Афон - это высокий скалистый полуостров, по форме напоминающий трезубец. Это место почиталось еще в античности - по-видимому, какие-то духовные токи там всегда существовали. Когда Божия Матерь хотела разделить с апостолами их труды, и отправиться на проповедь, Ей было откровение, что у Нее будет другая дорога. Действительно, Она путешествовала, корабль Ее причалил у берегов этого полуострова, Она сошла на землю, благословила это место и оно с тех пор стало называться "Айон Орос" - Святой Горой.
Святая Гора как место паломничества и подвига всегда была особой благоговейной целью посещения. Перед Первой мировой войной она тоже в значительной степени имущественно принадлежала Российскому государству. Богатые люди скупали земли. Один из сибирских купцов построил скит с самым большим храмом на Святой Горе, создал там монашескую семинарию, но поскольку территориально и юридически там преобладают греки, мы потеряли этот скит. Греки дочиста его разграбили. Афон управляется синодом, в который входят представители семнадцати монастырей: семнадцать голосов, из которых только один наш, русский. Русское присутствие на Святой Горе - с XI века. Пополнение наших монастырей идет очень трудно.
Русские монастыри подчинялись Константинопольскому Патриархату, который в XX веке проводил в основном антирусскую политику. Отношения у нас с ним всегда были сложные - иногда лучше, иногда хуже, но сложные - всегда. В конце 50-х гг. вообще была угроза, что мы потеряем на Афоне все, что имеем. Патриарх Афинагор был настроен явно враждебно. Он был американский грек или албанец. Надо сказать, греки-киприоты к русским относятся хорошо, афинские греки - с некоторым лукавством, а американские настроены явно антирусски. Патриарх Кирилл Болгарский тогда сказал ему: "Ваше Святейшество, Господь никогда не простит вам, если славянская лампада на Афоне погаснет". И началось наше освоение Афона. Первым побывал там митрополит Никодим, вторым - я.
Афон - это место подвига монахов, куда запрещено ступать женщинам. Лет тридцать назад был случай: американская корреспондентка, переодевшись в мужское платье, проникла туда по подложным документам. Когда это обнаружилось, был большой международный скандал. Женщины-паломницы могут только проплыть вдоль границы суверенных вод Афонского полуострова, посмотреть в бинокль, послушать рассказы, а мужчинам туда доступ довольно свободный, причем гораздо сложнее посетить Святую Гору нам, священникам, клирикам Русской Церкви. Для этого требуется получить визу греческого правительства и согласие Константинопольского Патриарха.
Вспоминаю случай, когда лет двадцать назад мне нужно было быть там на празднике святого великомученика и целителя Пантелеймона, 9 августа. Это была далеко не первая моя поездка, обычно все проходило мирно, но в этот раз были какие-то осложнения. Я получил визу греческого правительства, затем была послана телеграмма в Константинополь, в Стамбул. Патриарх должен был дать свое сообщение в Афины. Я в министерстве иностранных дел спрашиваю: "Пришла телеграмма из Стамбула?" (А меня уже известили из Москвы, что ответ есть). "Нет, не пришла. - говорят мне. - Мы знаем, что ответ послан, но у нас сегодня почта не работает". Тянули несколько дней. В субботу мне там надо быть, в последнее утро, в пятницу, я пришел и говорю: "Давайте мне разрешение или я уезжаю сам". - "Нет, разрешения нет, телеграмма не пришла". - "Но вы же знаете, что Патриарх выслал мне разрешение!" - "Да, знаем, разрешение есть, а самой телеграммы нет". Тогда я пошел на обострение и говорю: "Хорошо. Я могу путешествовать по Греции в любую точку?" - "Да, пожалуйста". - "Я могу целый месяц (а виза у меня была месячная) жить на границе со Святой Горой?" - "Да, пожалуйста". - "Могу я общаться с прессой?" - "Да, конечно, у нас страна свободная". - "Тогда я вас предупреждаю, что я сейчас туда вылетаю, в полной своей форме - с высоким клобуком на голове и посохом в руках, и буду тридцать дней ходить там по границе и всем паломникам рассказывать, что вы сделали, а потом вернусь в Афины и в последний день соберу международную пресс-конференцию, а в положенный срок улечу в Москву" -"Ну, зачем же так обострять вопрос? Нет, ведь, знаете, надо ведь как-то... Я сейчас пойду еще узнаю". - И выносит мне разрешение. Но у меня оставалось только минут сорок, поэтому я бросил свой багаж и с последним рейсом вылетел туда, прилетел на Афон уже ночью. Дальше тоже были приключения: как моряки отказывались плыть (там надо катером доплыть от пристани до нашего монастыря). Ночью приплыли, ворота закрыты, надо было еще докричаться, достучаться. Так что сложности были всегда, и сейчас они есть.
Афонские монастыри не похожи на наши. Наши, как правило, окружены стеной, внутри огороженного пространства храм и кельи. Там это стена, на которой стоят кельи с выходом внутрь. Все они, в том числе и наш Пантелеймонов монастырь, расположены "по нижнему ярусу": несколько шагов - и будет море. А дальше поднимается вверх, до двух километров, - хребет, до вершины которого можно добраться всего несколько дней в году, а на отвесной стене - скиты, где живут монахи, пройти к которым вообще невозможно. Есть там и пещера, куда можно пробраться по узкой тропинке. Пропитание монахи получают снизу. Они спускают на веревке корзину к воде, и проплывающие мимо рыбаки, путешественники, паломники кладут туда кто рыбу, кто фрукты, кто хлеб. Положат - монах выглянет, подтянет корзинку - есть у него пища. Если корзинка пуста - вернет обратно.
На самом верху есть храм Преображения. У меня ни разу не было возможности туда собраться. На это нужно много времени и сил, потому что горная тропинка - крутая, и там, конечно, лютый холод по сравнению с той жарой, которая внизу, но усердные паломники бывают и там[1].
Пантелеймонов монастырь - это целый город. Верхний храм - Покрова. Много каменных построек. У них были великолепные мастерские - слесарные, токарные. Помню, в нашу первую поездку переводчиком у нас был флотский офицер, он как на это посмотрел, так ахнул: "Ой, да у вас тут такие мастерские, что можно легкое вооружение сделать!" Хорошо оборудованная пристань, склады для приема и отправки товара. Конечно, содержать такой ансамбль сложно и трудно. Лет сорок тому назад был пожар, который начался в горах. Сгорело огромное количество ценного леса и чуть не пострадал сам монастырь. Там имеется богатейшая библиотека - сотрудники нашего Отдела потом скопировали всю ее на фотопленки - от всяких неожиданностей. Не знаю, цела она в Отделе или нет, но копия находится в Академии наук.
Иверский монастырь был раньше грузинским, но поскольку братия была малочисленна, они продали его грекам. Там хранится одна из главных святынь Афона - Иверская икона Божией Матери. Когда ходишь по горе и говоришь с монахами, обычно спрашивают: "Во Ивере были? Ну как лампада?" В храме у ворот монастыря - икона Божией Матери, и перед ней висит большая лампада размером с водосвятную чашу - масла в ней литра полтора, не меньше, и горит ровный, маленький огонек. У греков лампада устроена очень интересно: в нее наливают оливковое масло и фитилек пускают на пробке, а не на проволочках, как у нас. Чтобы масло не воспламенилось от близкого соприкосновения с огнем, вниз подливают воду и масло всплывает. Как только начинаются какие-то политические обострения, конфликты или природные бедствия, иверская лампада начинает раскачиваться. Перед шестидневной войной 1967 года - я за месяц до нее был в Иерусалиме, а потом на Афоне, - рассказывали, что лампада раскачивалась так сильно, что чуть не выплескивалось масло.
Очень глубокие переживания испытываешь, когда проходишь по этому храму. В наше первое паломничество, когда мы добрались до Иверского монастыря, с нас уже градом лил пот и было большим облегчением войти под прохладные монастырские своды. Когда же подходили к иконе, я вдруг после какого-то рубежа совершенно ясно, телом почувствовал исходящее от нее теплое дуновение. Я думал, что ошибся: отошел подальше, вновь ощутил сырой холод храма, вернулся и снова почувствовал ласковую струю теплого воздуха.
Иверский монастырь, как и храм Гроба Господня, тоже был повторен в России при Патриархе Никоне - на Валдае.
На Афоне до сих пор византийское время - по солнцу. Сутки начинаются в четыре часа дня. Службы там долгие, одну только молитву "Богородице Дево, радуйся" поют сорок минут. Так, однажды, стоим мы, и один знакомый афонский монах толкает меня и говорит: "Пойдем, выпьем кофе, а то заснем!" Пошли, выпили по чашечке, съели по ломтю арбуза, вернулись, а они все поют. Это было часов в десять, в одиннадцать. После двенадцати, естественно, никаких вкушений быть не может. Кончили службу около четырех, часа полтора отдохнули, а в шесть уже снова были на ногах.
Как-то иду я по берегу и вижу: на камне недалеко от берега сидит монах и сосредоточенно смотрит в воду. Потом вдруг - раз! - нырнул - прямо в подряснике - достал что-то из воды, аккуратненько ногтем вынул что-то из середины, съел и опять сидит, смотрит. А подрясник у него от морской соли весь окостеневший. Оказывается, в Греции так ловят морских ежей, которых едят прямо сырыми. И есть-то там - всего с ноготок, сколько ж надо поймать, чтобы наесться? Вообще у них все эти черепокожие даже за рыбу не считаются; они их едят и в пост.
Жизнь на Святой Горе сложная, трудная и контрастная. Терпеть приходится и жару, и холод. Один старенький монах - о. Симеон - просил привезти ему валенки[2]. Я удивился: "Да ты что, отец? У меня клобук размок от жары!" А он показал на каменный пол и сказал: "А ты в декабре постой!" В следующий раз я уже вез целых три чемодана валенок. О. Симеон как увидел их, так, не дожидаясь, пока все распакуют, схватил пару валенок, прижал к груди, спрятав под мантию, и потащил к себе.
В правоте его слов мне и самому пришлось убедиться. Как-то действительно приехали мы на Афон в ноябре или декабре. За долгую службу я уже успел понять, каково здесь стоять, а потом ночью в отведенной мне келье не мог согреться: так и провел короткий перерыв между двумя службами скрючившись на кровати. Как ни пытался согреться, все равно весь промерз и отсырел.
Римские катакомбы открыты для туристов и богомольцев. В некоторых из них мне довелось побывать. Как правило, это узкий проход среди породы камня, который выбирали на строительство города, потом - комната: условно-круглая (где-то выступ, где-то ниша в стене). Грубо обтесанные стены, по стенам вырублены скамьи и в середине тоже круглый, уже ровный камень, служивший престолом...
Милан - огромный древний город. В центре его стоит совершенно удивительный собор - как пирожное из белого резного камня. В нем есть уголок, где хранится древняя византийская икона. Помню, когда я впервые ехал в Милан, мои друзья меня предупреждали: "Кардинал очень сухой человек, его зовут "мороженой рыбой", если он вообще вас примет, это будет большая честь, потому что он ни с кем не общается". Встретились мы с ним, первые пять минут присматривались друг к другу, выпили по чашечке кофе. Потом он спрашивает: "Были ли Вы в соборе?" - "Нет, - говорю, - Ваша эминенция, господин кардинал, я считал своим долгом сразу же нанести визит Вам". - Он внезапно оживился: "Ну так знаете, я Вас провожу!" И повел меня прямо к этой древней иконе. "Вот это наше самое главное сокровище!"
У самой границы древнего города, у стены, расположен университет и тут же базилики, которые называются "Амброзианум". Там лежат мощи святителя Амвросия Медиоланского. Его тело сохранилось полностью: иссохшее, но совершенно цельное. Амвросий Медиоланский родился в 340 году, умер в возрасте 57 лет. Его отец занимал высокую должность, был префектом Галлии. Естественно, дал своим детям прекрасное образование. Амвросий стал юристом, и даже комендантом города Милана. Однажды, когда в Церкви избирали епископа, было несколько кандидатов и началась потасовка, Амвросия вызвали для ее прекращения. И когда он вошел в храм, тоненький детский голосок вдруг произнес: "Амвросий - епископ!". Взрослые сначала удивились, а потом подумали: а почему бы нет? Человек известный, образованный, богобоязненный. Амвросий был добрый христианин, но епископство в его планы никак не входило. Он, конечно, отказывался, даже скрывался, но в конце концов все-таки был проведен по всем степеням и рукоположен во епископа. Юридическое прошлое чувствовалось и в его епископской деятельности. У него, например, есть сочинение "О должностях священнослужителей". Ему также принадлежит молитва, которую священники должны читать перед совершением литургии. Он предстает в ней как ходатай за народ, которому служит.
В итальянском городе Анконе покоятся мощи святого Кирика. Надо сказать, что имя этого святого по-итальянски звучит странно для русского слуха: Чирик, - даже некоторую неловкость испытываешь. Мощи сохранились абсолютно полностью и хранятся открытыми, что для нас тоже непривычно.
[1] - В Греции есть еще особое место - Метеоры. На вершинах огромных отвесных скал, возвышающихся среди равнины, приютились небольшие монастырьки. Внешне эти скалы напоминают наши Красноярские столбы - останки не выветрившихся пород. В Армении, в нескольких десятках километров от Еревана, тоже есть скальный монастырь. Он вырублен в скале - вертикально. "Входили" с поверхности и убирали все лишнее. Смотрятся просто как здания, но они не сложены из камней, а вырублены в породе. Ерарт называется.
[2] - Обычно мы возили туда чемодан черной икры, два чемодана черного хлеба и чемодана три сушеных грибов - это был обязательный набор. Но бывало и то, что привозили по просьбе афонской братии. Как-то попросили привезти "селедочки". "Разве у вас ее нет?" - спросил я. "Есть, но то голландская, сладкая, а нам бы нашей, солененькой!"
http://www.pravoslavie.ru/put/051228141719
Святая Гора как место паломничества и подвига всегда была особой благоговейной целью посещения. Перед Первой мировой войной она тоже в значительной степени имущественно принадлежала Российскому государству. Богатые люди скупали земли. Один из сибирских купцов построил скит с самым большим храмом на Святой Горе, создал там монашескую семинарию, но поскольку территориально и юридически там преобладают греки, мы потеряли этот скит. Греки дочиста его разграбили. Афон управляется синодом, в который входят представители семнадцати монастырей: семнадцать голосов, из которых только один наш, русский. Русское присутствие на Святой Горе - с XI века. Пополнение наших монастырей идет очень трудно.
Русские монастыри подчинялись Константинопольскому Патриархату, который в XX веке проводил в основном антирусскую политику. Отношения у нас с ним всегда были сложные - иногда лучше, иногда хуже, но сложные - всегда. В конце 50-х гг. вообще была угроза, что мы потеряем на Афоне все, что имеем. Патриарх Афинагор был настроен явно враждебно. Он был американский грек или албанец. Надо сказать, греки-киприоты к русским относятся хорошо, афинские греки - с некоторым лукавством, а американские настроены явно антирусски. Патриарх Кирилл Болгарский тогда сказал ему: "Ваше Святейшество, Господь никогда не простит вам, если славянская лампада на Афоне погаснет". И началось наше освоение Афона. Первым побывал там митрополит Никодим, вторым - я.
Афон - это место подвига монахов, куда запрещено ступать женщинам. Лет тридцать назад был случай: американская корреспондентка, переодевшись в мужское платье, проникла туда по подложным документам. Когда это обнаружилось, был большой международный скандал. Женщины-паломницы могут только проплыть вдоль границы суверенных вод Афонского полуострова, посмотреть в бинокль, послушать рассказы, а мужчинам туда доступ довольно свободный, причем гораздо сложнее посетить Святую Гору нам, священникам, клирикам Русской Церкви. Для этого требуется получить визу греческого правительства и согласие Константинопольского Патриарха.
Вспоминаю случай, когда лет двадцать назад мне нужно было быть там на празднике святого великомученика и целителя Пантелеймона, 9 августа. Это была далеко не первая моя поездка, обычно все проходило мирно, но в этот раз были какие-то осложнения. Я получил визу греческого правительства, затем была послана телеграмма в Константинополь, в Стамбул. Патриарх должен был дать свое сообщение в Афины. Я в министерстве иностранных дел спрашиваю: "Пришла телеграмма из Стамбула?" (А меня уже известили из Москвы, что ответ есть). "Нет, не пришла. - говорят мне. - Мы знаем, что ответ послан, но у нас сегодня почта не работает". Тянули несколько дней. В субботу мне там надо быть, в последнее утро, в пятницу, я пришел и говорю: "Давайте мне разрешение или я уезжаю сам". - "Нет, разрешения нет, телеграмма не пришла". - "Но вы же знаете, что Патриарх выслал мне разрешение!" - "Да, знаем, разрешение есть, а самой телеграммы нет". Тогда я пошел на обострение и говорю: "Хорошо. Я могу путешествовать по Греции в любую точку?" - "Да, пожалуйста". - "Я могу целый месяц (а виза у меня была месячная) жить на границе со Святой Горой?" - "Да, пожалуйста". - "Могу я общаться с прессой?" - "Да, конечно, у нас страна свободная". - "Тогда я вас предупреждаю, что я сейчас туда вылетаю, в полной своей форме - с высоким клобуком на голове и посохом в руках, и буду тридцать дней ходить там по границе и всем паломникам рассказывать, что вы сделали, а потом вернусь в Афины и в последний день соберу международную пресс-конференцию, а в положенный срок улечу в Москву" -"Ну, зачем же так обострять вопрос? Нет, ведь, знаете, надо ведь как-то... Я сейчас пойду еще узнаю". - И выносит мне разрешение. Но у меня оставалось только минут сорок, поэтому я бросил свой багаж и с последним рейсом вылетел туда, прилетел на Афон уже ночью. Дальше тоже были приключения: как моряки отказывались плыть (там надо катером доплыть от пристани до нашего монастыря). Ночью приплыли, ворота закрыты, надо было еще докричаться, достучаться. Так что сложности были всегда, и сейчас они есть.
Афонские монастыри не похожи на наши. Наши, как правило, окружены стеной, внутри огороженного пространства храм и кельи. Там это стена, на которой стоят кельи с выходом внутрь. Все они, в том числе и наш Пантелеймонов монастырь, расположены "по нижнему ярусу": несколько шагов - и будет море. А дальше поднимается вверх, до двух километров, - хребет, до вершины которого можно добраться всего несколько дней в году, а на отвесной стене - скиты, где живут монахи, пройти к которым вообще невозможно. Есть там и пещера, куда можно пробраться по узкой тропинке. Пропитание монахи получают снизу. Они спускают на веревке корзину к воде, и проплывающие мимо рыбаки, путешественники, паломники кладут туда кто рыбу, кто фрукты, кто хлеб. Положат - монах выглянет, подтянет корзинку - есть у него пища. Если корзинка пуста - вернет обратно.
На самом верху есть храм Преображения. У меня ни разу не было возможности туда собраться. На это нужно много времени и сил, потому что горная тропинка - крутая, и там, конечно, лютый холод по сравнению с той жарой, которая внизу, но усердные паломники бывают и там[1].
Пантелеймонов монастырь - это целый город. Верхний храм - Покрова. Много каменных построек. У них были великолепные мастерские - слесарные, токарные. Помню, в нашу первую поездку переводчиком у нас был флотский офицер, он как на это посмотрел, так ахнул: "Ой, да у вас тут такие мастерские, что можно легкое вооружение сделать!" Хорошо оборудованная пристань, склады для приема и отправки товара. Конечно, содержать такой ансамбль сложно и трудно. Лет сорок тому назад был пожар, который начался в горах. Сгорело огромное количество ценного леса и чуть не пострадал сам монастырь. Там имеется богатейшая библиотека - сотрудники нашего Отдела потом скопировали всю ее на фотопленки - от всяких неожиданностей. Не знаю, цела она в Отделе или нет, но копия находится в Академии наук.
Иверский монастырь был раньше грузинским, но поскольку братия была малочисленна, они продали его грекам. Там хранится одна из главных святынь Афона - Иверская икона Божией Матери. Когда ходишь по горе и говоришь с монахами, обычно спрашивают: "Во Ивере были? Ну как лампада?" В храме у ворот монастыря - икона Божией Матери, и перед ней висит большая лампада размером с водосвятную чашу - масла в ней литра полтора, не меньше, и горит ровный, маленький огонек. У греков лампада устроена очень интересно: в нее наливают оливковое масло и фитилек пускают на пробке, а не на проволочках, как у нас. Чтобы масло не воспламенилось от близкого соприкосновения с огнем, вниз подливают воду и масло всплывает. Как только начинаются какие-то политические обострения, конфликты или природные бедствия, иверская лампада начинает раскачиваться. Перед шестидневной войной 1967 года - я за месяц до нее был в Иерусалиме, а потом на Афоне, - рассказывали, что лампада раскачивалась так сильно, что чуть не выплескивалось масло.
Очень глубокие переживания испытываешь, когда проходишь по этому храму. В наше первое паломничество, когда мы добрались до Иверского монастыря, с нас уже градом лил пот и было большим облегчением войти под прохладные монастырские своды. Когда же подходили к иконе, я вдруг после какого-то рубежа совершенно ясно, телом почувствовал исходящее от нее теплое дуновение. Я думал, что ошибся: отошел подальше, вновь ощутил сырой холод храма, вернулся и снова почувствовал ласковую струю теплого воздуха.
Иверский монастырь, как и храм Гроба Господня, тоже был повторен в России при Патриархе Никоне - на Валдае.
На Афоне до сих пор византийское время - по солнцу. Сутки начинаются в четыре часа дня. Службы там долгие, одну только молитву "Богородице Дево, радуйся" поют сорок минут. Так, однажды, стоим мы, и один знакомый афонский монах толкает меня и говорит: "Пойдем, выпьем кофе, а то заснем!" Пошли, выпили по чашечке, съели по ломтю арбуза, вернулись, а они все поют. Это было часов в десять, в одиннадцать. После двенадцати, естественно, никаких вкушений быть не может. Кончили службу около четырех, часа полтора отдохнули, а в шесть уже снова были на ногах.
Как-то иду я по берегу и вижу: на камне недалеко от берега сидит монах и сосредоточенно смотрит в воду. Потом вдруг - раз! - нырнул - прямо в подряснике - достал что-то из воды, аккуратненько ногтем вынул что-то из середины, съел и опять сидит, смотрит. А подрясник у него от морской соли весь окостеневший. Оказывается, в Греции так ловят морских ежей, которых едят прямо сырыми. И есть-то там - всего с ноготок, сколько ж надо поймать, чтобы наесться? Вообще у них все эти черепокожие даже за рыбу не считаются; они их едят и в пост.
Жизнь на Святой Горе сложная, трудная и контрастная. Терпеть приходится и жару, и холод. Один старенький монах - о. Симеон - просил привезти ему валенки[2]. Я удивился: "Да ты что, отец? У меня клобук размок от жары!" А он показал на каменный пол и сказал: "А ты в декабре постой!" В следующий раз я уже вез целых три чемодана валенок. О. Симеон как увидел их, так, не дожидаясь, пока все распакуют, схватил пару валенок, прижал к груди, спрятав под мантию, и потащил к себе.
В правоте его слов мне и самому пришлось убедиться. Как-то действительно приехали мы на Афон в ноябре или декабре. За долгую службу я уже успел понять, каково здесь стоять, а потом ночью в отведенной мне келье не мог согреться: так и провел короткий перерыв между двумя службами скрючившись на кровати. Как ни пытался согреться, все равно весь промерз и отсырел.
Италия
В Риме неподалеку от центрального вокзала есть термы императора Домициана, превращенные в музей археологии. И там есть целый зал эпитафий. Мне запомнилось большое черное базальтовое надгробие, на котором белым мрамором очень тонко выложен скелет человека, и под ним надпись: "Гнофи сеафтон", что в переводе с греческого значит "Познай самого себя". Действительно, с мыслью: что же такое я? - человек рождается и с ней же умирает. Познавая себя, он познает и Бога.Римские катакомбы открыты для туристов и богомольцев. В некоторых из них мне довелось побывать. Как правило, это узкий проход среди породы камня, который выбирали на строительство города, потом - комната: условно-круглая (где-то выступ, где-то ниша в стене). Грубо обтесанные стены, по стенам вырублены скамьи и в середине тоже круглый, уже ровный камень, служивший престолом...
Милан - огромный древний город. В центре его стоит совершенно удивительный собор - как пирожное из белого резного камня. В нем есть уголок, где хранится древняя византийская икона. Помню, когда я впервые ехал в Милан, мои друзья меня предупреждали: "Кардинал очень сухой человек, его зовут "мороженой рыбой", если он вообще вас примет, это будет большая честь, потому что он ни с кем не общается". Встретились мы с ним, первые пять минут присматривались друг к другу, выпили по чашечке кофе. Потом он спрашивает: "Были ли Вы в соборе?" - "Нет, - говорю, - Ваша эминенция, господин кардинал, я считал своим долгом сразу же нанести визит Вам". - Он внезапно оживился: "Ну так знаете, я Вас провожу!" И повел меня прямо к этой древней иконе. "Вот это наше самое главное сокровище!"
У самой границы древнего города, у стены, расположен университет и тут же базилики, которые называются "Амброзианум". Там лежат мощи святителя Амвросия Медиоланского. Его тело сохранилось полностью: иссохшее, но совершенно цельное. Амвросий Медиоланский родился в 340 году, умер в возрасте 57 лет. Его отец занимал высокую должность, был префектом Галлии. Естественно, дал своим детям прекрасное образование. Амвросий стал юристом, и даже комендантом города Милана. Однажды, когда в Церкви избирали епископа, было несколько кандидатов и началась потасовка, Амвросия вызвали для ее прекращения. И когда он вошел в храм, тоненький детский голосок вдруг произнес: "Амвросий - епископ!". Взрослые сначала удивились, а потом подумали: а почему бы нет? Человек известный, образованный, богобоязненный. Амвросий был добрый христианин, но епископство в его планы никак не входило. Он, конечно, отказывался, даже скрывался, но в конце концов все-таки был проведен по всем степеням и рукоположен во епископа. Юридическое прошлое чувствовалось и в его епископской деятельности. У него, например, есть сочинение "О должностях священнослужителей". Ему также принадлежит молитва, которую священники должны читать перед совершением литургии. Он предстает в ней как ходатай за народ, которому служит.
В итальянском городе Анконе покоятся мощи святого Кирика. Надо сказать, что имя этого святого по-итальянски звучит странно для русского слуха: Чирик, - даже некоторую неловкость испытываешь. Мощи сохранились абсолютно полностью и хранятся открытыми, что для нас тоже непривычно.
[1] - В Греции есть еще особое место - Метеоры. На вершинах огромных отвесных скал, возвышающихся среди равнины, приютились небольшие монастырьки. Внешне эти скалы напоминают наши Красноярские столбы - останки не выветрившихся пород. В Армении, в нескольких десятках километров от Еревана, тоже есть скальный монастырь. Он вырублен в скале - вертикально. "Входили" с поверхности и убирали все лишнее. Смотрятся просто как здания, но они не сложены из камней, а вырублены в породе. Ерарт называется.
[2] - Обычно мы возили туда чемодан черной икры, два чемодана черного хлеба и чемодана три сушеных грибов - это был обязательный набор. Но бывало и то, что привозили по просьбе афонской братии. Как-то попросили привезти "селедочки". "Разве у вас ее нет?" - спросил я. "Есть, но то голландская, сладкая, а нам бы нашей, солененькой!"
http://www.pravoslavie.ru/put/051228141719
