Есть в нашей жизни то, что можно было бы условно назвать "пробными камнями". Ударяет "пробный камешек" в сердце человека, и вдруг обнаруживается его отношение - к людям, к жизни как таковой, к Богу. "Восхождение" и есть такой пробный камень, и действительно интересно и вместе с тем важно - как по-разному отозвались на соприкосновение с ним разные - но все верующие - люди.
У "Восхождения" есть своя история - непростая, но объясняющая, тем не менее, как подобный фильм мог быть снят и показан в советское время. "Религиозная притча" - так он был оценен, и эта оценка, безусловно, правдива. Поэтому, несмотря на все внешние обстоятельства, которые помогли фильму состояться (или, наоборот,- смотря на них), хочется сказать, что он воспринимается как чудо, особенно когда представляешь себе 1976 год, когда работа над ним была завершена.
Пересказать его действительно трудно - да и нет, наверное, нужды. Лучше его посмотреть, точнее - пережить. Но об одном все-таки хотелось бы сказать.
Много говорилось и написано много про фильм, ставший своего рода прорывом,- про "Остров" Павла Лунгина. И по достоинству - это явление, причем не только кинематографическое, но и духовное. Однако позволю себя такое мнение: "Остров" - фильм о том, что "Бог есть" и есть покаяние, фильм для людей, которые еще не пришли в храм или же только-только переступили его порог. А забытое, ушедшее в прошлое "Восхождение" - фильм практически о том же, только уже для людей церковных.
"Остров" говорит: что бы ни совершил человек, у него всегда остается возможность покаяться, "заслужить" прощение. Но мы об этом итак хорошо знаем, даже слишком хорошо - настолько, что "грешить с надеждой на покаяние" присуще едва ли не большинству из нас. А пожалуй что и большинству. "Надо бояться греха? - Не надо! Ведь есть покаяние...".
А "Восхождение" открывает иную, крайне важную собственно для нас грань этой же реальности: покаяние есть, но вместе с тем в жизни конкретного человека может уже не оказаться для покаяния ни времени, ни места, ни возможности.
В фильме несколько действующих лиц, и практически каждое очень запоминающееся, яркое - будь то немецкий староста, оказавшийся связником партизан, молящийся в ночи перед казнью о милости и прощении Божием, или еврейская девочка Бася, от которой требуют, чтобы она выдала тех, кто прятал ее у себя, или следователь Портнов, который продал душу одновременно немцам и диаволу и уверен: после смерти нет ничего. Но главная драма разыгрывается между двумя товарищами-партизанами - Сотниковым и Рыбаком.
Сотников не допускает возможности даже мельчайшего, даже ничего не значащего компромисса. Он не сильный физически человек, он нездоров, он, как и каждый из нас, боится боли. Но после того, как на его груди была выжжена огромная звезда, он, придя в себя, задается лишь одним вопросом: не слишком ли сильно закричал в последний момент, уже теряя сознание? И друга, Рыбака, который вовсе не пострадал, спрашивает в первую очередь тоже об одном: выстоял ли он?
Рыбака же заботит совсем другое: он страшно, как-то по-животному хочет жить. Во что бы то ни стало, наперекор всему. И ему непонятна бескомпромиссность Сотникова. Он считает, что надо выкарабкаться любой ценой: обмануть, притвориться, даже, может быть, на время в немецкую полицию пойти... А потом убежать и снова бить врага...
Ну а почему бы и нет? Если удастся, если действительно можно вот так обвести немцев вокруг пальца?
И Сотников дает другу на этот вопрос лаконичный и страшный ответ:
- Коля, не лезь в... Вовек не отмоешься!
Но Коля боится лишь смерти.
И вот сделан первый шаг: утром, когда становится понятно, что их ожидает казнь, он бьется в истерике и кричит, что готов идти в полицию. А затем превращается в еще безоружного, но тем не менее конвоира для своего друга. А затем, сам не заметив как,- в палача. Рыбак лежит в обнимку с деревянной колодой, которую вытащил из-под ног Сотникова, замершего уже в петле, и слышит похвалу полицая:
- Ловко ты его вздернул, как кролика!
И лицо его искажается болезненной гримасой недоумения и ужаса:
- Кто? Я?!
А дальше - дорога обратно, от виселицы в комендатуру. И тихий голос старушки, врезавшийся в сердце:
- Иуда ты, Иуда...
И заплаканный мальчик в буденовке, бегущий за ним и заглядывающий в лицо, со взглядом, которого, сколько ни проживи, не забудешь.
А во дворе комендатуры - деревянный туалет, в котором Рыбак, лихорадочно шепча: "Сейчас... сейчас!", безуспешно пытается повеситься. И опять встающий перед глазами образ Иуды.
А потом - распахнутые ворота, снег, свет наступившего дня, храм на пригорке. Свобода, которая так вожделенна и которой никогда уже не будет. И дикий, звериный крик отчаяния, вырвавшийся из груди Рыбака. И горький, безнадежный плач. Безнадежный, потому что, оставшись один, он не стал сильнее, ему все так же нечего противопоставить мысли о смерти, о "яме" и "червях" в ней...
...Есть у американского писателя Джона Стейнбека такой роман - "Зима тревоги нашей". Его герой, житель небольшого города,- потомок некогда славного в этом городе, но затем обедневшего рода. Ему надоело его положение простого продавца в магазине у эмигранта-итальянца, ему надоели укоризны ("Ну как же ты, на таком месте..."), надоела нужда. И он решается на какое-то короткое время сделаться... подлецом. Выдать властям этого самого итальянца, нелегально въехавшего лет 30 тому назад в США. Это просто - ведь тот и доверяет-то в жизни лишь одному человеку - ему, своему продавцу. Дать спиться до смерти своему самому близкому другу-алкоголику и получить от него в наследство участок земли, необходимый для строительства аэродрома...
И как он все это объясняет себе, как оправдывается перед собой?
- Я был на войне, я убивал, но ведь я не стал убийцей. Я сделаю подлость раз, другой, третий, но ведь я не стану подлецом навсегда.
И это рассуждение заводит его так далеко, что и жить уж больше невмоготу. И только чудо и любовь спасают "временного подлеца" от самоубийства...
...Как же это важно: делая шаг, помнить о том, что он может стать началом пути в один конец, туда, откуда уже нет возврата.
И еще важно: знать, что каждый шаг ведет либо вверх, либо вниз. И от этого шага и от других шагов зависит, чем станет наша жизнь - восхождением или нисхождением, ведь третьего не дано.
И, кажется, именно об этом весь фильм - о том, как постепенно подходит человек к этому удивительному моменту истины - к смерти. Нет и не может быть никакой случайности в нашей жизни, о которой непрестанно промышляет Господь. Тем более нет в ней места случайности перед лицом открывающейся перед человеком вечности. Каждый выбор, каждое решение, каждый поступок - вверх или вниз. И от сегодняшнего выбора зависит завтрашний. Из маленьких деталей, из мелочей складывается постепенно то, что вдруг, в одно мгновение решит однажды участь каждого из нас.
Игумен Нектарий (Морозов)
Тем более неожиданным и удивительным было для меня то обсуждение, которое состоялось после просмотра картины в православном киноклубе. Сначала возникла пауза, в течение нескольких минут никто не осмеливался взять слово. И эта пауза казалась понятной: не будут ли любые слова пустыми после увиденного? Надо бы подумать, усвоить, привести в порядок потревоженные чувства, ведь только что мы стали свидетелями чего-то большого и настоящего...
Но вскоре, как говорится, разговор завязался. Надо отметить, что в зале Духовно-просветительского центра при Покровском храме собрались достаточно интересные молодые люди - неравнодушные, образованные, активные, ищущие (о чем говорит хотя бы тот факт, что вечер пятницы они провели на мероприятии Православного молодежного общества, за просмотром явно некоммерческого фильма). Но надо было видеть, с какой легкостью некоторые из них разбирали коллизии фильма ("чужую беду руками разведу"), с какой уверенностью рассуждали о том, что надо и чего не надо было делать героям (как будто такие честные и глубокие авторы, как писатель Василь Быков и режиссер Лариса Шепитько "чего-то не додумали").
О Сотникове рассуждали почти с высокомерием: куда полез? Его, ничтоже сумняшеся, обвиняли: "Он не выполнил поставленную задачу, из-за него погибло несколько людей". В адрес схваченных, переживших допросы, пытки, ожидающих казни людей (среди них, напомню,- истекающий кровью человек, на груди которого выжжено клеймо, старик и маленькая девочка, к которым, можно не сомневаться, были применены не менее бесчеловечные методы допросов) летят слова: "Меня удивляет, что никто ничего не делал. Их ведут на казнь, а они молчат. Надо было бороться, царапаться, кусаться хотя бы...". Было даже высказано мнение о том, что подлинный герой произведения - не Сотников, а Рыбак, он более понятен и с него следует брать пример...
При произнесении подобных пассажей хотелось зажмуриться, закрыть руками уши и закричать: "Вы что, шутите?!". Что это - юношеская самоуверенность, которой принято умиляться? Желание выделиться "из толпы", спровоцировать? Отсутствие жизненного опыта (да и откуда ему взяться-то, если не замечаешь ничего, кроме собственного "я")? Какие чудовищные изменения происходят с человеческой душой, если современные, самые что ни на есть благополучные с виду, молодые люди готовы брать пример с предателя и оправдывать его?
Поскольку подобные мнения высказывал не один, а несколько зрителей, в итоге сложилась достаточно четкая мозаика, выявились некоторые причинно-следственные связи. Современный мир упорно предлагает юным свой идеал для подражания - это глянцевый бескомпромиссный "человек действия", ценящий лишь "умение добиваться своего". Тот, кто не вписался в систему - неудачник, он "сам виноват" в своих проблемах. В результате сегодняшние молодые люди не умеют и не хотят понимать другого человека - они хотят им управлять (на уровне профессиональной деятельности) и пользоваться (в сфере личной жизни).
И не знаешь: это вполне сформировавшееся "поколение NEXT" обвинять в бездушии или жалеть? Немудреная "философия действия", наслаждения жизнью во что бы то ни стало - везде, во всем - вокруг них с пеленок: невыключающийся телевизор, система образования без воспитания, семья без любви и ответственности...
В послереволюционной Москве, вплоть до конца 1940-х годов, служил пожилой и мудрый батюшка - протоиерей Александр Воскресенский. Однажды маленькая внучка спросила его: каким будет мир перед концом света? Священник задумался и ответил: "Деточка, тогда во всем будет одна сплошная ложь".
И еще одно отступление, то, что пришло на память. Судьба автора повести "Сотников" складывалась непросто. Василя Быкова долгое время отказывались публиковать, в 1960-е годы в прессе была устроена настоящая травля: его обвиняли в очернительстве советского строя, воинов-героев. А все дело в том, что в произведениях этого белорусского писателя-фронтовика героизм - какой-то непарадный. Можно сказать, он тихий и трудный: автор просто следит, как происходит некий перелом в душе, который позволяет человеку оставаться человеком в обстоятельствах бесчеловечных.
К чему я все это говорю? Главное в этом фильме на самом деле - то, что Господь вложил в душу каждого человека свидетельство о Себе, Свой закон - совесть. Голос Его - голос совести - звучит в человеке независимо от того, хочет ли он его услышать, знает ли вообще о существовании Божием. И если человеку с детства внушать, что белое - это черное, если доброе осмеивается, а злое превозносится, то, когда он вырастет, разобраться, что же происходит на самом деле, ему будет сложно, но с Божией помощью не невозможно. Нужно только быть честным с самим собой. И очень важно, что Православное общество, киноклуб "Восхождение" дают молодым возможность открытого, доброжелательного и главное - честного разговора.
Наталья Горенок
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=4044&Itemid=4
Нельзя стать предателем на время
Есть произведения искусства, при знакомстве с которыми становится очевидно: сам человек, каким бы талантливым он ни был, не смог бы создать такого романа, такого полотна, такой симфонии... И верующий человек говорит порой в таких случаях: "К этому прикоснулся перст Божий". А что касается "Восхождения" Ларисы Шепитько, то, кажется, Господь вдохнул в эту картину некое дыхание жизни. Она и воспринимается как самая жизнь, ее трудно пересказать, указать на какие-то яркие моменты - вся "яркость" здесь в глубине, на уровне таких переживаний, которые почти невозможно бывает облечь в словесную форму.У "Восхождения" есть своя история - непростая, но объясняющая, тем не менее, как подобный фильм мог быть снят и показан в советское время. "Религиозная притча" - так он был оценен, и эта оценка, безусловно, правдива. Поэтому, несмотря на все внешние обстоятельства, которые помогли фильму состояться (или, наоборот,- смотря на них), хочется сказать, что он воспринимается как чудо, особенно когда представляешь себе 1976 год, когда работа над ним была завершена.
Пересказать его действительно трудно - да и нет, наверное, нужды. Лучше его посмотреть, точнее - пережить. Но об одном все-таки хотелось бы сказать.
Много говорилось и написано много про фильм, ставший своего рода прорывом,- про "Остров" Павла Лунгина. И по достоинству - это явление, причем не только кинематографическое, но и духовное. Однако позволю себя такое мнение: "Остров" - фильм о том, что "Бог есть" и есть покаяние, фильм для людей, которые еще не пришли в храм или же только-только переступили его порог. А забытое, ушедшее в прошлое "Восхождение" - фильм практически о том же, только уже для людей церковных.
"Остров" говорит: что бы ни совершил человек, у него всегда остается возможность покаяться, "заслужить" прощение. Но мы об этом итак хорошо знаем, даже слишком хорошо - настолько, что "грешить с надеждой на покаяние" присуще едва ли не большинству из нас. А пожалуй что и большинству. "Надо бояться греха? - Не надо! Ведь есть покаяние...".
А "Восхождение" открывает иную, крайне важную собственно для нас грань этой же реальности: покаяние есть, но вместе с тем в жизни конкретного человека может уже не оказаться для покаяния ни времени, ни места, ни возможности.
В фильме несколько действующих лиц, и практически каждое очень запоминающееся, яркое - будь то немецкий староста, оказавшийся связником партизан, молящийся в ночи перед казнью о милости и прощении Божием, или еврейская девочка Бася, от которой требуют, чтобы она выдала тех, кто прятал ее у себя, или следователь Портнов, который продал душу одновременно немцам и диаволу и уверен: после смерти нет ничего. Но главная драма разыгрывается между двумя товарищами-партизанами - Сотниковым и Рыбаком.
Сотников не допускает возможности даже мельчайшего, даже ничего не значащего компромисса. Он не сильный физически человек, он нездоров, он, как и каждый из нас, боится боли. Но после того, как на его груди была выжжена огромная звезда, он, придя в себя, задается лишь одним вопросом: не слишком ли сильно закричал в последний момент, уже теряя сознание? И друга, Рыбака, который вовсе не пострадал, спрашивает в первую очередь тоже об одном: выстоял ли он?
Рыбака же заботит совсем другое: он страшно, как-то по-животному хочет жить. Во что бы то ни стало, наперекор всему. И ему непонятна бескомпромиссность Сотникова. Он считает, что надо выкарабкаться любой ценой: обмануть, притвориться, даже, может быть, на время в немецкую полицию пойти... А потом убежать и снова бить врага...
Ну а почему бы и нет? Если удастся, если действительно можно вот так обвести немцев вокруг пальца?
И Сотников дает другу на этот вопрос лаконичный и страшный ответ:
- Коля, не лезь в... Вовек не отмоешься!
Но Коля боится лишь смерти.
И вот сделан первый шаг: утром, когда становится понятно, что их ожидает казнь, он бьется в истерике и кричит, что готов идти в полицию. А затем превращается в еще безоружного, но тем не менее конвоира для своего друга. А затем, сам не заметив как,- в палача. Рыбак лежит в обнимку с деревянной колодой, которую вытащил из-под ног Сотникова, замершего уже в петле, и слышит похвалу полицая:
- Ловко ты его вздернул, как кролика!
И лицо его искажается болезненной гримасой недоумения и ужаса:
- Кто? Я?!
А дальше - дорога обратно, от виселицы в комендатуру. И тихий голос старушки, врезавшийся в сердце:
- Иуда ты, Иуда...
И заплаканный мальчик в буденовке, бегущий за ним и заглядывающий в лицо, со взглядом, которого, сколько ни проживи, не забудешь.
А во дворе комендатуры - деревянный туалет, в котором Рыбак, лихорадочно шепча: "Сейчас... сейчас!", безуспешно пытается повеситься. И опять встающий перед глазами образ Иуды.
А потом - распахнутые ворота, снег, свет наступившего дня, храм на пригорке. Свобода, которая так вожделенна и которой никогда уже не будет. И дикий, звериный крик отчаяния, вырвавшийся из груди Рыбака. И горький, безнадежный плач. Безнадежный, потому что, оставшись один, он не стал сильнее, ему все так же нечего противопоставить мысли о смерти, о "яме" и "червях" в ней...
...Есть у американского писателя Джона Стейнбека такой роман - "Зима тревоги нашей". Его герой, житель небольшого города,- потомок некогда славного в этом городе, но затем обедневшего рода. Ему надоело его положение простого продавца в магазине у эмигранта-итальянца, ему надоели укоризны ("Ну как же ты, на таком месте..."), надоела нужда. И он решается на какое-то короткое время сделаться... подлецом. Выдать властям этого самого итальянца, нелегально въехавшего лет 30 тому назад в США. Это просто - ведь тот и доверяет-то в жизни лишь одному человеку - ему, своему продавцу. Дать спиться до смерти своему самому близкому другу-алкоголику и получить от него в наследство участок земли, необходимый для строительства аэродрома...
И как он все это объясняет себе, как оправдывается перед собой?
- Я был на войне, я убивал, но ведь я не стал убийцей. Я сделаю подлость раз, другой, третий, но ведь я не стану подлецом навсегда.
И это рассуждение заводит его так далеко, что и жить уж больше невмоготу. И только чудо и любовь спасают "временного подлеца" от самоубийства...
...Как же это важно: делая шаг, помнить о том, что он может стать началом пути в один конец, туда, откуда уже нет возврата.
И еще важно: знать, что каждый шаг ведет либо вверх, либо вниз. И от этого шага и от других шагов зависит, чем станет наша жизнь - восхождением или нисхождением, ведь третьего не дано.
И, кажется, именно об этом весь фильм - о том, как постепенно подходит человек к этому удивительному моменту истины - к смерти. Нет и не может быть никакой случайности в нашей жизни, о которой непрестанно промышляет Господь. Тем более нет в ней места случайности перед лицом открывающейся перед человеком вечности. Каждый выбор, каждое решение, каждый поступок - вверх или вниз. И от сегодняшнего выбора зависит завтрашний. Из маленьких деталей, из мелочей складывается постепенно то, что вдруг, в одно мгновение решит однажды участь каждого из нас.
Игумен Нектарий (Морозов)
Трудная честность
Фильм "Восхождение" кажется мне абсолютно прозрачным, ясным. Только смотри, слушай, сочувствуй, сопереживай. Невозможно остаться равнодушным к тому, что происходит на экране. Невозможно не пытаться примерить на себя: а что было бы, если бы ты жил в то время, как повел бы себя, хватило бы сил?.. Нельзя не видеть явные параллели с Евангелием, "вечные вопросы" и противопоставления: честь - бесчестие, верность - предательство, проявление в человеке внутренней силы духа (что это за непостижимая вещь? откуда она берется?) - и упоение грубым насилием.Тем более неожиданным и удивительным было для меня то обсуждение, которое состоялось после просмотра картины в православном киноклубе. Сначала возникла пауза, в течение нескольких минут никто не осмеливался взять слово. И эта пауза казалась понятной: не будут ли любые слова пустыми после увиденного? Надо бы подумать, усвоить, привести в порядок потревоженные чувства, ведь только что мы стали свидетелями чего-то большого и настоящего...
Но вскоре, как говорится, разговор завязался. Надо отметить, что в зале Духовно-просветительского центра при Покровском храме собрались достаточно интересные молодые люди - неравнодушные, образованные, активные, ищущие (о чем говорит хотя бы тот факт, что вечер пятницы они провели на мероприятии Православного молодежного общества, за просмотром явно некоммерческого фильма). Но надо было видеть, с какой легкостью некоторые из них разбирали коллизии фильма ("чужую беду руками разведу"), с какой уверенностью рассуждали о том, что надо и чего не надо было делать героям (как будто такие честные и глубокие авторы, как писатель Василь Быков и режиссер Лариса Шепитько "чего-то не додумали").
О Сотникове рассуждали почти с высокомерием: куда полез? Его, ничтоже сумняшеся, обвиняли: "Он не выполнил поставленную задачу, из-за него погибло несколько людей". В адрес схваченных, переживших допросы, пытки, ожидающих казни людей (среди них, напомню,- истекающий кровью человек, на груди которого выжжено клеймо, старик и маленькая девочка, к которым, можно не сомневаться, были применены не менее бесчеловечные методы допросов) летят слова: "Меня удивляет, что никто ничего не делал. Их ведут на казнь, а они молчат. Надо было бороться, царапаться, кусаться хотя бы...". Было даже высказано мнение о том, что подлинный герой произведения - не Сотников, а Рыбак, он более понятен и с него следует брать пример...
При произнесении подобных пассажей хотелось зажмуриться, закрыть руками уши и закричать: "Вы что, шутите?!". Что это - юношеская самоуверенность, которой принято умиляться? Желание выделиться "из толпы", спровоцировать? Отсутствие жизненного опыта (да и откуда ему взяться-то, если не замечаешь ничего, кроме собственного "я")? Какие чудовищные изменения происходят с человеческой душой, если современные, самые что ни на есть благополучные с виду, молодые люди готовы брать пример с предателя и оправдывать его?
Поскольку подобные мнения высказывал не один, а несколько зрителей, в итоге сложилась достаточно четкая мозаика, выявились некоторые причинно-следственные связи. Современный мир упорно предлагает юным свой идеал для подражания - это глянцевый бескомпромиссный "человек действия", ценящий лишь "умение добиваться своего". Тот, кто не вписался в систему - неудачник, он "сам виноват" в своих проблемах. В результате сегодняшние молодые люди не умеют и не хотят понимать другого человека - они хотят им управлять (на уровне профессиональной деятельности) и пользоваться (в сфере личной жизни).
И не знаешь: это вполне сформировавшееся "поколение NEXT" обвинять в бездушии или жалеть? Немудреная "философия действия", наслаждения жизнью во что бы то ни стало - везде, во всем - вокруг них с пеленок: невыключающийся телевизор, система образования без воспитания, семья без любви и ответственности...
В послереволюционной Москве, вплоть до конца 1940-х годов, служил пожилой и мудрый батюшка - протоиерей Александр Воскресенский. Однажды маленькая внучка спросила его: каким будет мир перед концом света? Священник задумался и ответил: "Деточка, тогда во всем будет одна сплошная ложь".
И еще одно отступление, то, что пришло на память. Судьба автора повести "Сотников" складывалась непросто. Василя Быкова долгое время отказывались публиковать, в 1960-е годы в прессе была устроена настоящая травля: его обвиняли в очернительстве советского строя, воинов-героев. А все дело в том, что в произведениях этого белорусского писателя-фронтовика героизм - какой-то непарадный. Можно сказать, он тихий и трудный: автор просто следит, как происходит некий перелом в душе, который позволяет человеку оставаться человеком в обстоятельствах бесчеловечных.
К чему я все это говорю? Главное в этом фильме на самом деле - то, что Господь вложил в душу каждого человека свидетельство о Себе, Свой закон - совесть. Голос Его - голос совести - звучит в человеке независимо от того, хочет ли он его услышать, знает ли вообще о существовании Божием. И если человеку с детства внушать, что белое - это черное, если доброе осмеивается, а злое превозносится, то, когда он вырастет, разобраться, что же происходит на самом деле, ему будет сложно, но с Божией помощью не невозможно. Нужно только быть честным с самим собой. И очень важно, что Православное общество, киноклуб "Восхождение" дают молодым возможность открытого, доброжелательного и главное - честного разговора.
Наталья Горенок
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=4044&Itemid=4
