Много страшного в гражданской войне, но само страшное это встреча, как врагов, родных братьев, детей одной крови, поднявших оружие друг против друга.
Такими страшными страницами в истории борьбы за Дон являются страницы коротких жизней двух братьев, детей одной матери партизана Володи Ажинова и казачьего офицера Алексея Фролова. Их вскормила одна мать, они выросли под одной кровлей, а встретились - старший Алексей в отряде мятежного Голубова, а младший Владимир в отряде славного Чернецова.
Правда младшего покорила старшего и он ушел из красного стана искать смерти, как искупления, кровью и подвигами смыть свой позор и умер героем.
Обоих братьев нет в живых, пусть короткие строки об их жизни будут поучением для многих поколебленных вихрем событий. Жизнь Дона полна красок, жутких часов и дней, жизнь двух братьев и смерть их - едва ли не самая страшная эпопея на празднике крови.
Кадет донского корпуса юноша шестнадцати лет Владимир Ажинов в дневники говорит сам с собой ночными часами.
Его дневник обнимает небольшой период от 10 февраля 1917 года до 5 декабря того же года.
Начальные страницы его дневника - это стремление к самосовершенствованию, желание начать новую жизнь. "С этого часа, - пишет он 10 февраля, - я задался целью переменить свою прежнюю жизнь на более лучшую, светлую и хочу быть всем полезным и делать добро. Я не считаю под этой светлой жизнью жизнь чуть ли не монашескую, но, наоборот я хочу быть современным рыцарем, быть верным и преданным своей родине, отвергать все пошлое, гадкое и развратное, что в нашей жизни 20 века встречается на каждом шагу. Постараюсь же побороть себя и стать обновленным человеком". Свое обновление Володя приурочивает к говенью, когда он, по его мнению, освободится от грехов и вступит в новую полосу жизни. Начала его записок - повесть юной души, ищущей подвигов, "которые ничем не оплачиваются, и о которых даже никто не знает: вот это "по-рыцарски"; повесть о падении и самобичевании: "я взглянул в свою душу", говорит он: "сколько я нашел там нехороших сторон и очень мало светлых". Но февральский переворот пробуждает в нем гражданские чувства, и он радуется тому, что "молодежь будет жить в новой, светлой, обновленной России". Нельзя не остановиться на нескольких трогательно-наивных строчках записок, где он объясняет переворот: "Давно уж в России поговаривали о перемене правления, о недовольстве государем, а тут еще война, измена, плохое поведение государыни да и государя, распутинщина да и много других обстоятельств, который вывели русский народ из терпения".
Свое настроение Володя передает так: "Как радостно, светло было на душе, сознавая всю важность и в то же время необходимость этого положения". Но этот мальчик умнеть отлично разбираться, что в данном случае необходимо, и что выходить за пределы необходимого, является нежелательной крайностью. Так радуясь низвержению старого строя, он в то ж время возмущается глумлениями, какие позволил себе по адресу государя приезжавший в корпус представитель рабочих Сухов. "Несколько дней тому назад вся Россия молилась за государя, а теперь... Невольно вспоминается басня Крылова... "Пускай ослиные копыта знает, так говорил осел, ударив беспомощного льва". Эта выписка не вводит непосредственно в круг переживаний, тесно соприкасающихся с постепенным духовным ростом Владимира Ажинова, но говорит о благородстве и прямоте его характера - качествах, играющих такую огромную роль при проявлении героического в человеке.
Переходя от веры в себя к глубоким сомнениям, то бичуя, то подбадривая, Володя, наконец определил свой идеал: "Высоконравственный, верующий, трудящийся, честный, храбрый, открытый, прямодушный, ни перед чем не останавливающийся, никому не поддающийся, с твердой, непоколебимой волей, любящей свой Дон рыцарь-казак, сильный, как физически, так и нравственно". В таких ж примерно выражениях он составив себе "клятву", так и начинающуюся словом: "клянусь", чтобы всегда помнить о том высоком образе рыцаря-казака, который был его путеводной звездой.
В этом стремлении к высокому идеалу, в этих еще неясных чертах гражданской доблести и есть уже готовая почва для тех подвигов, которые являются одними из самых доблестных и величайших, в истории человечества.
Вот разыгрались октябрьские со6ытия и волна большевизма всколыхнула Россию. Возбудили они и мятущуюся душу Володи: больно отозвались в нем бесчинства большевиков и святою местью загорелось его молодое и пламенное сердце. "Сердце казачье обливается кровью, кровь казачья играет в жилах", - пишет он.
От былых неясных очертаний далекого идеала он приходит к определенному желанию активной борьбы: "С какой бы я радостью пошел отстаивать исконные казачьи права и положил бы жизнь свою за любимое, дорогое, храброе казачество, которое для меня дороже всего". Последующие строки - излияния в глубокой проникновенной любви к Тихому Дону и донским степям с их "серебристым камышом, нашептывающим о героизме моих дедов и прадедов"; к столице Дона и родному корпусу; к "другу верному, быстроногому" к "женке острой, винтовочки меткой". Особенной силой чувства дышать его слова, когда он говорит об атамане Алексее Максимовиче Каледине: "Люблю тебя, атаман мой храбрый, мой начальник, прямой и никому не дам тебя в обиду, скорей сам костьми лягу и кровь пролью". Обращает он слова любви и к родителям и выражает им "спасибо, что воспитали преданным сыном донского казачества и донским казаком". Дальше - тоже выражение любви к младшей сестре: "Будь достойной дочерью Тихого Дона" - таков его завет сестре, которую он любовно называет "незабудочкой светлой". И последний привет его "подруге казака", которую он еще не знает, но лелеет в мечтах, рисуя ее вольной казачкой: "Люби сначала Тихий Дон, а потом уж меня, твоего суженого".
Записки кончаются. Рука пишущего оборвала их, чтобы от слов перейти к делу. Мечтавший о подвигах рыцарства, о борьба за родину претворил мечты в действительность.
Владимиру Ажинову не было еще и шестнадцати лет, когда он добровольцем принимал участие, вместе с отрядом юнкеров, в боях при взятии города Ростова, захваченного большевиками в ноябре 1917 года. После короткой передышки он добровольцем же вступил во вновь сформированный партизанский отряд есаула Чернецова и в нем он остается все время, до самой гибели Чернецова, участвуя во всех боях этого отряда.
Некоторое время Володя в корпусе, но уж 10 февраля он присоединился к армии генерала Корнилова, войдя в состав бригады генерала А.П. Богаевского, и вместе с этой последней он бьется с красной армией на Кубани, где и падает сраженный в бою под Выселками 3 марта 1918 года.
В короткой жизни Володи Ажинова есть один жуткий эпизод, который часто повторяется в нашей гражданской войне.
В боях под Каменской партизан Ажинов столкнулся с братом по матери Алексеем Константиновичем Фроловым, офицером одного из гвардейских полков, который шел с Голубовым против Чернецова.
Володя Ажинов никак не может постигнуть, каким это образом он "враг" брату, и какое преступление находит последний в его служении Дону и выборному атаману. О своих недоумениях по этому поводу он говорит в письме к отцу и там же изливает всю горечь, что ему приходится заклеймить брата, как предателя, выступать против него с оружием в руках. Как это было ни тяжело Володе, но чувства гражданина взяли в нем верх, и для него уже не существует брат, а лишь противник, с которым, во имя долга, он должен биться беспощадно.
Владимир Ажинов выполняет свой долг, но один единственный раз дрогнул и он: не хватило у него сил арестовать Алексея Фролова, когда тот был взят в плен отрядом Чернецова, и полученный приказ об этом Володя передал другому. Но затем он овладел собою, и брат-изменник уже не находит доступа в его сердце: напрасно Алексей просит Володю о свидании, просит переговорить с ним, Володя упорно отклоняет эти просьбы.
А в душе старшего брата зрел перелом. Трудно сказать, что именно переживал он, но, несомненно, ему тяжел был молчаливый укор младшего брата, и та правда которую познал Володя, победила и Алексея и вырвала его из сетей окутавшей его лжи, заставившей поднять оружие против Дона, брата и всей родной семьи.
Он уж не большевик и прячется от своих товарищей, ищущих его и назначающих даже деньги за его голову. Он стучится к Чернецову, но донской орел, выбирающий сподвижников по себе - людей без упрека, гордо отклоняет: "не надо изменников". И "изменник" скитается, не признаваемый своими казаками и приговоренный к смерти в отряде Голубова.
Вступление Дроздовского в пределы Донской области было спасением для А.К. Фролова. В конце шестой недели Великого поста он вступает добровольцем в его конный отряд. Как бы стремясь искупить свой позор, он прямо безрассуден в искании подвига.
В боях под Ростовом на Страстной неделе ему приписывают до десятка жертв. Затем он участвует в освобождении Новочеркасска, и здесь получает назначение командиром 4-й сотни конного полка. Всегда безумно смелый, дерзко отважный, он переносит много боев с Красной армией, и об одном из его удачных набегов упоминается в № 25 "Донского Края": полусотней казаков, под его командой, была захвачена слобода Родионово-Несветаевка.
Нашел ли он внутренний покой в искупительной крови, которую он проливал, чтобы смыть свои ошибки? Оправдал ли он сам себя? На эти вопросы нет ответа, и от него мы уж не услышим ничего: во время одной из своих дерзких атак он был смертельно ранен и через несколько дней скончался в лазарете при станции Торговой, где и был погребен.
Донская волна. 1918 г.
 |
| Владимир Ажинов |
Правда младшего покорила старшего и он ушел из красного стана искать смерти, как искупления, кровью и подвигами смыть свой позор и умер героем.
Обоих братьев нет в живых, пусть короткие строки об их жизни будут поучением для многих поколебленных вихрем событий. Жизнь Дона полна красок, жутких часов и дней, жизнь двух братьев и смерть их - едва ли не самая страшная эпопея на празднике крови.
Кадет донского корпуса юноша шестнадцати лет Владимир Ажинов в дневники говорит сам с собой ночными часами.
Его дневник обнимает небольшой период от 10 февраля 1917 года до 5 декабря того же года.
Начальные страницы его дневника - это стремление к самосовершенствованию, желание начать новую жизнь. "С этого часа, - пишет он 10 февраля, - я задался целью переменить свою прежнюю жизнь на более лучшую, светлую и хочу быть всем полезным и делать добро. Я не считаю под этой светлой жизнью жизнь чуть ли не монашескую, но, наоборот я хочу быть современным рыцарем, быть верным и преданным своей родине, отвергать все пошлое, гадкое и развратное, что в нашей жизни 20 века встречается на каждом шагу. Постараюсь же побороть себя и стать обновленным человеком". Свое обновление Володя приурочивает к говенью, когда он, по его мнению, освободится от грехов и вступит в новую полосу жизни. Начала его записок - повесть юной души, ищущей подвигов, "которые ничем не оплачиваются, и о которых даже никто не знает: вот это "по-рыцарски"; повесть о падении и самобичевании: "я взглянул в свою душу", говорит он: "сколько я нашел там нехороших сторон и очень мало светлых". Но февральский переворот пробуждает в нем гражданские чувства, и он радуется тому, что "молодежь будет жить в новой, светлой, обновленной России". Нельзя не остановиться на нескольких трогательно-наивных строчках записок, где он объясняет переворот: "Давно уж в России поговаривали о перемене правления, о недовольстве государем, а тут еще война, измена, плохое поведение государыни да и государя, распутинщина да и много других обстоятельств, который вывели русский народ из терпения".
Свое настроение Володя передает так: "Как радостно, светло было на душе, сознавая всю важность и в то же время необходимость этого положения". Но этот мальчик умнеть отлично разбираться, что в данном случае необходимо, и что выходить за пределы необходимого, является нежелательной крайностью. Так радуясь низвержению старого строя, он в то ж время возмущается глумлениями, какие позволил себе по адресу государя приезжавший в корпус представитель рабочих Сухов. "Несколько дней тому назад вся Россия молилась за государя, а теперь... Невольно вспоминается басня Крылова... "Пускай ослиные копыта знает, так говорил осел, ударив беспомощного льва". Эта выписка не вводит непосредственно в круг переживаний, тесно соприкасающихся с постепенным духовным ростом Владимира Ажинова, но говорит о благородстве и прямоте его характера - качествах, играющих такую огромную роль при проявлении героического в человеке.
Переходя от веры в себя к глубоким сомнениям, то бичуя, то подбадривая, Володя, наконец определил свой идеал: "Высоконравственный, верующий, трудящийся, честный, храбрый, открытый, прямодушный, ни перед чем не останавливающийся, никому не поддающийся, с твердой, непоколебимой волей, любящей свой Дон рыцарь-казак, сильный, как физически, так и нравственно". В таких ж примерно выражениях он составив себе "клятву", так и начинающуюся словом: "клянусь", чтобы всегда помнить о том высоком образе рыцаря-казака, который был его путеводной звездой.
В этом стремлении к высокому идеалу, в этих еще неясных чертах гражданской доблести и есть уже готовая почва для тех подвигов, которые являются одними из самых доблестных и величайших, в истории человечества.
Вот разыгрались октябрьские со6ытия и волна большевизма всколыхнула Россию. Возбудили они и мятущуюся душу Володи: больно отозвались в нем бесчинства большевиков и святою местью загорелось его молодое и пламенное сердце. "Сердце казачье обливается кровью, кровь казачья играет в жилах", - пишет он.
 |
| Алексей Фролов |
Записки кончаются. Рука пишущего оборвала их, чтобы от слов перейти к делу. Мечтавший о подвигах рыцарства, о борьба за родину претворил мечты в действительность.
Владимиру Ажинову не было еще и шестнадцати лет, когда он добровольцем принимал участие, вместе с отрядом юнкеров, в боях при взятии города Ростова, захваченного большевиками в ноябре 1917 года. После короткой передышки он добровольцем же вступил во вновь сформированный партизанский отряд есаула Чернецова и в нем он остается все время, до самой гибели Чернецова, участвуя во всех боях этого отряда.
Некоторое время Володя в корпусе, но уж 10 февраля он присоединился к армии генерала Корнилова, войдя в состав бригады генерала А.П. Богаевского, и вместе с этой последней он бьется с красной армией на Кубани, где и падает сраженный в бою под Выселками 3 марта 1918 года.
В короткой жизни Володи Ажинова есть один жуткий эпизод, который часто повторяется в нашей гражданской войне.
В боях под Каменской партизан Ажинов столкнулся с братом по матери Алексеем Константиновичем Фроловым, офицером одного из гвардейских полков, который шел с Голубовым против Чернецова.
Володя Ажинов никак не может постигнуть, каким это образом он "враг" брату, и какое преступление находит последний в его служении Дону и выборному атаману. О своих недоумениях по этому поводу он говорит в письме к отцу и там же изливает всю горечь, что ему приходится заклеймить брата, как предателя, выступать против него с оружием в руках. Как это было ни тяжело Володе, но чувства гражданина взяли в нем верх, и для него уже не существует брат, а лишь противник, с которым, во имя долга, он должен биться беспощадно.
Владимир Ажинов выполняет свой долг, но один единственный раз дрогнул и он: не хватило у него сил арестовать Алексея Фролова, когда тот был взят в плен отрядом Чернецова, и полученный приказ об этом Володя передал другому. Но затем он овладел собою, и брат-изменник уже не находит доступа в его сердце: напрасно Алексей просит Володю о свидании, просит переговорить с ним, Володя упорно отклоняет эти просьбы.
А в душе старшего брата зрел перелом. Трудно сказать, что именно переживал он, но, несомненно, ему тяжел был молчаливый укор младшего брата, и та правда которую познал Володя, победила и Алексея и вырвала его из сетей окутавшей его лжи, заставившей поднять оружие против Дона, брата и всей родной семьи.
Он уж не большевик и прячется от своих товарищей, ищущих его и назначающих даже деньги за его голову. Он стучится к Чернецову, но донской орел, выбирающий сподвижников по себе - людей без упрека, гордо отклоняет: "не надо изменников". И "изменник" скитается, не признаваемый своими казаками и приговоренный к смерти в отряде Голубова.
Вступление Дроздовского в пределы Донской области было спасением для А.К. Фролова. В конце шестой недели Великого поста он вступает добровольцем в его конный отряд. Как бы стремясь искупить свой позор, он прямо безрассуден в искании подвига.
В боях под Ростовом на Страстной неделе ему приписывают до десятка жертв. Затем он участвует в освобождении Новочеркасска, и здесь получает назначение командиром 4-й сотни конного полка. Всегда безумно смелый, дерзко отважный, он переносит много боев с Красной армией, и об одном из его удачных набегов упоминается в № 25 "Донского Края": полусотней казаков, под его командой, была захвачена слобода Родионово-Несветаевка.
Нашел ли он внутренний покой в искупительной крови, которую он проливал, чтобы смыть свои ошибки? Оправдал ли он сам себя? На эти вопросы нет ответа, и от него мы уж не услышим ничего: во время одной из своих дерзких атак он был смертельно ранен и через несколько дней скончался в лазарете при станции Торговой, где и был погребен.
Донская волна. 1918 г.
