"Ваше Превосходительство, я настоятельно просил бы Вас прекратить развозку по боевым позициям подарков от газеты "Биржевые ведомости". В октябре ко мне в штаб явились два молодых сотрудника этой газеты, господа Проппер и Гессен, и за 10 минут своего пребывания в штабной столовой, где им был предложен чай, успели объяснить, что в Германии в действительности никакого недостатка ни в чем не ощущается и не будет ощущаться, но наше правительство периодически заставляет газеты лгать на этот счет. Про внутреннее же состояние России и про то, что творится по их выражению, "в сферах", они частью намеками, частью фразами, выражающими сожаление "о бедной нашей родине", наговорили таких возмутительных вещей, что я вынужден был объявить, что буду сам сопутствовать им по позиции, а затем не отпускал их от себя ни на шаг до отъезда из дивизии".
Ставка Верховного Главнокомандования оставила этот рапорт начальника 19-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Нечволодова без внимания. На дворе стоял конец 1916 года, и многие на Западном фронте уже начинали догадываться, что целенаправленная работа по разложению армии и развалу государства ведется отнюдь не только большевиками и анархистами. Между прочим, жестокая борьба всех государственных органов Российской империи с деятельностью подпольных революционных партий, призывавших к поражению России в бессмысленной мировой войне, продолжалась до самого конца этой империи. Это была неравная, но в определенном смысле, честная битва. В то же время, имперское правительство не знало, как справиться с так называемым "Прогрессивным блоком", на словах занявшим "оборонческие" позиции, и открывшим с этих позиций сокрушительный огонь по всей государственной системе.
Когда делегата ЦК РСДРП(б) Льва Каменева и еще пятерых большевиков-депутатов Государственной думы, составивших антивоенное и антиправительственное воззвание к студентам, задержали в ноябре 1914 года на подпольной конференции под Петроградом, легальная оппозиционная печать единодушно поддержала суровый приговор суда: лишение депутатской неприкосновенности и вечная ссылка в Сибирь. Не прошло и года, и те же самые газеты взахлеб цитировали и обсуждали статью депутата и кадетского лидера Василия Маклакова "Трагическое положение". Россия сравнивалась в ней с автомобилем, несущемся "по крутой и узкой дороге", и вдруг "пассажир", то есть либеральная думская оппозиция, замечает, что "шофер" (Николай II и его правительство) "править не может", более того, он "безумен" и "направляет машину прямо в пропасть". Имеет ли право "пассажир" перехватить на полном ходу "руль" и повести машину "правильно"? Вопрос ставился лишь для того, чтобы сочувствующие читатели ответили на него утвердительно.
Подобные публикации, как и знаменитая думская речь Павла Милюкова "Глупость или измена?", как и грязная, ставившая своей целью максимально опорочить официальное руководство страны кампания по распространению слухов о "всевластии Гришки Распутина", вызывали неизменное удивление, а то возмущение в стане союзников России. Англичане и французы наперебой делали запросы царскому правительству: почему во время войны, в моменты напряжения всех сил антигерманской коалиции российская печать вдруг требует коренных реформ и свободы слова? Почему, невзирая на недостаток улик и явные подтасовки, в первые же месяцы войны под давлением либеральной прессы со своего поста со скандалом снимают и судят за шпионаж (!) военного министра Сухомлинова? Почему, наконец, газеты позволяют себе столь развязную критику работы русского Генерального штаба и командования отдельных фронтов, в процессе которой печатью беспечно выбалтываются совершенно секретные сведения? (Цензура в республиканской Франции была в то время настолько жестока, что о подробные отчеты о положении на французском фронте французы часто извлекали из приходивших во Францию с опозданием русских газет.)
Всему этому, разумеется, можно найти чисто политические объяснения. Сегодня ни для кого не секрет, что крупная российская буржуазия (как принято выражаться сегодня - "олигархия"), начиная с 1905 года, вела дело не только к ликвидации самодержавной монархии, но и к захвату своими ставленниками всех ключевых государственных постов. 1917 год показал, что, несмотря на все свои либеральные разглагольствования, лидеры парламентской оппозиции Милюков и Гучков неуклонно вели Россию к установлению сильного, почти диктаторского режима, ограничивавшего права всех слоев населения в пользу небольшой группы крупных промышленников и банкиров. Между прочим, поддерживавшая эту оппозицию пресса уже через несколько недель после Февральской революции сменила тон и стала требовать от самопровозглашенного Временного правительства наведения порядка, ужесточения политических репрессий и, вообще, максимально жесткого руководства. Насколько "пассажиры" оказались здесь способней "шофера", показала история.
Но у всей этой бессовестной газетной возни есть и более серьезная, неполитическая подоплека. Редакторы и сотрудники большинства либеральных изданий с охотой взялись за проведение антигосударственной клеветнической компании не в последнюю очередь потому, что и, в самом деле, не любили и презирали Россию. Это презрение уже в начале ХХ века имело глубокие идеологические и социальные корни. "Идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство, ее отчуждение от государства и враждебность к нему", - писал в 1909 году в сборнике "Вехи" бывший "легальный марксист" Петр Струве. "Эти люди ненавидят Россию, так сказать, натурально, физически: за климат, за поля, за леса, за порядки, за освобождение мужика, за русскую историю, одним словом, за все!" - утверждал Достоевский.
Преувеличение? Художественная гипербола? А вот прочтите-ка этот пассаж.
"В России своего Форда не было. Были Менделеев, изобретший периодическую систему элементов и сорокаградусную водку, Павлов с его опытами на собаках и открытием условных рефлексов, Вернадский с ноосферой, Циолковский с ракетами, но все как-то надземно, как-то малопрагматично, кроме менделеевской водки, пожалуй. Еще были Сталин с Берией; последний ездил на западных машинах и озабочен был не автомобилестроением, а как бы украсть у Америки секрет атомной бомбы. И украл...
Одного в России так и не научились: строить дороги и по ним ездить на собственного производства автомобилях. Не движется и не работает многое другое. Сами собой разваливаются новые жилые дома, тонут танкеры и подводные лодки, падают самолеты, взрываются шахты. Но - чудо! - при всем этом смертельном хаосе в соседний магазин исправно подвозят пиво "Клинское", молоко "Можайское" и пельмени "Дарья". И что уж вовсе невероятно - этими самыми пельменями вполне можно и не отравиться.
Кое-где выпекают хлеб, шьют трусы, валяют валенки, иногда приходит автобус, вполне можно по телефону вызвать такси, и через часа два оно приедет! Иногда ходит лифт, недоломанный вашими соседями-тинейджерами. Участковый милиционер подчас вежлив. И вот что самое отрадное: вы вполне можете выхлопотать визу, скажем, в Гонолулу и подышать деньков десять чужестранным воздухом, расслабившись, не бегая то и дело в ванную проверить: дали или нет горячую воду, не вырубился ли свет и не взорвался ли газ".
Это не Жванецкий, не Задорнов, не Владимир Войнович, не текст передачи радио "Свобода", это отрывок очередной статьи не так давно помещенной в одной из самых респектабельных российских общенациональных газет. Так что, традиции Маклакова и K? по-прежнему живы.
Артем Ермаков, кандидат исторических наук
http://www.pravoslavie.ru/jurnal/060717134099
Ставка Верховного Главнокомандования оставила этот рапорт начальника 19-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Нечволодова без внимания. На дворе стоял конец 1916 года, и многие на Западном фронте уже начинали догадываться, что целенаправленная работа по разложению армии и развалу государства ведется отнюдь не только большевиками и анархистами. Между прочим, жестокая борьба всех государственных органов Российской империи с деятельностью подпольных революционных партий, призывавших к поражению России в бессмысленной мировой войне, продолжалась до самого конца этой империи. Это была неравная, но в определенном смысле, честная битва. В то же время, имперское правительство не знало, как справиться с так называемым "Прогрессивным блоком", на словах занявшим "оборонческие" позиции, и открывшим с этих позиций сокрушительный огонь по всей государственной системе.
Когда делегата ЦК РСДРП(б) Льва Каменева и еще пятерых большевиков-депутатов Государственной думы, составивших антивоенное и антиправительственное воззвание к студентам, задержали в ноябре 1914 года на подпольной конференции под Петроградом, легальная оппозиционная печать единодушно поддержала суровый приговор суда: лишение депутатской неприкосновенности и вечная ссылка в Сибирь. Не прошло и года, и те же самые газеты взахлеб цитировали и обсуждали статью депутата и кадетского лидера Василия Маклакова "Трагическое положение". Россия сравнивалась в ней с автомобилем, несущемся "по крутой и узкой дороге", и вдруг "пассажир", то есть либеральная думская оппозиция, замечает, что "шофер" (Николай II и его правительство) "править не может", более того, он "безумен" и "направляет машину прямо в пропасть". Имеет ли право "пассажир" перехватить на полном ходу "руль" и повести машину "правильно"? Вопрос ставился лишь для того, чтобы сочувствующие читатели ответили на него утвердительно.
Подобные публикации, как и знаменитая думская речь Павла Милюкова "Глупость или измена?", как и грязная, ставившая своей целью максимально опорочить официальное руководство страны кампания по распространению слухов о "всевластии Гришки Распутина", вызывали неизменное удивление, а то возмущение в стане союзников России. Англичане и французы наперебой делали запросы царскому правительству: почему во время войны, в моменты напряжения всех сил антигерманской коалиции российская печать вдруг требует коренных реформ и свободы слова? Почему, невзирая на недостаток улик и явные подтасовки, в первые же месяцы войны под давлением либеральной прессы со своего поста со скандалом снимают и судят за шпионаж (!) военного министра Сухомлинова? Почему, наконец, газеты позволяют себе столь развязную критику работы русского Генерального штаба и командования отдельных фронтов, в процессе которой печатью беспечно выбалтываются совершенно секретные сведения? (Цензура в республиканской Франции была в то время настолько жестока, что о подробные отчеты о положении на французском фронте французы часто извлекали из приходивших во Францию с опозданием русских газет.)
Всему этому, разумеется, можно найти чисто политические объяснения. Сегодня ни для кого не секрет, что крупная российская буржуазия (как принято выражаться сегодня - "олигархия"), начиная с 1905 года, вела дело не только к ликвидации самодержавной монархии, но и к захвату своими ставленниками всех ключевых государственных постов. 1917 год показал, что, несмотря на все свои либеральные разглагольствования, лидеры парламентской оппозиции Милюков и Гучков неуклонно вели Россию к установлению сильного, почти диктаторского режима, ограничивавшего права всех слоев населения в пользу небольшой группы крупных промышленников и банкиров. Между прочим, поддерживавшая эту оппозицию пресса уже через несколько недель после Февральской революции сменила тон и стала требовать от самопровозглашенного Временного правительства наведения порядка, ужесточения политических репрессий и, вообще, максимально жесткого руководства. Насколько "пассажиры" оказались здесь способней "шофера", показала история.
Но у всей этой бессовестной газетной возни есть и более серьезная, неполитическая подоплека. Редакторы и сотрудники большинства либеральных изданий с охотой взялись за проведение антигосударственной клеветнической компании не в последнюю очередь потому, что и, в самом деле, не любили и презирали Россию. Это презрение уже в начале ХХ века имело глубокие идеологические и социальные корни. "Идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство, ее отчуждение от государства и враждебность к нему", - писал в 1909 году в сборнике "Вехи" бывший "легальный марксист" Петр Струве. "Эти люди ненавидят Россию, так сказать, натурально, физически: за климат, за поля, за леса, за порядки, за освобождение мужика, за русскую историю, одним словом, за все!" - утверждал Достоевский.
Преувеличение? Художественная гипербола? А вот прочтите-ка этот пассаж.
"В России своего Форда не было. Были Менделеев, изобретший периодическую систему элементов и сорокаградусную водку, Павлов с его опытами на собаках и открытием условных рефлексов, Вернадский с ноосферой, Циолковский с ракетами, но все как-то надземно, как-то малопрагматично, кроме менделеевской водки, пожалуй. Еще были Сталин с Берией; последний ездил на западных машинах и озабочен был не автомобилестроением, а как бы украсть у Америки секрет атомной бомбы. И украл...
Одного в России так и не научились: строить дороги и по ним ездить на собственного производства автомобилях. Не движется и не работает многое другое. Сами собой разваливаются новые жилые дома, тонут танкеры и подводные лодки, падают самолеты, взрываются шахты. Но - чудо! - при всем этом смертельном хаосе в соседний магазин исправно подвозят пиво "Клинское", молоко "Можайское" и пельмени "Дарья". И что уж вовсе невероятно - этими самыми пельменями вполне можно и не отравиться.
Кое-где выпекают хлеб, шьют трусы, валяют валенки, иногда приходит автобус, вполне можно по телефону вызвать такси, и через часа два оно приедет! Иногда ходит лифт, недоломанный вашими соседями-тинейджерами. Участковый милиционер подчас вежлив. И вот что самое отрадное: вы вполне можете выхлопотать визу, скажем, в Гонолулу и подышать деньков десять чужестранным воздухом, расслабившись, не бегая то и дело в ванную проверить: дали или нет горячую воду, не вырубился ли свет и не взорвался ли газ".
Это не Жванецкий, не Задорнов, не Владимир Войнович, не текст передачи радио "Свобода", это отрывок очередной статьи не так давно помещенной в одной из самых респектабельных российских общенациональных газет. Так что, традиции Маклакова и K? по-прежнему живы.
Артем Ермаков, кандидат исторических наук
http://www.pravoslavie.ru/jurnal/060717134099
