Ю.Ф.Самарин принадлежал к типу деятелей, для которых был неприемлем путь экстремизма и радикализма. Его бывший оппонент Кавелин отметил в некрологе, что "высшее воспитательное, культурное значение имеют только те общественные деятели, у которых мысль и идея, убеждение и программа слиты в одно"
3 мая21 апреля 2007 года исполнилось 188 лет со дня рождения замечательного русского социального мыслителя славянофильского направления мысли, богослова, историка, одного из разработчиков проекта крестьянской реформы и общественного деятеля Ю.Ф. Самарина (1819-1876). К сожалению, до сих пор, к глубокому нашему изумлению не издано полностью его богатое наследие. Даже до революции, его сочинения полностью не вышли: в течение более 30 лет, вышло 11 томов из предполагавшегося 14 томного полного собрания сочинений. В последние 10 лет вышли всего лишь 3 книги (в одной из них была, единственная биография Б. Нольде) этого оригинального мыслителя и деятеля. Капля в море! Для современной России, которая только начинает выходить из новой смуты, было бы явно не лишним ознакомиться с богатым наследием такого замечательного мыслителя, как Юрий Фёдорович Самарин.
Ю.Ф. Самарин (1819-1876) принадлежал к знатному дворянскому роду. Он окончил словесное отделение философского факультета Московского университета (1838). В это время Самарин установил близкие отношения с К.С. Аксаковым, который находился, в то время, под большим влиянием немецкой идеалистической философии, особенно Гегеля. Идейное сближение Самарина с лидерами славянофильства А.С. Хомяковым и И.В. Киреевским начинается с 1840 года. Авторитет Хомякова в глазах Самарина был так велик, что он называл его "учителем Церкви".
В 1844 году Юрий Фёдорович защитил в Московском университете магистерскую диссертацию "Стефан Яворский и Феофан Прокопович". Хотя она была опубликована и представлена к защите лишь как часть обширного исследования, тем не менее и в таком урезанном виде этот труд явился одним из первых крупных философско-богословских сочинений славянофильской направленности, вышедших из печати и получивших известность.
В конце 30-х начале 40-х годов Самарин пережил увлечение философией Гегеля. В одном месте он отмечает следующее: "Я думал, что если наука существует как отдельная от искусства и религии сферы духа, то она должна быть сферою высшего, последним моментом развития идеи...". Под наукой здесь подразумевается философия, а под философией - учение Гегеля. Между тем, молодой Самарин не во всём соглашался с Гегелем, и особенно в том, что касается философии религии. Кроме этого, он стремился развить и дополнить её собственными положениями, выявить коренные особенности православия, его фундаментальные отличия от католицизма и протестантизма. Многовековой спор между ними, считал он, должен был перенесён в сферу философии.
Однако позднее результаты собственных философских поисков и попытки обосновать их с помощью философии Гегеля не удовлетворяли Самарина. Он осознавал противоречивость своих воззрений, что философия требует большей ясности в ответах на поставленные вопросы. Выйти из этого затруднения ему помогли идеи о соотношении религии и философии выдвинутые Хомяковым.
В 40-е годы Юрий Фёдорович постепенно становится убеждённым сторонником религиозной философии. В письме к Н.В. Гоголю (1846) он писал, что прошёл полный круг философского развития именно благодаря новому пониманию христианства. В результате у Самарина сформировалось убеждение, что вера составляет "норму" и "закон" человеческого существования и помогает человеку осмыслить своё назначение. Христианство нельзя понять с помощью одного только разума, оно осознаётся всем существом человека во всей её полноте. Следование правилам логики не ведёт человека к пониманию истинной сущности веры, так как для этого необходимы сочувствие и любовь.
Эволюцию своих взглядов Самарин воспринимал сквозь призму развития современной ему мировой философии, которая пришла в её последней фазе к отрицанию не только религии, но любого трансцендентного, непознаваемого бытия. Своё новое состояние Самарин рассматривал как "начало новой жизни". Для него теперь главное - это признание "живой истины" и возможности её постижения во всей её полноте.
Важной вехой в творчестве Самарина явилась напечатанная в "Московском сборнике" (1846) его статья, посвящённая повести В.А. Соллогуба "Тарантас". В этой статье в своеобразной форме воспроизводится ряд ключевых положений славянофильского учения. Реформы Петра I, говорится в ней, затронули лишь верхний слой русского общества, оторвали этот слой от народа, который сохранил верность традициям своих предков, в обществе произошёл раскол, который, не преодолён до сегодняшнего дня.
В своей программной статье "О мнениях "Современника", исторических и литературных" (1847), опубликованной в журнале "Москвитянин", Самарин изложил исходные положения славянофильских воззрений. Здесь он опровергает точку зрения известного западника К.Д. Кавелина, высказанную им в очерке "Взгляд на юридический быт древней России", согласно которой русская община всегда подавляла личность и поэтому постепенно пришла в упадок. По мнению же Юрия Фёдоровича, кризис переживала не община, а родовое устройство, являвшееся более низкой ступенью общественного развития. "...Общинное устройство составляет основу, грунт всей русской истории, прошедшей, настоящей и будущей". Община хотя и не основывается на личностном начале, но обеспечивает широкое проявление свободы деятельности индивидов. Личное и общественное начала в России всегда сосуществовали в органическом единстве: вече родовое и родоначальник, вече городское и князь, вече земское или дума и царь.
Наиболее полно зародыши будущего общественного устройства проявились в истории Новгорода, где связь между личностью и обществом была органичной и обеспечивало их единство. Новгород не сумел сохранить и развить принципы своего общественного устройства, так как был только частью русской земли, а не всей Россией, тогда как государство "должно было явиться только как юридическое выражение единства всей земли".
Конечно, далеко не все перечисленные Самариным от лица славянофилов положения могли быть ими всеми поняты и приняты однозначно, ибо полного единства во взглядах у них не было. Так, упор на необходимость укрепления государственного начала противоречил концепции "негосударственности" русского народа К.С. Аксакова, противопоставляющей интересы "земли" и "государства". Здесь, именно и заключается отличие социальной позиции независимого публициста и мыслителя Аксакова от позиции государственного чиновника Самарина, служившего в министерстве юстиции, сенате, министерстве внутренних дел.
Как государственно мыслящий деятель, занимающий ответственные посты, Самарин видел в славянофильстве конструктивную национальную идею, способную инициировать насущные общественные преобразования в России, не разрушая существующей системы правления. Однако, общественные идеалы Самарина, сочетавшие консерватизм и призыв к национально ориентированным социальным реформам, вызывали непонимания и даже настороженность со стороны властей в Петербурге.
В 50-е годы Самарин, подобно многим другим русским мыслителям консервативного направления, пережившим увлечение немецкой философией (и прежде всего Гегелем), переходит на позицию её критики. Он видел рост популярности идей немецкого философа среди образованной молодёжи, которая, усвоив его систему воззрений, затем обращалась к материалистической философии и идеям социализма. Между ними и гегелевской философией существует, по мнению Самарина, непосредственная связь.
В статьях "Два слова о народности в науке", "О народном образовании" и других работах, напечатанных во второй половине 50-х годов в славянофильской "Русской беседе", Самарин продолжал развивать свои мысли о русской народности. Под народностью, согласно его словам, надо понимать не только отличительные свойства народа в данную эпоху, но и те идеальные начала, в которые он верит и к которым стремится. Народность, по Самарину, - непреходящее условие развития науки, её движения вперёд. История, т.о., развивается на основе совпадения народности с высшими требованиями человечества. Чем более они совпадают, тем выше тот или иной народ.
В конце 50-х годов Самарин все силы отдаёт работе по подготовке крестьянской реформы в России. Он стал одним из крупных общественных деятелей, внёсших реальный вклад в дело отмены крепостного права. В этот период он обосновывал требования, в соответствии с которыми должны быть освобождены крестьяне при сохранении общинного землевладения.
В 1861 г. Самарин работал над "Письмами о материализме" (труд остался незаконченным) стремясь доказать необходимость отрицания материализма как течения. В начале 70-х годов большой интерес у Самарина вызвала книга К.Д. Кавелина "Задачи психологии" (1872). Он подвёрг её критике в связи с тем, что взгляды автора на психологию исходит из одного общего начала. Это единое начало содержит в себе отличительные свойства физического и психического бытия, а соглашаясь с тем, что материальная среда определяет психику, человек становится на позиции материалистов.
В данном случае Самарин вполне справедливо считал, что нельзя обосновать сознание без помощи религии. Поэтому речь может идти о замене одной религии другой, о замене подлинной веры наукообразным суеверием. Он обратил также внимание на "полупозитивистское" мировоззрение Кавелина, согласно которому признаётся дуализм материи и психики, но одновременно утверждается, что в мире явлений материя определяет психику.
Споря с Кавелиным и Герценом относительно идеала свободной личности, Самарин писал, что "начало личное - есть начало разобщения, а не объединения". "На личности, - пишет он, - ставящей себя безусловным мерилом всего, может основываться только искусственная ассоциация". С этой точки зрения он рассматривал социализм как ещё один из вариантов подобной ассоциации.
В начале 70-х годов Самарин вёл полемику с видным представителем дворянского конституциализма генералом Фадеевым, автором книги "Русское общество в настоящем и будущем (Чем нам быть)". Программу конституционной реформы, предполагавшую расширение политических прав и активную деятельность дворянства, Самарин расценил как внешне консервативную, а по сути дела "революционную", расшатывающую общество.
Стремясь предотвратить революционные потрясения и социальные эксперименты, которые он предчувствовал, Самарин выдвигал программу укрепления государственной власти на окраинах (цикл статей "Окраины России") и развития земского движения внутри страны. Самарин считал возможным создать создать "всесословное русское общество". С этой целью он предлагал равные выборы по четырём социальным группам и податную реформу, предполагающую налоговое обложение, пропорциональное ценности имущества. Однако программа Самарина так и не была реализована.
Ещё одна важная тема, которая вплотную соприкасается с идеями Хомякова и Киреевского, посвящена иезуитам в России. По мнению славянофилов, латинская церковь, превратившись в государство, неизбежно стремилась к завоеванию, и иезуиты, вербовавшие людей в духовное подданство папе, удовлетворяли этой жажде власти. Самарин заметил в иезуитстве стремление заменить трудновыполнимое для обычного человека требование цельности духа, подавления эгоистического начала и жертвенной любви к ближнему на внешнее благочестие.
Интересны были, также, его мысли об одежде. Как и многие славянофилы, он придавал быту большое значение. Самарин отмечал подражание Европе со стороны русской аристократии, начавшееся со времен Петра I. Многие его идеи являются актуальными и для сегодняшнего дня. Вот что он пишет в одном месте: "Конечно, иногда, как например, в нашем дворянском кругу, перемена моды служит проявлением не свободного выбора, а слепого и бессознательного подражания, признаком внутренней пустоты и бессмыслия, а вовсе не сочувствия к чужой мысли. Но этого нельзя применить к русской одежде именно потому, что русскому народу мы не в чём не подражаем, что, надевая зипун и отпуская бороду, мы не увлекаемся общим движением, а идём ему наперекор, - следовательно, обнаруживаем самостоятельность мысли и воли".
Вклад Самарина в развитие философии славянофильства был значительным. Философию он рассматривал как науку, потребность в которой испытывают все народы, в том числе и русский, отличающийся не только долготерпеньем (вспомним знаменитое стихотворение Ф.И. Тютчева), но, также, природным умом и высокой духовностью. Он стремился в большей степени, чем кто-либо из славянофилов, к укреплению внутри этого идейного течения, при этом избегая "славянофильских крайностей", выражавшихся в ношении русской национальной одежды и пристрастии к другим внешним атрибутом народности. В полемике с критиками "московского направления" Самарин не допускал резких выражений и не задевал личности своих оппонентов.
Самарин принадлежал к типу деятелей, для которых было характерно стремление к синтезу традиции и нововведений и неприемлем путь экстремизма и радикализма. Его бывший оппонент Кавелин отметил в некрологе, что "высшее воспитательное, культурное значение имеют только те общественные деятели, у которых мысль и идея, убеждение и программа слиты в одно".
http://www.pravaya.ru/ludi/450/12208
 |
| Юрий Федорович Самарин |
Ю.Ф. Самарин (1819-1876) принадлежал к знатному дворянскому роду. Он окончил словесное отделение философского факультета Московского университета (1838). В это время Самарин установил близкие отношения с К.С. Аксаковым, который находился, в то время, под большим влиянием немецкой идеалистической философии, особенно Гегеля. Идейное сближение Самарина с лидерами славянофильства А.С. Хомяковым и И.В. Киреевским начинается с 1840 года. Авторитет Хомякова в глазах Самарина был так велик, что он называл его "учителем Церкви".
В 1844 году Юрий Фёдорович защитил в Московском университете магистерскую диссертацию "Стефан Яворский и Феофан Прокопович". Хотя она была опубликована и представлена к защите лишь как часть обширного исследования, тем не менее и в таком урезанном виде этот труд явился одним из первых крупных философско-богословских сочинений славянофильской направленности, вышедших из печати и получивших известность.
В конце 30-х начале 40-х годов Самарин пережил увлечение философией Гегеля. В одном месте он отмечает следующее: "Я думал, что если наука существует как отдельная от искусства и религии сферы духа, то она должна быть сферою высшего, последним моментом развития идеи...". Под наукой здесь подразумевается философия, а под философией - учение Гегеля. Между тем, молодой Самарин не во всём соглашался с Гегелем, и особенно в том, что касается философии религии. Кроме этого, он стремился развить и дополнить её собственными положениями, выявить коренные особенности православия, его фундаментальные отличия от католицизма и протестантизма. Многовековой спор между ними, считал он, должен был перенесён в сферу философии.
Однако позднее результаты собственных философских поисков и попытки обосновать их с помощью философии Гегеля не удовлетворяли Самарина. Он осознавал противоречивость своих воззрений, что философия требует большей ясности в ответах на поставленные вопросы. Выйти из этого затруднения ему помогли идеи о соотношении религии и философии выдвинутые Хомяковым.
В 40-е годы Юрий Фёдорович постепенно становится убеждённым сторонником религиозной философии. В письме к Н.В. Гоголю (1846) он писал, что прошёл полный круг философского развития именно благодаря новому пониманию христианства. В результате у Самарина сформировалось убеждение, что вера составляет "норму" и "закон" человеческого существования и помогает человеку осмыслить своё назначение. Христианство нельзя понять с помощью одного только разума, оно осознаётся всем существом человека во всей её полноте. Следование правилам логики не ведёт человека к пониманию истинной сущности веры, так как для этого необходимы сочувствие и любовь.
Эволюцию своих взглядов Самарин воспринимал сквозь призму развития современной ему мировой философии, которая пришла в её последней фазе к отрицанию не только религии, но любого трансцендентного, непознаваемого бытия. Своё новое состояние Самарин рассматривал как "начало новой жизни". Для него теперь главное - это признание "живой истины" и возможности её постижения во всей её полноте.
Важной вехой в творчестве Самарина явилась напечатанная в "Московском сборнике" (1846) его статья, посвящённая повести В.А. Соллогуба "Тарантас". В этой статье в своеобразной форме воспроизводится ряд ключевых положений славянофильского учения. Реформы Петра I, говорится в ней, затронули лишь верхний слой русского общества, оторвали этот слой от народа, который сохранил верность традициям своих предков, в обществе произошёл раскол, который, не преодолён до сегодняшнего дня.
В своей программной статье "О мнениях "Современника", исторических и литературных" (1847), опубликованной в журнале "Москвитянин", Самарин изложил исходные положения славянофильских воззрений. Здесь он опровергает точку зрения известного западника К.Д. Кавелина, высказанную им в очерке "Взгляд на юридический быт древней России", согласно которой русская община всегда подавляла личность и поэтому постепенно пришла в упадок. По мнению же Юрия Фёдоровича, кризис переживала не община, а родовое устройство, являвшееся более низкой ступенью общественного развития. "...Общинное устройство составляет основу, грунт всей русской истории, прошедшей, настоящей и будущей". Община хотя и не основывается на личностном начале, но обеспечивает широкое проявление свободы деятельности индивидов. Личное и общественное начала в России всегда сосуществовали в органическом единстве: вече родовое и родоначальник, вече городское и князь, вече земское или дума и царь.
Наиболее полно зародыши будущего общественного устройства проявились в истории Новгорода, где связь между личностью и обществом была органичной и обеспечивало их единство. Новгород не сумел сохранить и развить принципы своего общественного устройства, так как был только частью русской земли, а не всей Россией, тогда как государство "должно было явиться только как юридическое выражение единства всей земли".
Конечно, далеко не все перечисленные Самариным от лица славянофилов положения могли быть ими всеми поняты и приняты однозначно, ибо полного единства во взглядах у них не было. Так, упор на необходимость укрепления государственного начала противоречил концепции "негосударственности" русского народа К.С. Аксакова, противопоставляющей интересы "земли" и "государства". Здесь, именно и заключается отличие социальной позиции независимого публициста и мыслителя Аксакова от позиции государственного чиновника Самарина, служившего в министерстве юстиции, сенате, министерстве внутренних дел.
Как государственно мыслящий деятель, занимающий ответственные посты, Самарин видел в славянофильстве конструктивную национальную идею, способную инициировать насущные общественные преобразования в России, не разрушая существующей системы правления. Однако, общественные идеалы Самарина, сочетавшие консерватизм и призыв к национально ориентированным социальным реформам, вызывали непонимания и даже настороженность со стороны властей в Петербурге.
В 50-е годы Самарин, подобно многим другим русским мыслителям консервативного направления, пережившим увлечение немецкой философией (и прежде всего Гегелем), переходит на позицию её критики. Он видел рост популярности идей немецкого философа среди образованной молодёжи, которая, усвоив его систему воззрений, затем обращалась к материалистической философии и идеям социализма. Между ними и гегелевской философией существует, по мнению Самарина, непосредственная связь.
В статьях "Два слова о народности в науке", "О народном образовании" и других работах, напечатанных во второй половине 50-х годов в славянофильской "Русской беседе", Самарин продолжал развивать свои мысли о русской народности. Под народностью, согласно его словам, надо понимать не только отличительные свойства народа в данную эпоху, но и те идеальные начала, в которые он верит и к которым стремится. Народность, по Самарину, - непреходящее условие развития науки, её движения вперёд. История, т.о., развивается на основе совпадения народности с высшими требованиями человечества. Чем более они совпадают, тем выше тот или иной народ.
В конце 50-х годов Самарин все силы отдаёт работе по подготовке крестьянской реформы в России. Он стал одним из крупных общественных деятелей, внёсших реальный вклад в дело отмены крепостного права. В этот период он обосновывал требования, в соответствии с которыми должны быть освобождены крестьяне при сохранении общинного землевладения.
В 1861 г. Самарин работал над "Письмами о материализме" (труд остался незаконченным) стремясь доказать необходимость отрицания материализма как течения. В начале 70-х годов большой интерес у Самарина вызвала книга К.Д. Кавелина "Задачи психологии" (1872). Он подвёрг её критике в связи с тем, что взгляды автора на психологию исходит из одного общего начала. Это единое начало содержит в себе отличительные свойства физического и психического бытия, а соглашаясь с тем, что материальная среда определяет психику, человек становится на позиции материалистов.
В данном случае Самарин вполне справедливо считал, что нельзя обосновать сознание без помощи религии. Поэтому речь может идти о замене одной религии другой, о замене подлинной веры наукообразным суеверием. Он обратил также внимание на "полупозитивистское" мировоззрение Кавелина, согласно которому признаётся дуализм материи и психики, но одновременно утверждается, что в мире явлений материя определяет психику.
Споря с Кавелиным и Герценом относительно идеала свободной личности, Самарин писал, что "начало личное - есть начало разобщения, а не объединения". "На личности, - пишет он, - ставящей себя безусловным мерилом всего, может основываться только искусственная ассоциация". С этой точки зрения он рассматривал социализм как ещё один из вариантов подобной ассоциации.
В начале 70-х годов Самарин вёл полемику с видным представителем дворянского конституциализма генералом Фадеевым, автором книги "Русское общество в настоящем и будущем (Чем нам быть)". Программу конституционной реформы, предполагавшую расширение политических прав и активную деятельность дворянства, Самарин расценил как внешне консервативную, а по сути дела "революционную", расшатывающую общество.
Стремясь предотвратить революционные потрясения и социальные эксперименты, которые он предчувствовал, Самарин выдвигал программу укрепления государственной власти на окраинах (цикл статей "Окраины России") и развития земского движения внутри страны. Самарин считал возможным создать создать "всесословное русское общество". С этой целью он предлагал равные выборы по четырём социальным группам и податную реформу, предполагающую налоговое обложение, пропорциональное ценности имущества. Однако программа Самарина так и не была реализована.
Ещё одна важная тема, которая вплотную соприкасается с идеями Хомякова и Киреевского, посвящена иезуитам в России. По мнению славянофилов, латинская церковь, превратившись в государство, неизбежно стремилась к завоеванию, и иезуиты, вербовавшие людей в духовное подданство папе, удовлетворяли этой жажде власти. Самарин заметил в иезуитстве стремление заменить трудновыполнимое для обычного человека требование цельности духа, подавления эгоистического начала и жертвенной любви к ближнему на внешнее благочестие.
Интересны были, также, его мысли об одежде. Как и многие славянофилы, он придавал быту большое значение. Самарин отмечал подражание Европе со стороны русской аристократии, начавшееся со времен Петра I. Многие его идеи являются актуальными и для сегодняшнего дня. Вот что он пишет в одном месте: "Конечно, иногда, как например, в нашем дворянском кругу, перемена моды служит проявлением не свободного выбора, а слепого и бессознательного подражания, признаком внутренней пустоты и бессмыслия, а вовсе не сочувствия к чужой мысли. Но этого нельзя применить к русской одежде именно потому, что русскому народу мы не в чём не подражаем, что, надевая зипун и отпуская бороду, мы не увлекаемся общим движением, а идём ему наперекор, - следовательно, обнаруживаем самостоятельность мысли и воли".
Вклад Самарина в развитие философии славянофильства был значительным. Философию он рассматривал как науку, потребность в которой испытывают все народы, в том числе и русский, отличающийся не только долготерпеньем (вспомним знаменитое стихотворение Ф.И. Тютчева), но, также, природным умом и высокой духовностью. Он стремился в большей степени, чем кто-либо из славянофилов, к укреплению внутри этого идейного течения, при этом избегая "славянофильских крайностей", выражавшихся в ношении русской национальной одежды и пристрастии к другим внешним атрибутом народности. В полемике с критиками "московского направления" Самарин не допускал резких выражений и не задевал личности своих оппонентов.
Самарин принадлежал к типу деятелей, для которых было характерно стремление к синтезу традиции и нововведений и неприемлем путь экстремизма и радикализма. Его бывший оппонент Кавелин отметил в некрологе, что "высшее воспитательное, культурное значение имеют только те общественные деятели, у которых мысль и идея, убеждение и программа слиты в одно".
http://www.pravaya.ru/ludi/450/12208
