Воспоминания протоиерея Владимира Правдолюбова, части 1, 2
Да, особенные это были люди. Вспомним отца Петра Чельцова[19]. Он был знаком с нашим семейством с семинарских лет. Дело в том, что он родился во Владимирской области. Точнее, теперь это Владимирская область, а тогда был Касимовский уезд Рязанской губернии, и он учился в Рязанской семинарии. До него первым учеником эту семинарию закончил - в 1909 году - мой дядя, Владимир Правдолюбов. Кстати, он тоже прославлен в лике святых (см. примеч. 3). После него - в 1911 году - мой отец, Сергий Правдолюбов. А он окончил первым учеником между ними - в 1910 году. Все три первых ученика прославлены.
Отца Петра, как первого ученика, на казенный счет отправили в Киевскую духовную академию. А у него была невеста на родине, дочка местной просфорни. И вот, когда он приехал на каникулы после первого курса, его предполагаемая теща, которая ею потом, в конце концов, и стала, говорит: "Ну, наш Петенька высоко залетел. Теперь его нам не видать как своих ушей". И так тростила[20] очень долго. Ему пришлось нарушить устав академии и жениться. Сыграли свадьбу. Он поехал обратно в академию. И вот он входит в здание академии, с лестницы сбегает уже поступивший новый первый ученик Сережа Правдолюбов и говорит ему: "С законным браком вас". У него все похолодело: "В академии знают". Он тут же написал прошение об увольнении ввиду того, что он женился. Его уволили, но он не знал, что никто не докладывал начальству о его женитьбе.
После увольнения он рукоположился и стал служить недалеко от своей родины, в селе Заколпье. Есть такая речка - Колпь, впадающая в Гусь-речку, которая течет через Гусь-Хрустальный, Гусь-Железный. В селе Колпь он родился, а в Заколпье служил и преподавал в церковно-приходской школе. А наблюдателем церковно-приходских школ тогда был мой дед, Анатолий Авдеевич Правдолюбов. Он к нему приехал, побыл на уроках. Отец Петр пригласил его чайку попить. Отец Анатолий рассказал ему, как ребята учатся, Володя с Сережей, и говорит: "А ты зря бросил академию, ты бы закончил". И он поехал, подал прошение о восстановлении. А женатым священникам как раз дозволялось учиться в академии. Учился он с моим отцом. Кстати, мой папа тоже женился до конца курса. Мама училась на киевских курсах, и когда родился их первенец - мой старший брат Анатолий, ректор владыка Иннокентий ехал на экзамен, а папа - навстречу на извозчике за акушером. И отец Петр говорил: "Я, не считая твоих родителей, первым видел твоего брата". Так что у нас с отцом Петром такая была связь.
И еще один очень интересный момент. Когда было 50 лет советской власти, я у него был в гостях. И вот, тоже за чашкой чая (у него, кстати, вина никогда не подавали к столу), он говорит: "Ведь это наш с тобой праздник". Я говорю: "Ну, конечно, мы же граждане нашей страны, и праздники гражданские - тоже наши праздники, мы законопослушные граждане". "Это, - говорит, - правильно, но не только в этом дело. Я был участником Собора 1917-1918 годов. В то время были конфискованы царские дворцы и дома богачей, и находившиеся в них церкви подвергались разорению, а антиминсы из них выбрасывали прямо на улицу, под колеса пролеток, под копыта лошадей. И вот Собор выбрал делегацию: два митрополита, два протоиерея и пять мирян. Выработали они документ протеста против надругательства и отправились к Ленину. Их принял Бонч-Бруевич, его личный секретарь и руководитель вот в таких делах, протокольных. И он им сказал: "Владимир Ильич занят важными государственными делами и вас, естественно, принять не может. Эту вашу бумажку я ему, конечно, передам, но напрасно вы стараетесь: уж коли мы взяли власть в свои руки, через пять лет от вас ничего не останется". Прошло пятьдесят, а мы с тобой - два попа, старый и молодой, - сидим и чаек попиваем".
Кстати, мой папа писал кандидатскую диссертацию по поводу статей Бонч-Бруевича. Дело в том, что Бонч-Бруевич был религиовед, сектовед. Он дал описание появившейся тогда секты "Новый Израиль" и так о ней писал, критикуя, что получилась реклама. Что там папа писал, это все в Киеве осталось. Но факт в том, что он писал свою кандидатку по поводу статей Бонч-Бруевича и побаивался, что Бонч-Бруевич это вспомнит. А тот наверняка уже не интересовался всеми этими вещами.
Как служил отец Петр Чельцов, я ни разу не видел. Я к нему просто домой приезжал, как его добрый знакомый, и все.
Практически всю свою жизнь отец Петр был преследуем властью, многие годы ему пришлось провести в заключении, но мы с ним никогда об этом не говорили: думаю, потому, что он воспринимал это как волю Божию, так же, как и наши пострадавшие родные.
Например, мой брат Анатолий пять лет в ссылке провел, с 35-го по 40-й, а в 41-м был мобилизован. И вот замполит вызвал его и говорит: "Как ты можешь воевать за советскую власть, когда она тебя так обидела?" - "Я, - отвечает - верующий человек и знаю, что без воли Божией волос с головы человека не падает. Если я сидел, то по воле Божией. На Бога я обижаться не могу. А вы только орудие в руках Божиих, и на вас я не обижаюсь, буду воевать не за страх, а за совесть". Это была общая принципиальная позиция их... в том числе и отца Петра, конечно. Надо сказать, так рассуждало не только духовенство. Лихачев, академик, сказал: "Я очень рад тому, что тюремное заключение не озлобило меня, и я нисколько не сержусь на тех, кто это дело организовал". Это была общая позиция верующих людей.
Во время войны и священников мобилизовали. У нас в родне отец Александр убит на фронте. Это отца Феодора Дмитрева сын, племянник моей бабушки. Не знаю, кем он был там. Писали мало, почта приходила плохо, а убили его очень быстро. Когда его в 36-м рукополагали, вся церковь плакала, потому что знали, что это кандидат на ссылку.
Отец Петр Чельцов скончался 12 сентября 1972 года, и его похороны пришлись как раз на один из сорока дней после кончины нашего владыки Бориса (Скворцова)[21]. Когда владыка Борис умер, мы ждали, кого к нам поставят. Были слухи, что владыку Николая (Кутепова)[22]. После смерти владыки Бориса он, епископ Владимирский и Суздальский, временно управлял Рязанской епархией.
Когда умер отец Петр Чельцов, владыка Николай приехал накануне погребения на парастас. Владыка Николай почему-то не взял с собой своих владимирских, а вызвал из Рязани отца Виктора Шиповальникова, отца Павла Смирнова и иподиаконов - Павла Петровича и Бориса. Иподиаконы приехали, а батюшка с протодиаконом не приехали, потому что их какое-то дело задержало. Так вот, когда я приехал, меня Паша встречает и говорит: "Иди к архиерею. Правда, он спит, но ничего". Я говорю: "Ты что, владыку беспокоить?" - "Он велел, пойдем". Приходим к нему в сторожку. "Владыка, вот отец Владимир приехал". Владыка меня благословил и говорит: "Парастаса нигде не найдем. В Туму посылали, там тоже нет. Как будем служить всенощную?" Я говорю: "Владыка, зачем Парастас, по Октоиху соберем службу-то. Канон первого гласа, это известно". Парастас - это книга, в первой части которой изложена полная панихида, а во второй - заупокойная всенощная. Так вот эту всенощную у нас часто служили, и я знал, какие стихиры берутся из Октоиха. Вот я и говорю: "По Октоиху соберем, владыка". "Вот тебе, - говорит, - поручение (инициатива ведь наказуема!) собирай".
Провели спевку, подготовились, отслужили хорошо. Но тут приключился анекдотический момент. Дело в том, что задержавшиеся отец Виктор и отец Павел, протодиакон, приехали перед самой всенощной, и к службе владыка готовился уже с отцом Виктором. А когда со мной владыка обсуждал службу, я ему рассказывал, что 17-я кафизма делится на две части. К первой припев "Благословен еси, Господи", а ко второй - "Спасе, спаси мя". Он говорит: "Зачем это надо, давай уж на три". Я говорю: "Как благословите, владыко". А отец Виктор, когда беседовал с владыкой, говорит: "Что это отец Владимир выдумал на три части кафизму делить, на две надо". Меня вызвали. Владыка говорит: "Ну что ж вы, отец Владимир? На две надо". А сам смотрит на меня, и чувствуется, не хочет, чтобы я сказал, что это он придумал. Пришлось сказать: "Простите, владыко".
Жизнь земная быстро совершает свой круг. Вот сегодня сороковой день со дня кончины владыки Симона[23]. А рукоположили его во епископа Рязанского и Касимовского к сороковому дню по смерти прежнего владыки - епископа Бориса. Владыка Симон несколько лет был преподавателем Московских духовных семинарии и академии, а последние семь лет до епископской хиротонии - очень авторитетным инспектором Московских духовных школ. Правда, его там непочтительно звали "Совой". Он был довольно широкоплечий, высокий. Представьте: церковь без огней, на вечерней молитве он в греческой рясе, в клобуке сбоку из ризницы выходит, вплывает, (он был очень медленный, благоговейный), прикладывается к иконе, благословляет, все это в полумраке... Видно, поэтому его так и прозвали. Но его все очень любили.
Кстати, вот что интересно. Находились "стукачи", которые ему, как инспектору, докладывали, что происходит. Но как он пользовался полученными сведениями? Если кто-то провинился, он, получив известия об этом проступке, приходил в комнату, где жил провинившийся, и что-нибудь рассказывал из житий святых. Все слушали внимательно - очень интересно он рассказывал. А тот, кто был виноват, понимал, что этот рассказ адресован ему, и если он не исправится, то в следующий раз будет уже не рассказ, а что-нибудь другое. Так он воздействовал на учеников.
С преподаванием отца Симона в семинарии и академии связано много забавных случаев. Вот, например, такое "происшествие" на экзаменах вспоминается. Был в Московской духовной академии преподаватель канонического права, по имени Авенир Матвеевич. А его непочтительные студенты звали "Сувенир Матвеевич". Очень милостивый он был, но очень не любил, когда шпаргалят. На консультации перед экзаменом он говорил: "Отцы, я вас оценками не обижу, только, пожалуйста, без дураков, без шпаргалок". Люди знали, что Авенир Матвеевич очень снисходительный, и поэтому на экзамен пришел инспектор отец Симон. Система на экзаменах была такая: билеты содержали только номер, а потом по программке студент находил содержание билета под этим номером. Так вот, один батюшка, молдаванин, взял билет и говорит: "Билет номер восемь!" - и кладет его обратно, переворачивая. Авенир Матвеевич взял билет и говорит: "Батюшка, двадцать три". Отцы - как дети малые - спрашивают: "Какой, какой билет?" Отец Симон говорит: "Батюшка плохо видит, взял билет двадцать три, а ему показалось, что восьмой. А отвечать он будет по двадцать третьему". После того, как студент взял билет, ему уже не давали садиться, он должен был готовиться тут же, в переднем углу аудитории. Следующим пошел я. И вот этот батюшка - ко мне... попытался что-то спросить. Отец Симон говорит: "Батюшка, если вы не знаете билет, берите другой". - "Нет, я буду по этому отвечать". Но после таких событий, когда его уличили, он, наверное, и то, что знал, позабыл. Что-то промямлил он, когда пришло время ему отвечать, а отец Симон и говорит: "Не знаете, батюшка, этот материал, но посмотрим, что вы еще знаете". Берет программу и с первого до последнего билета стал задавать "краткие" вопросы. Например такой: что такое афинская синтагма? На этот вопрос очень просто ответить, если ты читал, а если не читал, то для тебя это какая-то абракадабра. И вот такими вопросами он его по всей программе провел, и после каждого его молчания: "Не знаете". "Чем отличаются систематические сборники от хронологических?" Молчание. "Не знаете". "Скажите, батюшка, какое самое главное, неотъемлемое свойство православного священника?" Тот встрепенулся, говорит: "Любовь к Богу". "Это правильно, но я вас не об этом спрашиваю". - "Любовь к своему приходу, добросовестное исполнение своих обязанностей". - "Это все хорошо, но я вам говорю о другом - честность, батюшка! Идите". Мы думали, что не то что двойка будет, - единица! И правда, была не двойка, а тройка. Авенир Матвеевич исполнил свое обещание.
Владыка Симон очень простой, демократичный до предела. Вот Анатолий Культинов растерял свои документы, когда поступал. Отец архимандрит сам вышел и собрал. Но все время у меня ощущение его величия, ощущение, что он предстоит пред Богом, благоговеинство в высшей степени. Причем в простых разговорах он не натягивал на себя ничего такого, знаете, сверхсвятого. Просто чувствовалось, что он все время помнит о том, что Бог слышит и оценивает то, что он говорит.
Его очень любили в академии, в семинарии, в лавре. Когда его рукополагали, хиротонию возглавил митрополит Таллиннский и Эстонский Алексий (ныне Святейший Патриарх). Потом он говорил, что это первая хиротония, которую он возглавлял. До того он в хиротониях архиерейских участвовал, но первая, которую он возглавил, была хиротония владыки Симона.
И вот в это время наши старушечки, в том числе и моя теща, путешествовали по святым местам. В Печорах Псковских были и в лавру заехали. Услышали, что в Рязань рукополагают владыку. Теща моя в лавре и спрашивает: "Ну что, владыка нам достался хороший?" "Еще бы, - говорят, - вся семинария, вся лавра плачут о нем. Что у вас там за место такое, куда наш отец Симон уходит?" - "Не беспокойтесь, хорошо ему там будет". И действительно, владыка Симон с любовью служил здесь. Когда владыка Глеб (Смирнов)[24] рассчитывал быть здесь, в Рязани, владыку Симона выдвигали в митрополиты, в Патриархию, но он отказался. Владыка Глеб говорил: "От большого поста владыка Симон отказался - так он полюбил Рязанскую епархию".
Как владыка Симон у нас появился, он стал ездить в Касимов часто. Первая служба его была на святителя Иоанна Златоуста перед Рождественским постом. Стал и Великий канон приезжать читать, до него у нас этого не было. Приехали они тогда из Рязани, а в Рязани было мнение, что в Касимове страшные строгости. И иподиаконы спрашивают: "Нас кормить чем-нибудь будут?" Сережка, мой сын, говорит, вот то-то приготовили, то-то. Оживились: "Значит, нас покормят". А было безмаслие, первая неделя.
После Великого канона угощали владыку и свиту мы в нашем доме за свой счет, то есть приход на угощение ни копейки не истратил. Но наши поставленные исполкомом староста и казначей проставили в отчете крупную сумму "на угощение владыки". Финорганы умножили на число поездок владыки по епархии и прислали ему такой налог за весь год, что он решил приезжать и не останавливаться на приходе, не обедать. Отслужил, "Бог благословит" - и домой. Отъезжают и поедят где-нибудь в лесу. Но владыка, вероятно, про это дело в конечном итоге забыл, потому что в последнее время говорил: "Из Касимова я никогда не уезжал неутешенным". Хотя до конца дней своих с улыбкой рассказывал как съел за один обед ведро картошки в Касимове.
Вот еще интересная была история. Он благословил, чтобы легче было угощать, мяско подавать на своих трапезах для тех, кто имеет право его есть. И вот за одним столом мы подали пельмени. Несет моя Нина Ивановна тарелку с пельменями владыке. Он аж отшатнулся. "Владыко, это специальные, рыбные!" Он взял, стал есть. А шофер его, говорит: "Нина Ивановна, а мне можно специальных?" - "Пожалуйста". Мы, простой народ-то, думаем, что показалось ему, будто для архиерея повкуснее приготовлено. А владыка говорит: "Это он меня проверял".
Сегодня панихиду по владыке служил отец Михаил, мой сын. Он еще маленьким мальчиком с владыкой Симоном общался. Владыка у нас останавливался перед службой: приведет себя в порядок и от нас едет в церковь. И вот он Мишу забирал с собой в машину. Миша с такой гордостью, знаете ли, ехал с ним. А потом здесь было угощение, владыка в кресле здесь сидел. Однажды, когда владыка уехал, кресло вынесли, маленький Мишенька сел в это кресло, так руки важно положил и говорит: "Наверное трудно быть архиереем! Ведь мясо есть нельзя. Но это же взрослые - они терпеливые". Примерял себе архиерейские кресла. Есть у нас и кадр старинный: Миша бежит за архиерейской машиной. У него такая шапочка была, как буденовка, с хвостиком. Он бежит за машиной, не хочет, чтобы владыка уезжал. Черная "Волга" идет потихонечку, а Мишенька пятилетний за ней бежит. Сейчас он у нас настоятелем.
Вот какие у меня начальники: благочинный - отец Андрей Правдолюбов. Он у нас 62-го года рождения. И настоятель - отец Михаил Правдолюбов 67-го года рождения. Мои дети! Еще один отец Симеон здесь, в Егорьевском храме, служит, 64-го года рождения, тоже мой сын. А Михаил-то имеет храм за рекой у нас. Никто не ходит! Но в воскресные и праздничные дни он туда уезжает, служит у них. А в будни мы просили его мне помогать, поскольку я ослабел.
Со мной случился инфаркт, я долго болел. Подал я прошение о выходе за штат. Но владыка Симон не отпустил меня. А про прошение сказал: "Пусть прошение лежит". Да и отец Иоанн (Крестьянкин) сказал: "Прошение пусть лежит, и отец Владимир пусть отлеживается". Потом начались эти все отчеты, компьютеры... Ой! Ничего я не понимаю в этом. И я подал прошение уже архиепископу Павлу, что бы дал нашему храму отца Михаила, моего сына, настоятелем, и владыка Павел мое прошение исполнил. А внуки мои учатся в Москве, в Сретенской духовной семинарии, готовятся стать служителями у престола Божия.
(Продолжение следует.)
[19] Память исповедника Петра (Чельцова; † 1972) совершается 30 августа.
[20] Слово "тростила, тростить", видимо, местное. Означает назойливо говорить одно и тоже.
[21] Епископ Рязанский и Касимовский Борис (Скворцов) скончался 11 августа 1972 года.
[22] Митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай (Кутепов) скончался 21 июня 2001 года.
[23] Воспоминания отца Владимира записывались 10 октября 2006 г.
[24] Архиепископ Орловский и Брянский Глеб (Смирнов; † 1987).
http://www.pravoslavie.ru/guest/070328110849
 |
| Священноисповедник протоиерей Петр Чельцов |
Отца Петра, как первого ученика, на казенный счет отправили в Киевскую духовную академию. А у него была невеста на родине, дочка местной просфорни. И вот, когда он приехал на каникулы после первого курса, его предполагаемая теща, которая ею потом, в конце концов, и стала, говорит: "Ну, наш Петенька высоко залетел. Теперь его нам не видать как своих ушей". И так тростила[20] очень долго. Ему пришлось нарушить устав академии и жениться. Сыграли свадьбу. Он поехал обратно в академию. И вот он входит в здание академии, с лестницы сбегает уже поступивший новый первый ученик Сережа Правдолюбов и говорит ему: "С законным браком вас". У него все похолодело: "В академии знают". Он тут же написал прошение об увольнении ввиду того, что он женился. Его уволили, но он не знал, что никто не докладывал начальству о его женитьбе.
После увольнения он рукоположился и стал служить недалеко от своей родины, в селе Заколпье. Есть такая речка - Колпь, впадающая в Гусь-речку, которая течет через Гусь-Хрустальный, Гусь-Железный. В селе Колпь он родился, а в Заколпье служил и преподавал в церковно-приходской школе. А наблюдателем церковно-приходских школ тогда был мой дед, Анатолий Авдеевич Правдолюбов. Он к нему приехал, побыл на уроках. Отец Петр пригласил его чайку попить. Отец Анатолий рассказал ему, как ребята учатся, Володя с Сережей, и говорит: "А ты зря бросил академию, ты бы закончил". И он поехал, подал прошение о восстановлении. А женатым священникам как раз дозволялось учиться в академии. Учился он с моим отцом. Кстати, мой папа тоже женился до конца курса. Мама училась на киевских курсах, и когда родился их первенец - мой старший брат Анатолий, ректор владыка Иннокентий ехал на экзамен, а папа - навстречу на извозчике за акушером. И отец Петр говорил: "Я, не считая твоих родителей, первым видел твоего брата". Так что у нас с отцом Петром такая была связь.
И еще один очень интересный момент. Когда было 50 лет советской власти, я у него был в гостях. И вот, тоже за чашкой чая (у него, кстати, вина никогда не подавали к столу), он говорит: "Ведь это наш с тобой праздник". Я говорю: "Ну, конечно, мы же граждане нашей страны, и праздники гражданские - тоже наши праздники, мы законопослушные граждане". "Это, - говорит, - правильно, но не только в этом дело. Я был участником Собора 1917-1918 годов. В то время были конфискованы царские дворцы и дома богачей, и находившиеся в них церкви подвергались разорению, а антиминсы из них выбрасывали прямо на улицу, под колеса пролеток, под копыта лошадей. И вот Собор выбрал делегацию: два митрополита, два протоиерея и пять мирян. Выработали они документ протеста против надругательства и отправились к Ленину. Их принял Бонч-Бруевич, его личный секретарь и руководитель вот в таких делах, протокольных. И он им сказал: "Владимир Ильич занят важными государственными делами и вас, естественно, принять не может. Эту вашу бумажку я ему, конечно, передам, но напрасно вы стараетесь: уж коли мы взяли власть в свои руки, через пять лет от вас ничего не останется". Прошло пятьдесят, а мы с тобой - два попа, старый и молодой, - сидим и чаек попиваем".
Кстати, мой папа писал кандидатскую диссертацию по поводу статей Бонч-Бруевича. Дело в том, что Бонч-Бруевич был религиовед, сектовед. Он дал описание появившейся тогда секты "Новый Израиль" и так о ней писал, критикуя, что получилась реклама. Что там папа писал, это все в Киеве осталось. Но факт в том, что он писал свою кандидатку по поводу статей Бонч-Бруевича и побаивался, что Бонч-Бруевич это вспомнит. А тот наверняка уже не интересовался всеми этими вещами.
Как служил отец Петр Чельцов, я ни разу не видел. Я к нему просто домой приезжал, как его добрый знакомый, и все.
Практически всю свою жизнь отец Петр был преследуем властью, многие годы ему пришлось провести в заключении, но мы с ним никогда об этом не говорили: думаю, потому, что он воспринимал это как волю Божию, так же, как и наши пострадавшие родные.
Например, мой брат Анатолий пять лет в ссылке провел, с 35-го по 40-й, а в 41-м был мобилизован. И вот замполит вызвал его и говорит: "Как ты можешь воевать за советскую власть, когда она тебя так обидела?" - "Я, - отвечает - верующий человек и знаю, что без воли Божией волос с головы человека не падает. Если я сидел, то по воле Божией. На Бога я обижаться не могу. А вы только орудие в руках Божиих, и на вас я не обижаюсь, буду воевать не за страх, а за совесть". Это была общая принципиальная позиция их... в том числе и отца Петра, конечно. Надо сказать, так рассуждало не только духовенство. Лихачев, академик, сказал: "Я очень рад тому, что тюремное заключение не озлобило меня, и я нисколько не сержусь на тех, кто это дело организовал". Это была общая позиция верующих людей.
Во время войны и священников мобилизовали. У нас в родне отец Александр убит на фронте. Это отца Феодора Дмитрева сын, племянник моей бабушки. Не знаю, кем он был там. Писали мало, почта приходила плохо, а убили его очень быстро. Когда его в 36-м рукополагали, вся церковь плакала, потому что знали, что это кандидат на ссылку.
Отец Петр Чельцов скончался 12 сентября 1972 года, и его похороны пришлись как раз на один из сорока дней после кончины нашего владыки Бориса (Скворцова)[21]. Когда владыка Борис умер, мы ждали, кого к нам поставят. Были слухи, что владыку Николая (Кутепова)[22]. После смерти владыки Бориса он, епископ Владимирский и Суздальский, временно управлял Рязанской епархией.
Когда умер отец Петр Чельцов, владыка Николай приехал накануне погребения на парастас. Владыка Николай почему-то не взял с собой своих владимирских, а вызвал из Рязани отца Виктора Шиповальникова, отца Павла Смирнова и иподиаконов - Павла Петровича и Бориса. Иподиаконы приехали, а батюшка с протодиаконом не приехали, потому что их какое-то дело задержало. Так вот, когда я приехал, меня Паша встречает и говорит: "Иди к архиерею. Правда, он спит, но ничего". Я говорю: "Ты что, владыку беспокоить?" - "Он велел, пойдем". Приходим к нему в сторожку. "Владыка, вот отец Владимир приехал". Владыка меня благословил и говорит: "Парастаса нигде не найдем. В Туму посылали, там тоже нет. Как будем служить всенощную?" Я говорю: "Владыка, зачем Парастас, по Октоиху соберем службу-то. Канон первого гласа, это известно". Парастас - это книга, в первой части которой изложена полная панихида, а во второй - заупокойная всенощная. Так вот эту всенощную у нас часто служили, и я знал, какие стихиры берутся из Октоиха. Вот я и говорю: "По Октоиху соберем, владыка". "Вот тебе, - говорит, - поручение (инициатива ведь наказуема!) собирай".
Провели спевку, подготовились, отслужили хорошо. Но тут приключился анекдотический момент. Дело в том, что задержавшиеся отец Виктор и отец Павел, протодиакон, приехали перед самой всенощной, и к службе владыка готовился уже с отцом Виктором. А когда со мной владыка обсуждал службу, я ему рассказывал, что 17-я кафизма делится на две части. К первой припев "Благословен еси, Господи", а ко второй - "Спасе, спаси мя". Он говорит: "Зачем это надо, давай уж на три". Я говорю: "Как благословите, владыко". А отец Виктор, когда беседовал с владыкой, говорит: "Что это отец Владимир выдумал на три части кафизму делить, на две надо". Меня вызвали. Владыка говорит: "Ну что ж вы, отец Владимир? На две надо". А сам смотрит на меня, и чувствуется, не хочет, чтобы я сказал, что это он придумал. Пришлось сказать: "Простите, владыко".
* * *
 |
| Митрополит Симон (Новиков) |
Кстати, вот что интересно. Находились "стукачи", которые ему, как инспектору, докладывали, что происходит. Но как он пользовался полученными сведениями? Если кто-то провинился, он, получив известия об этом проступке, приходил в комнату, где жил провинившийся, и что-нибудь рассказывал из житий святых. Все слушали внимательно - очень интересно он рассказывал. А тот, кто был виноват, понимал, что этот рассказ адресован ему, и если он не исправится, то в следующий раз будет уже не рассказ, а что-нибудь другое. Так он воздействовал на учеников.
С преподаванием отца Симона в семинарии и академии связано много забавных случаев. Вот, например, такое "происшествие" на экзаменах вспоминается. Был в Московской духовной академии преподаватель канонического права, по имени Авенир Матвеевич. А его непочтительные студенты звали "Сувенир Матвеевич". Очень милостивый он был, но очень не любил, когда шпаргалят. На консультации перед экзаменом он говорил: "Отцы, я вас оценками не обижу, только, пожалуйста, без дураков, без шпаргалок". Люди знали, что Авенир Матвеевич очень снисходительный, и поэтому на экзамен пришел инспектор отец Симон. Система на экзаменах была такая: билеты содержали только номер, а потом по программке студент находил содержание билета под этим номером. Так вот, один батюшка, молдаванин, взял билет и говорит: "Билет номер восемь!" - и кладет его обратно, переворачивая. Авенир Матвеевич взял билет и говорит: "Батюшка, двадцать три". Отцы - как дети малые - спрашивают: "Какой, какой билет?" Отец Симон говорит: "Батюшка плохо видит, взял билет двадцать три, а ему показалось, что восьмой. А отвечать он будет по двадцать третьему". После того, как студент взял билет, ему уже не давали садиться, он должен был готовиться тут же, в переднем углу аудитории. Следующим пошел я. И вот этот батюшка - ко мне... попытался что-то спросить. Отец Симон говорит: "Батюшка, если вы не знаете билет, берите другой". - "Нет, я буду по этому отвечать". Но после таких событий, когда его уличили, он, наверное, и то, что знал, позабыл. Что-то промямлил он, когда пришло время ему отвечать, а отец Симон и говорит: "Не знаете, батюшка, этот материал, но посмотрим, что вы еще знаете". Берет программу и с первого до последнего билета стал задавать "краткие" вопросы. Например такой: что такое афинская синтагма? На этот вопрос очень просто ответить, если ты читал, а если не читал, то для тебя это какая-то абракадабра. И вот такими вопросами он его по всей программе провел, и после каждого его молчания: "Не знаете". "Чем отличаются систематические сборники от хронологических?" Молчание. "Не знаете". "Скажите, батюшка, какое самое главное, неотъемлемое свойство православного священника?" Тот встрепенулся, говорит: "Любовь к Богу". "Это правильно, но я вас не об этом спрашиваю". - "Любовь к своему приходу, добросовестное исполнение своих обязанностей". - "Это все хорошо, но я вам говорю о другом - честность, батюшка! Идите". Мы думали, что не то что двойка будет, - единица! И правда, была не двойка, а тройка. Авенир Матвеевич исполнил свое обещание.
Владыка Симон очень простой, демократичный до предела. Вот Анатолий Культинов растерял свои документы, когда поступал. Отец архимандрит сам вышел и собрал. Но все время у меня ощущение его величия, ощущение, что он предстоит пред Богом, благоговеинство в высшей степени. Причем в простых разговорах он не натягивал на себя ничего такого, знаете, сверхсвятого. Просто чувствовалось, что он все время помнит о том, что Бог слышит и оценивает то, что он говорит.
Его очень любили в академии, в семинарии, в лавре. Когда его рукополагали, хиротонию возглавил митрополит Таллиннский и Эстонский Алексий (ныне Святейший Патриарх). Потом он говорил, что это первая хиротония, которую он возглавлял. До того он в хиротониях архиерейских участвовал, но первая, которую он возглавил, была хиротония владыки Симона.
И вот в это время наши старушечки, в том числе и моя теща, путешествовали по святым местам. В Печорах Псковских были и в лавру заехали. Услышали, что в Рязань рукополагают владыку. Теща моя в лавре и спрашивает: "Ну что, владыка нам достался хороший?" "Еще бы, - говорят, - вся семинария, вся лавра плачут о нем. Что у вас там за место такое, куда наш отец Симон уходит?" - "Не беспокойтесь, хорошо ему там будет". И действительно, владыка Симон с любовью служил здесь. Когда владыка Глеб (Смирнов)[24] рассчитывал быть здесь, в Рязани, владыку Симона выдвигали в митрополиты, в Патриархию, но он отказался. Владыка Глеб говорил: "От большого поста владыка Симон отказался - так он полюбил Рязанскую епархию".
Как владыка Симон у нас появился, он стал ездить в Касимов часто. Первая служба его была на святителя Иоанна Златоуста перед Рождественским постом. Стал и Великий канон приезжать читать, до него у нас этого не было. Приехали они тогда из Рязани, а в Рязани было мнение, что в Касимове страшные строгости. И иподиаконы спрашивают: "Нас кормить чем-нибудь будут?" Сережка, мой сын, говорит, вот то-то приготовили, то-то. Оживились: "Значит, нас покормят". А было безмаслие, первая неделя.
После Великого канона угощали владыку и свиту мы в нашем доме за свой счет, то есть приход на угощение ни копейки не истратил. Но наши поставленные исполкомом староста и казначей проставили в отчете крупную сумму "на угощение владыки". Финорганы умножили на число поездок владыки по епархии и прислали ему такой налог за весь год, что он решил приезжать и не останавливаться на приходе, не обедать. Отслужил, "Бог благословит" - и домой. Отъезжают и поедят где-нибудь в лесу. Но владыка, вероятно, про это дело в конечном итоге забыл, потому что в последнее время говорил: "Из Касимова я никогда не уезжал неутешенным". Хотя до конца дней своих с улыбкой рассказывал как съел за один обед ведро картошки в Касимове.
Вот еще интересная была история. Он благословил, чтобы легче было угощать, мяско подавать на своих трапезах для тех, кто имеет право его есть. И вот за одним столом мы подали пельмени. Несет моя Нина Ивановна тарелку с пельменями владыке. Он аж отшатнулся. "Владыко, это специальные, рыбные!" Он взял, стал есть. А шофер его, говорит: "Нина Ивановна, а мне можно специальных?" - "Пожалуйста". Мы, простой народ-то, думаем, что показалось ему, будто для архиерея повкуснее приготовлено. А владыка говорит: "Это он меня проверял".
Сегодня панихиду по владыке служил отец Михаил, мой сын. Он еще маленьким мальчиком с владыкой Симоном общался. Владыка у нас останавливался перед службой: приведет себя в порядок и от нас едет в церковь. И вот он Мишу забирал с собой в машину. Миша с такой гордостью, знаете ли, ехал с ним. А потом здесь было угощение, владыка в кресле здесь сидел. Однажды, когда владыка уехал, кресло вынесли, маленький Мишенька сел в это кресло, так руки важно положил и говорит: "Наверное трудно быть архиереем! Ведь мясо есть нельзя. Но это же взрослые - они терпеливые". Примерял себе архиерейские кресла. Есть у нас и кадр старинный: Миша бежит за архиерейской машиной. У него такая шапочка была, как буденовка, с хвостиком. Он бежит за машиной, не хочет, чтобы владыка уезжал. Черная "Волга" идет потихонечку, а Мишенька пятилетний за ней бежит. Сейчас он у нас настоятелем.
Вот какие у меня начальники: благочинный - отец Андрей Правдолюбов. Он у нас 62-го года рождения. И настоятель - отец Михаил Правдолюбов 67-го года рождения. Мои дети! Еще один отец Симеон здесь, в Егорьевском храме, служит, 64-го года рождения, тоже мой сын. А Михаил-то имеет храм за рекой у нас. Никто не ходит! Но в воскресные и праздничные дни он туда уезжает, служит у них. А в будни мы просили его мне помогать, поскольку я ослабел.
Со мной случился инфаркт, я долго болел. Подал я прошение о выходе за штат. Но владыка Симон не отпустил меня. А про прошение сказал: "Пусть прошение лежит". Да и отец Иоанн (Крестьянкин) сказал: "Прошение пусть лежит, и отец Владимир пусть отлеживается". Потом начались эти все отчеты, компьютеры... Ой! Ничего я не понимаю в этом. И я подал прошение уже архиепископу Павлу, что бы дал нашему храму отца Михаила, моего сына, настоятелем, и владыка Павел мое прошение исполнил. А внуки мои учатся в Москве, в Сретенской духовной семинарии, готовятся стать служителями у престола Божия.
(Продолжение следует.)
[19] Память исповедника Петра (Чельцова; † 1972) совершается 30 августа.
[20] Слово "тростила, тростить", видимо, местное. Означает назойливо говорить одно и тоже.
[21] Епископ Рязанский и Касимовский Борис (Скворцов) скончался 11 августа 1972 года.
[22] Митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай (Кутепов) скончался 21 июня 2001 года.
[23] Воспоминания отца Владимира записывались 10 октября 2006 г.
[24] Архиепископ Орловский и Брянский Глеб (Смирнов; † 1987).
http://www.pravoslavie.ru/guest/070328110849
