Часть 1
Пушкин нашел, пожалуй, единственно верный путь для создания идеального героя - он не должен с самого начала изображаться как Герой, Красавец, поражать воображение читателя ослепительным блеском своих достоинств, вокруг него не должно строиться все повествование...
"Капитанская дочка" не просто сказка - она сказка христианская. И в образе Маши важнее не то, что она - сказочная невеста, наделенная, как и положено, всеми достоинствами, а то, что достоинствами автор считает добрые качества души, в числе которых он особо выделяет покорность Богу и желание, как и положено христианке, чтить родителей, как своих, так и Гринева. А в Василисе Егоровне важнее не прототип "вещей и премудрой Василисы", а то, что в час испытания она ведет себя, как подобает христианке: не хочет расстаться с Богом данным ей супругом и готова принять с ним верную смерть, а перед самой атакой выполняет последнее действо своего материнского долга: подводит Машу под отцовское благословение.
...Г. Федотов назвал "Капитанскую дочку" самым христианским произведением русской литературы. Ее христианство - не только в религиозных деталях быта героев, в "чудесных совпадениях", которыми наполнена жизнь Гринева. И даже не только в "человечном" и сострадательно-милующем отношении к людям, которое свойственно повествователю Гриневу в отношении к Пугачеву и Швабрину (он щадит чувства поверженного предателя, не раз поступавшего подло и низко: "...у окошка комендантского дома я увидел стоящего Швабрина. Лицо его изображало мрачную злобу. Я не хотел торжествовать над уничтоженным врагом и обратил глаза в другую сторону") и самому автору - в отношении всех героев повести.
Такое жизнечувствие было, как заметил Трубецкой, присуще и русской сказке, только воплощалось там в отношении человека к животным: "Орел хочет, чтобы его любили, и за любовь расплачивается добром... человек связывался с тварью прочной связью взаимного сострадания и сорадования. В бесчисленных сказочных образах воспроизводится это душевное движение жалости, которое торжествует над животным эгоизмом", над ненавистью и враждой.
В быте, в главной сюжетной линии, в мироотношении повествователя тоже есть христианский дух - но Пушкин идет дальше. Его подлинным открытием (художественным и духовным одновременно) стало решение задачи, которая мучила многих великих русских писателей: создание положительного героя, который не выглядел бы ходульным и нравоучительно-надуманным. Над этой задачей бились, ею страдали и Гоголь, и Достоевский, не заметив, кажется, что она уже решена в русской литературе. Решена тем единственным способом, которым, наверно, только и возможно изобразить христианский положительный тип: не возвеличивать его, не ставить в центр повествования, а показать всю незаметность, естественность его "жизни во Христе". Вспоминаются слова арх. Иоанна (Шаховского): "...Нас волнуют масштабы... Нам все хочется победного, рукоплескаемого, безмерного. А Небо благословляет все малое, немногословное, недостаточное".
Внимание читателя приковано к удивительным приключениям "сорванца" Гринева, к отчаянной дерзости бунтовщика Пугачева, к неизъяснимой прелести Маши Мироновой... Но абсолютно-положительная Маша, как мы говорили, пример книжного идеального героя, и даже милые детали вроде "пылающих от смущения ушей" не прибавляют этому образу жизненности. И Пушкин, похоже, идет на эту схематичность сознательно, ставя Машу на сказочное место "идеальной невесты". Автор словно отвлекает читателя на броский, яркий сказочный сюжет, который прикрывает тихое, незаметное и именно потому до конца подлинное христианство второстепенных героев - родителей Маши, этих смешных и карикатурных на первый взгляд старичков, которые, однако, на протяжении всего произведения ни разу не "сфальшивили" в своих словах и делах, и во всех областях своей жизни до конца исполнили свой христианский долг. Причем интересно, как верно изображает автор, в чем заключается христианский долг отца семейства и в чем - его супруги. Поприще мужчины - это, прежде всего, его общественное служение (ср. главу из "Домостроя", где указывается, о ком должен молиться муж в домашней молитве: "...о своем согрешении и о отпущении грехов, и о царе и царице, и о их чадех здравии, и о братии его, и о болярех, и о христолюбивом воинстве, о помощи на враги, и о плененных свободе, и о святительском, и священническом и иноческом чину, и о отцех духовных, и о болящих и в темницах заключенных, и за вся христианы" - это, по сути молитва за весь христианский мир).
Поприще женщины - это ее семья и люди, близкие ее семье, хранительницей и молитвенницей которой она выступает (из той же главы: "Жене тако ж молитися о своем согрешении, и о муже, и о чадех и о домочадцех, и о сродницех, и о отцех духовных"). В соответствии с этими, укорененными в веках православными представлениями о распределении ролей в семье, показан конец жизни капитана Миронова и его жены. В смерти Ивана Кузмича подчеркнута верность воинскому долгу: "Комендант, изнемогая от раны, собрал последние силы и отвечал (Пугачеву - Е.В.) твердым голосом: "Ты мне не государь, ты вор и самозванец, слышь ты!"... через минуту увидел я бедного Ивана Кузмича, вздернутого на воздух". Василиса Егоровна же идет на смерть потому, что хочет быть верной мужу до гробовой доски, то есть ведет себя как благочестивая и мужественная христианка: "Нечего мне под старость лет расставаться с тобою да искать одинокой могилы на чужой сторонке. Вместе жить, вместе и умирать... Прощай, мой Иван Кузмич. Отпусти мне, коли в чем я тебе досадила". Последние ее слова, полные любви и печали, обращены к погибшему мужу и похожи на надгробный плач, принятый на Руси: "Свет ты мой, Иван Кузмич, удалая солдатская головушка! Не тронули тебя ни штыки прусские, ни пули турецкие; не в честном бою положил ты свой живот, а сгинул от беглого каторжника!". Их подвиг оттеняется малодушием множества окружающих их людей: жители гарнизона и часть войска присягают самозванцу, и даже священник крепости, отец Герасим, хоть и со скорбным видом, но все-таки держит в руках крест, к которому прикладываются изменники. Столько людей проявили малодушие - а комендант и его супруга сохранили верность до конца.
Пушкин нашел, пожалуй, единственно верный путь для создания идеального героя - он не должен с самого начала изображаться как Герой, Красавец, поражать воображение читателя ослепительным блеском своих достоинств, вокруг него не должно строиться все повествование. Его верность христианским идеалам совсем не значит, что в своей повседневной жизни он не может выглядеть как обычный, ничем не примечательный, даже чудаковатый человек. Более того, он и должен быть таким - обычным, простым, в чем-то смешным и нелепым - иначе он не будет для читателя живым. Сцена последнего родительского благословения Маши (выполнение Иваном Кузмичем и Василисой Егоровной христианского долга отца и матери) не обваливается в книжную назидательность и сентиментальность лишь потому, что до этого столько милого, смешного и совсем не героического было рассказано про двух старичков, и у читателя сохраняется ощущение подлинности этих героев: и тогда, в их обыденной жизни, и сейчас, когда перед лицом смерти они вдруг как-то незаметно и естественно возрасли в мучеников за правду Божию. Наверно, только в этом сочетании человеческой немощи и несуразности и преображающей их Божией силы и есть подлинная правда христианства, правда, которую почувствовал и сумел изобразить автор. "Немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное..." - именно эту апостольскую мудрость таит в себе, как сокровище, пушкинская повесть.
Лишь маленькую подсказку о христианском смысле повести оставил Пушкин читателям в названии произведения. Оно означает, конечно, и то, что именно "добывание невесты" стало двигателем сюжета этого сказочного повествования. Но можно понять это название и по-другому. Не в самой Маше дело. Маша Миронова выросла идеальной христианкой благодаря своим родителям. Последние наставления, которые дает ей отец звучат своего рода квинтэссенцией идей христианского воспитания: "Ну, Маша, будь счастлива. Молись Богу: Он тебя не оставит. Коли найдется добрый человек, дай Бог вам любовь да совет"; и далее Миронов указывает, что взять дочери в качестве образца благочестивого брака: "Живите, как жили мы с Василисой Егоровной".
Жизненный путь Гринева невозможно понять, не учитывая сказочных аллюзий повести. А вот в отношении Маши Мироновой реминисценции не играют решающей роли: она не непонятно откуда взявшаяся "сказочная невеста", она прежде всего - капитанская дочка, дочка капитана, христианина и в жизни своей, и в смерти, воина, "за веру, Царя и отечество живот свой положившего". Именно в образах двух тихих праведников, капитана и его жены, - христианский смысл этой сказочной повести.
http://www.taday.ru/text/128256.html
Пушкин нашел, пожалуй, единственно верный путь для создания идеального героя - он не должен с самого начала изображаться как Герой, Красавец, поражать воображение читателя ослепительным блеском своих достоинств, вокруг него не должно строиться все повествование...
"Капитанская дочка" не просто сказка - она сказка христианская. И в образе Маши важнее не то, что она - сказочная невеста, наделенная, как и положено, всеми достоинствами, а то, что достоинствами автор считает добрые качества души, в числе которых он особо выделяет покорность Богу и желание, как и положено христианке, чтить родителей, как своих, так и Гринева. А в Василисе Егоровне важнее не прототип "вещей и премудрой Василисы", а то, что в час испытания она ведет себя, как подобает христианке: не хочет расстаться с Богом данным ей супругом и готова принять с ним верную смерть, а перед самой атакой выполняет последнее действо своего материнского долга: подводит Машу под отцовское благословение.
...Г. Федотов назвал "Капитанскую дочку" самым христианским произведением русской литературы. Ее христианство - не только в религиозных деталях быта героев, в "чудесных совпадениях", которыми наполнена жизнь Гринева. И даже не только в "человечном" и сострадательно-милующем отношении к людям, которое свойственно повествователю Гриневу в отношении к Пугачеву и Швабрину (он щадит чувства поверженного предателя, не раз поступавшего подло и низко: "...у окошка комендантского дома я увидел стоящего Швабрина. Лицо его изображало мрачную злобу. Я не хотел торжествовать над уничтоженным врагом и обратил глаза в другую сторону") и самому автору - в отношении всех героев повести.
Такое жизнечувствие было, как заметил Трубецкой, присуще и русской сказке, только воплощалось там в отношении человека к животным: "Орел хочет, чтобы его любили, и за любовь расплачивается добром... человек связывался с тварью прочной связью взаимного сострадания и сорадования. В бесчисленных сказочных образах воспроизводится это душевное движение жалости, которое торжествует над животным эгоизмом", над ненавистью и враждой.
В быте, в главной сюжетной линии, в мироотношении повествователя тоже есть христианский дух - но Пушкин идет дальше. Его подлинным открытием (художественным и духовным одновременно) стало решение задачи, которая мучила многих великих русских писателей: создание положительного героя, который не выглядел бы ходульным и нравоучительно-надуманным. Над этой задачей бились, ею страдали и Гоголь, и Достоевский, не заметив, кажется, что она уже решена в русской литературе. Решена тем единственным способом, которым, наверно, только и возможно изобразить христианский положительный тип: не возвеличивать его, не ставить в центр повествования, а показать всю незаметность, естественность его "жизни во Христе". Вспоминаются слова арх. Иоанна (Шаховского): "...Нас волнуют масштабы... Нам все хочется победного, рукоплескаемого, безмерного. А Небо благословляет все малое, немногословное, недостаточное".
Внимание читателя приковано к удивительным приключениям "сорванца" Гринева, к отчаянной дерзости бунтовщика Пугачева, к неизъяснимой прелести Маши Мироновой... Но абсолютно-положительная Маша, как мы говорили, пример книжного идеального героя, и даже милые детали вроде "пылающих от смущения ушей" не прибавляют этому образу жизненности. И Пушкин, похоже, идет на эту схематичность сознательно, ставя Машу на сказочное место "идеальной невесты". Автор словно отвлекает читателя на броский, яркий сказочный сюжет, который прикрывает тихое, незаметное и именно потому до конца подлинное христианство второстепенных героев - родителей Маши, этих смешных и карикатурных на первый взгляд старичков, которые, однако, на протяжении всего произведения ни разу не "сфальшивили" в своих словах и делах, и во всех областях своей жизни до конца исполнили свой христианский долг. Причем интересно, как верно изображает автор, в чем заключается христианский долг отца семейства и в чем - его супруги. Поприще мужчины - это, прежде всего, его общественное служение (ср. главу из "Домостроя", где указывается, о ком должен молиться муж в домашней молитве: "...о своем согрешении и о отпущении грехов, и о царе и царице, и о их чадех здравии, и о братии его, и о болярех, и о христолюбивом воинстве, о помощи на враги, и о плененных свободе, и о святительском, и священническом и иноческом чину, и о отцех духовных, и о болящих и в темницах заключенных, и за вся христианы" - это, по сути молитва за весь христианский мир).
Поприще женщины - это ее семья и люди, близкие ее семье, хранительницей и молитвенницей которой она выступает (из той же главы: "Жене тако ж молитися о своем согрешении, и о муже, и о чадех и о домочадцех, и о сродницех, и о отцех духовных"). В соответствии с этими, укорененными в веках православными представлениями о распределении ролей в семье, показан конец жизни капитана Миронова и его жены. В смерти Ивана Кузмича подчеркнута верность воинскому долгу: "Комендант, изнемогая от раны, собрал последние силы и отвечал (Пугачеву - Е.В.) твердым голосом: "Ты мне не государь, ты вор и самозванец, слышь ты!"... через минуту увидел я бедного Ивана Кузмича, вздернутого на воздух". Василиса Егоровна же идет на смерть потому, что хочет быть верной мужу до гробовой доски, то есть ведет себя как благочестивая и мужественная христианка: "Нечего мне под старость лет расставаться с тобою да искать одинокой могилы на чужой сторонке. Вместе жить, вместе и умирать... Прощай, мой Иван Кузмич. Отпусти мне, коли в чем я тебе досадила". Последние ее слова, полные любви и печали, обращены к погибшему мужу и похожи на надгробный плач, принятый на Руси: "Свет ты мой, Иван Кузмич, удалая солдатская головушка! Не тронули тебя ни штыки прусские, ни пули турецкие; не в честном бою положил ты свой живот, а сгинул от беглого каторжника!". Их подвиг оттеняется малодушием множества окружающих их людей: жители гарнизона и часть войска присягают самозванцу, и даже священник крепости, отец Герасим, хоть и со скорбным видом, но все-таки держит в руках крест, к которому прикладываются изменники. Столько людей проявили малодушие - а комендант и его супруга сохранили верность до конца.
Пушкин нашел, пожалуй, единственно верный путь для создания идеального героя - он не должен с самого начала изображаться как Герой, Красавец, поражать воображение читателя ослепительным блеском своих достоинств, вокруг него не должно строиться все повествование. Его верность христианским идеалам совсем не значит, что в своей повседневной жизни он не может выглядеть как обычный, ничем не примечательный, даже чудаковатый человек. Более того, он и должен быть таким - обычным, простым, в чем-то смешным и нелепым - иначе он не будет для читателя живым. Сцена последнего родительского благословения Маши (выполнение Иваном Кузмичем и Василисой Егоровной христианского долга отца и матери) не обваливается в книжную назидательность и сентиментальность лишь потому, что до этого столько милого, смешного и совсем не героического было рассказано про двух старичков, и у читателя сохраняется ощущение подлинности этих героев: и тогда, в их обыденной жизни, и сейчас, когда перед лицом смерти они вдруг как-то незаметно и естественно возрасли в мучеников за правду Божию. Наверно, только в этом сочетании человеческой немощи и несуразности и преображающей их Божией силы и есть подлинная правда христианства, правда, которую почувствовал и сумел изобразить автор. "Немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное..." - именно эту апостольскую мудрость таит в себе, как сокровище, пушкинская повесть.
Лишь маленькую подсказку о христианском смысле повести оставил Пушкин читателям в названии произведения. Оно означает, конечно, и то, что именно "добывание невесты" стало двигателем сюжета этого сказочного повествования. Но можно понять это название и по-другому. Не в самой Маше дело. Маша Миронова выросла идеальной христианкой благодаря своим родителям. Последние наставления, которые дает ей отец звучат своего рода квинтэссенцией идей христианского воспитания: "Ну, Маша, будь счастлива. Молись Богу: Он тебя не оставит. Коли найдется добрый человек, дай Бог вам любовь да совет"; и далее Миронов указывает, что взять дочери в качестве образца благочестивого брака: "Живите, как жили мы с Василисой Егоровной".
Жизненный путь Гринева невозможно понять, не учитывая сказочных аллюзий повести. А вот в отношении Маши Мироновой реминисценции не играют решающей роли: она не непонятно откуда взявшаяся "сказочная невеста", она прежде всего - капитанская дочка, дочка капитана, христианина и в жизни своей, и в смерти, воина, "за веру, Царя и отечество живот свой положившего". Именно в образах двух тихих праведников, капитана и его жены, - христианский смысл этой сказочной повести.
http://www.taday.ru/text/128256.html
