"Знаешь Царя - так псаря не жалуй!"

Так было везде: во Пскове, Могилеве, Царском Селе, Тобольске, Екатеринбурге. На всех просторах огромной России.

+ + +

Перехваченная верноподданническая телеграмма гр. Келлера, о которой мы писали, послужила, по свидетельству офицеров 10-й кавалерийской дивизии, основанием для последующих событий: "Через несколько дней в штабе III корпуса появились из Ставки штабные генералы, пытавшиеся уговорить генерала Келлера подчиниться Временному правительству. Верный слуга своему Государю, граф не пошел ни на какие уступки, сдав корпус, уехал к себе в Харьков".

Офицеры ошибаются лишь в том, что посланные уговаривать графа были из Ставки...

В Бессарабии, на территории которой по окончании кампании 1916 г. сосредоточилось несколько кавалерийских корпусов Русской Армии, в марте 1917 г., несомненно, создались особые условия. Уже упоминавшийся нами известный русский военный ученый ген. Н. Н. Головин, сформулировавший "закон распространения разложения армии от тыла к фронту", писал: "Быстрее всего процесс разложения шел в солдатских массах Северного фронта, в непосредственном тылу которого находился главный очаг революции - Петроград. Второе место по своей разлагаемости занимают армии нашего Западного фронта, в тылу которого находился второй центр революции - Москва. Юго-Западный фронт, имевший в своем тылу Киев, был здоровее, и волны разложения, по сравнению с Северным и Западным фронтами, сюда запаздывали. Наконец, в наилучшем моральном состоянии находились наши армии Румынского фронта; пребывание на территории чужого государства значительно задерживало проникновение заразы".

Что же касается кавалерийских частей, то они были лучше обучены, более дисциплинированы, чем пехота. Личный состав их был менее выбит. Нельзя сбрасывать со счетов и силу традиций. Кавалерийские офицеры, по сравнению с иными родами войск, отличались более знатным происхождением. Среди них было больше людей, преданных монархии.

"...Из всех родов оружия они, - писал, имея в виду революционеров, ген. гр. Д. Ф. Гейден, - больше всего боялись кавалерии, потому что она, как хранительница традиций рыцарства и казачества, составляла главный оплот Престола и Отечества".

Исходя из этого, по свидетельству директора Департамента полиции А. Т. Васильева (1869† 1930), уже к осени 1916 г. существовал план по демобилизации Русской Армии после окончания войны: "сначала нужно распустить пехоту, кавалерия, необходимая для поддержания внутреннего порядка, пока останется на службе".

После переворота это понимали даже те, кто в силу своих занятий был очень далек от армии. Чувствовал это, например, даже духовный писатель Е. Поселянин, в 1916 г. издавший книгу "Братья Панаевы - краса Русской Конницы". Переиздание 1917 г. вышло уже под характерно измененным названием "Краса Русской Армии - братья Панаевы".

"Многие полагали, - вспоминал через два года после описываемых событий их участник, - что Вандеей может стать и станет теперешний трофей "императора всех румын", а тогда еще русская Бессарабия. Такому взгляду на Бессарабию способствовало и то обстоятельство, что в ее пределах была сосредоточена масса конницы, больше 10 дивизий. Конница ведь всегда, если и не была, то считалась контрреволюционной.

Предвзятые мнения не всегда бывают справедливы, не были они справедливы и в данном случае. Но в то время, в середине марта 1917 года, многие, а в том числе даже и некоторые лица, принадлежавшие к командному составу конных масс, собранных в Бессарабии, были склонны переоценивать "контрреволюционность" своих солдат.

Существовало мнение, что некоторые части могут отказаться от принесения присяги Временному правительству и что на этой почве могут разыграться события, грозящие внести разлад в жизнь конницы, может быть, и повредить обороне страны.

Некоторые начальники кавалерийских дивизий после обмена мнений пришли к заключению, что надо во что бы то ни стало помешать возникновению каких-либо инцидентов на почве принесения присяги, тем более, что в день присяги предполагалось обращение от лица всей собранной в Бессарабии конницы к Временному правительству с адресом, побуждающим его к более энергичному проявлению своей воли.

Между тем, было известно, сначала по слухам, а затем и вполне положительно, что старший и наиболее авторитетный из кавалерийских начальников, командир 3-го конного корпуса генерал граф Келлер присяги не принесет. Его былая огромная популярность в войсках, и притом именно в солдатской среде, позволяла предполагать, что некоторые части 3-го конного корпуса последуют примеру своего командира и случится то, что не должно было бы случиться".

А слухи ходили разные, для творцов и сторонников "великой и безкровной" один страшней другого.

"Кн. Путятина - та самая, в квартире которой происходила драматическая сцена с отречением В. Кн. Михаила, - писал известный историк русской эмиграниии С. П. Мельгунов, - со слов своего рода знаменитого Пеликана (одесского гор. головы и видного члена Союза Русского народа - за ним была замужем сестра Путятиной), рассказывает о существовании плана, согласно которому кавалерийский корпус гр. Келлера должен был занять Одессу, чтобы поддержать монархическое движение в Подолье и на Волыни".

"Прислали, наконец, текст присяги "на верность службы Российскому государству", - читаем в мемуарах ген. А. И. Деникина. - Идея верховной власти была выражена словами: "...Обязуюсь повиноваться Временному правительству, ныне возглавляющему Российское государство, впредь до установления воли народа при посредстве Учредительного собрания".

Приведение войск к присяге повсюду прошло спокойно, но идиллических ожиданий начальников не оправдало: ни подъема, ни успокоения в смятенные умы не внесло. Могу отметить лишь два характерных эпизода. Командир одного из корпусов на Румынском фронте во время церемонии присяги умер от разрыва сердца. Граф Келлер заявил, что приводить к присяге свой корпус не станет, так как не понимает существа и юридического обоснования верховной власти Временного правительства; не понимает, как можно присягать повиноваться Львову, Керенскому и прочим определенным лицам, которые могут ведь быть удалены или оставить свои посты... Князь Репнин ХХ века после судебной волокиты ушел на покой, и до самой смерти своей не одел машкеры...

Было ли действительно принесение присяги машкерой? Думаю, что для многих лиц, которые не считали присягу простой формальностью - далеко не одних монархистов - это, во всяком случае, была большая внутренняя драма, тяжело переживаемая [...]

В половине марта я был вызван на совещание к командующему 4-й армией, генералу Рагозе. Участвовали генералы Гаврилов, Сычевский и начальник штаба Юнаков (впоследствии - начальник штаба Петлюры). Отсутствовал граф Келлер, не признавший новой власти".

Да, с графом Ф. А. Келлером действительно - хочешь-не хочешь - а приходилось считаться. "За время нашей службы при Третьем конном корпусе, - писал уже известный нам ген. А. Г. Шкуро, - я хорошо изучил графа и полюбил его всей душой, равно как и мои подчиненные, положительно не чаявшие в нем души. Граф Келлер был чрезвычайно заботлив о подчиненных; особенное внимание он обращал на то, чтобы люди были всегда хорошо накормлены, а также на постановку дела ухода за ранеными, которое, несмотря на трудные условия войны, было поставлено образцово. Он знал психологию солдата и казака. Встречая раненых, выносимых из боя, каждого расспрашивал, успокаивал и умел обласкать. С маленькими людьми был ровен в обращении и в высшей степени деликатен; со старшими начальниками несколько суховат. С начальством, если он считал себя задетым, шел положительно на ножи. Верхи его поэтому не любили. Неутомимый кавалерист, делавший по 100 верст в сутки, слезая с седла лишь для того, чтобы переменить измученного коня, он был примером для всех. В трудные моменты лично водил полк в атаку и был дважды ранен. Когда он появлялся перед полками в своей волчьей папахе и в чекмене Оренбургского казачьего войска, щеголяя молодцеватой посадкой, казалось, чувствовалось, как трепетали сердца обожавших его людей, готовых по первому его слову, по одному мановению руки, броситься куда угодно и совершить чудеса храбрости и самопожертвования".

Но продолжим воспоминания участника поездки в марте 1917 г. в Оргеев: "Инициаторы обращения к Временному правительству стали лицом к лицу с необходимостью склонить графа Келлера к принесению присяги или, по крайней мере, к отказу от воздействия в этом случае на волю полков 3-го корпуса.

Миссия эта выпала на долю начальника 12-й кавалерийской дивизии генерала барона Маннергейма.

16 или 17 марта, точно не помню, генерал Маннергейм выехал на автомобиле из Кишинева в Оргеев, где был штаб Келлера. Пишущий эти строки сопровождал генерала Маннергейма.

Мы приехали вечером, уже в темноте. Грязный, слабо освещенный Оргеев начинал засыпать, и только перед дворами, занятыми оренбургскими казаками 1-го полка, любимого полка Келлера, еще было кое-какое движение. [...]

Свидание генералов происходило без свидетелей и только под конец к ним вошел сын Келлера, офицер 1-го Оренбургского полка. То, что я знаю об этом свидании, рассказал мне генерал Маннергейм.

Генерал граф Келлер подтвердил справедливость слухов о том, что лично он не принесет присяги Временному правительству и показал письмо, написанное им по этому поводу командующему 4-й армией генералу Рагозе, а равно и письмо Рагозы. Все убеждения генерала Маннергейма пожертвовать личными политическими верованиями для блага армии пропали втуне. Граф Келлер, по-видимому, к этому времени уже окончательно решил, где его долг. Зато он вполне успокоил барона Маннергейма, уверив его, что воздействие на волю войск никогда не входило в его, графа Келлера, расчеты. Он заявил, что и не подумает удерживать свои войска от принесенной присяги.

Тогда барон Маннергейм спросил, не повлияет ли на войска уже самый факт личного отказа от присяги графа Келлера. Этот последний ответил, что по его мнению полки 1-й Донской дивизии все равно присягать не станут, полки 10-й кавалерийской дивизии не присягнут только в том случае, если он, Келлер, окажет на них воздействие в этом смысле; относительно 1-й Терской дивизии он ничего сказать не может.

Как показали последующие события, когда все части 3-го конного корпуса без всяких затруднений присягнули, генерал граф Келлер тоже жил в мi ре иллюзий и уже не знал истинных настроений своих войск.

Впрочем, можно думать, что его мало интересовало, как поступят его офицеры и солдаты. Он знал, как надо поступить ему самому и поступал так.

- Я христианин, - сказал он генералу Маннергейму, - и думаю, что грешно менять присягу.

Да будет позволено пишущему эти строки, человеку, отнюдь не разделяющему политических взглядов покойного генерала, сказать, что он был больше, чем христианин - христианский рыцарь.

Именно впечатление рыцаря, страдающего рыцаря, производил он в этот вечер, когда по окончании беседы с бароном Маннергеймом вышел к нам.

Высокий и, несмотря на свой возраст, тонкий, как юноша, весь он был обвеян грустью, носившейся в воздухе, застилавшей Оргеев и этот маленький домик штаба корпуса.

И казалось, что каждый Георгиевский крест на его груди, каждая нашивка за ранение на его рукаве протестует против того, что случилось, и против того, что еще случится. [...]

Через двое суток генерал граф Келлер был отрешен от командования 3-м конным корпусом".

Отрешение графа Ф. А. Келлера от командования корпусом совпало с некоторыми другими событиями, произошедшими в кавалерийских соединениях, расквартированных в Бессарабии. Некоторые современные исследователи именно с ними пытаются связать приезд барона Маннергейма в Оргеев. Так ли это?..

Возвращение Маннергейма из революционного Петрограда описал в своих воспоминаниях барон П. Н. Врангель: "На станции Жмеринка мы встретили шедший с севера курьерский поезд. Среди пассажиров оказалось несколько очевидцев последних событий в столице. Между ними начальник 12-й кавалерийской дивизии Свиты генерал барон Маннергейм [...] От него первого, как очевидца, узнал я подробности столичных народных волнений, измены правительству воинских частей, имевшие место в первые же дни случаи убийства офицеров. Сам барон Маннергейм должен был в течение трех дней скитаться по городу, меняя квартиры. Среди жертв обезумевшей толпы и солдат оказалось несколько знакомых: престарелый граф Штакельберг, бывший командир Кавалергардского полка граф Менгден, лейб-гусар граф Клейнмихель. Последние были убиты в Луге своими же солдатами запасных частей гвардейской кавалерии".

В воспоминаниях самого Маннергейма есть относящееся к марту 1917 г. глухое упоминание, правда без каких-либо подробностей, о посещении им штаба фронта: "Отправляясь на юг в свою дивизию, я посетил командующего Южным (Румынским) фронтом генерала Сахарова. Я рассказал ему о своих впечатлениях от событий в Петрограде и Москве и попробовал уговорить генерала возглавить сопротивление. Однако Сахаров считал, что время для таких действий еще не настало".

Поездка подтверждается и в личном письме барона от 6/19 марта: "Я даже успел совершить двухдневную поездку в Яссы и вернуться обратно. Путешествие мое было очень странным. Казалось, мне поручено привезти из Петрограда кучу красных флагов для раздачи народу. Во всех городах от Москвы до Кишинева - грандиозные парады и демонстрации, на которых развевались красные знамена. Здесь нужно приносить присягу - что, похоже, возмущает часть офицеров и солдат. На самом деле, весьма непоследовательно, что правительство, получившее власть, когда гарнизон Петрограда нарушил свою присягу, требует теперь новой, не говоря уже о том, что приходится приносить присягу временному правительству, которое сегодня у власти, но которое те же рабочие и солдаты завтра смахнут прочь. Хорошо понимаю затруднительное положение войск".

По свидетельству адъютанта Маннергейма С. О. Витта (1891-1990), генерал каким-то образом исхитрился уклониться от присяги. Так это было или нет (известно, например, что текст присяги хранился все же в архиве Маннергейма), не столь уж и важно. Гораздо значимее мотивация этого поступка. В цитированном нами письме, если внимательно вчитаться в его текст, сочувствие автора войскам, которым временщики навязывали присягу, чисто внешнее. Объяснение, на наш взгляд, такого угла зрения содержится в том же письме далее, когда Маннергейм пишет: "Могу представить, какой восторг новый строй породил в Финляндии".

Однако существуют на этот счет и иные мнения. Например, что барон Г. К. Маннергейм участвовал в попытке кавалерийских генералов барона П. Н. Врангеля и А. М. Крымова весной 1917 г. выступить на Петроград. Делать такие заявления, похоже, нисколько не мешает даже то обстоятельство, что среди этих "верных Престолу" генералов неожиданно оказывается небезызвестный генерал-майор А. М. Крымов, состоявший в заговоре против Государя. Этот близкий знакомый А. И. Гучкова, по крайней мере в марте-апреле 1917 г., ставил на Временное правительство.

Первые недоумения у ген. А. М. Крымова вызвал уже пресловутый "приказ N 1"; он даже "разрыдался" . Поездка с его личным письмом к Гучкову барона Врангеля не принесла никаких плодов. Между тем, по словам ген. П. Н. Врангеля, "власть из рук Временного правительства все более и более ускользала. Это правительство оказалось безсильным противостоять притязаниям самочинного совета рабочих и солдатских депутатов.

В армии ясно чувствовали все грозные последствия этой слабости и колебания власти и инстинктивно стремились эту власть подкрепить. Ряд войсковых частей обращался с заявлениями к председателю правительства, в коих указывалось на готовность поддержать новую власть и бороться со всеми попытками внести анархию в страну. Такого характера заявления вынесли все полки Уссурийской дивизии.

К сожалению, Временное правительство не сумело, да, по-видимому, и не решалось опереться на предлагаемую ему самими войсками помощь. Александр Иванович Гучков, который в это время объезжал главнокомандующих фронтами, принимая депутации от разного рода частей, неизменно громко заявлял, что правительство ни в какой помощи не нуждается, что никакого двоевластия нет, что работа правительства и совета рабочих и солдатских депутатов происходит в полном единении.

Не было твердости и единства и в верхах армии. Вместо того, чтобы столковаться и встать единодушно и решительно на защиту вверенных им войск, старшие военачальники действовали вразброд каждый за себя, не считаясь с пользой общего дела. В то время, как генерал граф Келлер, отказавшись присягнуть Временному правительству, пропускал мимо себя, прощаясь с ними, свои старые полки под звуки национального гимна, генерала Брусилова несли перед фронтом войск в разукрашенном красными бантами кресле революционные солдаты..."

Анализируя этот текст, можно придти к выводу, что обращения к Временному правительству от кавалерийских частей, стоявших в Бессарабии, действительно имели место. Была также попытка объединить "старших военачальников", обращенная не только против совета рабочих и солдатских депутатов, но и против безответственных левых элементов в самом Временном правительстве. В этом комплоте несомненно участие Врангеля и Крымова, вполне возможно присоединение к ним и Маннергейма. Причина же неудачи: отказ других генералов, сделавших ставку на революцию, а также верноподданнические убеждения графа Келлера.

Кое-какие сведения промелькнули в эмигрантской печати, не обратив, однако, на себя пока что внимания историков.

"После тяжелых кровопролитных боев на Румынском фронте, - писал адъютант барона Маннергейма С. О. Витт, - 12-я кавалерийская дивизия была отведена в Бессарабию.

Зима была снежная и холодная.

Свиты Его Величества генерал-майор барон Маннергейм, командир дивизии, отбыл в отпуск в Петроград.

Штаб дивизии был расположен в помещении дома г-на Соломирского, близ Кишинева. Еще в Румынии я был прикомандирован в штаб дивизии в качестве офицера для поручений от 12-го Белгородского полка.

Пользуясь близостью Кишинева, а также отсутствием командира дивизии, офицеры штаба уехали завтракать в город. Оставшись один, я собирался сесть за стол, как неожиданно открылась дверь и в столовую вошел худой, очень высокий офицер, закутанный в кавказский башлык. Погон не было видно.

- Я хотел бы видеть генерала Маннергейма, - сказал он, откидывая башлык.

Передо мною стоял генерал в кавказской форме. Не трудно было догадаться, что это был генерал Врангель.

Выяснилось, что он хотел повидать ген. Маннергейма в связи с событиями в Петрограде и приехал издалека. Я пригласил его к столу, т. к. не могло быть и речи отпустить его в обратный путь голодного.

За завтраком шел разговор о событиях. Точно передать слова ген. Врангеля не могу, но смысл был, что следовало бы что-то предпринять.

Полагаю, что идея, вызвавшая "совещание генералов", о котором буду говорить, явилась именно у Врангеля.

Ген. Маннергейм возвратился из Петрограда, куда он прибыл за несколько дней до начала революции [...] Ген. Маннергейм был извещен о его производстве в чин генерал-лейтенанта и назначении командиром 6-го конного корпуса. Он предложил мне стать его личным адъютантом, чем я был весьма польщен, и с радостью принял это предложение.

6-й конный корпус находился на юге Бессарабии и в него входили 3-я и 8-я кавалерийские дивизии. Ген. Маннергейм не хотел расставаться с 12-й кавалерийской дивизией и по его просьбе состав корпуса был изменен. 8-я дивизия была заменена 12-й.

В апреле был праздник 3-го Уфимо-Самарского Оренбургского казачьего войска полка (12-й кавалерийской дивизии). Полк стоял в 25 верстах от штаба корпуса. В день праздника с утра ген. Маннергейм, два вестовых и я отбыли на конях к казармам. Подоспели мы к обеду. Когда командир полка произнес тост за командира корпуса, то, к моему удивлению, ген. Маннергейм сказал, что он сегодня не пьет и что "адъютант выпьет за меня". И вот мне поднесли не рюмку, а стакан коньяка (водки казакам не удалось раздобыть) и "на закуску" такой же стакан вина. Так было и дальше. Пришлось пить все тосты.

Столы убрали и казаки стали плясать. По-видимому это продолжалось немало времени, т. к. я начал соображать нормально: "генерал садится на коня". Бросился к двери. На открытие двери опять пришлось пить, на стремя тоже, а у ворот уже ждали меня традиционные два стакана. Направив мою кобылу на забор и перепрыгнув его, догнал генерала. 25 верст обратного пути привели меня в порядок.

Меня мучали вопросы: почему ген. Маннергейм не пил в этот день? Почему ему явилась мысль напоить меня? Где он был все время, что казаки плясали?

Ответ я получил значительно позже, когда он привык ко мне и стал рассказывать о своей молодости, о жизни в Петрограде, о Дворе, о его путешествии через Тибет и т. д.

Однажды он мне рассказал о совещании ген. Крымова, ген. Врангеля и его в день праздника Уфимо-Самарского полка. Совещание секретное. Цель: изучить возможность спасения Империи, перебросив всю южную кавалерию на север для установления военной власти в Петрограде.

Переброска минимум четырех конных полков, пользуясь железными дорогами, была невыполнима, ибо вся служба ж. д. была в руках революционеров, также телеграф и телефон.

Передвижение всей массы конницы через всю Россию, опрокидывая сопротивление, при изучении в деталях, оказалось тоже невозможным, как в смысле снабжения, так и подвергая [опасности] сравнительно не затронутые пропагандой войска в течение долгой дороги. Изучив в деталях проект, совещание генералов признало невыполнимость этой идеи".

"В Бессарабии, - писал уже известный нам офицер 12-й кавалерийской дивизии Н. В. Шинкаренко, - судьба, казалось, была готова поставить генералу Маннергейму задачу всероссийского масштаба.

С первых же мартовских дней уже чувствовалось, что революция поворачивает в русло, враждебное армии и враждебное победе. Уже намечалась неизбежность выбора между родиной и интернационалом и уже начинало прорастать то семя экстазного патриотизма, которое взошло столь пышно и столь неудачно в конце августа.

В армии были люди, которые думали о необходимости теперь же немедленно направить революцию по пути военной победы и некоторым казалось, что масса собранной в Бессарабии конницы должна за свой страх и риск оказать поддержку Временному правительству, видимо безсильному в борьбе с натиском социализма.

Представлялось, что десять кавалерийских дивизий, неразложенных, идущих за своими начальниками, - достаточно большая сила для того, чтобы занять выгодное для борьбы с Петроградом исходное положение, увлечь за собой остальные свободные от работы на фронте войска и продиктовать свою волю, волю бойцов за родину.

Генерал Маннергейм был в числе тех, кто мыслил по этой схеме, но, к сожалению, он не являлся естественным вождем для всей сосредоточенной в Бессарабии конницы.

Ему приходилось считаться с другими, а время шло. На войне месяц считают за год, ну а для революции годом может стать и потерянный день. Дней потеряли несколько.

Вместо выступления думать стали уже только об обращении к Временному правительству. Мысль о делах была заменена мечтою о слове, и осталось мечтою все.

Очень скоро наступил день, когда оказалось, что солдаты уже отошли от своих вождей, что они уже не пойдут за ними, не могут пойти. Даже рожденная горою мышь, обращение к Временному правительству, не было принято ни в одном полку и ни в одной батарее.

Из ничего и вышло ничего".

Временной промежуток всей этой истории, напомним, середина марта - апрель 1917 года. Барон Врангель из поездки в Петроград вернулся в Кишинев 15 марта. Генерал Крымов также выезжал из Кишинева в Петроград 14 марта и вернулся 30-го уже "назначенный командиром 3-го конного корпуса вместо графа Келлера".

Остается загадкой, однако, сам пресловутый "поход на Петроград", о котором толкуют некоторые исследователи. Были ли это реальные замыслы кавалерийских генералов или всё это не что иное, как порождение страхов большевиков и левых временщиков? Как бы то ни было, речь может идти лишь о "походе на Петроград" для устранения отдельных элементов новой власти, издающих акты, подобные пресловутому "приказу N 1", но не для восстановления Монархии. Это был своего рода предшественник "Корниловского мятежа". Не более. А потому участвовать в подобном предприятии граф Келлер не мог по определению.

Из этого может следовать только один вывод: отправило Федора Артуровича в отставку фактически вовсе не революционное правительство (которое еще не успело этого сделать), а свои же сослуживцы-генералы, причем из самых "благих", как им казалось, побуждений: защитить родину и победить врага. Во имя этих же целей - напомним - чуть ранее убрали и Царя...

Для того же, чтобы ответить на вопрос, мог ли в принципе барон Маннергейм участвовать в заговоре, предусматривавшем восстановление в России Монархии, нужно иметь представление о его личности и взглядах.

"Царский генерал, шведский барон, финский помещик. До 17 года служил двум царям - Александру III и Николаю II ", - так писала о Маннергейме в 1939 г. "Правда". Но кем же он был в действительности?

Г. К. Маннергейм, справедливо пишут его нынешние биографы, "остался личностью во многом загадочной как для современников, так и для историков. Хотя Маннергейм написал обширные мемуары "Воспоминания маршала Финляндии", там ему удалось полностью скрыть свои человеческие черты за описываемыми событиями". К этому весьма точному замечанию остается прибавить, что ему удалось также скрыть и некоторые важнейшие в его жизни события. И не только в своих мемуарах. Ведь и в обширной восьмитомной биографии С. Егершёльда, написанной родственником фельдмаршала на шведском языке, в сборниках его писем и нескольких позднейших жизнеописаниях вы не найдете практически никаких сведений, относящихся к его пребыванию в Бессарабии (после его возвращения из Великого Княжества Финляндского) в марте-апреле 1917 г. Большую часть своего архива осенью 1945 г. и в феврале 1948 г. Маннергейм сжег сам. До сих пор этот интересующий нас период остается своего рода черной дырой в биографии барона. Значит, было и есть что скрывать.

(Продолжение следует)

Построчные ссылки.

1. Георгий (Юрий) Никифорович Данилов (1866 † 1937) - генерал от инфантерии (1914). Окончил Михайловское артиллерийское училище (1886) и Академию Генерального штаба (1892). С началом Германской войны генерал-квартирмейстер при Верховном Главнокомандующем (1914-1917). Был близок к нему, о чем свидетельствует выпущенная уже в эмиграции его кн.: Великий Князь Николай Николаевич (Рига. Б. г.). Начальник штаба Северного фронта (фев. 1917), затем командовал 5-й армией; отчислен в резерв (авг. 1917). Возглавлял группу военных консультантов при большевицкой делегации в Брест-Литовске (фев. 1918), выступая против заключения мира с Германией. Участвовал в разработке плана строительства Красной армии, пока, не найдя общего языка с Троцким, не подал в отставку. Уехал на Украину во время правления гетмана Скоропадского. Позднее стал начальником военного управления в правительстве Врангеля (осень 1920). Эмигрировал. Масон. Императрица не раз предупреждала в своих письмах 1915 г. Государя о необходимости удалить Данилова из Ставки. Из воспоминаний самого Данилова известно о его близости с Гучковым.
2. Хан Гуссейн Нахичеванский (1863-1919) - в военной службе состоял с 1881 г. Произведен в офицеры (1883). Командир Нижегородского драгунского полка. Начальник 2-й кавалерийской дивизии (1914). Генерал-адъютант. Генерал от кавалерии. Командир Отдельного Гвардейского кавалерийского корпуса. Взятый в сентябре 1918 г. большевиками в заложники, он был вместе с Великими Князьями заключен в Петропавловскую крепость и расстрелян. Его сын, Хан Нахичеванский 2-й, штабс-ротмистр Лейб-гвардии Уланского Его Величества полка, участвовал в выступлении ген. Корнилова (авг. 1917). В эмиграции жил в Бейруте. Познакомился и женился там на разведенной супруге атамана Г. М. Семенова, цыганке "Маше Шарабан", на средства которой от монгольской границы до Пекина перевозились мощи Алапаевских мучеников. (Она стала именоваться с тех пор Ханум Мария Александровна Нахичеванская.) Двое сыновей от этого брака служили офицерами в Египетской королевской армии. Что касается Хана, то он скончался в Бейруте и был погребен там на одном из православных кладбищ.
3. В действительности, конечно, речь идет о марте 1917 г. - С. Ф.
4. Петр Петрович Васецкий (†2.8.1981) - после окончания Елисаветградского кавалерийского училища (1911) был выпущен в 10-й гусарский Ингерманландский полк, с которым выступил на Великую войну. Штабс-ротмистр. Командир эскадрона. В 1918 г. поступил на службу в армию гетмана П. Скоропадского, в 12-й конный Полтавский полк. С авг. 1918 г. перешел в Добровольческую армию. Командир эскадрона, а потом командир дивизиона своего полка. Полковник. Эвакуирован из Крыма. В эмиграции в Бельгии.
5. Иван Петрович Иванов (†27.7.1964) - после окончания Сумского кадетского корпуса и Николаевского кавалерийского училища выпущен офицером в 10-й драгунский Новгородский полк. Участник Великой войны. Ротмистр. С конца 1918 г. в Добровольческой армии. Служил в эскадроне своего полка. В Крыму был до эвакуации. Галлиполиец. В эмиграции в Бельгии. Скончался в Брюсселе.
6. М. И. Цветаева. Лебединый стан.
7. Хорунжий граф Борис Федорович Келлер. - С. Ф.
8. Александр Францевич Рагоза (1858†29.6.1919) - происходил из семьи украинских священнослужителей. Участник русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Окончил Михайловское артиллерийское училище (1878) и Николаевскую академию Генерального Штаба (1883). В Великую войну начальник 19-й пехотной дивизии, которым был назначен еще в 1909 г. Командир XXV армейского корпуса (27.9.1914). Генерал от инфантерии (6.12.1914). Командующий 4-й армией (30.8.1915). В первой половине ноября армия была переброшена на Румынский фронт. После февральского переворота 1917 г. один из немногих сохранил пост командующего армией. Отстранен от командования армией (21.11.1917). Военный министр "Украинской Державы" гетмана П. П. Скоропадского (30.4-13.12.1918). После захвата Киева Петлюрой выехал в Одессу. Пытался либо пробраться на Кубань, либо эмигрировать. Арестованный большевиками, расстрелян ими за отказ вступить в Красную армию. - С. Ф.
9. Николай Всеволодович Шинкаренко-Брусилов (1890†21.12.1969), лит. псевдоним Н. Белгородцев - после окончания Михайловского артиллерийского училища (1910) выпущен офицером в Уссурийский конно-горный дивизион. Переведен в 12-й уланский Белгородский полк. Добровольцем принимал участие в Балканской войне 1912-1913 гг. на стороне Болгарии. Во время Великой войны командовал эскадроном 12-го уланского Белгородского полка. Награжден орденом св. Георгия 4-й ст. Участвовал в гражданской войне в составе Добровольческой армии. Полковник. В Вооруженных силах Юга России командир отдельной конной бригады, а затем Туземной горской дивизии. Генерал-майор. Награжден орденом св. Николая. В эмиграции жил в Сербии, Германии, Франции и Испании. Сотрудничал в журналах "Часовой" и "Военная быль". Автор многчисленных кн.: Марсова маска (Берлин. 1924), Тринадцать щепок крушения (Берлин. 1924), Что же мы должны делать? (Ницца. 1930), Суворов (Б. м. 1930), Доколе-же? (Берлин. 1931), Вчера (Т. 1-2 Мадрид. 1964). - С. Ф.
10. Оттого и получивший в кругу товарищей прозвище "Цапля". - С. Ф.

Примечания

i. Якобий И. П. Император Николай II и революция. Фомин С. В. "Боролись за власть генералы… лишь Император молился". СПб. 2005. С. 407-408.
ii. Тальберг Н. Д. Рыцари монархии // Двуглавый Орел. Вып. 2. Париж. 1926. 24 декабря. С. 21.
iii. Епанчин Н. А. На службе трех Императоров. М. 1996. С. 458.
iv. Геруа Б. В. Воспоминания о моей жизни. Т. II. Париж. 1970. С. 168.
v. Шкуро А. Г. Записки белого партизана. Буэнос-Айрес. 1961. С. 33-34.
vi. Свитков Н. О Верноподданной телеграмме графа Келлера // Владимiрский вестник. N 69. Сан-Пауло. 1957. Июнь-июль. С. 27-28.
vii. Бурджалов Э. Н. Вторая русская революция. Москва. Фронт. Периферия. М. 1971. С. 96.
viii. ЦГВИА. Ф 372. Оп. 1. Д. 41. Лл. 41-43.
ix. Ден Ю. Подлинная Царица. Воспоминания близкой подруги Императрицы Александры Феодоровны. СПб. 1999. С. 163.
x. Воспоминания генерала барона Врангеля. Ч. 1. М. 1992. С. 25-28.
xi. Геруа Б. В. Воспоминания о моей жизни. Т. II. С. 165.
xii. Шинкаренко Н. Вечер в Оргееве. (Из воспоминаний о графе Келлере) // Донская волна. Ростов-на-Дону. 1919. N 2. С. 6. Пользуясь случаем, благодарю А. С. Кручинина за указание на эту публикацию.
xiii. Шульгин В. В. Дни. 1920. М. 1989. С. 260.
xiv. Сергеевский Б. Н. Отречение от Престола Императора Николая Второго. Машинопись. С. 41.
xv. Мордвинов А. Отрывки из воспоминаний // Русская летопись. Кн. V. Париж. 1923. С. 151.
xvi. Якобий И. П. Император Николай II и революция. Б. м. 1938. С. 379-380.
xvii. Свитков Н. О Верноподданной телеграмме графа Келлера. С. 28.
xviii. Головин Н. Н. Военные усилия России в Мiровой войне. Т. 2. Париж. 1939. С. 181-182.
xix. Записки графа Д. Ф. Гейдена (1914-1917 гг.) // Военно-исторический вестник. N 40. Париж. 1971. С. 12.
xx. "Охранка". Воспоминания руководителей политического сыска. Т. 2. М. 2004. С. 463.
xxi. Шинкаренко Н. Вечер в Оргееве. (Из воспоминаний о графе Келлере). С. 6.
xxii. Мельгунов С. П. Мартовские дни 1917 года. Париж 1961. С. 253-254.
xxiii. Деникин А. И. Очерки Русской Смуты. Крушение власти и армии. Февраль-сентябрь 1917 г. М. 1991. С. 138-139.
xxiv. Шкуро А. Г. Записки белого партизана. Буэнос Айрес. 1961. С. 32-33.
xxv. Шинкаренко Н. Вечер в Оргееве. (Из воспоминаний о графе Келлере). С. 6-7.
xxvi. Воспоминания генерала барона Врангеля. Ч. 1. С. 30.
xxvii. Маннергейм К. Г. Мемуары. М. 1999. С. 77.
xxviii. Иоффе Э. Линии Маннергейма. Письма и документы. Тайны и открытия. СПб. 2005. С. 138.
xxix. Там же. С. 138, 163.
xxx. Там же. С. 138.
xxxi. Там же. С. 142. Со ссылкой на: Screen J. E. O. Mannerheim. Helsinki. 2000. S. 123.
xxxii. Воспоминания генерала барона Врангеля. Ч. 1. С. 39.
xxxiii. Там же. С. 29.
xxxiv. Там же. С. 33-34.
xxxv. Там же. С. 35.
xxxvi. С. В. 70 лет тому назад. Весна 1917 года // Часовой. N 664. Париж. 1987. С. 14-15.
xxxvii. Белгородцев Н. Генерал Маннергейм // Донская волна. Ростов-на-Дону. 1919. N 4 (33). С. 11.
xxxviii. Воспоминания генерала барона Врангеля. Ч. 1. С. 34.
xxxix. Там же. С. 38.
xl. Палач финского народа // Правда. 1939. 4 декабря.
xli. Иоффе Э. Линии Маннергейма. Письма и документы. Тайны и открытия. С. 10.
xlii. Jagerskiold S. Gustav Mannerheim 1906-1915. Helsinki. 1965.
xliii. Вайну Х. Многоликий Маннергейм // Новая и новейшая история. 1997. N 5. С. 167.