"Атеистов на фронте не было" - эту фразу можно часто услышать от бывалых солдат, прошедших сквозь ад войны. Грандиозная Сталинградская битва, внесшая перелом в ход Великой Отечественной войны, отозвалась в судьбах многих солдат-победителей, перевернула их души и судьбы. Вот рассказ о том, как комсорг роты стал сельским священником.
В начале 1988 года, когда вся страна отмечала 45-летие Сталинградской битвы, я и мой дедушка Михаил Константинович Скляр отправились на очередную встречу ветеранов-защитников. Эта встреча должна была состояться на легендарном Мамаевом кургане Сталинграда.
Дедушка вообще старался, чтобы я знал о войне не только из учебников истории. Он много рассказывал мне о том, как шли бои. Каждый год мы ездили туда, где он воевал: Брестская крепость, Брянские леса, Орёл, Курск, Киев. Но к этой поездке мы готовились особенно тщательно, даже, можно сказать, с каким-то трепетом и волнением, - мне предстояло увидеть однополчан дедушки, тех, для кого понятие "фронтовое братство" стало частью их судьбы. Впервые оказался я среди множества героев, отмеченных орденами и медалями за свой ратный подвиг в годы Великой Отечественной войны. Были среди них и награждённые "Золотой Звездой" Героя Советского Союза.
Но меня тогда поразили не только статность и красота этих убелённых сединами, молодцевато подтянутых защитников Отечества, но и то, что некоторые из них были в рясах и с наперсными крестами. В те годы ещё не принято было говорить открыто о Православии и о том, какую роль сыграла Церковь в годы войны. Я старался делать какие-то записи о той встрече, с некоторым волнением и робостью задавал вопросы ветеранам, ставшим священниками после Великой Победы.
"До Сталинградской битвы я и предположить не мог, что стану священником, - вспоминал отец Димитрий Степанов, настоятель храма в одном из сёл Орловской области, - тем более что я был комсоргом роты. Мне тогда шёл восемнадцатый год. Я уже успел побывать в немецком плену и бежать явно с помощью Божией. В одном из оборонительных боёв в сентябре 1942 года я был контужен, и меня завалило землёй от разорвавшегося рядом снаряда. Сколько часов я пролежал без сознания, не помню. Очнулся в какой-то деревенской хате, переодетый в гражданскую одежду. У печки хлопотала какая-то старушка. На следующий день в избу вошли фашисты, и меня увели в неизвестность. Так я попал в плен.
На допросе эсэсовец, сверкая жуткой кокардой с черепами и скрещёнными костями, приказал раздеться донага и, тыча кулаком мне в грудь, стал что-то грозно выкрикивать по-немецки. Нависла смертельная угроза. Чем бы всё закончилось в то осеннее утро, я не могу даже представить. Но произошло воистину чудо: спас меня нательный медный крестик, блестевший на груди. Его мне надела бабушка, провожая на фронт. "Надень его, Дима, - обратилась она ко мне с напутствием, - его носил твой дед Владимир в Первую мировую войну и вернулся целым и невредимым, с двумя Георгиевскими крестами. И тебя он спасёт от врага". Хотя я был чуть ли не убеждённым атеистом, но бабушке не мог отказать, я очень уважал её и дедушку, погибшего в 30-х годах при спасении соседских детей во время пожара. Уже за воротами я краем глаза увидел, как бабушка и мама тайком перекрестили меня образом Казанской Божией Матери.
"Коммунисты и комсомольцы крестиков не носят, а у него крестик", - почему-то заступился за меня переводчик из местных. И пока фашист размышлял о моём будущем, я стал тихонько повторять слова молитвы и петь духовные песни, которые когда-то слышал от бабушки, стал взывать к Богу: "Сохрани мне жизнь, Господи, и я послужу Тебе, в каком велишь качестве".
Эта молитва и спасла меня. Фашист несколько "оттаял" и велел отправить меня помогать истопнику. А ночью я, воспользовавшись темнотой, убежал и через три дня оказался в расположении своей части. О моём пленении никто в батальоне и не догадывался, а я не стал им обо всём рассказывать.
Я прошёл всю войну, на Курской дуге в одном из разрушенных домов подобрал образ Казанской Божией Матери, который сегодня стоит в моей церкви. После войны я исполнил своё обещание - стал сельским батюшкой".
"А меня спасла молитва моих младших братьев и сестёр, - сказал отец Серафим из Смоленской области, кавалер двух орденов Красного Знамени и ордена Славы. - Я попал на фронт в конце 1941 года, принимал участие в освобождении Подмосковья, был тяжело ранен, два месяца пролежал в госпитале, а потом меня направили под Сталинград.
В августе-октябре 1942 года фашисты особо лютовали, пытаясь выйти на волжские берега, сломить сопротивление нашей обороны. В одном из боёв мы оказались оторванными от наших частей: передовые части немцев вышли на несколько километров вглубь нашей обороны, и мы очутились как бы в тылу у противника, не прекращая в то же время вести редкий (из-за нехватки боеприпасов) огонь. От нашего взвода остались в живых всего шесть раненых бойцов, в их числе был и я.
Мы прекрасно понимали, что следующая атака фашистов будет для нас последней. У нас осталось не более десяти патронов и две или три гранаты. И мы, не сговариваясь, стали негромко, кто как умел, молиться, просить друг у друга прощения за все обиды, вольные и невольные. А ночью я отчётливо услышал голоса своих родных, которые молились за всех нас, называя каждого поименно: "Господи, сохрани рабов Твоих, защитников Твоих!" Наша мама была верующая, и нас она старалась воспитать в уважении к Православной Церкви.
На утро следующего дня мы увидели огненное зарево и услышали артиллерийскую канонаду со стороны наших войск. Мины и снаряды рвались вокруг, но нас не задевало даже осколками. Буквально через два часа нас освободил передовой отряд нашей дивизии. Как мы потом узнали, никто не надеялся на то, что мы остались живы. На всех нас уже заготовили "похоронки", которые, слава Богу, не успели отправить.
Войну закончил под Прагой в звании капитана и ни разу не был ранен. А когда приехал домой, то моя мама рассказала, что каждый день утром и вечером они молились за меня, особенно усердно именно в ту памятную ночь. Это был их каждодневный подвиг, как и многих русских православных людей, которые своими молитвами приближали долгожданный День Победы. Не случайно фашистская Германия признала себя побеждённой в день великомученика и победоносца Георгия, в день Пасхи Христовой.
После войны я сначала окончил строительный институт, а потом семинарию, стал священником, и моя гражданская специальность помогала мне восстанавливать храмы и соборы в Воронежской и Курской областях. С 1972 года я настоятель одного из храмов в Смоленской области".
Генералиссимус Суворов учил русских воинов: "Чудо-богатыри - покой, опора и слава Отечества! С нами Бог! Молись Богу: от него Победа! Дух укрепляй в вере отеческой, Православной".
Наша Великая Победа над сильным и жестоким врагом началась с победы духовной, с благословения Русской Православной Церкви громить врага в первый же день войны, 22 июня 1941 года, с горячих молитв отцов и матерей, благословляющих сыновей, идущих на фронт, крестами и иконами. Маршал Борис Михайлович Шапошников, начальник Генерального штаба Красной Армии в годы войны, носил образок святителя и чудо-творца Николая и каждый день молился: "Господи, спаси Россию и мой народ". Дедушка мой рассказывал: "Атеистов на фронте не было: хоть самая малая искра веры, да была в душе у каждого. У нас в полку перед атакой многие крестились, делали себе крестики из подручного материала и надевали на себя, чтобы сохранить жизнь и выиграть бой. Чувство уважения к святыне всегда было присуще русскому солдату". Во внутреннем кармане пиджака дедушка всегда носил небольшие иконки Архистратига Михаила и Владимирской Божией Матери.
Более тридцати пяти лет отдал он службе в Вооружённых Силах СССР, был награждён орденами и медалями за боевой подвиг и ратный послевоенный труд. Ушёл в запас в звании полковника. До последнего дня трудился в отделе кадров одного из предприятий города Астрахани, в областном Совете ветеранов возглавлял работу по патриотическому воспитанию молодёжи.
Вот уже более десяти лет его нет с нами, но он навсегда останется для меня нравственным и духовным образцом, память о нём я стараюсь передать своим детям, как эстафету поколений.
http://www.russdom.ru/2006/200601i/20060119.html
В начале 1988 года, когда вся страна отмечала 45-летие Сталинградской битвы, я и мой дедушка Михаил Константинович Скляр отправились на очередную встречу ветеранов-защитников. Эта встреча должна была состояться на легендарном Мамаевом кургане Сталинграда.
Дедушка вообще старался, чтобы я знал о войне не только из учебников истории. Он много рассказывал мне о том, как шли бои. Каждый год мы ездили туда, где он воевал: Брестская крепость, Брянские леса, Орёл, Курск, Киев. Но к этой поездке мы готовились особенно тщательно, даже, можно сказать, с каким-то трепетом и волнением, - мне предстояло увидеть однополчан дедушки, тех, для кого понятие "фронтовое братство" стало частью их судьбы. Впервые оказался я среди множества героев, отмеченных орденами и медалями за свой ратный подвиг в годы Великой Отечественной войны. Были среди них и награждённые "Золотой Звездой" Героя Советского Союза.
Но меня тогда поразили не только статность и красота этих убелённых сединами, молодцевато подтянутых защитников Отечества, но и то, что некоторые из них были в рясах и с наперсными крестами. В те годы ещё не принято было говорить открыто о Православии и о том, какую роль сыграла Церковь в годы войны. Я старался делать какие-то записи о той встрече, с некоторым волнением и робостью задавал вопросы ветеранам, ставшим священниками после Великой Победы.
"До Сталинградской битвы я и предположить не мог, что стану священником, - вспоминал отец Димитрий Степанов, настоятель храма в одном из сёл Орловской области, - тем более что я был комсоргом роты. Мне тогда шёл восемнадцатый год. Я уже успел побывать в немецком плену и бежать явно с помощью Божией. В одном из оборонительных боёв в сентябре 1942 года я был контужен, и меня завалило землёй от разорвавшегося рядом снаряда. Сколько часов я пролежал без сознания, не помню. Очнулся в какой-то деревенской хате, переодетый в гражданскую одежду. У печки хлопотала какая-то старушка. На следующий день в избу вошли фашисты, и меня увели в неизвестность. Так я попал в плен.
На допросе эсэсовец, сверкая жуткой кокардой с черепами и скрещёнными костями, приказал раздеться донага и, тыча кулаком мне в грудь, стал что-то грозно выкрикивать по-немецки. Нависла смертельная угроза. Чем бы всё закончилось в то осеннее утро, я не могу даже представить. Но произошло воистину чудо: спас меня нательный медный крестик, блестевший на груди. Его мне надела бабушка, провожая на фронт. "Надень его, Дима, - обратилась она ко мне с напутствием, - его носил твой дед Владимир в Первую мировую войну и вернулся целым и невредимым, с двумя Георгиевскими крестами. И тебя он спасёт от врага". Хотя я был чуть ли не убеждённым атеистом, но бабушке не мог отказать, я очень уважал её и дедушку, погибшего в 30-х годах при спасении соседских детей во время пожара. Уже за воротами я краем глаза увидел, как бабушка и мама тайком перекрестили меня образом Казанской Божией Матери.
"Коммунисты и комсомольцы крестиков не носят, а у него крестик", - почему-то заступился за меня переводчик из местных. И пока фашист размышлял о моём будущем, я стал тихонько повторять слова молитвы и петь духовные песни, которые когда-то слышал от бабушки, стал взывать к Богу: "Сохрани мне жизнь, Господи, и я послужу Тебе, в каком велишь качестве".
Эта молитва и спасла меня. Фашист несколько "оттаял" и велел отправить меня помогать истопнику. А ночью я, воспользовавшись темнотой, убежал и через три дня оказался в расположении своей части. О моём пленении никто в батальоне и не догадывался, а я не стал им обо всём рассказывать.
Я прошёл всю войну, на Курской дуге в одном из разрушенных домов подобрал образ Казанской Божией Матери, который сегодня стоит в моей церкви. После войны я исполнил своё обещание - стал сельским батюшкой".
"А меня спасла молитва моих младших братьев и сестёр, - сказал отец Серафим из Смоленской области, кавалер двух орденов Красного Знамени и ордена Славы. - Я попал на фронт в конце 1941 года, принимал участие в освобождении Подмосковья, был тяжело ранен, два месяца пролежал в госпитале, а потом меня направили под Сталинград.
В августе-октябре 1942 года фашисты особо лютовали, пытаясь выйти на волжские берега, сломить сопротивление нашей обороны. В одном из боёв мы оказались оторванными от наших частей: передовые части немцев вышли на несколько километров вглубь нашей обороны, и мы очутились как бы в тылу у противника, не прекращая в то же время вести редкий (из-за нехватки боеприпасов) огонь. От нашего взвода остались в живых всего шесть раненых бойцов, в их числе был и я.
Мы прекрасно понимали, что следующая атака фашистов будет для нас последней. У нас осталось не более десяти патронов и две или три гранаты. И мы, не сговариваясь, стали негромко, кто как умел, молиться, просить друг у друга прощения за все обиды, вольные и невольные. А ночью я отчётливо услышал голоса своих родных, которые молились за всех нас, называя каждого поименно: "Господи, сохрани рабов Твоих, защитников Твоих!" Наша мама была верующая, и нас она старалась воспитать в уважении к Православной Церкви.
На утро следующего дня мы увидели огненное зарево и услышали артиллерийскую канонаду со стороны наших войск. Мины и снаряды рвались вокруг, но нас не задевало даже осколками. Буквально через два часа нас освободил передовой отряд нашей дивизии. Как мы потом узнали, никто не надеялся на то, что мы остались живы. На всех нас уже заготовили "похоронки", которые, слава Богу, не успели отправить.
Войну закончил под Прагой в звании капитана и ни разу не был ранен. А когда приехал домой, то моя мама рассказала, что каждый день утром и вечером они молились за меня, особенно усердно именно в ту памятную ночь. Это был их каждодневный подвиг, как и многих русских православных людей, которые своими молитвами приближали долгожданный День Победы. Не случайно фашистская Германия признала себя побеждённой в день великомученика и победоносца Георгия, в день Пасхи Христовой.
После войны я сначала окончил строительный институт, а потом семинарию, стал священником, и моя гражданская специальность помогала мне восстанавливать храмы и соборы в Воронежской и Курской областях. С 1972 года я настоятель одного из храмов в Смоленской области".
Генералиссимус Суворов учил русских воинов: "Чудо-богатыри - покой, опора и слава Отечества! С нами Бог! Молись Богу: от него Победа! Дух укрепляй в вере отеческой, Православной".
Наша Великая Победа над сильным и жестоким врагом началась с победы духовной, с благословения Русской Православной Церкви громить врага в первый же день войны, 22 июня 1941 года, с горячих молитв отцов и матерей, благословляющих сыновей, идущих на фронт, крестами и иконами. Маршал Борис Михайлович Шапошников, начальник Генерального штаба Красной Армии в годы войны, носил образок святителя и чудо-творца Николая и каждый день молился: "Господи, спаси Россию и мой народ". Дедушка мой рассказывал: "Атеистов на фронте не было: хоть самая малая искра веры, да была в душе у каждого. У нас в полку перед атакой многие крестились, делали себе крестики из подручного материала и надевали на себя, чтобы сохранить жизнь и выиграть бой. Чувство уважения к святыне всегда было присуще русскому солдату". Во внутреннем кармане пиджака дедушка всегда носил небольшие иконки Архистратига Михаила и Владимирской Божией Матери.
Более тридцати пяти лет отдал он службе в Вооружённых Силах СССР, был награждён орденами и медалями за боевой подвиг и ратный послевоенный труд. Ушёл в запас в звании полковника. До последнего дня трудился в отделе кадров одного из предприятий города Астрахани, в областном Совете ветеранов возглавлял работу по патриотическому воспитанию молодёжи.
Вот уже более десяти лет его нет с нами, но он навсегда останется для меня нравственным и духовным образцом, память о нём я стараюсь передать своим детям, как эстафету поколений.
http://www.russdom.ru/2006/200601i/20060119.html
