Только на фронте сержанты опасались притеснять подчиненных им солдат
Дедовщина, нарушение уставных отношений, казарменное воровство... Часто можно услышать: "Да разве в советское время, в войну было такое?" Спросите стариков-ветеранов, они вам расскажут. Вот мой личный опыт.
В армии еще в годы войны среди солдат бытовала шутка: "Главный командир для солдата не генерал и не полковник, а... сержант". Очень точно было сказано. Потому что отделенный - твой хозяин.
В первый же день приезда в армию (я попал в Симферопольское пулеметно-минометное училище, эвакуированное в г. Балаково) нас, "салажат", известное дело, сперва отвели в баню. Выходим одеваться, обуваться. Я - хвать, туда-сюда, нет моих валенок! Все уже оделись, уже команда на выход, а я чуть не плачу, все по предбаннику ищу, ползаю... Тю-тю мои новые валенки!
Вора я увидел уже в последний день, когда нас отправляли на фронт. Вернулся за чем-то с пристани в казарму и вижу: старшина Старков бросает во двор из окна со второго этажа ботинки, шинели, кальсоны, наволочки... А внизу все это казенное добро принимает помкомвзвода старший сержант Ловырев.
Все это, конечно, шло на базар.
Нет, не тогда, а много позже, только спустя годы меня осенило: так вот кто мои валенки тогда оприходовал! Не рекрут же, ошалелый от окриков сержантов, а свой, здешний.
Да, в армии воровали. Впрочем, не то слово. "Находили" - так это называлось.
На полевых учениях у твоей трехлинейки вывинтился и потерялся шомпол. Ты сообщаешь об этом отделенному.
- Найди, - чеканит он, - не найдешь - трибунал.
И ты начинаешь "искать". Как? Известное дело - воруешь ночью в пирамиде шомпол соседней винтовки. А тот, которого ты обокрал, проделывает то же самое со своим соседом. Так и ходит шомпол по кругу. Мелочь, а ведь солдатик получил первый урок воровства. Пока еще мелкого.
Наш отделенный, сержант Воропаев, не стыдясь, забирал у нас деньги, пирог, присланный из дома, письма.
Выпал как-то мне наряд - продуктовый склад бригады охранять. На исходе первого часа дежурства слышу: скрипят по снегу шаги. Является караульный наряд во главе с сержантом.
- Давайте, ребята, - командует Воропаев.
И ребята начинают: консервы, пачки табака, белые сухари набиваются в мешок. И еще, и еще всякой снеди, которую я охраняю. А я что? Молчу. Значит, так надо. Свои берут! Нагрузились они, как говорится, под самую завязку и ушли. А я опять остался один топать на морозе.
Летом 1944-го мы стояли под Калинином, где в лесу построили целый городок из землянок. Однажды сержант Воропаев подозвал меня и небрежным тоном спросил:
- Послушай, а где твоя шинель?
Я ответил, что она в землянке. Он приказал принести. Моей шинели не оказалось. Исчезла! Куда она могла подеваться? Ведь с мая я ее не надевал!
Сержант хмуро посмотрел на меня:
- Это ЧП. Под трибунал пойдешь. Так и знай.
Я молчал. Я даже не мог найти слова, такое мной овладело отчаяние.
- Ладно, - сказал Воропаев, - найдешь.
Прошло несколько дней. Как-то вечером Воропаев подозвал меня:
- Во втором батальоне все ушли на учебные прыжки с аэростата. - Он кивнул в сторону наших соседей. - Ступай, я подожду.
Он не сказал "укради", он только кивнул, но я понял все. Мне просто ничего другого не оставалось. Я пошел. На первое в своей жизни крупное воровство.
Тихо обойдя ограду, за которой горбились крыши землянок второго батальона, я перевел дух. Стояла мертвая тишина. Я подкрался к землянкам. Перед ними на чистенькой дорожке-линейке никого. В дальнем конце на пеньке спиной ко мне сидел дневальный с автоматом на коленях.
Я шмыгнул в ближнюю землянку, осторожно прикрыл за собой дверь и зажег спичку. Дрожа от страха, я порылся в шинелях, которые здесь висели на вешалке, вырвал из них одну, надел на себя и тихонько вышел наружу. Но дверь скрипнула! Часовой встал и повернулся ко мне.
- Минометная здесь? - пересохшими деревянными губами спросил я.
- Там, - махнул он автоматом и снова уселся на свой пенек.
Сделав огромный крюк, я прибежал к нашим землянкам и несколько секунд стоял перед Воропаевым, не в силах говорить...
Через несколько минут на украденной шинели были срезаны пуговицы и заменены другими, оторван хлястик, под воротником Воропаев, послюнявив химический карандаш, старательно вывел мою фамилию.
Наутро в нашу роту явился старшина второго батальона и с ним обокраденный мной солдат. Роту выстроили в шинелях, и гости тщательно осмотрели каждую, но пропажу не опознали. Они ушли ни с чем, а Воропаев мне подмигнул: "Порядок!"
После войны я случайно встретил на саратовском стадионе Ваську Павлова, своего однополчанина. Пошли расспросы, воспоминания.
- А ты знаешь, куда девалась тогда в Калинине твоя шинель? - спросил он, почему то ухмыляясь.
Я пожал плечами.
- Их твой Воропаев отнес на калининский базар и пропил с поваром Гуловым. Помнишь такого? Рябой, из Сибири, из города Канска.
Я молчал. Потом пришел в ярость, разразился бранью. Мои кулаки сжались. Ничего, кроме растерянности и наивного, детского удивления. Поистине я оставался запуганным мальчиком даже после фронта и ранения.
Один мой знакомый, тоже ветеран войны, услышав этот рассказ, рассмеялся:
- Подумаешь, событие! У меня, в Пензенском военном училище связи, когда украли шинель и сержант приказал найти, я украл у соседей. Обычное дело.
А вы разве забыли, как еще совсем недавно, 15-20 лет назад, воровали все и всё - на заводах, фабриках, в колхозах? И название этому придумали. Воров стыдливо называли "несунами". В обществе эти "родимые пятна социализма" выводятся с большим трудом. Также нелегко будет избавиться от них и в армии.
Напомню только: стоило нам оказаться в прифронтовой полосе, как все до единого наши сержанты стали как шелковые. Их было не узнать. Почему? Да потому, что когда у солдата в автоматном рожке уже боевые патроны, дать ему в ухо или потребовать последний рубль уже не хочется. Боязно. Как бы завтра в бою не получить пулю в спину.
Я остаюсь при твердом убеждении: наши сержанты - главное зло, разъедающее живое тело армии. Если их не "перешерстить", добра не жди.
Когда то на лекциях в Институте кинематографии крупнейший наш драматург Евгений Габрилович говорил: "Киносценарий должен походить не на пухлую неповоротливую бабу, а на стройного мускулистого юношу".
Не то ли самое можно сказать и о нашей армии, которой давно следует сбросить лишний вес, чтобы обрести стройность и упругость? Из неуклюжего любителя кулачного боя превратиться в ловкого дзюдоиста?
http://nvo.ng.ru/forces/2006-04-14/5_oficer.html
Дедовщина, нарушение уставных отношений, казарменное воровство... Часто можно услышать: "Да разве в советское время, в войну было такое?" Спросите стариков-ветеранов, они вам расскажут. Вот мой личный опыт.
В армии еще в годы войны среди солдат бытовала шутка: "Главный командир для солдата не генерал и не полковник, а... сержант". Очень точно было сказано. Потому что отделенный - твой хозяин.
В первый же день приезда в армию (я попал в Симферопольское пулеметно-минометное училище, эвакуированное в г. Балаково) нас, "салажат", известное дело, сперва отвели в баню. Выходим одеваться, обуваться. Я - хвать, туда-сюда, нет моих валенок! Все уже оделись, уже команда на выход, а я чуть не плачу, все по предбаннику ищу, ползаю... Тю-тю мои новые валенки!
Вора я увидел уже в последний день, когда нас отправляли на фронт. Вернулся за чем-то с пристани в казарму и вижу: старшина Старков бросает во двор из окна со второго этажа ботинки, шинели, кальсоны, наволочки... А внизу все это казенное добро принимает помкомвзвода старший сержант Ловырев.
Все это, конечно, шло на базар.
Нет, не тогда, а много позже, только спустя годы меня осенило: так вот кто мои валенки тогда оприходовал! Не рекрут же, ошалелый от окриков сержантов, а свой, здешний.
Да, в армии воровали. Впрочем, не то слово. "Находили" - так это называлось.
На полевых учениях у твоей трехлинейки вывинтился и потерялся шомпол. Ты сообщаешь об этом отделенному.
- Найди, - чеканит он, - не найдешь - трибунал.
И ты начинаешь "искать". Как? Известное дело - воруешь ночью в пирамиде шомпол соседней винтовки. А тот, которого ты обокрал, проделывает то же самое со своим соседом. Так и ходит шомпол по кругу. Мелочь, а ведь солдатик получил первый урок воровства. Пока еще мелкого.
Наш отделенный, сержант Воропаев, не стыдясь, забирал у нас деньги, пирог, присланный из дома, письма.
Выпал как-то мне наряд - продуктовый склад бригады охранять. На исходе первого часа дежурства слышу: скрипят по снегу шаги. Является караульный наряд во главе с сержантом.
- Давайте, ребята, - командует Воропаев.
И ребята начинают: консервы, пачки табака, белые сухари набиваются в мешок. И еще, и еще всякой снеди, которую я охраняю. А я что? Молчу. Значит, так надо. Свои берут! Нагрузились они, как говорится, под самую завязку и ушли. А я опять остался один топать на морозе.
Летом 1944-го мы стояли под Калинином, где в лесу построили целый городок из землянок. Однажды сержант Воропаев подозвал меня и небрежным тоном спросил:
- Послушай, а где твоя шинель?
Я ответил, что она в землянке. Он приказал принести. Моей шинели не оказалось. Исчезла! Куда она могла подеваться? Ведь с мая я ее не надевал!
Сержант хмуро посмотрел на меня:
- Это ЧП. Под трибунал пойдешь. Так и знай.
Я молчал. Я даже не мог найти слова, такое мной овладело отчаяние.
- Ладно, - сказал Воропаев, - найдешь.
Прошло несколько дней. Как-то вечером Воропаев подозвал меня:
- Во втором батальоне все ушли на учебные прыжки с аэростата. - Он кивнул в сторону наших соседей. - Ступай, я подожду.
Он не сказал "укради", он только кивнул, но я понял все. Мне просто ничего другого не оставалось. Я пошел. На первое в своей жизни крупное воровство.
Тихо обойдя ограду, за которой горбились крыши землянок второго батальона, я перевел дух. Стояла мертвая тишина. Я подкрался к землянкам. Перед ними на чистенькой дорожке-линейке никого. В дальнем конце на пеньке спиной ко мне сидел дневальный с автоматом на коленях.
Я шмыгнул в ближнюю землянку, осторожно прикрыл за собой дверь и зажег спичку. Дрожа от страха, я порылся в шинелях, которые здесь висели на вешалке, вырвал из них одну, надел на себя и тихонько вышел наружу. Но дверь скрипнула! Часовой встал и повернулся ко мне.
- Минометная здесь? - пересохшими деревянными губами спросил я.
- Там, - махнул он автоматом и снова уселся на свой пенек.
Сделав огромный крюк, я прибежал к нашим землянкам и несколько секунд стоял перед Воропаевым, не в силах говорить...
Через несколько минут на украденной шинели были срезаны пуговицы и заменены другими, оторван хлястик, под воротником Воропаев, послюнявив химический карандаш, старательно вывел мою фамилию.
Наутро в нашу роту явился старшина второго батальона и с ним обокраденный мной солдат. Роту выстроили в шинелях, и гости тщательно осмотрели каждую, но пропажу не опознали. Они ушли ни с чем, а Воропаев мне подмигнул: "Порядок!"
После войны я случайно встретил на саратовском стадионе Ваську Павлова, своего однополчанина. Пошли расспросы, воспоминания.
- А ты знаешь, куда девалась тогда в Калинине твоя шинель? - спросил он, почему то ухмыляясь.
Я пожал плечами.
- Их твой Воропаев отнес на калининский базар и пропил с поваром Гуловым. Помнишь такого? Рябой, из Сибири, из города Канска.
Я молчал. Потом пришел в ярость, разразился бранью. Мои кулаки сжались. Ничего, кроме растерянности и наивного, детского удивления. Поистине я оставался запуганным мальчиком даже после фронта и ранения.
Один мой знакомый, тоже ветеран войны, услышав этот рассказ, рассмеялся:
- Подумаешь, событие! У меня, в Пензенском военном училище связи, когда украли шинель и сержант приказал найти, я украл у соседей. Обычное дело.
А вы разве забыли, как еще совсем недавно, 15-20 лет назад, воровали все и всё - на заводах, фабриках, в колхозах? И название этому придумали. Воров стыдливо называли "несунами". В обществе эти "родимые пятна социализма" выводятся с большим трудом. Также нелегко будет избавиться от них и в армии.
Напомню только: стоило нам оказаться в прифронтовой полосе, как все до единого наши сержанты стали как шелковые. Их было не узнать. Почему? Да потому, что когда у солдата в автоматном рожке уже боевые патроны, дать ему в ухо или потребовать последний рубль уже не хочется. Боязно. Как бы завтра в бою не получить пулю в спину.
Я остаюсь при твердом убеждении: наши сержанты - главное зло, разъедающее живое тело армии. Если их не "перешерстить", добра не жди.
Когда то на лекциях в Институте кинематографии крупнейший наш драматург Евгений Габрилович говорил: "Киносценарий должен походить не на пухлую неповоротливую бабу, а на стройного мускулистого юношу".
Не то ли самое можно сказать и о нашей армии, которой давно следует сбросить лишний вес, чтобы обрести стройность и упругость? Из неуклюжего любителя кулачного боя превратиться в ловкого дзюдоиста?
http://nvo.ng.ru/forces/2006-04-14/5_oficer.html
