Выставка с таким необычным названием прошла в Саратове несколько лет назад в дни памяти Архиепископа Пимена (Хмелевского). На ней были представлены портреты Владыки, сделанные Вячеславом Лопатиным [1], художником и реставратором икон. На протяжении многих лет он был знаком с саратовским архипастырем. И сегодня мы предлагаем вниманию читателей несколько работ В. Лопатина и его воспоминания о Владыке Пимене.
Знакомство наше относится к началу семидесятых. Меня тогда как реставратора иконы формально включили в список акта приемки росписей Троицкого собора. Для меня это было неожиданностью, и я решил не ставить подпись до тех пор, пока не вникну в суть дела.
Владыку это как-то встревожило - по крайней мере, он именно так узнал о моем существовании, решил познакомиться. И пригласил посмотреть свои домашние иконы на предмет их сохранности. Профессия реставратора по станковой темперной живописи была еще редкостью. Радищевский музей в этом плане тогда оказался впереди других - я, по крайней мере, был единственным на всю Волгу - от Ярославля до Астрахани - реставратором иконописи.
Я показался Владыке внешне похожим на Максима Шостаковича - он дружил с их семьей. Вообще, связи и знакомства у него были самыми разнообразными, переписка обширная. Иногда, за чаем, он зачитывал мне некоторые мысли из пришедших писем. В основном почему-то ругательные - Глазунова, Солоухина, направленные против авангардного абстрактного искусства. А сам ведь тем временем дружил с Бриттеном и Растроповичем, которых никак не отделить от современного искусства.
Отношения наши носили исключительно гражданский характер. Я называл его Дмитрием Евгеньевичем, он меня - Вячеславом Владимировичем. Я не был крещен и не подходил под его благословение. Он поил меня чаем и угощал колбасой в постные дни. Мы оба любили кошек и благоговейно относились к иконам. Я - как реставратор и музейщик, он - как священнослужитель и молитвенный человек. Кошка у него была поразительная. Она, сидя на коленях и мурлыча, расчесывала ему лапами бороду и не ела скоромного в пост.
Вообще, собрание икон у него было небольшое. К иконе он относился особенно, совсем иначе, чем все остальные. Однажды он сказал: "А сейчас я покажу Вам самую старую мою икону. Но прежде расскажу историю. Я очень давно хотел иметь икону старинного письма и просил всех знакомых помочь в поисках. Но долго ничего не получалось. Однажды мне рассказали, что в Ленинграде живет старичок-иконописец и у него может быть то, что мне нужно. Я поехал, познакомился - мы долго говорили. И вот он-то и уступил мне ее: новгородская школа, XIV век". И после этого дал мне икону в руки. И действительно, иконография совпадает - новгородское письмо, и доска со шпонками врезными, как положено. Только вот доска новая и краски теперешние. И Дмитрий Евгеньевич это знал и видел. Но я понял - именно то, что нужно. Ему на самом деле было важно не то, что икона старая, а то, что она сделана именно так, как делали в древние времена.
Самой же дорогой для него была небольшая, поздняя, но на доске, в киотике, икона Николая Угодника. Она трижды спасала его от неминуемой гибели. В первый раз в юности, во время оккупации в Белоруссии: уже повели на расстрел, спасения не было - и тут немцы обратили внимание, что он, паренек, прячет на груди какой-то предмет. Они его выволокли из толпы и обнаружили к своему удивлению под рубашкой икону. Это их так поразило, что они оставили его в живых.
Дмитрий Евгеньевич с иконой этой никогда не расставался. Она с ним потом и в Иерусалиме была, и в Троице-Сергиевой Лавре, и везде.
К моему творчеству он относился спокойно, если даже не сказать равнодушно. Однажды после просмотра телепередачи о моей выставке (мы специально вместе смотрели у него, на большом экране) он за чаем произнес: "Должен сказать Вам, Вячеслав Владимирович, что будь Вы даже гений в своем творчестве, главное для Вас занятие - это не рисование, а реставрация икон".
Я, тем не менее, сделал несколько портретов Владыки в технике монотипии - уже после его смерти. Пытался уловить, по воспоминаниям, по фотографиям и наброскам, ускользающие черты.
Материал подготовили Игорь Сорокин, Андрей Боровский
[1] Вячеслав Лопатин - старейший в городе реставратор икон, несколько десятилетий работающий в мастерской реставрации темперной живописи Радищевского музея. Внимательный исследователь и тонкий ценитель русской иконописи, он был одним из тех, кто открыл зрителям и специалистам художественное своеобразие народной иконы Поволжья.
Вместе с тем, Вячеслав Лопатин - художник, творчество которого ассоциируется с новаторством и экспериментом, привлекая яркостью, многогранностью, непредсказуемостью. В. Лопатин - один из организаторов и участников знаковой для художественной жизни города выставки "Формула цвета".
В начале 1970-х годов во время исследования икон, находящихся в саратовских храмах, Вячеслав Владимирович познакомился с Архиепископом Пименом (Хмелевским). Это знакомство переросло в дружеские отношения, связавшие их на долгие годы.
Впечатления от встреч с Владыкой легли в основу серии портретов в технике монотипии, над которой художник работал несколько лет. Каждый из графических листов серии добавляет новые, едва уловимые черты к образу Владыки Пимена, достигая порой иконописного обобщения и символизма.
http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/01church/20061214.html
Знакомство наше относится к началу семидесятых. Меня тогда как реставратора иконы формально включили в список акта приемки росписей Троицкого собора. Для меня это было неожиданностью, и я решил не ставить подпись до тех пор, пока не вникну в суть дела.
Владыку это как-то встревожило - по крайней мере, он именно так узнал о моем существовании, решил познакомиться. И пригласил посмотреть свои домашние иконы на предмет их сохранности. Профессия реставратора по станковой темперной живописи была еще редкостью. Радищевский музей в этом плане тогда оказался впереди других - я, по крайней мере, был единственным на всю Волгу - от Ярославля до Астрахани - реставратором иконописи.
Я показался Владыке внешне похожим на Максима Шостаковича - он дружил с их семьей. Вообще, связи и знакомства у него были самыми разнообразными, переписка обширная. Иногда, за чаем, он зачитывал мне некоторые мысли из пришедших писем. В основном почему-то ругательные - Глазунова, Солоухина, направленные против авангардного абстрактного искусства. А сам ведь тем временем дружил с Бриттеном и Растроповичем, которых никак не отделить от современного искусства.
Отношения наши носили исключительно гражданский характер. Я называл его Дмитрием Евгеньевичем, он меня - Вячеславом Владимировичем. Я не был крещен и не подходил под его благословение. Он поил меня чаем и угощал колбасой в постные дни. Мы оба любили кошек и благоговейно относились к иконам. Я - как реставратор и музейщик, он - как священнослужитель и молитвенный человек. Кошка у него была поразительная. Она, сидя на коленях и мурлыча, расчесывала ему лапами бороду и не ела скоромного в пост.
Вообще, собрание икон у него было небольшое. К иконе он относился особенно, совсем иначе, чем все остальные. Однажды он сказал: "А сейчас я покажу Вам самую старую мою икону. Но прежде расскажу историю. Я очень давно хотел иметь икону старинного письма и просил всех знакомых помочь в поисках. Но долго ничего не получалось. Однажды мне рассказали, что в Ленинграде живет старичок-иконописец и у него может быть то, что мне нужно. Я поехал, познакомился - мы долго говорили. И вот он-то и уступил мне ее: новгородская школа, XIV век". И после этого дал мне икону в руки. И действительно, иконография совпадает - новгородское письмо, и доска со шпонками врезными, как положено. Только вот доска новая и краски теперешние. И Дмитрий Евгеньевич это знал и видел. Но я понял - именно то, что нужно. Ему на самом деле было важно не то, что икона старая, а то, что она сделана именно так, как делали в древние времена.
Самой же дорогой для него была небольшая, поздняя, но на доске, в киотике, икона Николая Угодника. Она трижды спасала его от неминуемой гибели. В первый раз в юности, во время оккупации в Белоруссии: уже повели на расстрел, спасения не было - и тут немцы обратили внимание, что он, паренек, прячет на груди какой-то предмет. Они его выволокли из толпы и обнаружили к своему удивлению под рубашкой икону. Это их так поразило, что они оставили его в живых.
Дмитрий Евгеньевич с иконой этой никогда не расставался. Она с ним потом и в Иерусалиме была, и в Троице-Сергиевой Лавре, и везде.
К моему творчеству он относился спокойно, если даже не сказать равнодушно. Однажды после просмотра телепередачи о моей выставке (мы специально вместе смотрели у него, на большом экране) он за чаем произнес: "Должен сказать Вам, Вячеслав Владимирович, что будь Вы даже гений в своем творчестве, главное для Вас занятие - это не рисование, а реставрация икон".
Я, тем не менее, сделал несколько портретов Владыки в технике монотипии - уже после его смерти. Пытался уловить, по воспоминаниям, по фотографиям и наброскам, ускользающие черты.
Материал подготовили Игорь Сорокин, Андрей Боровский
[1] Вячеслав Лопатин - старейший в городе реставратор икон, несколько десятилетий работающий в мастерской реставрации темперной живописи Радищевского музея. Внимательный исследователь и тонкий ценитель русской иконописи, он был одним из тех, кто открыл зрителям и специалистам художественное своеобразие народной иконы Поволжья.
Вместе с тем, Вячеслав Лопатин - художник, творчество которого ассоциируется с новаторством и экспериментом, привлекая яркостью, многогранностью, непредсказуемостью. В. Лопатин - один из организаторов и участников знаковой для художественной жизни города выставки "Формула цвета".
В начале 1970-х годов во время исследования икон, находящихся в саратовских храмах, Вячеслав Владимирович познакомился с Архиепископом Пименом (Хмелевским). Это знакомство переросло в дружеские отношения, связавшие их на долгие годы.
Впечатления от встреч с Владыкой легли в основу серии портретов в технике монотипии, над которой художник работал несколько лет. Каждый из графических листов серии добавляет новые, едва уловимые черты к образу Владыки Пимена, достигая порой иконописного обобщения и символизма.
http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/01church/20061214.html
