Вообще снам не нужно верить.
И святые отцы говорят даже об особой "добродетели неверования снам" (Блаж. Диадорх, в "Добротолюбии"). Но иногда они бывают очевидно правильными.
Очень кратко расскажу про видение мною патриарха Тихона.
Это было в год раздора митрополита Антония и митрополита Евлогия. Я уехал из Парижа в Канны; там служил ежедневно. И однажды вижу сон.
Будто я в каком-то огромном городе. Кажется, в Москве... Но на самой окраине. Уже нет улиц, а просто разбросанные кое-где домики... Место неровное... Глиняные ямы. А далее бурьян и бесконечное поле. Я оказываюсь в одном таком домике, скорее, в крестьянской избе. Одет в рясу, без панагии архиерейской, хотя и знают, что я - архиерей. В избе человек 10-15. Все исключительно из простонародья. Ни богатых, ни знатных, ни ученых. Молчат. Двигаются лениво, точно осенние мухи на окне, перед замерзанием на зиму... Я не говорю - и не могу говорить: им не под силу слушать ни обличения, ни назидания, ни вообще ничего божественного. Душа их так изранена - и грехами, и бедствиями, и неспособностью подняться из падения, - что они точно люди с обожженной кожей, к которой нельзя прикоснуться даже и слегка... И я, чувствуя это, молчу... Довольно того, что я среди них, что они не только меня "переносят", но даже "запросто" чувствуют себя со мною (однако не фамильярно, ничего вольного), не стесняются, "своим" считают.
"Только ты молчи, - безмолвно говорят мне их сердца, - довольно, что мы вместе... Не трогай нас: сил нет".
Мне и грустно за себя, что ничего не могу сделать, а еще больше их жалко: несчастные они.
Вдруг кто-то говорит:
- Патриарх идет.
А точно они и ранее ждали его. Мы все выходим наружу. Я среди группы.
Глядим - почти над землей двигается Святейший Тихон. В мантии архиерейской, в черном монашеском клобуке (не в белом патриаршем куколе). Сзади него в стихаре послушник поддерживает конец мантии. Больше никакой свиты...
И не нужно: души больные, пышность излишняя непереносима им.
Смотрим мы на приближающегося святителя и видим, как на его лице светится необычайно нежная улыбка любви, сочувствия, жалости, утешения.? Ну, такая сладкая улыбка, что я почти в горле ощутил вкус сладкого...
И всю эту сладость любви и ласки он шлет этому народу!. Меня же точно не замечает... И все приближается.
И вдруг я ощущаю, как в сердцах окружающих меня крестьян начинает что-то изменяться: они точно начинают "отходить", оттаивать. Как мухи при первых лучах весеннего солнца... Я даже внутри своего тела начинаю ощущать, будто у них и у меня "под ложечкою" что-то начинает "развязываться", расслабевать... "Отпускает"... После я узнал, что в этом месте у нас находится нервный узел, так называемое "солнечное сплетение" (куда и "подкатывает" при горе)...
И в глазах их начинаю читать мысли:
"Гляди-ка, Святейший-то улыбается... Значит, еще дышать-то можно, стало быть!"
И легче, легче становится им, бедным, загнанным.
А Святейший все приближается и все сильнее им улыбается. Лицо его обрамлено рыжею бородою.
И когда он подошел уже совсем близко, я увидел, как лица моих соседей тоже улыбались, но еще очень, очень немного.
"Вот только теперь, - пронзила меня мысль, - им что-нибудь можно сказать, теперь они стали способны слушать: душа оттаяла. А там, в избе, и думать нельзя было о поучениях".
И понял я, что сначала надо пригреть грешную душу - и уже после выправлять. И Святейший мог это: он очень любил этих грешных, но несчастных детей своих. И любовью отогрел их.
И понял я, что раньше и невозможно было говорить с ними (мне), а потому и не нужно было. Потому мы и молчали в избе. И подивился я великой силе, какую имеет любовь!
Святейший приблизился. Кажется, мы - во всяком случае я - поклонились ему в ноги. Вставши, я поцеловал у него руку. Она мне показалась мягкою, пухлою.
Я впервые представился ему, как епископ. Но странное дело: он не придавал этому никакого значения, будто не замечал меня. Это показалось мне даже прискорбным. А вся любовь его направлена была к этому скорбящему, подавленному простонародью.
Наконец, не выдержав, я решаюсь обратиться к нему с безмолвным вопросом (без слов, а сердцем, но его сердце чует, о чем я думаю):
- Владыко! Ну что же нам делать там (за границею) ? - то есть по вопросу о разделении Церкви между митрополитом Антонием и митрополитом Евлогием. - Куда же мне идти?
Он сразу понял вопрос, но, по-видимому, ничуть не заинтересован был им, даже, скорее, прискорбно ему стало. Улыбка, сиявшая доселе, исчезла.
Я ждал ответа... Какого? Можно было сказать ему: иди к м. Антонию, или, наоборот, к м. Евлогию, или что-либо в этом стиле, вообще по поводу разделения... Но ответ был совершенно неожиданным, какого никак не придумать:
- ПОСЛУЖИ НАРОДУ...
Вот какие поразительные и неожиданные слова сказал мне Святейший: ни о митрополитах, ни о разделении, ни об юрисдикциях, а о службе народу... И именно народу, то есть простонародью... Недаром в избе были одни лишь мужики (и мой отец, бывший крепостной крестьянин)...
И не сказал "послужите", а в единственном числе: "послужи". Это относилось ко мне лично. И тогда вдруг мне стало ясно такое толкование слов патриарха:
"И чего, вы, архиереи, ссоритесь между собою? Разве дело в вас? Ведь вопрос - в спасении народа, и именно простого народа. Спасется он, все будет хорошо, - не спасется, все погибло. Что могут генералы без солдат?"
И вдруг весь спор из-за власти поблек...
Теперь от меня требовался ответ...
И - к стыду моему! - я почувствовал и трудность, и скучность серой работы среди того простонародья, с которым я молчал в избе. Какое-то искушение овладело мною, и я, точно подневольный раб, решил сделать попытку отклонить крест...
- Владыко! - "говорю" я сердцем. - А мне предлагают архиерейское место!
И что-то представилось мне в виде огромного храма: я - в мантии... Поют... Но храм пустой... Иду к алтарю...
Но Святейший вдруг сделался грустным: и в его взоре я прочитал:
- Неразумные вы, неразумные! Ну что пользы в архиерействе, если некому служить? Ведь не народ для архиереев, а архиереи - служители Божий для народа...
И мне стало очень стыдно... И я уже готов был бы взять свои слова обратно, но - увы! - поздно: они были сказаны. Тогда патриарх добавил:
- Ну уж иди к Антонию...
"Ну уж" - то есть из двух худших путей (по сравнению со служением народу) выбирай сравнительно лучший...
А потом что-то упомянуто было о монастыре, далее - что-то забыто... в тумане... Конец - не виден...
Патриарх исчез.
Я оказался в доме (может быть, в той же избе, не знаю).
Гляжу: лежат св. мощи Иоасафа Белгородского, покрытые пеленою... Я подхожу к ним приложиться. А за мною идет архиепископ Владимир (в Ницце). Знакомый мне священник о. А. (в Х-ве) открывает пелену. Гляжу: святитель лежит, как живой. Я приложился и говорю архиепископу Владимиру:
- Смотрите, смотрите, святитель - живой.
И отошел к изголовью. А св. Иоасаф протянул руку назад и ласково похлопал меня по правой щеке.
Видение кончилось.
Я проснулся.
Таков был сон. Прошло после того несколько месяцев. Я читал одному знакомому этот сон (записка-то потерялась). И вдруг мне пришел вопрос:
- А по какой связи здесь оказался святой Иоасаф?
Я посмотрел заметку времени, когда видел сон, и оказалось, это было или под день св. Иоасафа или в день его памяти (4 сентября ст. ст.). Поразительное совпадение.
Это еще больше укрепило меня в мысли, что сон не случайный. Я послал его к старцам на Афон; оттуда мне ответили:
"Сон знаменательный!" - но подробностей не объяснили...
Я же понял его в том смысле, что мне нужно ехать в Россию - "служить народу".
И собрался... И уже почти дали мне разрешение... И вдруг митрополит Евлогий (с ведома коего я тайно хлопотал) прислал умоляющее письмо: отказаться "во имя Господа Иисуса Христа" от поездки, чтобы "не было соблазна" эмиграции, и обещал меня здесь устраивать как-то (архиерейское место?).
Я остановился не перед "эмиграцией", а перед именем Божиим... И по телефону ответил, что должен послушаться... Он поблагодарил меня...
А я вышел в сад подворья Сергиевского и... разрыдался горько: отказался "служить народу"[1].
И доселе всегда скорблю, когда вспоминаю о том. Нужно бы дня три молиться, и ответ, вероятно, был бы иной...
Божьи люди. Мои духовные встречи. М. 2004
[1] Описанные события имели место в 1926 году.
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=7330&Itemid=3
И святые отцы говорят даже об особой "добродетели неверования снам" (Блаж. Диадорх, в "Добротолюбии"). Но иногда они бывают очевидно правильными.
Очень кратко расскажу про видение мною патриарха Тихона.
Это было в год раздора митрополита Антония и митрополита Евлогия. Я уехал из Парижа в Канны; там служил ежедневно. И однажды вижу сон.
Будто я в каком-то огромном городе. Кажется, в Москве... Но на самой окраине. Уже нет улиц, а просто разбросанные кое-где домики... Место неровное... Глиняные ямы. А далее бурьян и бесконечное поле. Я оказываюсь в одном таком домике, скорее, в крестьянской избе. Одет в рясу, без панагии архиерейской, хотя и знают, что я - архиерей. В избе человек 10-15. Все исключительно из простонародья. Ни богатых, ни знатных, ни ученых. Молчат. Двигаются лениво, точно осенние мухи на окне, перед замерзанием на зиму... Я не говорю - и не могу говорить: им не под силу слушать ни обличения, ни назидания, ни вообще ничего божественного. Душа их так изранена - и грехами, и бедствиями, и неспособностью подняться из падения, - что они точно люди с обожженной кожей, к которой нельзя прикоснуться даже и слегка... И я, чувствуя это, молчу... Довольно того, что я среди них, что они не только меня "переносят", но даже "запросто" чувствуют себя со мною (однако не фамильярно, ничего вольного), не стесняются, "своим" считают.
"Только ты молчи, - безмолвно говорят мне их сердца, - довольно, что мы вместе... Не трогай нас: сил нет".
Мне и грустно за себя, что ничего не могу сделать, а еще больше их жалко: несчастные они.
Вдруг кто-то говорит:
- Патриарх идет.
А точно они и ранее ждали его. Мы все выходим наружу. Я среди группы.
Глядим - почти над землей двигается Святейший Тихон. В мантии архиерейской, в черном монашеском клобуке (не в белом патриаршем куколе). Сзади него в стихаре послушник поддерживает конец мантии. Больше никакой свиты...
И не нужно: души больные, пышность излишняя непереносима им.
Смотрим мы на приближающегося святителя и видим, как на его лице светится необычайно нежная улыбка любви, сочувствия, жалости, утешения.? Ну, такая сладкая улыбка, что я почти в горле ощутил вкус сладкого...
И всю эту сладость любви и ласки он шлет этому народу!. Меня же точно не замечает... И все приближается.
И вдруг я ощущаю, как в сердцах окружающих меня крестьян начинает что-то изменяться: они точно начинают "отходить", оттаивать. Как мухи при первых лучах весеннего солнца... Я даже внутри своего тела начинаю ощущать, будто у них и у меня "под ложечкою" что-то начинает "развязываться", расслабевать... "Отпускает"... После я узнал, что в этом месте у нас находится нервный узел, так называемое "солнечное сплетение" (куда и "подкатывает" при горе)...
И в глазах их начинаю читать мысли:
"Гляди-ка, Святейший-то улыбается... Значит, еще дышать-то можно, стало быть!"
И легче, легче становится им, бедным, загнанным.
А Святейший все приближается и все сильнее им улыбается. Лицо его обрамлено рыжею бородою.
И когда он подошел уже совсем близко, я увидел, как лица моих соседей тоже улыбались, но еще очень, очень немного.
"Вот только теперь, - пронзила меня мысль, - им что-нибудь можно сказать, теперь они стали способны слушать: душа оттаяла. А там, в избе, и думать нельзя было о поучениях".
И понял я, что сначала надо пригреть грешную душу - и уже после выправлять. И Святейший мог это: он очень любил этих грешных, но несчастных детей своих. И любовью отогрел их.
И понял я, что раньше и невозможно было говорить с ними (мне), а потому и не нужно было. Потому мы и молчали в избе. И подивился я великой силе, какую имеет любовь!
Святейший приблизился. Кажется, мы - во всяком случае я - поклонились ему в ноги. Вставши, я поцеловал у него руку. Она мне показалась мягкою, пухлою.
Я впервые представился ему, как епископ. Но странное дело: он не придавал этому никакого значения, будто не замечал меня. Это показалось мне даже прискорбным. А вся любовь его направлена была к этому скорбящему, подавленному простонародью.
Наконец, не выдержав, я решаюсь обратиться к нему с безмолвным вопросом (без слов, а сердцем, но его сердце чует, о чем я думаю):
- Владыко! Ну что же нам делать там (за границею) ? - то есть по вопросу о разделении Церкви между митрополитом Антонием и митрополитом Евлогием. - Куда же мне идти?
Он сразу понял вопрос, но, по-видимому, ничуть не заинтересован был им, даже, скорее, прискорбно ему стало. Улыбка, сиявшая доселе, исчезла.
Я ждал ответа... Какого? Можно было сказать ему: иди к м. Антонию, или, наоборот, к м. Евлогию, или что-либо в этом стиле, вообще по поводу разделения... Но ответ был совершенно неожиданным, какого никак не придумать:
- ПОСЛУЖИ НАРОДУ...
Вот какие поразительные и неожиданные слова сказал мне Святейший: ни о митрополитах, ни о разделении, ни об юрисдикциях, а о службе народу... И именно народу, то есть простонародью... Недаром в избе были одни лишь мужики (и мой отец, бывший крепостной крестьянин)...
И не сказал "послужите", а в единственном числе: "послужи". Это относилось ко мне лично. И тогда вдруг мне стало ясно такое толкование слов патриарха:
"И чего, вы, архиереи, ссоритесь между собою? Разве дело в вас? Ведь вопрос - в спасении народа, и именно простого народа. Спасется он, все будет хорошо, - не спасется, все погибло. Что могут генералы без солдат?"
И вдруг весь спор из-за власти поблек...
Теперь от меня требовался ответ...
И - к стыду моему! - я почувствовал и трудность, и скучность серой работы среди того простонародья, с которым я молчал в избе. Какое-то искушение овладело мною, и я, точно подневольный раб, решил сделать попытку отклонить крест...
- Владыко! - "говорю" я сердцем. - А мне предлагают архиерейское место!
И что-то представилось мне в виде огромного храма: я - в мантии... Поют... Но храм пустой... Иду к алтарю...
Но Святейший вдруг сделался грустным: и в его взоре я прочитал:
- Неразумные вы, неразумные! Ну что пользы в архиерействе, если некому служить? Ведь не народ для архиереев, а архиереи - служители Божий для народа...
И мне стало очень стыдно... И я уже готов был бы взять свои слова обратно, но - увы! - поздно: они были сказаны. Тогда патриарх добавил:
- Ну уж иди к Антонию...
"Ну уж" - то есть из двух худших путей (по сравнению со служением народу) выбирай сравнительно лучший...
А потом что-то упомянуто было о монастыре, далее - что-то забыто... в тумане... Конец - не виден...
Патриарх исчез.
Я оказался в доме (может быть, в той же избе, не знаю).
Гляжу: лежат св. мощи Иоасафа Белгородского, покрытые пеленою... Я подхожу к ним приложиться. А за мною идет архиепископ Владимир (в Ницце). Знакомый мне священник о. А. (в Х-ве) открывает пелену. Гляжу: святитель лежит, как живой. Я приложился и говорю архиепископу Владимиру:
- Смотрите, смотрите, святитель - живой.
И отошел к изголовью. А св. Иоасаф протянул руку назад и ласково похлопал меня по правой щеке.
Видение кончилось.
Я проснулся.
Таков был сон. Прошло после того несколько месяцев. Я читал одному знакомому этот сон (записка-то потерялась). И вдруг мне пришел вопрос:
- А по какой связи здесь оказался святой Иоасаф?
Я посмотрел заметку времени, когда видел сон, и оказалось, это было или под день св. Иоасафа или в день его памяти (4 сентября ст. ст.). Поразительное совпадение.
Это еще больше укрепило меня в мысли, что сон не случайный. Я послал его к старцам на Афон; оттуда мне ответили:
"Сон знаменательный!" - но подробностей не объяснили...
Я же понял его в том смысле, что мне нужно ехать в Россию - "служить народу".
И собрался... И уже почти дали мне разрешение... И вдруг митрополит Евлогий (с ведома коего я тайно хлопотал) прислал умоляющее письмо: отказаться "во имя Господа Иисуса Христа" от поездки, чтобы "не было соблазна" эмиграции, и обещал меня здесь устраивать как-то (архиерейское место?).
Я остановился не перед "эмиграцией", а перед именем Божиим... И по телефону ответил, что должен послушаться... Он поблагодарил меня...
А я вышел в сад подворья Сергиевского и... разрыдался горько: отказался "служить народу"[1].
И доселе всегда скорблю, когда вспоминаю о том. Нужно бы дня три молиться, и ответ, вероятно, был бы иной...
Божьи люди. Мои духовные встречи. М. 2004
[1] Описанные события имели место в 1926 году.
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=7330&Itemid=3
