Константин Николаевич Леонтьев, в тайном постриге монах Климент, философ и писатель, жил в 1887-1891 годах у стен Оптиной пустыни в принадлежавшем ей двухэтажном доме. Он был духовным чадом старца Амвросия. Его угнетали недуги, и он желал провести в этом благодатном месте конец своей жизни, вел большую переписку, среди его старых знакомых были известные писатели, в том числе и Афанасий Афанасьевич Фет (1820-1892), поэт-лирик, переводчик, мемуарист.
Фет, получивший известность как замечательный поэт в 1840-1850-ые годы, выпустивший за это время четыре стихотворных сборника, затем двадцать лет почти не писал и не печатал стихов. Но в вечернюю пору свой жизни он вдруг удивил всех свежестью своего неувядшего таланта и выпустил в 1883 году сборник "Вечерние огни", а затем еще три книги под тем же названием (в 1885, 1888 и 1891 годах, еще один сборник остался не до конца составленным и неизданным).
О Фете, конечно, давно нет спора в том смысле, что он русский поэт-классик, неповторимый, истинно гениальный. Мы не будем здесь разбираться в том, кто критиковал его (и даже во всем отрицал), кто по справедливости хвалил. В критике мелькали мысли и о том, что, несмотря на свою красоту и глубину, лирика Фета лишена религиозной основы: христианской, точнее - православной. Есть ли в ней такая основа? В отношении Фета это вопрос непростой, и, скорее всего, однозначного ответа здесь не будет. Впрочем, посмотрим...
Вернемся к Леонтьеву. Он был человек прямой и принимающий жизнь такою, какою дал ее Бог: старость так старость, и нечего корчить из себя "вечно юного"... Вот он прочитал третий сборник "Вечерних огней" 1888 года, и ему не понравились стихи старого поэта о любви. 17 февраля 1889 года он писал из Оптиной пустыни молодому поэту А.А. Александрову: "Продолжаю радоваться за Фета и сызнова с большим удовольствием и чувством перечитывал все эти дни его старые (то есть молодые) стихи, но его "Вечерними огнями" восхищаться, как другие, решительно не могу! "Люблю тебя" (кх, кх!..) "Ты села, я стоял" (кх, кх, кх!..)... Не понимаю!.. Хотел было я к первому письму (к Фету. - М.Л.) прибавить и второе - о разнице между его утренними и вечерними огнями, с дружеским советом о любви умолкнуть, но, вообразите, отец Амвросий, узнавший от кого-то со стороны о моем намерении, прислал мне из скита запрет - сказал:"Пусть уж старика за любовь-то не пронимает. Не надо". Я, конечно, очень охотно положил дверь ограждения на уста мои".
Вот как непросты старцы оптинские! Отец Амвросий, как видно, читал не только И.А. Крылова (многие отмечали, что он держал в келлии басни его и прочитывал иногда к месту кому-нибудь). Казалось, что ему за дело до Фета? Вот для Леонтьева пишущий о любви старик смешон, а старец говорит: "Не надо"... Значит, он хорошо представлял себе, что за явление Фет. Как и откуда? Бог весть, но он взглянул на это серьезнее, умнее Леонтьева.
Леонтьев думал, что Фет совсем не верующий в Бога человек (наверное, Фет что-нибудь и говорил ему во времена их общения или в переписке в этом роде: вообще Фет в жизни был натурой мрачной, и на вопрос, например, сколько бы он хотел прожить лет, он ответил кратко:"как можно меньше"). И вот спустя некоторое время, в ноябре 1890 года, Леонтьев пишет Фету: "С грустью и участием прочел я о том, что вы, дорогой Афанасий Афанасьевич, жестоко скучаете... Именно здесь, в Оптиной, именно теперь в эти последние годы, я не знаю, что такое скука!.. Я помню все ваши беседы хорошо. Раз я, уходя, протянул вам руку "через порог", вы отступили и меня заставили вернуться, говоря: "Без суеверий нет человека"... Итак, послушайтесь моего "суеверия"... Вставши утром, каждый день в течение трех, например, месяцев, креститесь на образ и приговаривайте мысленно: "Господи, пошли мне веру в Церковь и загробную жизнь". И больше ничего!.. Придет вера - пройдет старческая скука... Я не могу требовать, чтобы вы сразу стали чувствовать то, что я чувствую, когда читаю или слышу: "Верую во Единого Бога Отца"... "Хочу" и потому стремлюсь, стремлюсь и потому готов и просить Кого-то!.. А этот Кто-то сказал: Просите - и дастся вам; толцыте и отверзется вам. Не доводам моим слабым подчиняйтесь, а верьте моему личному опыту, точно такому же, ровно двадцать лет тому назад на Афоне!.. Помози вам Господь".
Но ведь еще вопрос, была или не была у Фета вера. У него не было церковности: он почти не ходил в храм, хотя изредка и причащался Святых Христовых Тайн. Великий князь Константин Константинович Романов, как известно, был моложе Фета на тридцать лет, и в 1880-е годы он, как начинающий стихотворец, обратился к маститому поэту за советами. Их переписка - весьма оживленная - продолжалась до смерти Фета. Были и встречи. После смерти Фета К.Р. занимался посмертным изданием его стихотворений. К.Р. - тоже поэт первоклассный, и он (едва ли не единственный классик в нашей литературе) был последовательно православен во всем своем творчестве - в стихотворчестве, в трагедии "Царь Иудейский".
21 мая 1891 года Фет пишет К.Р.: "Горячо разделяю стремление к православию, Самодержавию и Народности". Как Леонтьев и К.Р., Фет не принял антицерковной проповеди Л.Н. толстого. "Он сам знает, - писал Фет К.Р. о Толстом 28 августа 1889 года, - что я не только не разделяю его философских теорий, но как бы представляю живую их противоположность". И вот еще отрывок из письма Фета к К.Р. (10.1.1892 года): "Стоя на точке киевлян X века и видя, что все члены Августейшего дома нашего, начиная с Государя, прямо с вокзала едут к Иверской, я повторяю: "Князь и бояре крестились, стало быть, и нам надо! - так как убежден, что Россия может быть только Русью и больше ничем".
Что касается стихов, то здесь религия, вера, Православие могут и открыто декларироваться и присутствовать, как говорится, в подтексте, выступая на поверхность в виде отдельных понятий, чувств, намеков. Существует в русской поэзии жанр переложений (не переводов, а именно субъективных пересказов) молитв, евангельских и ветхозаветных событий. По сборникам такой поэзии (они появляются и в наше время) мы видим, что здесь есть вещи замечательные, но все же по большей части читаешь и думаешь: нет, многое так и не подводит к подлиннику и, тем более, не заменяет его... В 1874 (а впрочем, точная дата неизвестна, пишут: в 1874-1886) году Фет написал стихотворение, которое в большей его части есть переложение Господней молитвы. Вот оно:
Чем доле я живу, чем больше пережил,
Тем повелительней стесняю сердца пыл,
Тем для меня ясней, что не было от века
Слов, озаряющих светлее человека:
Всеобщий наш Отец, Который в небесах,
Да свято имя мы Твое блюдем в сердцах,
Да прийдет Царствие Твое, да будет воля
Твоя как в небесах, так и в земной юдоли.
Пошли и ныне хлеб обычный от трудов,
Прости нам долг, - и мы прощаем должников,
И не введи Ты нас, бессильных, в искушенье,
И от лукавого избави самомненья.
Это по ритму и общему тону напоминало стихотворение Пушкина "Отцы пустынники..." (У Фета переложение молитвы "Отче наш", у Пушкина - великопостной молитвы Ефрема Сирина).
Фет писал К.Р. 20 апреля 1888 года: "В христианской пылкости Владимира Соловьева, гостившего у нас прошлое лето, сомневаться невозможно. Проникнувшись, в свою очередь, подобно вам, глубоким нравственным и жизненным значением молитвы Господней, я однажды переложил ее стихами и спросил мнения Соловьева. На это он отвечал мне, что он не сочувствует никаким стихотворным переделкам молитв, в том числе и знаменитому переложению Пушкина - "Отцы пустынники..." Развив про себя мысль Соловьева, я раз навсегда с ним согласился... На кого не действуют оригиналы, не подействуют и суррогаты. Чем более на нас действует известная молитва, тем более слова ее напоминают хорошо знакомую лестницу, в которой стоит только изменить ступеньки, чтобы она уже не возносила нас с обычною легкостью".
Хочется согласиться с Фетом... Ну, могут быть оговорки, но все же он прав. А вот святитель Игнатий (Брянчанинов) в конце 1840-х годов, в то время еще архимандрит, о том же, что и Фет, пишет гораздо резче: "Мне очень не нравятся сочинения: ода "Бог" (Державина. - М.Л.); переложения псалмов, все, начиная с переложений Симеона Полоцкого; переложения из Иова Ломоносова... все, все поэтические сочинения, заимствованные из Священного Писания и религии, написанные писателями светскими. Под именем светского разумею не того, кто одет во фрак, но кто водится мудрованием и духом мира. Все эти сочинения написаны из "мнения", оживлены "кровяным движением". А о духовных предметах надо писать из "знания", содействуемого "духовным действиям", то есть действием Духа. Вот!.. Не терпит душа моя смрада этих сочинений! По мне уж лучше прочитать, с целью литературною, "Вадима" (пьеса Я. Княжнина. - М.Л.), "Кавказского пленника" (Пушкина. М.Л.), "Переход через Рейн" (Батюшкова. - М.Л..): там светские поэты говорят о своем, - и в своем роде прекрасно, удовлетворительно. Благовестие же Бога да оставят эти мертвецы! Оно не их дело! Не знают они - какое преступление: переоблачать духовное, искажать его, давая ему смысл вещественный! Послышались бы они веления Божия "не воспевать песни Господней на реках Вавилонских"...".
Против кого направлен пафос этой отповеди великого святителя? Против поэтов, не живущих внутренне духовной - в евангельском, церковном смысле - жизнью. Не исполняющих обетов святого крещения. Не знающих совсем святоотеческой аскетики и не поучающих себя и других примером монашеской жизни. То есть против часто "европейски" и "широко" образованных, но малограмотных и темных в отношении учения родной Православной Церкви. Об этом говорит святитель - о "знании", полученном при содействии Святого Духа.
Он не запрещает им писать, не отрицает их талантов. Они пишут "в своем роде" замечательно, хорошо зная предмет... А когда берутся за чисто духовную, за евангельскую тему - они излагают все более по своему воображению (по "крови"), думая, что они оживляют сюжет духовный, а он - наоборот - этим-то и умерщвляется. Сложно? Да, конечно... Но есть же книги: святых Иоанна Лествичника, аввы Дорофея, Ефрема Сирина и Исаака Сирина, да и самого святителя Игнатия (совсем недавно издано шесть томов его сочинений). Вот университет! И в прошлом - книги всегда были. Во времена Фета Оптина пустынь как раз издавала святоотеческие писания.
Гоголь и Иван Киреевский едва ли не одни подняли свои голоса против неправомерного засилья ненужной человеку "кровяной" философии. Они указывали именно на православную аскетику... Кто их слышал? Весьма немногие (среди последних - великий князь Константин Константинович). Таким образом, немецкая меланхолия, английский сплин, испанские и итальянские страсти захлестывали и талантливых поэтов на протяжении всего XIX века.
Наиболее крупные наши поэты (назовем Пушкина, Боратынского, Майкова, Полонского, Фета, Апухтина) очень редко обращались к "переложениям" православных молитв и евангельских событий. Но у них много неметчины и итальянщины - и бесовщина, и любовные страсти, и любование языческими богами и вообще античной культурой... Но и это - шелуха, которую можно игнорировать, так как у каждого из этих поэтов основной корпус их поэтического творчества состоит из стихотворений, под которыми находится все же русская православная почва. Но что касается переложений - то по сборникам духовных стихотворений кочуют одни и те же стихи: у каждого из поэтов их не более пяти, ну десяти, может быть. Шелуха же - порождение нецерковного духа.
"Отцы пустынники..." - уж ладно, а вот "Евгений Онегин" в духовном отношении крупнее, самобытнее, в нем больше православного и русского, чем в иных пересказах. То же скажем и о "Горе от ума" Грибоедова. Таковы многие философские и пейзажные стихи Тютчева, Полонского, Фета... Не говоря уже о К.Р. У Фета очень много стихотворений не впрямую религиозных, но тонко-духовных, усладительных для православной души.
Фет в поэзии поклонялся красоте. Он об этом говорил, часто и в стихах декларировал. Этого нельзя отрицать (то есть, он поклонялся как бы не Творцу, а Его твари). Но намерение это - головное, а не сердечное. Там, где он "молится" красоте - он не так поэтичен и интересен. Талант его воистину дан ему от Бога. От кого же еще? Сильнее его разума и его намерений. Ктому же Фет никогда не кривил душой и был предельно искренним. Он доверял своему вдохновение... И часто вдохновлял Фета дух добрый, посланный, хочется сказать, от Господа Бога. Это были лучшие стихи Фета, за которые и можно любить его.
Фет много переводил античных поэтов, в основном латинских, - Катулла, Тибулла, Овидия, Марциала, Вергилия, Ювенала, Горация... С поразительной усидчивостью, книга за книгой, едва ли не слово в слово, перелагал он эти массы стихотворных строк и издавал. За перевод Горация он получил от Академии наук Пушкинскую премию и звание почетного академика. Вот сюда по праву и ушел весь интерес поэта к "переложению"...
Есть у него и некая своя часть в поэзии - в антологическом роде, то есть свои стихи, а не переводы, написанные на "античные" темы и "античными" (например, гекзаметром) размерами. Это скорее театр, лицедейство, чем поэзия, - Фет не грек и не римлянин, и антология его как произведение искусства мало имеет смысла. Ее также можно отнести к "шелухе" на основном корпусе стихотворений Фета.
Отметим, однако, один момент: у Фета нет языческой распущенности, она несвойственна и неинтересна. Он все же ищет и действительно находит красоту - и в античных статуях Венеры и Афродиты. Повторим все же, что все это холодное и головное. Даже точный, находчивый, поистине мастерский стих Фета не скрашивает чужеродности язычества для его глубинной сути.
Самое заветное у Фета - его, так называемая условно, "пейзажная" лирика, чаще всего соединенная с любовными и философскими мотивами. Здесь он целомудрен. Сосредоточен и тих, как молитва. Поразительно тонок - самые неуловимые движения чувства находят в его стихах свой отзвук. В этой части он единствен: ничего подобного нет и у его соратников-современников Майкова и Полонского... То есть он неподражаем, как ныне говорят, уникален. Вот теперь можно вспомнить и запрет старца Амвросия Леонтьеву "пронимать" Фета-старика "за любовь"...
Эта лирика Фета сродна и православному сердцу. Природа, о которой пишет поэт, - это Россия, преимущественно ее средняя часть, самое зерно Руси православной, благословленная Господом Богом хранительница веры. Здесь все, милое нам с детства. Над этими полями летит церковный благовест. Под этим небом сверкают кресты наших храмов... В стихах Фета мы видим приметы времен года, то в общем виде, то в неожиданных тонких деталях, но всегда с глубоко достоверным чувством любви к этой земле.
Волнуется рожь... Летят журавли... Осыпается осенний лес... Роза цветет в саду... Разубрана инеем береза... Блестит на солнце санный путь... Нет, это не просто пейзажные стихи. Они подарены русскому читателю и совершенно непереводимы на другие языки: тут они теряют все.
Когда вышел из печати сборник "Стихотворения А.А. Фета" 1856 года, А.В. Дружинин, редактировавший журнал "Библиотека для чтения", в том же году отозвался на него статьей, где говорил: "Каждому из нас, людей не совершенно очерствелых душой, Фет имеет сообщить многое и многое. Ему открыта, ему знакома область, по которой мы ходим с замирающим сердцем... это - область поэтических ощущений души человеческой. Наши детские воспоминания, наши детские страхи. Наши сладкие ощущения в час занимающегося утра и в темную ночь, озаренную звездами, наши светлые мысли посреди сельского затишья, наши волнения перед свиданием с первой возлюбленной, наши минуты хандры и минуты порывистой веселости - все это олицетворено, высказано, слито с образами и музыкою стиха. Если кто из нас, читая книгу стихотворений г. Фета, ничего не увидит и ничего не припомнит - значит, ему никогда не надо читать стихотворений. Ум отказывается верить, что наш поэт, на таком малом количестве страниц в тоненькой книге с широкими полями, мог наговорить нам столько светлого, столько нового, столько нетронутого, столько перечувствованного! Чего нет в его книге, на какие стороны тихой русской поэзии не дает он отголоска? Каких картин не набрасывает перед нами автор, в произведениях коротких и сжатых... Подобной высокой, безграничной, волшебной, изумительной поэзии надо поискать и поискать во всех европейских литературах".
Друг Фета Яков Петрович Полонский, тоже первоклассный поэт, писал Фету в 1890 году: "Что ты за существо - не постигаю... Внутри тебя сидит другой, никому не видимый... Ты состарился, а он молод! Ты все отрицаешь, а он - верит!" То есть Полонский чутко уловил главное: за стихами Фета стоит как бы не тот Фет, который известен многим по его образу жизни, разговорам и письмам, а другой - трепетно верующий во Единого Бога Творца Вседержителя, вдохновляемый тем Духом, о Котором писал святитель Игнатий. Поэт-живописец, дионисиевской кистью пишущий икону Русской земли. Таковым Фет становился в минуты творчества ("Пока не требует поэта...").
Всех удивляло, что Фет в стихах - одно, а в жизни - другое... Вот, например, мемуаристка Е.В. Оболенская-Толстая вспоминала, что в Фете "было что-то детское и, как ни странно это сказать, было мало поэтического... И наружностью, и разговорами он также мало походил на поэта". И в последние годы жизни Фет как человек не привлекал симпатий, но оставался удивительным, нестареющим поэтом, писавшим дивные стихи...
"Дух дышит, где хочет, - пишет автор новейшего издания "Вечерних огней", - как в 1850-е годы в "добродушном толстом офицере", так и теперь в этом орловском, курском и воронежском поместном дворянине... камергере двора его Императорского Величества - продолжал дышать дух поэта и поэта истинного, одного из тончайших лириков мировой литературы" (Д.Д. Благой)
Критик Н Страхов писал о Фете-поэте: "Каждый стих у него с крыльями, каждый сразу поднимает нас в область поэзии".
Хотелось бы что-нибудь здесь процитировать из стихов Фета, но трудно выбирать из того обилия драгоценностей, которое он предлагает... Ну, хоть что-нибудь (а остальное можно найти: Фет часто переиздавался). Кто же мог бы описать весенний дождь лучше, чем в этом стихотворении:
Еще светло перед окном,
В разрывы облак солнце блещет,
И воробей своим крылом,
В песке купаяся, трепещет.
А уж от неба до земли,
Качаясь, движется завеса,
И будто в золотой пыли
Стоит за ней опушка леса.
Две капли брызнули в стекло,
От лип душистым медом тянет,
И что-то к саду подошло,
По свежим листьям барабанит.
Вот и чудесная летняя картина:
Зреет рожь над жаркой нивой,
И от нивы и до нивы
Гонит ветер прихотливый
Золотые переливы.
Робко месяц смотрит в очи,
Изумлен, что день не минул,
Но широко в область ночи
День объятия раскинул.
Над безбрежной жатвой хлеба
Меж заката и востока
Лишь на миг смежает небо
Огнедышащее око.
Фетовская осень - родная, русская и -непростая:
Вот и летние дни убавляются.
Где же лета лучи золотые?
Только серые брови сдвигаются,
Только зыблются кудри седые.
Нынче утром, судьбиною горькою
Истомленный, вздохнул я немножко:
Рано-рано румяною зорькою
На мгновенье зарделось окошко.
Но опять это небо ненастное
Безотрадно нависло над нами, -
Знать, опять, мое солнышко красное,
Залилось ты, вставая, слезами!
Во всех хрестоматиях помещалось стихотворение Фета, которого нельзя не запомнить с первого же прочтения:
Чудная картина,
Как ты мне родна:
Белая равнина,
Полная луна,
Свет небес высоких,
И блестящий снег,
И саней далеких
Одинокий бег.
Где русская природа - там и Бог:
Тихо ночью на степи;
Небо ей сказало: спи!
И курганы спят;
Звезды ж крупные в лучах
Говорят на небесах:
Вечный - свят, свят, свят!
В небе чутко и светло.
Неподвижное крыло
За плечом молчит, -
Нет движенья; лишь порой
Бриллиантовой слезой
Ангел пролетит.
Выводы делать не будем. Не все можно свести к арифметическому решению. Но кажется мне, что у всякого русского человека должен быть среди книг на полке его домашней библиотеки томик стихотворений А.А. Фета.
http://www.ioannp.ru/publications/107869
Фет, получивший известность как замечательный поэт в 1840-1850-ые годы, выпустивший за это время четыре стихотворных сборника, затем двадцать лет почти не писал и не печатал стихов. Но в вечернюю пору свой жизни он вдруг удивил всех свежестью своего неувядшего таланта и выпустил в 1883 году сборник "Вечерние огни", а затем еще три книги под тем же названием (в 1885, 1888 и 1891 годах, еще один сборник остался не до конца составленным и неизданным).
О Фете, конечно, давно нет спора в том смысле, что он русский поэт-классик, неповторимый, истинно гениальный. Мы не будем здесь разбираться в том, кто критиковал его (и даже во всем отрицал), кто по справедливости хвалил. В критике мелькали мысли и о том, что, несмотря на свою красоту и глубину, лирика Фета лишена религиозной основы: христианской, точнее - православной. Есть ли в ней такая основа? В отношении Фета это вопрос непростой, и, скорее всего, однозначного ответа здесь не будет. Впрочем, посмотрим...
Вернемся к Леонтьеву. Он был человек прямой и принимающий жизнь такою, какою дал ее Бог: старость так старость, и нечего корчить из себя "вечно юного"... Вот он прочитал третий сборник "Вечерних огней" 1888 года, и ему не понравились стихи старого поэта о любви. 17 февраля 1889 года он писал из Оптиной пустыни молодому поэту А.А. Александрову: "Продолжаю радоваться за Фета и сызнова с большим удовольствием и чувством перечитывал все эти дни его старые (то есть молодые) стихи, но его "Вечерними огнями" восхищаться, как другие, решительно не могу! "Люблю тебя" (кх, кх!..) "Ты села, я стоял" (кх, кх, кх!..)... Не понимаю!.. Хотел было я к первому письму (к Фету. - М.Л.) прибавить и второе - о разнице между его утренними и вечерними огнями, с дружеским советом о любви умолкнуть, но, вообразите, отец Амвросий, узнавший от кого-то со стороны о моем намерении, прислал мне из скита запрет - сказал:"Пусть уж старика за любовь-то не пронимает. Не надо". Я, конечно, очень охотно положил дверь ограждения на уста мои".
Вот как непросты старцы оптинские! Отец Амвросий, как видно, читал не только И.А. Крылова (многие отмечали, что он держал в келлии басни его и прочитывал иногда к месту кому-нибудь). Казалось, что ему за дело до Фета? Вот для Леонтьева пишущий о любви старик смешон, а старец говорит: "Не надо"... Значит, он хорошо представлял себе, что за явление Фет. Как и откуда? Бог весть, но он взглянул на это серьезнее, умнее Леонтьева.
Леонтьев думал, что Фет совсем не верующий в Бога человек (наверное, Фет что-нибудь и говорил ему во времена их общения или в переписке в этом роде: вообще Фет в жизни был натурой мрачной, и на вопрос, например, сколько бы он хотел прожить лет, он ответил кратко:"как можно меньше"). И вот спустя некоторое время, в ноябре 1890 года, Леонтьев пишет Фету: "С грустью и участием прочел я о том, что вы, дорогой Афанасий Афанасьевич, жестоко скучаете... Именно здесь, в Оптиной, именно теперь в эти последние годы, я не знаю, что такое скука!.. Я помню все ваши беседы хорошо. Раз я, уходя, протянул вам руку "через порог", вы отступили и меня заставили вернуться, говоря: "Без суеверий нет человека"... Итак, послушайтесь моего "суеверия"... Вставши утром, каждый день в течение трех, например, месяцев, креститесь на образ и приговаривайте мысленно: "Господи, пошли мне веру в Церковь и загробную жизнь". И больше ничего!.. Придет вера - пройдет старческая скука... Я не могу требовать, чтобы вы сразу стали чувствовать то, что я чувствую, когда читаю или слышу: "Верую во Единого Бога Отца"... "Хочу" и потому стремлюсь, стремлюсь и потому готов и просить Кого-то!.. А этот Кто-то сказал: Просите - и дастся вам; толцыте и отверзется вам. Не доводам моим слабым подчиняйтесь, а верьте моему личному опыту, точно такому же, ровно двадцать лет тому назад на Афоне!.. Помози вам Господь".
Но ведь еще вопрос, была или не была у Фета вера. У него не было церковности: он почти не ходил в храм, хотя изредка и причащался Святых Христовых Тайн. Великий князь Константин Константинович Романов, как известно, был моложе Фета на тридцать лет, и в 1880-е годы он, как начинающий стихотворец, обратился к маститому поэту за советами. Их переписка - весьма оживленная - продолжалась до смерти Фета. Были и встречи. После смерти Фета К.Р. занимался посмертным изданием его стихотворений. К.Р. - тоже поэт первоклассный, и он (едва ли не единственный классик в нашей литературе) был последовательно православен во всем своем творчестве - в стихотворчестве, в трагедии "Царь Иудейский".
21 мая 1891 года Фет пишет К.Р.: "Горячо разделяю стремление к православию, Самодержавию и Народности". Как Леонтьев и К.Р., Фет не принял антицерковной проповеди Л.Н. толстого. "Он сам знает, - писал Фет К.Р. о Толстом 28 августа 1889 года, - что я не только не разделяю его философских теорий, но как бы представляю живую их противоположность". И вот еще отрывок из письма Фета к К.Р. (10.1.1892 года): "Стоя на точке киевлян X века и видя, что все члены Августейшего дома нашего, начиная с Государя, прямо с вокзала едут к Иверской, я повторяю: "Князь и бояре крестились, стало быть, и нам надо! - так как убежден, что Россия может быть только Русью и больше ничем".
Что касается стихов, то здесь религия, вера, Православие могут и открыто декларироваться и присутствовать, как говорится, в подтексте, выступая на поверхность в виде отдельных понятий, чувств, намеков. Существует в русской поэзии жанр переложений (не переводов, а именно субъективных пересказов) молитв, евангельских и ветхозаветных событий. По сборникам такой поэзии (они появляются и в наше время) мы видим, что здесь есть вещи замечательные, но все же по большей части читаешь и думаешь: нет, многое так и не подводит к подлиннику и, тем более, не заменяет его... В 1874 (а впрочем, точная дата неизвестна, пишут: в 1874-1886) году Фет написал стихотворение, которое в большей его части есть переложение Господней молитвы. Вот оно:
Чем доле я живу, чем больше пережил,
Тем повелительней стесняю сердца пыл,
Тем для меня ясней, что не было от века
Слов, озаряющих светлее человека:
Всеобщий наш Отец, Который в небесах,
Да свято имя мы Твое блюдем в сердцах,
Да прийдет Царствие Твое, да будет воля
Твоя как в небесах, так и в земной юдоли.
Пошли и ныне хлеб обычный от трудов,
Прости нам долг, - и мы прощаем должников,
И не введи Ты нас, бессильных, в искушенье,
И от лукавого избави самомненья.
Это по ритму и общему тону напоминало стихотворение Пушкина "Отцы пустынники..." (У Фета переложение молитвы "Отче наш", у Пушкина - великопостной молитвы Ефрема Сирина).
Фет писал К.Р. 20 апреля 1888 года: "В христианской пылкости Владимира Соловьева, гостившего у нас прошлое лето, сомневаться невозможно. Проникнувшись, в свою очередь, подобно вам, глубоким нравственным и жизненным значением молитвы Господней, я однажды переложил ее стихами и спросил мнения Соловьева. На это он отвечал мне, что он не сочувствует никаким стихотворным переделкам молитв, в том числе и знаменитому переложению Пушкина - "Отцы пустынники..." Развив про себя мысль Соловьева, я раз навсегда с ним согласился... На кого не действуют оригиналы, не подействуют и суррогаты. Чем более на нас действует известная молитва, тем более слова ее напоминают хорошо знакомую лестницу, в которой стоит только изменить ступеньки, чтобы она уже не возносила нас с обычною легкостью".
Хочется согласиться с Фетом... Ну, могут быть оговорки, но все же он прав. А вот святитель Игнатий (Брянчанинов) в конце 1840-х годов, в то время еще архимандрит, о том же, что и Фет, пишет гораздо резче: "Мне очень не нравятся сочинения: ода "Бог" (Державина. - М.Л.); переложения псалмов, все, начиная с переложений Симеона Полоцкого; переложения из Иова Ломоносова... все, все поэтические сочинения, заимствованные из Священного Писания и религии, написанные писателями светскими. Под именем светского разумею не того, кто одет во фрак, но кто водится мудрованием и духом мира. Все эти сочинения написаны из "мнения", оживлены "кровяным движением". А о духовных предметах надо писать из "знания", содействуемого "духовным действиям", то есть действием Духа. Вот!.. Не терпит душа моя смрада этих сочинений! По мне уж лучше прочитать, с целью литературною, "Вадима" (пьеса Я. Княжнина. - М.Л.), "Кавказского пленника" (Пушкина. М.Л.), "Переход через Рейн" (Батюшкова. - М.Л..): там светские поэты говорят о своем, - и в своем роде прекрасно, удовлетворительно. Благовестие же Бога да оставят эти мертвецы! Оно не их дело! Не знают они - какое преступление: переоблачать духовное, искажать его, давая ему смысл вещественный! Послышались бы они веления Божия "не воспевать песни Господней на реках Вавилонских"...".
Против кого направлен пафос этой отповеди великого святителя? Против поэтов, не живущих внутренне духовной - в евангельском, церковном смысле - жизнью. Не исполняющих обетов святого крещения. Не знающих совсем святоотеческой аскетики и не поучающих себя и других примером монашеской жизни. То есть против часто "европейски" и "широко" образованных, но малограмотных и темных в отношении учения родной Православной Церкви. Об этом говорит святитель - о "знании", полученном при содействии Святого Духа.
Он не запрещает им писать, не отрицает их талантов. Они пишут "в своем роде" замечательно, хорошо зная предмет... А когда берутся за чисто духовную, за евангельскую тему - они излагают все более по своему воображению (по "крови"), думая, что они оживляют сюжет духовный, а он - наоборот - этим-то и умерщвляется. Сложно? Да, конечно... Но есть же книги: святых Иоанна Лествичника, аввы Дорофея, Ефрема Сирина и Исаака Сирина, да и самого святителя Игнатия (совсем недавно издано шесть томов его сочинений). Вот университет! И в прошлом - книги всегда были. Во времена Фета Оптина пустынь как раз издавала святоотеческие писания.
Гоголь и Иван Киреевский едва ли не одни подняли свои голоса против неправомерного засилья ненужной человеку "кровяной" философии. Они указывали именно на православную аскетику... Кто их слышал? Весьма немногие (среди последних - великий князь Константин Константинович). Таким образом, немецкая меланхолия, английский сплин, испанские и итальянские страсти захлестывали и талантливых поэтов на протяжении всего XIX века.
Наиболее крупные наши поэты (назовем Пушкина, Боратынского, Майкова, Полонского, Фета, Апухтина) очень редко обращались к "переложениям" православных молитв и евангельских событий. Но у них много неметчины и итальянщины - и бесовщина, и любовные страсти, и любование языческими богами и вообще античной культурой... Но и это - шелуха, которую можно игнорировать, так как у каждого из этих поэтов основной корпус их поэтического творчества состоит из стихотворений, под которыми находится все же русская православная почва. Но что касается переложений - то по сборникам духовных стихотворений кочуют одни и те же стихи: у каждого из поэтов их не более пяти, ну десяти, может быть. Шелуха же - порождение нецерковного духа.
"Отцы пустынники..." - уж ладно, а вот "Евгений Онегин" в духовном отношении крупнее, самобытнее, в нем больше православного и русского, чем в иных пересказах. То же скажем и о "Горе от ума" Грибоедова. Таковы многие философские и пейзажные стихи Тютчева, Полонского, Фета... Не говоря уже о К.Р. У Фета очень много стихотворений не впрямую религиозных, но тонко-духовных, усладительных для православной души.
Фет в поэзии поклонялся красоте. Он об этом говорил, часто и в стихах декларировал. Этого нельзя отрицать (то есть, он поклонялся как бы не Творцу, а Его твари). Но намерение это - головное, а не сердечное. Там, где он "молится" красоте - он не так поэтичен и интересен. Талант его воистину дан ему от Бога. От кого же еще? Сильнее его разума и его намерений. Ктому же Фет никогда не кривил душой и был предельно искренним. Он доверял своему вдохновение... И часто вдохновлял Фета дух добрый, посланный, хочется сказать, от Господа Бога. Это были лучшие стихи Фета, за которые и можно любить его.
Фет много переводил античных поэтов, в основном латинских, - Катулла, Тибулла, Овидия, Марциала, Вергилия, Ювенала, Горация... С поразительной усидчивостью, книга за книгой, едва ли не слово в слово, перелагал он эти массы стихотворных строк и издавал. За перевод Горация он получил от Академии наук Пушкинскую премию и звание почетного академика. Вот сюда по праву и ушел весь интерес поэта к "переложению"...
Есть у него и некая своя часть в поэзии - в антологическом роде, то есть свои стихи, а не переводы, написанные на "античные" темы и "античными" (например, гекзаметром) размерами. Это скорее театр, лицедейство, чем поэзия, - Фет не грек и не римлянин, и антология его как произведение искусства мало имеет смысла. Ее также можно отнести к "шелухе" на основном корпусе стихотворений Фета.
Отметим, однако, один момент: у Фета нет языческой распущенности, она несвойственна и неинтересна. Он все же ищет и действительно находит красоту - и в античных статуях Венеры и Афродиты. Повторим все же, что все это холодное и головное. Даже точный, находчивый, поистине мастерский стих Фета не скрашивает чужеродности язычества для его глубинной сути.
Самое заветное у Фета - его, так называемая условно, "пейзажная" лирика, чаще всего соединенная с любовными и философскими мотивами. Здесь он целомудрен. Сосредоточен и тих, как молитва. Поразительно тонок - самые неуловимые движения чувства находят в его стихах свой отзвук. В этой части он единствен: ничего подобного нет и у его соратников-современников Майкова и Полонского... То есть он неподражаем, как ныне говорят, уникален. Вот теперь можно вспомнить и запрет старца Амвросия Леонтьеву "пронимать" Фета-старика "за любовь"...
Эта лирика Фета сродна и православному сердцу. Природа, о которой пишет поэт, - это Россия, преимущественно ее средняя часть, самое зерно Руси православной, благословленная Господом Богом хранительница веры. Здесь все, милое нам с детства. Над этими полями летит церковный благовест. Под этим небом сверкают кресты наших храмов... В стихах Фета мы видим приметы времен года, то в общем виде, то в неожиданных тонких деталях, но всегда с глубоко достоверным чувством любви к этой земле.
Волнуется рожь... Летят журавли... Осыпается осенний лес... Роза цветет в саду... Разубрана инеем береза... Блестит на солнце санный путь... Нет, это не просто пейзажные стихи. Они подарены русскому читателю и совершенно непереводимы на другие языки: тут они теряют все.
Когда вышел из печати сборник "Стихотворения А.А. Фета" 1856 года, А.В. Дружинин, редактировавший журнал "Библиотека для чтения", в том же году отозвался на него статьей, где говорил: "Каждому из нас, людей не совершенно очерствелых душой, Фет имеет сообщить многое и многое. Ему открыта, ему знакома область, по которой мы ходим с замирающим сердцем... это - область поэтических ощущений души человеческой. Наши детские воспоминания, наши детские страхи. Наши сладкие ощущения в час занимающегося утра и в темную ночь, озаренную звездами, наши светлые мысли посреди сельского затишья, наши волнения перед свиданием с первой возлюбленной, наши минуты хандры и минуты порывистой веселости - все это олицетворено, высказано, слито с образами и музыкою стиха. Если кто из нас, читая книгу стихотворений г. Фета, ничего не увидит и ничего не припомнит - значит, ему никогда не надо читать стихотворений. Ум отказывается верить, что наш поэт, на таком малом количестве страниц в тоненькой книге с широкими полями, мог наговорить нам столько светлого, столько нового, столько нетронутого, столько перечувствованного! Чего нет в его книге, на какие стороны тихой русской поэзии не дает он отголоска? Каких картин не набрасывает перед нами автор, в произведениях коротких и сжатых... Подобной высокой, безграничной, волшебной, изумительной поэзии надо поискать и поискать во всех европейских литературах".
Друг Фета Яков Петрович Полонский, тоже первоклассный поэт, писал Фету в 1890 году: "Что ты за существо - не постигаю... Внутри тебя сидит другой, никому не видимый... Ты состарился, а он молод! Ты все отрицаешь, а он - верит!" То есть Полонский чутко уловил главное: за стихами Фета стоит как бы не тот Фет, который известен многим по его образу жизни, разговорам и письмам, а другой - трепетно верующий во Единого Бога Творца Вседержителя, вдохновляемый тем Духом, о Котором писал святитель Игнатий. Поэт-живописец, дионисиевской кистью пишущий икону Русской земли. Таковым Фет становился в минуты творчества ("Пока не требует поэта...").
Всех удивляло, что Фет в стихах - одно, а в жизни - другое... Вот, например, мемуаристка Е.В. Оболенская-Толстая вспоминала, что в Фете "было что-то детское и, как ни странно это сказать, было мало поэтического... И наружностью, и разговорами он также мало походил на поэта". И в последние годы жизни Фет как человек не привлекал симпатий, но оставался удивительным, нестареющим поэтом, писавшим дивные стихи...
"Дух дышит, где хочет, - пишет автор новейшего издания "Вечерних огней", - как в 1850-е годы в "добродушном толстом офицере", так и теперь в этом орловском, курском и воронежском поместном дворянине... камергере двора его Императорского Величества - продолжал дышать дух поэта и поэта истинного, одного из тончайших лириков мировой литературы" (Д.Д. Благой)
Критик Н Страхов писал о Фете-поэте: "Каждый стих у него с крыльями, каждый сразу поднимает нас в область поэзии".
Хотелось бы что-нибудь здесь процитировать из стихов Фета, но трудно выбирать из того обилия драгоценностей, которое он предлагает... Ну, хоть что-нибудь (а остальное можно найти: Фет часто переиздавался). Кто же мог бы описать весенний дождь лучше, чем в этом стихотворении:
Еще светло перед окном,
В разрывы облак солнце блещет,
И воробей своим крылом,
В песке купаяся, трепещет.
А уж от неба до земли,
Качаясь, движется завеса,
И будто в золотой пыли
Стоит за ней опушка леса.
Две капли брызнули в стекло,
От лип душистым медом тянет,
И что-то к саду подошло,
По свежим листьям барабанит.
Вот и чудесная летняя картина:
Зреет рожь над жаркой нивой,
И от нивы и до нивы
Гонит ветер прихотливый
Золотые переливы.
Робко месяц смотрит в очи,
Изумлен, что день не минул,
Но широко в область ночи
День объятия раскинул.
Над безбрежной жатвой хлеба
Меж заката и востока
Лишь на миг смежает небо
Огнедышащее око.
Фетовская осень - родная, русская и -непростая:
Вот и летние дни убавляются.
Где же лета лучи золотые?
Только серые брови сдвигаются,
Только зыблются кудри седые.
Нынче утром, судьбиною горькою
Истомленный, вздохнул я немножко:
Рано-рано румяною зорькою
На мгновенье зарделось окошко.
Но опять это небо ненастное
Безотрадно нависло над нами, -
Знать, опять, мое солнышко красное,
Залилось ты, вставая, слезами!
Во всех хрестоматиях помещалось стихотворение Фета, которого нельзя не запомнить с первого же прочтения:
Чудная картина,
Как ты мне родна:
Белая равнина,
Полная луна,
Свет небес высоких,
И блестящий снег,
И саней далеких
Одинокий бег.
Где русская природа - там и Бог:
Тихо ночью на степи;
Небо ей сказало: спи!
И курганы спят;
Звезды ж крупные в лучах
Говорят на небесах:
Вечный - свят, свят, свят!
В небе чутко и светло.
Неподвижное крыло
За плечом молчит, -
Нет движенья; лишь порой
Бриллиантовой слезой
Ангел пролетит.
Выводы делать не будем. Не все можно свести к арифметическому решению. Но кажется мне, что у всякого русского человека должен быть среди книг на полке его домашней библиотеки томик стихотворений А.А. Фета.
http://www.ioannp.ru/publications/107869
