шлиссельбургский, целых пять лет правивший нашей епархией… Опроси сто, двести человек — верующих, церковных, образованных: кто из них хоть слово сможет сказать об этом столичном архиерее? Неужто он был такой безцветной личностью, никаких следов после себя не оставившей?
— Ну, не такой уж и безцветной, — возражает о. Александр. — Судите сами: провинциал, родившийся вдали от столиц и долгое время подвизавшийся в глухомани, вдруг стал во главе первой русской епархии!.. Это всё-таки о чём-то говорит. Вот смотрите: на свет он появился на окраине империи, в городе Вильно (нынешнем Вильнюсе). Это в наше время Прибалтика мнит себя Европой, — а в начале XVIII века Вильно был городком не славным и уж во всяком случае не православным, и обстановка там не располагала к выбору духовного пути. Однако именно в родном Вильно будущий столичный архиепископ принял монашество и там же был рукоположен во иеродиакона. Что же дальше? Феодосий был молод, желал чего-то достигнуть в жизни, а во все времена образование таким людям отнюдь не мешало, — и он отправился в Киев, монашествовать в Киево-Печерской Лавре и учиться в Духовной Академии Петра Могилы. Лучшего образования в ту пору и представить было нельзя. Ну, а уж из Киевской Академии его отправили в Белгородскую епархию, где вскоре он стал архидиаконом при местном владыке, епископе Епифании (Тихорском).
— Белгородская епархия? А мне помнится, что и первый среди санкт-петербургских архиереев, епископ Никодим (Сребницкий), тоже там подвизался…
— Да, да! Они же друзьями были с Федосием: оба архидиаконы при владыке. Не знаю уж, совпадение это или нет, но только первый и второй наши архиереи познакомились в Белгороде.
— Видимо, Никодим и посоветовал сделать своего друга преемником по кафедре?
— Нет, там всё было иначе. Да дело и не в этом. Важно то, что и судьбы у них поначалу были очень похожи. Оба были архидиаконами. Оба этой должности лишились: не за провинности какие-то, а просто пришла из Петербурга, из Синода, строгая бумага, в которой говорилось, что Белгородская епархия «весьма посредственна и состоит в двенадцатой степени». Всего лишь в двенадцатой, а стало быть, архидиаконов у местного архиерея быть не должно! «Таковых архидиаконов, — писали столичные церковные чиновники, — кроме святейших Московских Патриархов, а также Киевской и Новгородской, яко первейших в Российской Империи, в других ни в которых епархиях наперёд сего не бывало и ныне, кроме оной Киевской, нигде не имеется». Знайте своё место, провинциалы! А ведь так всё хорошо складывалось! Престарелый владыка Епифаний уже ходатайствовал за молодого Феодосия, чтобы сделать его своим преемником… Нет, не вышло. Сняли Феодосия с должности без всякой вины, и не только не сделали епископом, но и поставили под начало к владыке немилостивому, к епископу Досифею, а тот немедленно воздвиг на Феодосия лютую вражду. Начались травля, обвинения, доносы… Насилу выбрался Феодосий из этой беды и вскоре стал игуменом Ахтырского монастыря, где наконец и показал в полной мере свои таланты: привёл древнюю обитель в образцовый вид, строил новые храмы, поновлял старые и с особым тщанием украшал чтимые образа серебряными ризами. Ахтырский Свято-Троицкий монастырь до конца жизни остался его главной любовью: даже занимая столичную кафедру, владыка Феодосий не забывал о нём и время от времени посылал братьям щедрые пожертвования из своих собственных доходов.
— И всё-таки Ахтырский монастырь — это тоже глухая провинция. Как же он оттуда попал в Питер?
— А он так хорошо зарекомендовал себя на этом игуменстве, что слух о нём дошёл до Святейшего Синода. Там трудолюбивого игумена взяли на заметку и начали готовить на повышение — только ждали подходящей вакансии. Тогда-то довелось ему впервые приехать в столицу. Время было бурное, только что благополучно завершилась очередная русская революция: дочь Петра Великого Елизавета, сокрушив бироновщину и немецкое засилье, взошла на престол и начала проводить политику русскую, национальную. Когда короновалась Елизавета, пригласили в столицу на торжества всех сколько-нибудь значимых деятелей Церкви, и в их числе не последним был архимандрит Феодосий… Вот ещё раз его приметили. И следующая ступенька: повелел Синод назначить Феодосия наместником Троице-Сергиевой Лавры. Это уже весьма значительное место, только он на нём пробыл недолго: друг его, епископ Никодим, заскучав на столичной кафедре, попросился назад, в провинцию, и вот тогда-то петербургским архиереем номер два стал Феодосий. Удивительно, но царица его помнила: чем-то, значит, он выделился из массы священства, поздравлявшего её со вступлением на престол. Запомнила и собственноручно сделала приписку на указе — о возведении его в сан архиепископа «ради почтения резиденции». Понимаете: Никодим-то, архиерей, был всего лишь епископом, а Феодосий уже архиепископ — «ради почтения резиденции». 10 марта 1745 года в придворной церкви происходит его хиротония в архиерея. В придворной, то есть не исключено, что сама царица за этим наблюдала.
— И вот новый владыка взялся за дела…
— И я вам скажу: круто взялся. Первое, на что он обратил внимание, — на дисциплину и на моральный облик столичного священства. Тут работы был непочатый край. Петровская стройка, безвременье Екатерины I и Петра II, бироновщина и немецкое презрение к Православию — всё это не поднимало дух служителей алтаря. Священство опустило руки, отчаялось и перестало следить за собой. Если по улицам шатались пьяные, расхристанные, потерявшие всякое достоинство попы, никого это уже не волновало: ни прихожан, ни церковное начальство. Никого, — кроме нового владыки. Он в первые же дни своего правления выпустил строгий указ, в котором предписал духовенству, «чтобы не ложились бы спать по улицам и не пили бы в кабаках, не являли бы в гостях силы и храбрости к питию и прочее сим подобное. Таковое неблагообразие показует им быть ярыжными (т.е. выставляет их в виде забулдыг), а не поставленными пастырями и отцами в народ… Некоторые безмерно упиваются в своём пьянстве, безстыдно бродя по улицам, и в гостях ругаются, и другие чинят неблагообразия. По состоянию вины и священного чина причта церковного лишены будут».
— И этот указ возымел действие?
— Определённо. Хотя, как выяснилось вскоре, одними угрозами тут обойтись было сложно, и владыка Феодосий вынужден был применять самое распространённое в ту пору наказание — телесное. И дело пошло! Дисциплина была сильно расшатана, а главное: исчезло само понятие о необходимости дисциплины. И здесь тоже главным лекарством стали розги. Допустим, диакону Афанасию Кириллову было поручено передать настоятелю распоряжение от владыки; а диакон не поторопился, передал поздно, да передавая, всё напутал, соврал… Розгами его! Священника Троицкой Охтинской церкви Александра Прохорова попросили безплатно послужить в Петергофе, в придворной церкви, а он отказался… И его розгами, хоть он и батюшка! Епископ Никодим был человеком мягким, и кое-кто уже решил, что архиерей в столице не власть, а так только, безплатное приложение к Синоду, — архиепископ Феодосий с наивозможнейшей доступностью объяснял всем, что это не так. Грубо? Да… Жестоко? Возможно… Но, может быть, именно ему все последующие наши владыки обязаны тем, что санкт-петербургский архиерей такой же полноправный хозяин в своей епархии, как и всякий прочий архиерей русский.
— А как смотрел на это Синод?
— Видимо, терпел… С одной стороны, синодальные чиновники по-прежнему считали себя неизмеримо высшим начальством, чем архиепископ Феодосий. Владыку усиленно оттирали от двора, от большой церковной политики. Например, на венчании цесаревича Петра (будущего царя Петра III) с цесаревной Екатериной (будущей царицей Екатериной II) роль Феодосия свелась лишь к тому, что он вынес для новобрачных сосуд с вином из алтаря… Но, с другой стороны, Елизавета архиепископа любила, постоянно дарила ему подарки, подарила ему, например, роскошный наперсный крест с царским вензелем, обильно украшенный драгоценными камнями… Так или иначе, но Феодосий был человеком деятельным, образованным, заботливым хозяином своей епархии, и кто знает, что бы ему удалось ещё сделать, если бы ранняя смерть не забрала его… Всего-то пять лет отпущено ему было стоять на столичной кафедре. И всё, и канул человек, и могилы его теперь не найти. А всё-таки его доля есть и в строительстве Российской Империи и Церкви Русской, — может быть, небольшая, но она есть. Он стоит, этот кирпичик, в общем здании: выньте его — и уже будет прореха… А вы, когда пойдёте мимо Смольного монастыря, тут и помяните блаженной памяти архиепископа Санкт-Петербургского и Шлиссельбургского Феодосия: Смольный при нём строиться начал, под его началом… Одни начинают строить, другие заканчивают, а здание — одно, оно стоит…
…Уже после разговора с отцом Александром Паничкиным случайно довелось мне узнать: могила архиепископа Феодосия сохранилась — владыка был погребён в Благовещенской церкви Александро-Невской Лавры, в той, где теперь расположен Музей городской скульптуры.
Вопросы задавал Алексей БАКУЛИН
