Год назад моя дочь, которой тогда было без нескольких дней пять лет, впервые обратила внимание на Распятие в храме. Увидев изображение распятого Христа, она стала задавать мне вопросы, на которые я хоть и ответила, но ответила не совсем так, как хотелось бы. Поэтому я то и дело мысленно возвращалась к тому нашему с дочерью разговору. И вот теперь, когда ей уже исполнилось шесть, я знаю, как я могла помочь ей сделать тот выбор, который она сделала без моей помощи.
- Мама, смотри, кровь!
Моя дочь показывает на Распятие. В ее глазах отражается целая буря чувств: и непонимание, и сострадание, и страх... Она пытается закутаться в мою юбку, как будто хочет спрятаться, как будто боится увиденного.
- Это Бог,- говорю я ей, стараясь придать своему голосу интонацию уверенности.- Он умер, чтобы мы могли жить.
Я прикладываюсь к Распятию. Жестом предлагаю дочери сделать то же самое, но она в нерешительности остается на месте. По ее мимике и взгляду видно, что первоначальный страх понемногу начинает уступать место любопытству. Она внимательно разглядывает Спасителя.
- Если Он умер, значит, Его больше нет?
Она говорит очень тихо, еле слышно. Страх совсем исчез, теперь в ее словах слышится недоверие.
- Бог есть всегда,- отвечаю я и с удивлением обнаруживаю, что это, мне самой еще мало понятное противоречие, очень обрадовало дочь.- Бог умер, а потом воскрес. Он всегда с нами и всегда помогает нам, когда мы просим Его об этом.
Недоверие проходит.
- А мы тоже воскреснем, когда умрем?
Она говорит уже не шепотом, хоть и не громко. В уголках глаз и губ появляется чуть заметная улыбка.
- Если мы будем любить Бога, то Он воскресит нас.
Лицо девочки опять становится серьезным и задумчивым. Она указывает рукой на кровь, струящуюся из ран Спасителя:
- А они не любили Бога?
"Они". Интересно, каким рисуется детскому воображению это "они"?
- Наверное, они испугались Его, - я стараюсь говорить уверенно, хотя и чувствую, что отвечать на вопросы дочери становится все труднее, ведь никогда раньше я не задумывалась над этим.
- Они могли попросить, и Он научил бы их не бояться!
Девочка произносит эти слова с видом Ньютона, только что открывшего закон всемирного тяготения.
- Он учил их. Он учил их любить. Но любить - это очень сложно.
Дочка замирает. Она задумывается. Видимо, мысль о том, что любить труднее, чем распять, ей непонятна. Я также стою не шевелясь.
Невольно у меня в голове возникает молитва: "Господи, помоги мне самой понять и принять то, что я только что объясняла дочери! Господи, помоги мне научиться любить, а не распинать!".
Дочь переводит взгляд с лика Спасителя на мое лицо. Ее глаза широко открыты.
Я молчу.
Она снова переводит взгляд на лик Спасителя и протягивает руку, как будто хочет кончиками пальцев дотронуться до Распятия.
Я молчу.
Так мы стоим минуту или две. Она берет меня за руку. Ее рука немножко дрожит, на глаза наворачиваются слезы.
- Я не хочу, как они,- говорит девочка шепотом,- я хочу с Ним...
Мы еще какое-то время стояли молча перед Распятием. Мои мысли были в смятении. Все, что я могла,- это молиться о том, чтобы Господь помог нам. Не в чем-то конкретном, а вообще. Помог в том, что Он сочтет для нас нужным. А дочка... я не знаю, о чем она думала, но знаю, что мысли ее были не по-детски серьезными.
Конечно, она не стала после этого случая более послушной или менее ленивой, она не стала меньше шалить и капризничать - она не перестала быть ребенком. Но с тех пор я частенько замечаю, как дочка шепотом твердит молитвы, и вижу ее непередаваемую радость, когда она понимает, что ее молитвы услышаны, а прошения исполнены. И ее искренняя безоговорочная детская вера всегда поддерживает меня в минуты уныния.
http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/03person/20061023.html
- Мама, смотри, кровь!
Моя дочь показывает на Распятие. В ее глазах отражается целая буря чувств: и непонимание, и сострадание, и страх... Она пытается закутаться в мою юбку, как будто хочет спрятаться, как будто боится увиденного.
- Это Бог,- говорю я ей, стараясь придать своему голосу интонацию уверенности.- Он умер, чтобы мы могли жить.
Я прикладываюсь к Распятию. Жестом предлагаю дочери сделать то же самое, но она в нерешительности остается на месте. По ее мимике и взгляду видно, что первоначальный страх понемногу начинает уступать место любопытству. Она внимательно разглядывает Спасителя.
- Если Он умер, значит, Его больше нет?
Она говорит очень тихо, еле слышно. Страх совсем исчез, теперь в ее словах слышится недоверие.
- Бог есть всегда,- отвечаю я и с удивлением обнаруживаю, что это, мне самой еще мало понятное противоречие, очень обрадовало дочь.- Бог умер, а потом воскрес. Он всегда с нами и всегда помогает нам, когда мы просим Его об этом.
Недоверие проходит.
- А мы тоже воскреснем, когда умрем?
Она говорит уже не шепотом, хоть и не громко. В уголках глаз и губ появляется чуть заметная улыбка.
- Если мы будем любить Бога, то Он воскресит нас.
Лицо девочки опять становится серьезным и задумчивым. Она указывает рукой на кровь, струящуюся из ран Спасителя:
- А они не любили Бога?
"Они". Интересно, каким рисуется детскому воображению это "они"?
- Наверное, они испугались Его, - я стараюсь говорить уверенно, хотя и чувствую, что отвечать на вопросы дочери становится все труднее, ведь никогда раньше я не задумывалась над этим.
- Они могли попросить, и Он научил бы их не бояться!
Девочка произносит эти слова с видом Ньютона, только что открывшего закон всемирного тяготения.
- Он учил их. Он учил их любить. Но любить - это очень сложно.
Дочка замирает. Она задумывается. Видимо, мысль о том, что любить труднее, чем распять, ей непонятна. Я также стою не шевелясь.
Невольно у меня в голове возникает молитва: "Господи, помоги мне самой понять и принять то, что я только что объясняла дочери! Господи, помоги мне научиться любить, а не распинать!".
Дочь переводит взгляд с лика Спасителя на мое лицо. Ее глаза широко открыты.
Я молчу.
Она снова переводит взгляд на лик Спасителя и протягивает руку, как будто хочет кончиками пальцев дотронуться до Распятия.
Я молчу.
Так мы стоим минуту или две. Она берет меня за руку. Ее рука немножко дрожит, на глаза наворачиваются слезы.
- Я не хочу, как они,- говорит девочка шепотом,- я хочу с Ним...
Мы еще какое-то время стояли молча перед Распятием. Мои мысли были в смятении. Все, что я могла,- это молиться о том, чтобы Господь помог нам. Не в чем-то конкретном, а вообще. Помог в том, что Он сочтет для нас нужным. А дочка... я не знаю, о чем она думала, но знаю, что мысли ее были не по-детски серьезными.
Конечно, она не стала после этого случая более послушной или менее ленивой, она не стала меньше шалить и капризничать - она не перестала быть ребенком. Но с тех пор я частенько замечаю, как дочка шепотом твердит молитвы, и вижу ее непередаваемую радость, когда она понимает, что ее молитвы услышаны, а прошения исполнены. И ее искренняя безоговорочная детская вера всегда поддерживает меня в минуты уныния.
http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/03person/20061023.html
