Сопровождавшие нас переводчики были, конечно, приставлены к нам с "особым заданием". Однако в те времена существовала такая парадоксальная ситуация, что искренность, прямолинейность вызывала уважение даже у самых "опасных" структур.
Вспоминаю Виктора Сергеевича Алексеева. С ним я участвовал во многих поездках, и надо сказать, что у меня о нем самые светлые воспоминания. Он служил на Балтийском флоте, по окончании войны ушел учиться. Это был великолепный образец морского офицера: в нем была прямота, благодаря которой рядом с ним можно было чувствовать себя спокойно и уверенно. Мне кажется, что он и в экуменической среде, в Женеве, пользовался своеобразным уважением и доверием, хотя все, конечно, понимали, какую миссию он выполняет. Одно могу сказать: в нашей нынешней среде людей, по масштабу равных ему, я не вижу. Это и жизненный опыт, и образование, и природный талант, от Бога данный.
Манера общения у него была прямолинейная, была и очень характерная для него способность растворить напряженность атмосферы. Он обладал хорошим "морским" юмором, запросто травил анекдоты и иной раз в самой сложной ситуации разряжал обстановку какой-то своей репликой или рассказом.
Помню, когда мы были в Индии и осматривали Тадж-Махал, нам рассказывали, что такой-то шах, как только женился на своей нежно любимой жене, начал строить этот великолепный мавзолей. Виктор Сергеевич процедил сквозь зубы: "Эх, упустил время! Ну, ничего: как только вернусь, сразу начну копать жене могилу!"
Был еще один очень влиятельный человек, из комсостава Первой конной армии, Иван Васильевич. С Виктором Сергеевичем они были на ножах, и каждый раз старались профессионально друг другу "подсолить". Как-то я привел в пример один эпизод, литературный, что Дюма, путешествуя по России, писал записки, в которых есть такая фраза: "У русских был царь Иван IV, очень жестокий, за что русские прозвали его "Васильевичем"". Я произнес эту фразу, все посмеялись. Тут мимо идет Иван Васильевич. Виктор Сергеевич окликает его и говорит: "Иван Васильевич! А вот владыка Питирим говорит, что у Золя есть такая фраза: у русских был царь Иван IV. Он был такой же злой и противный, как вы, за что его тоже назвали Васильевичем". Такие эскапады у него были постоянными: нет, нет, да что-нибудь такое отмочит.
Но самая "жестокая месть" была у него, когда в Афинах Иван Васильевич вдруг оказался "новорожденным". Сначала, с утра, были заседания, а потом, в ресторане Иван Васильевич вдруг сказал: "Я хочу угостить вас всех шампанским". В Москве шампанское тогда стоило, если память мне не изменяет, рубль семьдесят, - во всяком случае, не дороже двух рублей. А за границей это было то, что не каждый себе позволит. Иван Васильевич заказал, а Виктор Сергеевич "поспособствовал". В результате появилась торжественная процессия: впереди шел метрдотель, затем - некий человек, несущий диплом или номерной знак этого шампанского, потом - человек с тележкой, на которой везли само шампанское. Разлили бутылку, потом - еще. Когда же принесли счет, Иван Васильевич "поплохел" - потому что это не только перекрыло все его суточные, но и всего, что у него было, пожалуй, не хватило бы. Когда он робко спросил, что ему делать, руководитель делегации, митрополит Никодим, - человек широкой души, - сказал, что все пойдет за счет представительских.
- Что это вы везете?
- Облачение.
- А зачем оно вам? Что вы, так служить не можете?
- Нет, не могу.
- А почему оно у вас не одно?
- Оно одно, это только разные детали.
- А без них нельзя?
- Нельзя.
Так спрашивалось о каждой вещи. Наконец дошла очередь до архиерейского жезла.
- Это что?
- Это жезл, символ архиерейской власти.
- А зачем на нем змеи?
- О, это древний символ! Вот видите: две змеи, одна умная, другая - глупая, ведут беседу. Прямо как мы с вами!
Таможенник выругался и пропустил его.
Когда Грузинскую Церковь принимали во Всемирный Совет церквей, был такой случай. Заседание центрального комитета ВСЦ проходило в Париже. Католикос Ефрем II приехал, везя с собой для представительских целей целый ящик грузинского вина. Во Францию не разрешалось ввозить вино в количестве больше одной бутылки, и на таможне его задержали. Он был человек очень вспыльчивый, упрямый, сразу начал шуметь и возмущаться, покраснев до багрового цвета. К счастью, при нем был очень опытный переводчик, из бывших флотских офицеров, который быстро нашел выход из положения. "Вы знаете, - обратился он к служащему таможни, - что Грузинская Церковь - это самая древняя из существующих христианских Церквей. В ней все определяется традициями, а одной из традиций является то, что священник каждый день должен совершать литургию, и при этом может употреблять только чистое грузинское вино. Мы ничего не можем с этим поделать". Ему поверили и пропустили[1].
Чего только мы не возили в наши поездки и каких только тяжестей не таскали! Как-то приехали в Германию, где нас встречали студенты. Они же должны были нести наш багаж. У меня был тяжеленный чемодан с книгами. Досталась мне девица, рослая и на вид крепкая, бойко схватила мой чемодан - и тут же села. Что делать? Кое как, толкая животом, дотащил до машины сам.
В Англию нельзя было ввозить спиртное, но мы возили туда водку. Однажды я вез целый чемодан водки. Помню, иду храбро за тележкой, в которой везут мой багаж, и вдруг с ужасом замечаю, что одна из бутылок разбилась, и за моим чемоданом тянется благоухающий след. Служащий спрашивает: "Спиртное есть?" Я показал на мокрый след: "Видишь - уже нет!" Пропустили. Не разрешалось также ввозить фотоаппараты, - точнее, можно было иметь при себе фотоаппарат для съемок, но привозить для продажи было нельзя. А я как раз этим очень неплохо поддерживал наш приход: покупал у нас старые фотоаппараты, возил их туда владыке Антонию, а они их там очень выгодно продавали. Возил я их в митрошницах, клобучницах. Однажды я вез с собой три фотоаппарата. На пропускном пункте служащий спросил меня: "Ничего не декларированного нет?" "Нет" - невозмутимо ответил я и тут только увидел, что дно одной из коробок отстало и в щель виден ремень от фотоаппарата...
Как-то нам надо было срочно выезжать, а билетов не было. Тогда один наш священник (впоследствии епископ) взялся все уладить. Приехал в Аэрофлот, зашел прямо в комнату, где сидела билетерша и сказал: "Мне нужны билеты на такой-то рейс". - "Билетов нет" - отрезала она. Он спокойно сел в кресло (был он, конечно, в штатском), положил ногу на ногу, вытащил сигарету. "Что ж? Я буду ждать. Мне надо". - "Я же вам сказала, что билетов нет!" - настаивала на своем билетерша. Он устроился поглубже и повторил: "Мне нужны билеты". - "У меня через десять минут обед! Уходите!" - "Ну что ж? Я уйду, пойду в другую инстанцию. Вас завтра снимут с работы". Тут же билеты были готовы. Что значит уверенность!
Однажды в Афинах сотрудник посольства обратился ко мне с просьбой: "Коньячку в Москву не отвезете?" Я, думая, что речь идет об одной бутылке, согласился. И вот перед самым вылетом привозит он мне целый ящик коньяку, вручает, и мгновенно исчезает, - так что я не успел опомниться и не сказал даже, что у меня кончились деньги и я не могу оплатить провоз. Первым моим побуждением было оставить ящик прямо в аэропорту, но потом я побоялся это сделать: решит, чего доброго, что выпил! Пришлось делать остановку в Софии, где мои ученики, учившиеся в Московской Духовной Академии, дали мне денег.
На Афон мы обычно ездили рейсом "Москва - Фессалоники", а оттуда уже по прямой. Но когда я ехал туда в первый раз, мне надо было сделать пересадку в Австрии, что было очень неудобно, поскольку я еще с трудом ориентировался. Подхожу к столику, за которым на тоненьком стульчике сидит тоненькая барышня, подаю свой билет, к которому прилагалась целая гирлянда талончиков на багаж: одиннадцать чемоданов. Она спрашивает: "А где остальные билеты?" "Чьи? - недоумеваю я, - Вот мой билет!" - "Билеты других владельцев багажа", - поясняет она. Когда я сказал, что это все мой багаж, она чуть со своего стула не упала.
Однажды мы были в Америке на каком-то конгрессе и в последний день нам преподнесли подарки: каждому из членов нашей делегации подарили по довольно большой - около метра в высоту - глиняной статуе Моисея. Мы, конечно благодарили, а про себя ругались всеми словами. Им хорошо - они подарили, а нам-то теперь что с этим делать? И уже в аэропорту, в нейтральной зоне, все искали укромные углы: кто нашел - быстренько поставил туда своего Моисея и отошел как ни в чем не бывало. Слава Богу, всех пристроили.
[1] - Мы потом смеялись: сколько же он должен употреблять каждый день за литургией, если на заседание ВСЦ привез целый ящик. В Москву он обычно привозил чачу в большом количестве, в каких-то невероятных бурдюках, которые укладывал в чемоданы. В гостинице искал повсюду пустые бутылки из-под "Боржоми", ночью разливал чачу и потом раздавал всем в патриархии, а бурдюки всегда увозил с собой.
http://www.pravoslavie.ru/put/051226024342
Вспоминаю Виктора Сергеевича Алексеева. С ним я участвовал во многих поездках, и надо сказать, что у меня о нем самые светлые воспоминания. Он служил на Балтийском флоте, по окончании войны ушел учиться. Это был великолепный образец морского офицера: в нем была прямота, благодаря которой рядом с ним можно было чувствовать себя спокойно и уверенно. Мне кажется, что он и в экуменической среде, в Женеве, пользовался своеобразным уважением и доверием, хотя все, конечно, понимали, какую миссию он выполняет. Одно могу сказать: в нашей нынешней среде людей, по масштабу равных ему, я не вижу. Это и жизненный опыт, и образование, и природный талант, от Бога данный.
Манера общения у него была прямолинейная, была и очень характерная для него способность растворить напряженность атмосферы. Он обладал хорошим "морским" юмором, запросто травил анекдоты и иной раз в самой сложной ситуации разряжал обстановку какой-то своей репликой или рассказом.
Помню, когда мы были в Индии и осматривали Тадж-Махал, нам рассказывали, что такой-то шах, как только женился на своей нежно любимой жене, начал строить этот великолепный мавзолей. Виктор Сергеевич процедил сквозь зубы: "Эх, упустил время! Ну, ничего: как только вернусь, сразу начну копать жене могилу!"
Был еще один очень влиятельный человек, из комсостава Первой конной армии, Иван Васильевич. С Виктором Сергеевичем они были на ножах, и каждый раз старались профессионально друг другу "подсолить". Как-то я привел в пример один эпизод, литературный, что Дюма, путешествуя по России, писал записки, в которых есть такая фраза: "У русских был царь Иван IV, очень жестокий, за что русские прозвали его "Васильевичем"". Я произнес эту фразу, все посмеялись. Тут мимо идет Иван Васильевич. Виктор Сергеевич окликает его и говорит: "Иван Васильевич! А вот владыка Питирим говорит, что у Золя есть такая фраза: у русских был царь Иван IV. Он был такой же злой и противный, как вы, за что его тоже назвали Васильевичем". Такие эскапады у него были постоянными: нет, нет, да что-нибудь такое отмочит.
Но самая "жестокая месть" была у него, когда в Афинах Иван Васильевич вдруг оказался "новорожденным". Сначала, с утра, были заседания, а потом, в ресторане Иван Васильевич вдруг сказал: "Я хочу угостить вас всех шампанским". В Москве шампанское тогда стоило, если память мне не изменяет, рубль семьдесят, - во всяком случае, не дороже двух рублей. А за границей это было то, что не каждый себе позволит. Иван Васильевич заказал, а Виктор Сергеевич "поспособствовал". В результате появилась торжественная процессия: впереди шел метрдотель, затем - некий человек, несущий диплом или номерной знак этого шампанского, потом - человек с тележкой, на которой везли само шампанское. Разлили бутылку, потом - еще. Когда же принесли счет, Иван Васильевич "поплохел" - потому что это не только перекрыло все его суточные, но и всего, что у него было, пожалуй, не хватило бы. Когда он робко спросил, что ему делать, руководитель делегации, митрополит Никодим, - человек широкой души, - сказал, что все пойдет за счет представительских.
Таможенные мытарства
Епископ Василий (Кривошеин) приезжал в Россию довольно часто, но всегда почему-то подвергался тщательнейшему досмотру на таможне. Видимо, как-то раз он попал в какой-то черный список и потом уже не мог из него выйти. Однажды офицер-таможенник пытал его с особым пристрастием.- Что это вы везете?
- Облачение.
- А зачем оно вам? Что вы, так служить не можете?
- Нет, не могу.
- А почему оно у вас не одно?
- Оно одно, это только разные детали.
- А без них нельзя?
- Нельзя.
Так спрашивалось о каждой вещи. Наконец дошла очередь до архиерейского жезла.
- Это что?
- Это жезл, символ архиерейской власти.
- А зачем на нем змеи?
- О, это древний символ! Вот видите: две змеи, одна умная, другая - глупая, ведут беседу. Прямо как мы с вами!
Таможенник выругался и пропустил его.
Когда Грузинскую Церковь принимали во Всемирный Совет церквей, был такой случай. Заседание центрального комитета ВСЦ проходило в Париже. Католикос Ефрем II приехал, везя с собой для представительских целей целый ящик грузинского вина. Во Францию не разрешалось ввозить вино в количестве больше одной бутылки, и на таможне его задержали. Он был человек очень вспыльчивый, упрямый, сразу начал шуметь и возмущаться, покраснев до багрового цвета. К счастью, при нем был очень опытный переводчик, из бывших флотских офицеров, который быстро нашел выход из положения. "Вы знаете, - обратился он к служащему таможни, - что Грузинская Церковь - это самая древняя из существующих христианских Церквей. В ней все определяется традициями, а одной из традиций является то, что священник каждый день должен совершать литургию, и при этом может употреблять только чистое грузинское вино. Мы ничего не можем с этим поделать". Ему поверили и пропустили[1].
Чего только мы не возили в наши поездки и каких только тяжестей не таскали! Как-то приехали в Германию, где нас встречали студенты. Они же должны были нести наш багаж. У меня был тяжеленный чемодан с книгами. Досталась мне девица, рослая и на вид крепкая, бойко схватила мой чемодан - и тут же села. Что делать? Кое как, толкая животом, дотащил до машины сам.
В Англию нельзя было ввозить спиртное, но мы возили туда водку. Однажды я вез целый чемодан водки. Помню, иду храбро за тележкой, в которой везут мой багаж, и вдруг с ужасом замечаю, что одна из бутылок разбилась, и за моим чемоданом тянется благоухающий след. Служащий спрашивает: "Спиртное есть?" Я показал на мокрый след: "Видишь - уже нет!" Пропустили. Не разрешалось также ввозить фотоаппараты, - точнее, можно было иметь при себе фотоаппарат для съемок, но привозить для продажи было нельзя. А я как раз этим очень неплохо поддерживал наш приход: покупал у нас старые фотоаппараты, возил их туда владыке Антонию, а они их там очень выгодно продавали. Возил я их в митрошницах, клобучницах. Однажды я вез с собой три фотоаппарата. На пропускном пункте служащий спросил меня: "Ничего не декларированного нет?" "Нет" - невозмутимо ответил я и тут только увидел, что дно одной из коробок отстало и в щель виден ремень от фотоаппарата...
Как-то нам надо было срочно выезжать, а билетов не было. Тогда один наш священник (впоследствии епископ) взялся все уладить. Приехал в Аэрофлот, зашел прямо в комнату, где сидела билетерша и сказал: "Мне нужны билеты на такой-то рейс". - "Билетов нет" - отрезала она. Он спокойно сел в кресло (был он, конечно, в штатском), положил ногу на ногу, вытащил сигарету. "Что ж? Я буду ждать. Мне надо". - "Я же вам сказала, что билетов нет!" - настаивала на своем билетерша. Он устроился поглубже и повторил: "Мне нужны билеты". - "У меня через десять минут обед! Уходите!" - "Ну что ж? Я уйду, пойду в другую инстанцию. Вас завтра снимут с работы". Тут же билеты были готовы. Что значит уверенность!
Однажды в Афинах сотрудник посольства обратился ко мне с просьбой: "Коньячку в Москву не отвезете?" Я, думая, что речь идет об одной бутылке, согласился. И вот перед самым вылетом привозит он мне целый ящик коньяку, вручает, и мгновенно исчезает, - так что я не успел опомниться и не сказал даже, что у меня кончились деньги и я не могу оплатить провоз. Первым моим побуждением было оставить ящик прямо в аэропорту, но потом я побоялся это сделать: решит, чего доброго, что выпил! Пришлось делать остановку в Софии, где мои ученики, учившиеся в Московской Духовной Академии, дали мне денег.
На Афон мы обычно ездили рейсом "Москва - Фессалоники", а оттуда уже по прямой. Но когда я ехал туда в первый раз, мне надо было сделать пересадку в Австрии, что было очень неудобно, поскольку я еще с трудом ориентировался. Подхожу к столику, за которым на тоненьком стульчике сидит тоненькая барышня, подаю свой билет, к которому прилагалась целая гирлянда талончиков на багаж: одиннадцать чемоданов. Она спрашивает: "А где остальные билеты?" "Чьи? - недоумеваю я, - Вот мой билет!" - "Билеты других владельцев багажа", - поясняет она. Когда я сказал, что это все мой багаж, она чуть со своего стула не упала.
Однажды мы были в Америке на каком-то конгрессе и в последний день нам преподнесли подарки: каждому из членов нашей делегации подарили по довольно большой - около метра в высоту - глиняной статуе Моисея. Мы, конечно благодарили, а про себя ругались всеми словами. Им хорошо - они подарили, а нам-то теперь что с этим делать? И уже в аэропорту, в нейтральной зоне, все искали укромные углы: кто нашел - быстренько поставил туда своего Моисея и отошел как ни в чем не бывало. Слава Богу, всех пристроили.
[1] - Мы потом смеялись: сколько же он должен употреблять каждый день за литургией, если на заседание ВСЦ привез целый ящик. В Москву он обычно привозил чачу в большом количестве, в каких-то невероятных бурдюках, которые укладывал в чемоданы. В гостинице искал повсюду пустые бутылки из-под "Боржоми", ночью разливал чачу и потом раздавал всем в патриархии, а бурдюки всегда увозил с собой.
http://www.pravoslavie.ru/put/051226024342
.jpg)
