У Николая Колосова - паренька из подмосковной деревни - было достаточно причин, чтобы обижаться на советскую власть. Отца-священника то и дело арестовывали. В ссылках он провел в общей сложности шестнадцать лет. Большая семья по долгу оставалась без кормильца. В конце концов служить ему вообще запретили. Самого Николая несколько раз исключали из школы как "поповского сына". Милиция отказывала ему в прописке там, где его брали псаломщиком. Но когда напал внешний враг, он, не минуты не колеблясь, встал в ряды защитников Отечества. И воевал не за страх, а за совесть. Николай защищал не политический режим того времени, а родную страну, любовь к которой веками прививала своей пастве Русская Православная Церковь. После войны стал священником. Ровно полвека отец Николай Колосов прослужил в московском храме Рижоположения на Донской улице. Вышел за штат совсем недавно. Отец Николай - митрофорный протоиерей. Награжден орденом Отечественной войны, боевыми медалями, а также пятью церковными орденами.
Жизнь часто ставила Николая Колосова перед драматическим выбором. Но веры Христовой он не предал ни при каких обстоятельствах.
- На фронте, - рассказывает отец Николай, - пришел ко мне политрук полка и спросил: "Ты почему не партийный?" А я был сержантом, командиром зенитного пулеметного отделения. Отвечаю: "Некогда было об этом подумать". - "А ты подумай. Я еще приду". И действительно пришел. Тогда я говорю: "Знаешь что, милый мой, ты с этим не ходи ко мне больше. Я какой есть, такой и умру. Вот мой пулемет, вот моя земля, вот мой расчет. Позади Москва, я ее люблю. Умру, а немца сюда не пущу. Я в Бога верю и не только верю, но и люблю Господа. Поэтому не могу я быть партийным". А он мне и говорит: "Вера членству в партии не мешает". "О, нет, - отвечаю, - у вас там записано, что коммунист должен вести антирелигиозную пропаганду. Двоедушным я быть не могу". Тогда он подумал, пожал руку, сказал: "Молодец!" и ушел. Больше никто никогда не уговаривал меня вступить в партию.
- А до этого разговора знали, что вы верующий?
- Знать не знали, скорее догадывались. Однажды ко мне подошел солдат из моего расчета, москвич. Подал мне руку и сказал: "Коля, спасибо тебе!" Может быть, только благодаря тебе мы еще и живы".
- Откуда вы ушли на войну?
- Из Москвы. В моем военном билете было вклеено предписание, в котором говорилось, что по объявлении мобилизации, я обязан явиться в свою часть. А часть моя находилась в районе Кунцева. Туда я и пришел пешком на второй день войны к шести утра.
- А жили вы где?
На Донской улице, в общежитии, неподалеку от завода "Красный пролетарий", на котором я работал с 1939 года. Туда мне помогли устроиться знакомые. Надо было где-то деньги зарабатывать. Стал я руководителем бригады по уборке цехов. Вскоре узнал, что рядом находится действующая церковь Ризоположения. Я сразу полюбил этот храм, начал там петь и читать. Опыт у меня уже был - я служил псаломщиком в нескольких храмах Подмосковья. Владыка Иоанн (впоследствии митрополит Киевский) посвятил меня в стихарь в храме Воскресения Словущего на Успенском вражке.
- Знал ли кто-нибудь на заводе, что вы ходите в церковь?
-Кое-кто знал. Друга Ваню я предупредил: "Если придут брат или сестра, а я буду в храме, скажи, что я в своей". "Своя" - так я называл полюбившуюся мне церковь. Ребята спрашивали Ваню: "Что за своя такая, куда он ходит?" Друг отвечал: "Да, это кинотеатр, который он полюбил и называет "своя".
А 31 декабря 1940 года я прямо сказал ребятам из бригады: "Прежде чем идти Новый год встречать, давайте отстоим, молебен в церкви, в Теплом переулке". В этом храме новогодний молебен служили в одиннадцать вечера. Отстояли, а потом встретили Новый год, первый год войны. И никто меня не выдал.
- Как вы узнали, что началась война?
- В субботу 21 июня 1941 года, мастер сказал мне: "Поработай в выходной, а то у нас план горит". Прихожу утром 22 на работу. Меня сразу удивило, что все начальство на месте, спрашиваю: "Что такое?" Говорят: "Ладно, ладно, работай". Через некоторое время всех вызвали к начальнику в кабинет и объявили, что началась война. А когда я пришел в свою часть, мне выдали обмундирование, противогаз, винтовку, пару гранат. И назначили связным. Это была часть аэростатов заграждения. На меня возложили обязанность носить служебные пакеты в штаб дивизии и обратно. Частенько попадал под бомбежку. Присядешь где-нибудь за бугорком и пережидаешь налет. Под Москвой я пробыл до зимы 1942 года, пока немцев не отогнали.
Потом мы оказались в составе зенитной дивизии резерва Верховного Главнокомандования. До войны я в армии не служил. Меня не брали как сына священника - призывали только на учебные сборы вместе с детьми так называемых кулаков и подкулачников. Учить толком ничему не учили. Только гоняли, что есть силы, муштровали, заставляли ложиться лицом в грязь. На фронте меня подучили, дали зенитный пулемет.
- В каких боях вам довелось участвовать?
- Первый раз наша дивизия показала себя в деле во время боев в Тульской области. Немецкие самолеты привыкли летать чуть не по головам у наших солдат. Мы этому положили конец. Появившись в районе боев неожиданно для немцев, наши зенитчики сразу сбили восемь самолетов противника. Потом немецкие летчики старались летать как можно выше, чтобы самолетов не было видно, и сбрасывали бомбы куда попало.
В 1943 году наша дивизия участвовала в прорыве вражеских позиций на линии Болохово-Мценск. Когда мы переезжали Оку по понтонным мостам, я увидел, что вода в реке окрасилась кровью. Повсюду тела убитых и раненых. В воздухе - сплошной стон. Стонут люди, стонут лошади. Я подумал тогда: "А еще говорят, что ада нет. Вот он, ад".
Погнали мы немцев. Заняли Болохово, Мценск. К нам в церковь Ризоположения после войны приходили верующие из Болохова. Я им говорил: "Ваш город - это сплошные бугры и ямы". Они отвечали: "Правильно, батюшка. А откуда вы знаете?" - "Как мне не знать, я там воевал". С боями дошли до Карачева. Мы этот город освобождали. Нашей дивизии присвоили звание гвардейской Карачевской.
Потом мы стояли на реке Сож в Смоленской области. Охраняли переправу. Там был со мной такой случай. Спать приходилось мало. А тут как-то днем задремал. Вижу сон. Небольшая комната, в переднем углу лежит старший брат, убитый под Вязьмой в 1942 году. Лежит на белой кровати, накрыт белым. Останавливаюсь на пороге, а он зовет меня: "Иди ко мне, иди ко мне, иди ко мне". И пальцем манит. С противоположной стороны открывается дверь, входит мама во всем черном, строго-строго на меня смотрит, грозит пальцем и говорит: "Не ходи, не ходи, не ходи!"
Вечером один наш парнишка развел огонь, чтобы посушить портянки. Я ему говорю: "Ты что делаешь? Сейчас немцы на твой огонек прилетят" А он недоволен: "Вот какой, портянки не дает просушить". Я огонь затоптал, он снова развел. Не успел я отойти в сторону, как слышу -летит бомба. Отбежал, лег под свой пулемет. Бомба попала в сосну и вместе с громадным суком полетела прямо на меня. "Ну, думаю, конец". Слава Богу, она врезалась в обочину. Немцы сбросили тогда на нас шесть бомб. Пятерых ребят убило. Шестому оторвало половину ступни. Вот вам и сон. "Не ходи, не ходи, не ходи!" Ранило меня позже.
- Где это было?
В районе Белостока в Польше. В августе 1944 года наши войска очень близко подошли к немецким позициям. Противник открыл беглый минометный огонь. Что делать? Машины с зенитными пулеметами мы поставили, а стрелять нечем. Даю команду: "Идти за снарядами!" Мой заместитель говорит: "Ты с ума сошел, нас перебьют". Отвечаю: "Мы не у тещи в гостях. Идет война". Пополз за снарядами сам. Притащил два ящика и думаю: "Мало". Пополз снова. Взял еще два ящика, возвращаюсь. Чуть-чуть не дополз, и тут меня ударило осколком в колено. Как огнем обожгло. Схватил себя за колено и вижу - полная горсть крови.
Отвезли меня в полевой госпиталь, который располагался в белорусской деревни. Легкораненых старались быстрее подлечить и вернуть в строй. А тяжелым - никакого внимания. Немцы каждый день бомбят. Няньки, врачи разбегутся, а мы лежим. Или сами помрем, или под бомбами погибнем.
Пролежал я недели две, толку никакого. В один прекрасный день слышу - полуторка за окном тарахтит. Опять приехали за сидячими и ходячими. Прошу сестру: "Дайте мне большой бинт". - "Зачем"? - "Чтобы закрепить ногу и хоть поползать немного, ведь у меня пролежни ". Добрался я до порога, выполз в коридор, оттуда на улицу. У забора стояли наши солдаты и местные жители. Белорусы говорили: "Зачем вы пришли?". Наши отвечали: "Как зачем, вас освобождать". - "А мы вас не звали. Ваша советская власть и ваши колхозы - совхозы нам не нужны". Слушал я слушал и говорю: "Ребятки, хватит вам спорить. Лучше положите меня на полуторку". Подняли они меня и уложили на ящики. Врач прибежала, рассердилась, велела меня снять. Но ничего у нее не вышло. Так попал я в бобруйский госпиталь. Там мне сделали первую операцию. А вторую - в Могилеве. Шесть месяцев я пролежал в постели. Пришлось заново учиться ходить - на костылях.
- А что было дальше?
- Выписали меня, привезли в Москву. Первое время жил у брата. Отлеживался. Через месяц стал ходить понемножку. Решил пойти на свой завод. Встретили меня прекрасно. Начальник распорядился выдать мне деньги и новенький костюм. Говорит: "Приходи к нам, мы тебя учиться пошлем". Приезжаю к брату. Сели за чай вместе с мамой. Я ей все рассказал. Она спросила: "Что решил, пойдешь на завод"? Я ответил: "Нет, я думаю поступить в Духовную семинарию".
- Когда у вас появилось желание стать священником? Во время войны?
- Нет, намного раньше. Был у меня друг в сельской школе. Парнишка из хорошей крестьянской семьи. Отец его пел в церковном хоре. Как-то друг мой спросил: "Кем ты будешь"? А я ему и ответил: "Буду батюшкой". Учился я тогда в четвертом классе...
- Вы поступили в семинарию с первой же попытки?
- Да, сразу же после войны. Собрался с силами, поехал в Новодевичий монастырь к ректору профессору Савинскому. Он спросил: "Как же вы будете учиться - на костылях?"
- "Я их со временем брошу, буду с палочкой ходить". Ректор сказал: "Пишите прошение". А я его уже написал - оно у меня с собой было. "Если вас допустят к экзаменам, мы пришлем вам открытку", - сказал ректор. Через две недели открытка пришла. Начал я сдавать экзамены. Книги для подготовки у меня были. Да и по своей прежней службе я кое-что знал. Экзамены выдержал. По правде говоря, учиться мне было очень тяжело. Пройти такую войну, пройти такую войну, сущий ад, отлежать в госпиталях и потом сесть за семинарскую скамью - дело невероятно трудное. Раздается звонок, лекция кончилась, ребята выходят в коридор. А я пока встану, костыли возьму, до двери доковыляю, звонок опять звенит - на следующую лекцию. Но все же Господь дал мне силы завершить образование и сподобил меня стать священником. Накануне Петрова дня 1948 года епископ Можайский Макарий рукоположил меня во диакона, а в самый праздник - в иерея. С тех пор я и служил в своем любимом храме Ризоположения. В этом храме была кафедра Владыки Макария. При нем я прослужил 12 лет.
При Хрущеве сильно притесняли. Почти как в 30-е годы. Налогами совсем замучили. Хотели даже описать мое имущество. Пришел уполномоченный, а ему говорят: "Вот его тумбочка, вот его койка, описывайте". Тот постоял, постоял и ушел. Пытался я как-то усовестить инспектора райфинотдела: "Я инвалид, мне такую сумму трудно заработать. Если бы из вашей зарплаты вычитали столько, вы бы по-другому заговорили". А она сказала: "Возьмите и уйдите из церкви". "Как вы можете предлагать мене такое? - ответил я. - Это мое дело, моя жизнь, я с этим родился".
Чего только я не повидал за 50 лет служения. Помню: иду к Пасхальной заутрени, а со стороны райисполкома к церкви направляется компания молодежи с гитарами и гармошкой. Впереди женщина в красном с флажком в руке. Поравнялись они с храмом и запели: "Не надо нам монахов, не надо нам попов, мы на небо залезем, разгоним всех богов". Это в 60-е годы. Но с Божией помощью все побороли, все одолели...
С отцом Николаем Колосовым беседовал Вячеслав Вальков
Московский Церковный вестник. N7, 2001г./" Непридуманные рассказы о войне "
http://www.pobeda.ru/content/view/3536/10/
***
Жизнь часто ставила Николая Колосова перед драматическим выбором. Но веры Христовой он не предал ни при каких обстоятельствах.
- На фронте, - рассказывает отец Николай, - пришел ко мне политрук полка и спросил: "Ты почему не партийный?" А я был сержантом, командиром зенитного пулеметного отделения. Отвечаю: "Некогда было об этом подумать". - "А ты подумай. Я еще приду". И действительно пришел. Тогда я говорю: "Знаешь что, милый мой, ты с этим не ходи ко мне больше. Я какой есть, такой и умру. Вот мой пулемет, вот моя земля, вот мой расчет. Позади Москва, я ее люблю. Умру, а немца сюда не пущу. Я в Бога верю и не только верю, но и люблю Господа. Поэтому не могу я быть партийным". А он мне и говорит: "Вера членству в партии не мешает". "О, нет, - отвечаю, - у вас там записано, что коммунист должен вести антирелигиозную пропаганду. Двоедушным я быть не могу". Тогда он подумал, пожал руку, сказал: "Молодец!" и ушел. Больше никто никогда не уговаривал меня вступить в партию.
- А до этого разговора знали, что вы верующий?
- Знать не знали, скорее догадывались. Однажды ко мне подошел солдат из моего расчета, москвич. Подал мне руку и сказал: "Коля, спасибо тебе!" Может быть, только благодаря тебе мы еще и живы".
- Откуда вы ушли на войну?
- Из Москвы. В моем военном билете было вклеено предписание, в котором говорилось, что по объявлении мобилизации, я обязан явиться в свою часть. А часть моя находилась в районе Кунцева. Туда я и пришел пешком на второй день войны к шести утра.
- А жили вы где?
На Донской улице, в общежитии, неподалеку от завода "Красный пролетарий", на котором я работал с 1939 года. Туда мне помогли устроиться знакомые. Надо было где-то деньги зарабатывать. Стал я руководителем бригады по уборке цехов. Вскоре узнал, что рядом находится действующая церковь Ризоположения. Я сразу полюбил этот храм, начал там петь и читать. Опыт у меня уже был - я служил псаломщиком в нескольких храмах Подмосковья. Владыка Иоанн (впоследствии митрополит Киевский) посвятил меня в стихарь в храме Воскресения Словущего на Успенском вражке.
- Знал ли кто-нибудь на заводе, что вы ходите в церковь?
-Кое-кто знал. Друга Ваню я предупредил: "Если придут брат или сестра, а я буду в храме, скажи, что я в своей". "Своя" - так я называл полюбившуюся мне церковь. Ребята спрашивали Ваню: "Что за своя такая, куда он ходит?" Друг отвечал: "Да, это кинотеатр, который он полюбил и называет "своя".
А 31 декабря 1940 года я прямо сказал ребятам из бригады: "Прежде чем идти Новый год встречать, давайте отстоим, молебен в церкви, в Теплом переулке". В этом храме новогодний молебен служили в одиннадцать вечера. Отстояли, а потом встретили Новый год, первый год войны. И никто меня не выдал.
- Как вы узнали, что началась война?
- В субботу 21 июня 1941 года, мастер сказал мне: "Поработай в выходной, а то у нас план горит". Прихожу утром 22 на работу. Меня сразу удивило, что все начальство на месте, спрашиваю: "Что такое?" Говорят: "Ладно, ладно, работай". Через некоторое время всех вызвали к начальнику в кабинет и объявили, что началась война. А когда я пришел в свою часть, мне выдали обмундирование, противогаз, винтовку, пару гранат. И назначили связным. Это была часть аэростатов заграждения. На меня возложили обязанность носить служебные пакеты в штаб дивизии и обратно. Частенько попадал под бомбежку. Присядешь где-нибудь за бугорком и пережидаешь налет. Под Москвой я пробыл до зимы 1942 года, пока немцев не отогнали.
Потом мы оказались в составе зенитной дивизии резерва Верховного Главнокомандования. До войны я в армии не служил. Меня не брали как сына священника - призывали только на учебные сборы вместе с детьми так называемых кулаков и подкулачников. Учить толком ничему не учили. Только гоняли, что есть силы, муштровали, заставляли ложиться лицом в грязь. На фронте меня подучили, дали зенитный пулемет.
- В каких боях вам довелось участвовать?
- Первый раз наша дивизия показала себя в деле во время боев в Тульской области. Немецкие самолеты привыкли летать чуть не по головам у наших солдат. Мы этому положили конец. Появившись в районе боев неожиданно для немцев, наши зенитчики сразу сбили восемь самолетов противника. Потом немецкие летчики старались летать как можно выше, чтобы самолетов не было видно, и сбрасывали бомбы куда попало.
В 1943 году наша дивизия участвовала в прорыве вражеских позиций на линии Болохово-Мценск. Когда мы переезжали Оку по понтонным мостам, я увидел, что вода в реке окрасилась кровью. Повсюду тела убитых и раненых. В воздухе - сплошной стон. Стонут люди, стонут лошади. Я подумал тогда: "А еще говорят, что ада нет. Вот он, ад".
Погнали мы немцев. Заняли Болохово, Мценск. К нам в церковь Ризоположения после войны приходили верующие из Болохова. Я им говорил: "Ваш город - это сплошные бугры и ямы". Они отвечали: "Правильно, батюшка. А откуда вы знаете?" - "Как мне не знать, я там воевал". С боями дошли до Карачева. Мы этот город освобождали. Нашей дивизии присвоили звание гвардейской Карачевской.
Потом мы стояли на реке Сож в Смоленской области. Охраняли переправу. Там был со мной такой случай. Спать приходилось мало. А тут как-то днем задремал. Вижу сон. Небольшая комната, в переднем углу лежит старший брат, убитый под Вязьмой в 1942 году. Лежит на белой кровати, накрыт белым. Останавливаюсь на пороге, а он зовет меня: "Иди ко мне, иди ко мне, иди ко мне". И пальцем манит. С противоположной стороны открывается дверь, входит мама во всем черном, строго-строго на меня смотрит, грозит пальцем и говорит: "Не ходи, не ходи, не ходи!"
Вечером один наш парнишка развел огонь, чтобы посушить портянки. Я ему говорю: "Ты что делаешь? Сейчас немцы на твой огонек прилетят" А он недоволен: "Вот какой, портянки не дает просушить". Я огонь затоптал, он снова развел. Не успел я отойти в сторону, как слышу -летит бомба. Отбежал, лег под свой пулемет. Бомба попала в сосну и вместе с громадным суком полетела прямо на меня. "Ну, думаю, конец". Слава Богу, она врезалась в обочину. Немцы сбросили тогда на нас шесть бомб. Пятерых ребят убило. Шестому оторвало половину ступни. Вот вам и сон. "Не ходи, не ходи, не ходи!" Ранило меня позже.
- Где это было?
В районе Белостока в Польше. В августе 1944 года наши войска очень близко подошли к немецким позициям. Противник открыл беглый минометный огонь. Что делать? Машины с зенитными пулеметами мы поставили, а стрелять нечем. Даю команду: "Идти за снарядами!" Мой заместитель говорит: "Ты с ума сошел, нас перебьют". Отвечаю: "Мы не у тещи в гостях. Идет война". Пополз за снарядами сам. Притащил два ящика и думаю: "Мало". Пополз снова. Взял еще два ящика, возвращаюсь. Чуть-чуть не дополз, и тут меня ударило осколком в колено. Как огнем обожгло. Схватил себя за колено и вижу - полная горсть крови.
Отвезли меня в полевой госпиталь, который располагался в белорусской деревни. Легкораненых старались быстрее подлечить и вернуть в строй. А тяжелым - никакого внимания. Немцы каждый день бомбят. Няньки, врачи разбегутся, а мы лежим. Или сами помрем, или под бомбами погибнем.
Пролежал я недели две, толку никакого. В один прекрасный день слышу - полуторка за окном тарахтит. Опять приехали за сидячими и ходячими. Прошу сестру: "Дайте мне большой бинт". - "Зачем"? - "Чтобы закрепить ногу и хоть поползать немного, ведь у меня пролежни ". Добрался я до порога, выполз в коридор, оттуда на улицу. У забора стояли наши солдаты и местные жители. Белорусы говорили: "Зачем вы пришли?". Наши отвечали: "Как зачем, вас освобождать". - "А мы вас не звали. Ваша советская власть и ваши колхозы - совхозы нам не нужны". Слушал я слушал и говорю: "Ребятки, хватит вам спорить. Лучше положите меня на полуторку". Подняли они меня и уложили на ящики. Врач прибежала, рассердилась, велела меня снять. Но ничего у нее не вышло. Так попал я в бобруйский госпиталь. Там мне сделали первую операцию. А вторую - в Могилеве. Шесть месяцев я пролежал в постели. Пришлось заново учиться ходить - на костылях.
- А что было дальше?
- Выписали меня, привезли в Москву. Первое время жил у брата. Отлеживался. Через месяц стал ходить понемножку. Решил пойти на свой завод. Встретили меня прекрасно. Начальник распорядился выдать мне деньги и новенький костюм. Говорит: "Приходи к нам, мы тебя учиться пошлем". Приезжаю к брату. Сели за чай вместе с мамой. Я ей все рассказал. Она спросила: "Что решил, пойдешь на завод"? Я ответил: "Нет, я думаю поступить в Духовную семинарию".
- Когда у вас появилось желание стать священником? Во время войны?
- Нет, намного раньше. Был у меня друг в сельской школе. Парнишка из хорошей крестьянской семьи. Отец его пел в церковном хоре. Как-то друг мой спросил: "Кем ты будешь"? А я ему и ответил: "Буду батюшкой". Учился я тогда в четвертом классе...
- Вы поступили в семинарию с первой же попытки?
- Да, сразу же после войны. Собрался с силами, поехал в Новодевичий монастырь к ректору профессору Савинскому. Он спросил: "Как же вы будете учиться - на костылях?"
- "Я их со временем брошу, буду с палочкой ходить". Ректор сказал: "Пишите прошение". А я его уже написал - оно у меня с собой было. "Если вас допустят к экзаменам, мы пришлем вам открытку", - сказал ректор. Через две недели открытка пришла. Начал я сдавать экзамены. Книги для подготовки у меня были. Да и по своей прежней службе я кое-что знал. Экзамены выдержал. По правде говоря, учиться мне было очень тяжело. Пройти такую войну, пройти такую войну, сущий ад, отлежать в госпиталях и потом сесть за семинарскую скамью - дело невероятно трудное. Раздается звонок, лекция кончилась, ребята выходят в коридор. А я пока встану, костыли возьму, до двери доковыляю, звонок опять звенит - на следующую лекцию. Но все же Господь дал мне силы завершить образование и сподобил меня стать священником. Накануне Петрова дня 1948 года епископ Можайский Макарий рукоположил меня во диакона, а в самый праздник - в иерея. С тех пор я и служил в своем любимом храме Ризоположения. В этом храме была кафедра Владыки Макария. При нем я прослужил 12 лет.
При Хрущеве сильно притесняли. Почти как в 30-е годы. Налогами совсем замучили. Хотели даже описать мое имущество. Пришел уполномоченный, а ему говорят: "Вот его тумбочка, вот его койка, описывайте". Тот постоял, постоял и ушел. Пытался я как-то усовестить инспектора райфинотдела: "Я инвалид, мне такую сумму трудно заработать. Если бы из вашей зарплаты вычитали столько, вы бы по-другому заговорили". А она сказала: "Возьмите и уйдите из церкви". "Как вы можете предлагать мене такое? - ответил я. - Это мое дело, моя жизнь, я с этим родился".
Чего только я не повидал за 50 лет служения. Помню: иду к Пасхальной заутрени, а со стороны райисполкома к церкви направляется компания молодежи с гитарами и гармошкой. Впереди женщина в красном с флажком в руке. Поравнялись они с храмом и запели: "Не надо нам монахов, не надо нам попов, мы на небо залезем, разгоним всех богов". Это в 60-е годы. Но с Божией помощью все побороли, все одолели...
С отцом Николаем Колосовым беседовал Вячеслав Вальков
Московский Церковный вестник. N7, 2001г./" Непридуманные рассказы о войне "
http://www.pobeda.ru/content/view/3536/10/
.jpg)
