Часть 1
В 1761 году скончалась императрица Елизавета Петровна, и наступило недолгое царствие Петра III, который в отличие от нее не любил Православия и не уважал духовенства. Неумелые и поспешные распоряжения императора по секуляризации церковных имений вызвали недовольство вначале духовенства, а потом и народа, но только Ростовский владыка передал императору свой протест, который настолько поразил своим смелым тоном иностранных дипломатов, что они сочли его за коллективное обращение.
В 1762 г. при своем восшествии на престол императрица Екатерина II высказала сожаление об обидах, нанесенных духовенству, и ревность к православным обрядам. Владыка направил государыне представление о возврате монастырских вотчин, но проведено оно было далеко не в полном виде. От участия в коронационных торжествах митрополита Арсения постарались отстранить. Правительственные мероприятия способствовали лишь возрастанию недовольства и волнений в народе, и Владыка предпринял ряд настойчивых и смелых действий ради защиты Церкви. В древнерусской редакции греческого чинопоследования Недели Православия (в то время это чинопоследование еще не имело устоявшейся формы) он усилил слова, касающиеся притеснителей Церкви.
Ожидая в Ростове императрицу на торжество перемещения мощей святителя Димитрия в новую раку, митрополит надеялся склонить государыню на сторону духовенства, не подозревая о том, насколько сильно она предубеждена против него самого и насколько ее взгляды на имущественные права Церкви далеки от соблюдения церковных интересов. Учрежденная для урегулирования возникших осложнений Духовная комиссия была составлена таким образом, чтобы входившие в нее духовные лица никак не противоречили светскому большинству.
Оставалось надеяться на Синод, и Ростовский владыка 10 марта 1763 г. подал в Синод свое знаменитое доношение о церковных имениях, направив его таким образом, чтобы с ним познакомилась и императрица. В документе доказывалось, что светский контроль над церковной собственностью нарушает не только церковные каноны, но и основы государственности. Близкие к митрополиту люди предупреждали его о том, насколько опасно противодействовать планам правительства и тем более критиковать именные (исходящие от имени императрицы) указы, но Владыка решил непременно выступить со словом протеста.
В отсутствии собрания Синода о представлении митрополита Арсения доложил императрице один архиерей, давний его недоброжелатель, писавший, что речь идет об оскорблении величества. Императрица приказала Синоду судить Владыку; 14 марта Синод постановил арестовать его и направить в Москву. Владыка же 14 марта направил в Синод второе доношение, из которого следовало, что контроль Духовной комиссии незаконен и вреден для Церкви; кроме того, в нем содержалась повторная просьба об увольнении на покой.
Приехавший в Ростов гвардейский офицер арестовал митрополита и спешно вывез в Москву, едва позволив уложить носильные вещи и не дав проститься с городом, то есть приложиться к мощам и иконам в соборе. Дорогой усилилась болезнь Владыки; ему до самой Москвы не позволяли ни на минуту покинуть возок. 17 марта митрополита Арсения поместили под караулом в Симонов монастырь. В письменных распоряжениях императрица именует Владыку вралем; такую кличку она давала тем, кто придерживался мистических воззрений. Заступничество доброжелателей Ростовского владыки ее только раздражало.
1 апреля начался суд. В своих показаниях Владыка продолжал защищать дело Церкви и избегал называть кого-либо, чтобы не подвергать людей опасности. 4 апреля, еще до окончания следствия, был вынесен приговор: сослать в отдаленный монастырь с отнятием бумаги и чернил. 7 апреля воспоследовало окончательное постановление, в котором Синод обвинял митрополита в дерзости против светской власти, что позволяло судить его еще и гражданским судом, и предлагал лишить архиерейского сана и священства и расстричь. Императрица оставила Арсению монашеский чин и избавила от гражданского суда. Священномученик был сослан в Ферапонтов монастырь. Указами Синода и Сената народ извещался о виновности митрополита Арсения и о понесенном им наказании.
При снятии сана с Ростовского митрополита Синодальный дворец был окружен громадными толпами - отнюдь не только из любопытства, но и из сострадания. Нужно сказать, что впечатление от этого события вскоре еще усилилось, когда через месяц с небольшим рухнул храм, смежный с той палатой, где осудили Владыку.
Выслушав определение Синода, Владыка, по свидетельствам, произнес: Благо мне, яко смирил мя еси! и сам стал снимать с себя знаки архиерейского достоинства, обратившись к образу Спасителя. Дар прозорливости священномученика Арсения сказался в том, что он предрек при этом страшную и позорную кончину своим наиболее рьяным гонителям, которые все и погибли так, как говорил Владыка.
В ссылку владыку Арсения повезли не в вологодский Ферапонтов, а в более дальний Николаевский Корельский монастырь Архангельской губернии. Одновременно каждому архиерею и в монастыри было разослано извещение о вине Владыки, целью которого было представить протест против имущественного притеснения Церкви личным делом Ростовского митрополита. В 1766 г. Екатерина послала "записку" о деле митрополита Арсения Вольтеру с целью придать этому делу за границей благоприятную для нее окраску. Однако дипломаты докладывали своим дворам о том, что духовенство и народ сочувствуют Владыке и почитают его за святого.
Путешествие митрополита Арсения к месту ссылки по весеннему бездорожью длилось почти месяц. По приезде сопровождавший его офицер заставил престарелого архиерея носить воду, рубить дрова и т. п. В монастыре ему было позволено посещать храм во время литургии и ходить по монастырю, но под строгим караулом; запрещено было писать, говорить о своем деле, именоваться архиереем и даже иеромонахом и преподавать благословение. Настоятель и благочинный обязаны были следить за ссыльным и регулярно отчитываться.
Владыка не догадывался, насколько он ненавистен Екатерине, и полагал, что если бы она сама прочла его доношение в Синод, то мнение ее было бы благоприятным. Между тем была осуществлена секуляризация церковных земель, вызвавшая крестьянские волнения. "Успокаивали" их за счет дальнейшего ущемления прав духовенства. В особенности от государственных реформ пострадали монастыри, значительная часть которых была закрыта. Без крова остались тысячи монахов; был нанесен значительный ущерб и делу религиозного просвещения. Имя осужденного митрополита Арсения произносилось с благоговением, распространялись свидетельства его прозорливости. Угличский архимандрит Геннадий запретил братии молиться за царствующий дом, "ревнуя Арсению митрополиту", за что был лишен сана и монашества и сослан в Соловецкий монастырь навечно.
В ссылке Владыке отвели низкий и тесный каземат. Болезнь не позволяла ему посещать богослужения. Настоятель монастыря уважал ученого узника, а архангелогородский архиерей присылал ему с протоиереем деньги и пропитание; из Ростова и от других архиереев посылались и частицы мощей. В каземате оказались и иконы, книги, панагия, орлецы и даже белый клобук. Друзья надеялись на освобождение опального митрополита. В беседах с караульным офицером, с монахами и нередкими гостями Владыка продолжал отстаивать свои взгляды. В монастыре его называли отцом Арсением и даже, как бы обмолвившись, преосвященным. Для узника сделали прямой ход в алтарь, пробив стену и устроивши лестницу; в церкви ему позволили проповедовать. Несмотря на то, что Владыка в проповедях обличал монахов в невоздержанности к вину, они испытывали к нему уважение, стояли перед ним в ризах, как перед архиереем, и пытались целовать руку, чего он не допускал. Начальник караула сделался его учеником; особенно большое впечатление произвело на молодого офицера житие святителя Иоанна Златоуста, пострадавшего от жестокой царицы. Корельский монастырь, как и многие другие, был поставлен секуляризацией на грань разорения, что еще сблизило монахов с опальным противником этой меры.
В 1767 году сильно пьющий иеродиакон, обидевшийся на владыку Арсения за то, что тот отказал ему в чарке вина, так как тот был уже пьян, и на отца архимандрита за строгое наказание, донес на них, желая отомстить. К его досаде, при допросе обвинения против настоятеля во внимание почти не принимались, а обвинения против ссыльного митрополита записывались с сугубым вниманием. Владыка был арестован вновь. Ему вменялись в вину в основном речи против прав Екатерины на престол. Многочисленные допрошенные вначале старались не повредить Владыке, но под нажимом следствия начали давать на него показания. Он же по возможности избегал называть своих собеседников. Из 14 пунктов обвинения ни один сам по себе не выглядел преступлением, но их совокупность при желании могла навести на мысль о заговоре. На допросах владыка Арсений старался держаться спокойно, на угрозы отвечал нравоучениями и в очередной раз проявил свою прозорливость, подарив следователю медный пятак (в дальнейшем тот, проворовавшись, попал в крепость, где умер, получая казенного содержания 5 копеек в день). Продолжая считать, что Екатерина могла бы внять его аргументам, Владыка и в ходе следствия просил, чтобы она ознакомилась с полным текстом его доношения Синоду.
Но императрица отнеслась к делу с сугубой предвзятостью и решила, что Владыку нельзя оставлять в России, тем более что в народе ширилось сочувствие ему как безвинно страдающему праведнику. Указ по следственному делу она набрасывала сама и сама правила официальный текст. Велено было расстричь Владыку, переодеть в мужицкую одежду, переименовать в Андрея Враля и сослать навечно в Ревель (Таллинн) в каземат под надзор иноземцев без права писать и принимать посетителей. Итоговые обвинения никак не согласуются со следственным делом; Екатерина расправилась с владыкой Арсением как со своим личным врагом. Синод же даже не был поставлен в известность о расстрижении Арсения, происшедшем 26 декабря.
Владыку везли с поразительной быстротой по секретному маршруту как безымянного колодника. В Вологде он был передан другому караулу как неизвестный и столь же спешно увезен оттуда в Ревель. Арсения боялись и осужденного, потому что народная молва о гонимом праведнике все ширилась и докатилась уже до Сибири. В народе распространялись листки с подробным описанием предвзятого следствия и неправедного суда. Народ следил и за страшной судьбой судей Владыки, видя в этом проявление праведного гнева Божия, и в смерти Екатерины без исповеди и причастия усматривал воздаяние за похищение у Церкви ее исконных прав и за преследование праведника Божия митрополита Арсения.
В Ревеле для ссыльного приготовили тесный каземат (площадью 6 м2), куда обессилевшего от поспешной езды старца внесли на руках, заперли и оставили одного; врача пригласили только через три дня. Караульные не знали русского языка. В помещении для устрашения узника держали кляп, которым угрожали заткнуть ему рот, если попытается разговаривать. Владыка не знал даже, где он находится. Екатерина велела в смертный час позвать к нему священника, взяв с того подписку о неразглашении под угрозой смертной казни.
С лета 1769 г. по весну 1771 г. содержанием заключенного ведали русские офицеры, обращавшиеся с ним "порядочно и без грубости"; пищи было достаточно, к Владыке пускали немногочисленных русских посетителей (посещение узников было для них исполнением христианского долга) и даже позволяли ему под стражей ходить по городу. Но тем временем в Петербурге было заведено новое дело (впоследствии уничтоженное); возможно, что поводом для него послужили упорные слухи о святости опального митрополита, вызвавшие новую вспышку гнева императрицы. И если раньше каземат Владыки протапливался, то теперь никто об этом не думал; ему было запрещено переступать порог своего тесного узилища; наконец, узнику отказывали в одежде и даже в достаточной пище. Были и сведения о том, что Владыка попросту замурован в каземате, и только через узкое окошко ему подают скудную еду.
Страдания митрополита закончились 28 февраля 1772 г. Накануне к нему допустили священника. Согласно народным рассказам, тот, зайдя в каземат, увидел архиерея в облачении и выбежал в страхе, а зайдя вторично, увидел уже арестанта. После исповеди и причащения умирающий подарил ему свой молитвослов. Священномученика Арсения погребли в день кончины как мирянина близ северной стены деревянного Никольского храма. При расширении храма в 1821 г. могила очутилась внутри, под амвоном близ Царских врат.
В каземате осталась лишь процарапанная надпись на стене: Благо, яко смирил мя еси. Но в народе о гонимом митрополите сохранилась глубокая и благоговейная память. Доносчиков же по второму делу все окружавшие их открыто презирали. Корельский монастырь стал местом паломничества. Бытовало сказание, что Владыку отсюда повезли в Сибирь, что он скончался в пути и был погребен в Верхнеудинске; есть в Сибири и другие места, где почитали память Ростовского митрополита как здесь скончавшегося.
Подводя итоги жизнеописания священномученика Арсения, можно сказать, что вся Россия считала его своим, имя его повсюду вспоминалось с любовью и благоговейным удивлением. Личность его вызывала и вызывает к себе уважение, так как он бесстрашно защищал правое дело Церкви, даже оставаясь в одиночестве. Священномученик по мере сил противился реформам, которые грозили уничтожить религиозное образование и церковную благотворительность, выступал против вторжения светской власти в сферу церковного управления, аргументированно доказывая, что изъятие имущества у духовного сословия без всякой компенсации не может быть оправдано ни с государственной, ни с юридической, ни с канонической и нравственной точки зрения. В доношениях Владыки больше тревоги за Церковь, нежели за потерю владений. Синод, побоявшийся поддержать Ростовского митрополита, сделал шаг к тому, чтобы стать инструментом государственного управления. Образование было заброшено, духовенство обречено на крайнюю нищету и материальную зависимость. Народ, вкусивший горькие плоды екатерининских реформ, почитал владыку Арсения за смелый протест против новых принципов управления.
Митрополит Арсений поднял уровень церковной жизни Ростовской епархии. Он настаивал на том, чтобы Церковь была воспитательницей народа, основал семинарию в Ярославле и в учебном деле был противником латинской схоластики. Строгие требования Владыки были справедливы и оправдывались его нестяжательством и высоким строем духовной жизни. Твердо отстаивая свои архиерейские права, отличаясь непреклонностью убеждений и независимостью, Владыка был милостивым и не давал в обиду подчиненное ему духовенство и крестьян. Дважды митрополит поднимал вопрос о восстановлении патриаршества. Он был ревностным проповедником и отстаивал Православие как от фанатизма раскольников, так и от рационализма протестантов. Не питавший неприязни к своим личным недоброжелателям, чуждый корысти и любостяжания, Владыка от архиерейских доходов питал бедняков.
Его протест против секуляризации церковного имущества есть непререкаемое свидетельство значения для России церковного достояния. Недаром молодой Пушкин писал, что отчуждение церковных имений нанесло сильный удар просвещению народа. Можно сказать, что и основы революции 1917 г. были заложены реформами Петра и Екатерины; и Цветаева (правда, в другой связи) имела основания для того, чтобы обратиться к Петру со словами Родоначальник ты - советов, ревнитель ассамблей!
Такой авторитетный исследователь истории Церкви, как архиепископ Филарет (Гумилевский) называет митрополита Арсения защитником Правды; профессор В. О. Ключевский пишет, что поступок Екатерины недостоин ни ее ума, ни звания; профессор А. В. Карташев называет Владыку борцом всероссийского значения. Изучение биографии Владыки свидетельствует о том, что главный предмет его защиты - авторитет Церкви и всенародная польза.
Священный Собор Российской Православной Церкви 1917-1918 гг. восстановил митрополита Арсения (Мацеевича) в священном сане. Знаменательно, что тот же Собор восстановил патриаршество, вопрос о котором поднимал Святитель.
Почитание митрополита Арсения началось еще при его жизни. Его любили за чистоту жизни, за молитвенный подвиг, видели его дар прозрения и знали о случаях исцеления по молитвам Святителя. На севере почитание Владыки как угодника Божия началось еще в 1767 г. По личным воспоминаниям Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, жители Таллинна особо почитали митрополита Арсения и всегда поминали его на панихиде.
Альфа и Омега. N31
Опубликовано на сайте Православие и современность
http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/01church/20070316.html
В 1761 году скончалась императрица Елизавета Петровна, и наступило недолгое царствие Петра III, который в отличие от нее не любил Православия и не уважал духовенства. Неумелые и поспешные распоряжения императора по секуляризации церковных имений вызвали недовольство вначале духовенства, а потом и народа, но только Ростовский владыка передал императору свой протест, который настолько поразил своим смелым тоном иностранных дипломатов, что они сочли его за коллективное обращение.
В 1762 г. при своем восшествии на престол императрица Екатерина II высказала сожаление об обидах, нанесенных духовенству, и ревность к православным обрядам. Владыка направил государыне представление о возврате монастырских вотчин, но проведено оно было далеко не в полном виде. От участия в коронационных торжествах митрополита Арсения постарались отстранить. Правительственные мероприятия способствовали лишь возрастанию недовольства и волнений в народе, и Владыка предпринял ряд настойчивых и смелых действий ради защиты Церкви. В древнерусской редакции греческого чинопоследования Недели Православия (в то время это чинопоследование еще не имело устоявшейся формы) он усилил слова, касающиеся притеснителей Церкви.
Ожидая в Ростове императрицу на торжество перемещения мощей святителя Димитрия в новую раку, митрополит надеялся склонить государыню на сторону духовенства, не подозревая о том, насколько сильно она предубеждена против него самого и насколько ее взгляды на имущественные права Церкви далеки от соблюдения церковных интересов. Учрежденная для урегулирования возникших осложнений Духовная комиссия была составлена таким образом, чтобы входившие в нее духовные лица никак не противоречили светскому большинству.
Оставалось надеяться на Синод, и Ростовский владыка 10 марта 1763 г. подал в Синод свое знаменитое доношение о церковных имениях, направив его таким образом, чтобы с ним познакомилась и императрица. В документе доказывалось, что светский контроль над церковной собственностью нарушает не только церковные каноны, но и основы государственности. Близкие к митрополиту люди предупреждали его о том, насколько опасно противодействовать планам правительства и тем более критиковать именные (исходящие от имени императрицы) указы, но Владыка решил непременно выступить со словом протеста.
В отсутствии собрания Синода о представлении митрополита Арсения доложил императрице один архиерей, давний его недоброжелатель, писавший, что речь идет об оскорблении величества. Императрица приказала Синоду судить Владыку; 14 марта Синод постановил арестовать его и направить в Москву. Владыка же 14 марта направил в Синод второе доношение, из которого следовало, что контроль Духовной комиссии незаконен и вреден для Церкви; кроме того, в нем содержалась повторная просьба об увольнении на покой.
Приехавший в Ростов гвардейский офицер арестовал митрополита и спешно вывез в Москву, едва позволив уложить носильные вещи и не дав проститься с городом, то есть приложиться к мощам и иконам в соборе. Дорогой усилилась болезнь Владыки; ему до самой Москвы не позволяли ни на минуту покинуть возок. 17 марта митрополита Арсения поместили под караулом в Симонов монастырь. В письменных распоряжениях императрица именует Владыку вралем; такую кличку она давала тем, кто придерживался мистических воззрений. Заступничество доброжелателей Ростовского владыки ее только раздражало.
1 апреля начался суд. В своих показаниях Владыка продолжал защищать дело Церкви и избегал называть кого-либо, чтобы не подвергать людей опасности. 4 апреля, еще до окончания следствия, был вынесен приговор: сослать в отдаленный монастырь с отнятием бумаги и чернил. 7 апреля воспоследовало окончательное постановление, в котором Синод обвинял митрополита в дерзости против светской власти, что позволяло судить его еще и гражданским судом, и предлагал лишить архиерейского сана и священства и расстричь. Императрица оставила Арсению монашеский чин и избавила от гражданского суда. Священномученик был сослан в Ферапонтов монастырь. Указами Синода и Сената народ извещался о виновности митрополита Арсения и о понесенном им наказании.
При снятии сана с Ростовского митрополита Синодальный дворец был окружен громадными толпами - отнюдь не только из любопытства, но и из сострадания. Нужно сказать, что впечатление от этого события вскоре еще усилилось, когда через месяц с небольшим рухнул храм, смежный с той палатой, где осудили Владыку.
Выслушав определение Синода, Владыка, по свидетельствам, произнес: Благо мне, яко смирил мя еси! и сам стал снимать с себя знаки архиерейского достоинства, обратившись к образу Спасителя. Дар прозорливости священномученика Арсения сказался в том, что он предрек при этом страшную и позорную кончину своим наиболее рьяным гонителям, которые все и погибли так, как говорил Владыка.
В ссылку владыку Арсения повезли не в вологодский Ферапонтов, а в более дальний Николаевский Корельский монастырь Архангельской губернии. Одновременно каждому архиерею и в монастыри было разослано извещение о вине Владыки, целью которого было представить протест против имущественного притеснения Церкви личным делом Ростовского митрополита. В 1766 г. Екатерина послала "записку" о деле митрополита Арсения Вольтеру с целью придать этому делу за границей благоприятную для нее окраску. Однако дипломаты докладывали своим дворам о том, что духовенство и народ сочувствуют Владыке и почитают его за святого.
Путешествие митрополита Арсения к месту ссылки по весеннему бездорожью длилось почти месяц. По приезде сопровождавший его офицер заставил престарелого архиерея носить воду, рубить дрова и т. п. В монастыре ему было позволено посещать храм во время литургии и ходить по монастырю, но под строгим караулом; запрещено было писать, говорить о своем деле, именоваться архиереем и даже иеромонахом и преподавать благословение. Настоятель и благочинный обязаны были следить за ссыльным и регулярно отчитываться.
Владыка не догадывался, насколько он ненавистен Екатерине, и полагал, что если бы она сама прочла его доношение в Синод, то мнение ее было бы благоприятным. Между тем была осуществлена секуляризация церковных земель, вызвавшая крестьянские волнения. "Успокаивали" их за счет дальнейшего ущемления прав духовенства. В особенности от государственных реформ пострадали монастыри, значительная часть которых была закрыта. Без крова остались тысячи монахов; был нанесен значительный ущерб и делу религиозного просвещения. Имя осужденного митрополита Арсения произносилось с благоговением, распространялись свидетельства его прозорливости. Угличский архимандрит Геннадий запретил братии молиться за царствующий дом, "ревнуя Арсению митрополиту", за что был лишен сана и монашества и сослан в Соловецкий монастырь навечно.
В ссылке Владыке отвели низкий и тесный каземат. Болезнь не позволяла ему посещать богослужения. Настоятель монастыря уважал ученого узника, а архангелогородский архиерей присылал ему с протоиереем деньги и пропитание; из Ростова и от других архиереев посылались и частицы мощей. В каземате оказались и иконы, книги, панагия, орлецы и даже белый клобук. Друзья надеялись на освобождение опального митрополита. В беседах с караульным офицером, с монахами и нередкими гостями Владыка продолжал отстаивать свои взгляды. В монастыре его называли отцом Арсением и даже, как бы обмолвившись, преосвященным. Для узника сделали прямой ход в алтарь, пробив стену и устроивши лестницу; в церкви ему позволили проповедовать. Несмотря на то, что Владыка в проповедях обличал монахов в невоздержанности к вину, они испытывали к нему уважение, стояли перед ним в ризах, как перед архиереем, и пытались целовать руку, чего он не допускал. Начальник караула сделался его учеником; особенно большое впечатление произвело на молодого офицера житие святителя Иоанна Златоуста, пострадавшего от жестокой царицы. Корельский монастырь, как и многие другие, был поставлен секуляризацией на грань разорения, что еще сблизило монахов с опальным противником этой меры.
В 1767 году сильно пьющий иеродиакон, обидевшийся на владыку Арсения за то, что тот отказал ему в чарке вина, так как тот был уже пьян, и на отца архимандрита за строгое наказание, донес на них, желая отомстить. К его досаде, при допросе обвинения против настоятеля во внимание почти не принимались, а обвинения против ссыльного митрополита записывались с сугубым вниманием. Владыка был арестован вновь. Ему вменялись в вину в основном речи против прав Екатерины на престол. Многочисленные допрошенные вначале старались не повредить Владыке, но под нажимом следствия начали давать на него показания. Он же по возможности избегал называть своих собеседников. Из 14 пунктов обвинения ни один сам по себе не выглядел преступлением, но их совокупность при желании могла навести на мысль о заговоре. На допросах владыка Арсений старался держаться спокойно, на угрозы отвечал нравоучениями и в очередной раз проявил свою прозорливость, подарив следователю медный пятак (в дальнейшем тот, проворовавшись, попал в крепость, где умер, получая казенного содержания 5 копеек в день). Продолжая считать, что Екатерина могла бы внять его аргументам, Владыка и в ходе следствия просил, чтобы она ознакомилась с полным текстом его доношения Синоду.
Но императрица отнеслась к делу с сугубой предвзятостью и решила, что Владыку нельзя оставлять в России, тем более что в народе ширилось сочувствие ему как безвинно страдающему праведнику. Указ по следственному делу она набрасывала сама и сама правила официальный текст. Велено было расстричь Владыку, переодеть в мужицкую одежду, переименовать в Андрея Враля и сослать навечно в Ревель (Таллинн) в каземат под надзор иноземцев без права писать и принимать посетителей. Итоговые обвинения никак не согласуются со следственным делом; Екатерина расправилась с владыкой Арсением как со своим личным врагом. Синод же даже не был поставлен в известность о расстрижении Арсения, происшедшем 26 декабря.
Владыку везли с поразительной быстротой по секретному маршруту как безымянного колодника. В Вологде он был передан другому караулу как неизвестный и столь же спешно увезен оттуда в Ревель. Арсения боялись и осужденного, потому что народная молва о гонимом праведнике все ширилась и докатилась уже до Сибири. В народе распространялись листки с подробным описанием предвзятого следствия и неправедного суда. Народ следил и за страшной судьбой судей Владыки, видя в этом проявление праведного гнева Божия, и в смерти Екатерины без исповеди и причастия усматривал воздаяние за похищение у Церкви ее исконных прав и за преследование праведника Божия митрополита Арсения.
В Ревеле для ссыльного приготовили тесный каземат (площадью 6 м2), куда обессилевшего от поспешной езды старца внесли на руках, заперли и оставили одного; врача пригласили только через три дня. Караульные не знали русского языка. В помещении для устрашения узника держали кляп, которым угрожали заткнуть ему рот, если попытается разговаривать. Владыка не знал даже, где он находится. Екатерина велела в смертный час позвать к нему священника, взяв с того подписку о неразглашении под угрозой смертной казни.
С лета 1769 г. по весну 1771 г. содержанием заключенного ведали русские офицеры, обращавшиеся с ним "порядочно и без грубости"; пищи было достаточно, к Владыке пускали немногочисленных русских посетителей (посещение узников было для них исполнением христианского долга) и даже позволяли ему под стражей ходить по городу. Но тем временем в Петербурге было заведено новое дело (впоследствии уничтоженное); возможно, что поводом для него послужили упорные слухи о святости опального митрополита, вызвавшие новую вспышку гнева императрицы. И если раньше каземат Владыки протапливался, то теперь никто об этом не думал; ему было запрещено переступать порог своего тесного узилища; наконец, узнику отказывали в одежде и даже в достаточной пище. Были и сведения о том, что Владыка попросту замурован в каземате, и только через узкое окошко ему подают скудную еду.
Страдания митрополита закончились 28 февраля 1772 г. Накануне к нему допустили священника. Согласно народным рассказам, тот, зайдя в каземат, увидел архиерея в облачении и выбежал в страхе, а зайдя вторично, увидел уже арестанта. После исповеди и причащения умирающий подарил ему свой молитвослов. Священномученика Арсения погребли в день кончины как мирянина близ северной стены деревянного Никольского храма. При расширении храма в 1821 г. могила очутилась внутри, под амвоном близ Царских врат.
В каземате осталась лишь процарапанная надпись на стене: Благо, яко смирил мя еси. Но в народе о гонимом митрополите сохранилась глубокая и благоговейная память. Доносчиков же по второму делу все окружавшие их открыто презирали. Корельский монастырь стал местом паломничества. Бытовало сказание, что Владыку отсюда повезли в Сибирь, что он скончался в пути и был погребен в Верхнеудинске; есть в Сибири и другие места, где почитали память Ростовского митрополита как здесь скончавшегося.
Подводя итоги жизнеописания священномученика Арсения, можно сказать, что вся Россия считала его своим, имя его повсюду вспоминалось с любовью и благоговейным удивлением. Личность его вызывала и вызывает к себе уважение, так как он бесстрашно защищал правое дело Церкви, даже оставаясь в одиночестве. Священномученик по мере сил противился реформам, которые грозили уничтожить религиозное образование и церковную благотворительность, выступал против вторжения светской власти в сферу церковного управления, аргументированно доказывая, что изъятие имущества у духовного сословия без всякой компенсации не может быть оправдано ни с государственной, ни с юридической, ни с канонической и нравственной точки зрения. В доношениях Владыки больше тревоги за Церковь, нежели за потерю владений. Синод, побоявшийся поддержать Ростовского митрополита, сделал шаг к тому, чтобы стать инструментом государственного управления. Образование было заброшено, духовенство обречено на крайнюю нищету и материальную зависимость. Народ, вкусивший горькие плоды екатерининских реформ, почитал владыку Арсения за смелый протест против новых принципов управления.
Митрополит Арсений поднял уровень церковной жизни Ростовской епархии. Он настаивал на том, чтобы Церковь была воспитательницей народа, основал семинарию в Ярославле и в учебном деле был противником латинской схоластики. Строгие требования Владыки были справедливы и оправдывались его нестяжательством и высоким строем духовной жизни. Твердо отстаивая свои архиерейские права, отличаясь непреклонностью убеждений и независимостью, Владыка был милостивым и не давал в обиду подчиненное ему духовенство и крестьян. Дважды митрополит поднимал вопрос о восстановлении патриаршества. Он был ревностным проповедником и отстаивал Православие как от фанатизма раскольников, так и от рационализма протестантов. Не питавший неприязни к своим личным недоброжелателям, чуждый корысти и любостяжания, Владыка от архиерейских доходов питал бедняков.
Его протест против секуляризации церковного имущества есть непререкаемое свидетельство значения для России церковного достояния. Недаром молодой Пушкин писал, что отчуждение церковных имений нанесло сильный удар просвещению народа. Можно сказать, что и основы революции 1917 г. были заложены реформами Петра и Екатерины; и Цветаева (правда, в другой связи) имела основания для того, чтобы обратиться к Петру со словами Родоначальник ты - советов, ревнитель ассамблей!
Такой авторитетный исследователь истории Церкви, как архиепископ Филарет (Гумилевский) называет митрополита Арсения защитником Правды; профессор В. О. Ключевский пишет, что поступок Екатерины недостоин ни ее ума, ни звания; профессор А. В. Карташев называет Владыку борцом всероссийского значения. Изучение биографии Владыки свидетельствует о том, что главный предмет его защиты - авторитет Церкви и всенародная польза.
Священный Собор Российской Православной Церкви 1917-1918 гг. восстановил митрополита Арсения (Мацеевича) в священном сане. Знаменательно, что тот же Собор восстановил патриаршество, вопрос о котором поднимал Святитель.
Почитание митрополита Арсения началось еще при его жизни. Его любили за чистоту жизни, за молитвенный подвиг, видели его дар прозрения и знали о случаях исцеления по молитвам Святителя. На севере почитание Владыки как угодника Божия началось еще в 1767 г. По личным воспоминаниям Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, жители Таллинна особо почитали митрополита Арсения и всегда поминали его на панихиде.
Альфа и Омега. N31
Опубликовано на сайте Православие и современность
http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/01church/20070316.html
