В Волоколамске есть четырехэтажный дом, куда в 1941 году во время боев сносили тяжело раненных, которые не могли передвигаться самостоятельно. Когда город был сдан и установился "новый порядок", комендант распорядился сжечь этот дом вместе с ранеными. Это было "практичное" решение: не нужно этих раненых кормить, не нужно за ними ухаживать, менять бинты. Жители города, конечно, были потрясены. Они сбежались, окружили этот пылающий дом и просили, чтобы им отдали хотя бы кого-нибудь, кто горел там. Но спокойные немецкие солдаты стояли вокруг дома и стреляли в толпу, если кто-то слишком приближался. Каждый раз, проезжая мимо этого дома, я на несколько минут останавливаюсь. Я не видел этого, но картина так и стоит у меня перед глазами.
Отличие русской доблести в том, что она в любых условиях сохраняла человечность. Свидетельством тому является, в частности, отношение к русским воинам за границей. Несколько раз я был в Альпах, на Суворовском перевале. Сейчас там стоит русская часовня. Швейцарцы почитают Суворова, пожалуй, больше, чем мы, русские. Показывают: "А вот стол, за которым сидел Суворов, а вот кровать, на которой он спал, а вот дом, мимо которого он проезжал". А в Болгарии за каждой службой поминают нашего русского Царя-Освободителя - Александра Николаевича.
Над городом Эрфуртом, где творил свою музыку Бах, возвышается высокая, почти конической формы гора, наверху которой стоит замок с очень интересной историей.
Именно там скрывался в свое время Лютер от гнева Папы и Императора. Когда-то за этот замок боролись два феодала. Один был хозяином фактическим и юридическим, и курфюрст его поддерживал, но другому очень хотелось занять этот замок. Никак они не могли решить этот вопрос. В Германии действовал закон: чья земля, того и собственность на земле. И тогда лазутчики соперника на осле привезли мешок земли с юридической справкой, что земля взята там-то, и высыпали под стену замка. Против этого возразить было нечего и все перешло в руки этого второго феодала.
Замок украшен большим вызолоченным металлическим крестом. Жители Эрфурта, указывая на него, говорили мне с гордостью: "Это советский крест". А было так. В 1945 году, когда Германия была поделена между советскими и союзническими войсками на зоны военного контроля, советское командование обменяло западную часть Берлина на Верхнюю Саксонию, которая поначалу досталась американцам. Янки - мужики хозяйственные: увидели блестящий крест на горе, не поленились туда забраться, спилить его и увезти. Когда пришла Советская армия, местные жители пожаловались генералу Чуйкову, что крест стащили. Он сказал: "Нехорошо", - и отдал приказ: восстановить. И наши восстановили его. Тоже деталь, которая может иметь некоторое значение.
Бывают поразительные вещи. Мне не раз приходилось встречаться с солдатами вермахта. С некоторыми устанавливались дружеские отношения, и уж никто из них не испытывал враждебности к русским. Те, кто побывал в русском плену, вынесли самые теплые впечатления о нашем народе, - например, как русская женщина, встречая в разоренном селе конвой пленных немецких солдат, давала им горячую картошку, чтобы они не только поели, но и согрели обмороженные руки.
Помню, в Италии, в маленьком городке, где меня, конечно, знают, зашли мы в магазин купить в дорогу сыру. Продавец отрезал кусок пармезана, и, когда я протянул ему деньги, замотал головой: "Нет-нет-нет! Вы - русский. Вы - епископ! Вы знаете - мой дед был у вас в плену".
В Германии есть у меня друг, пастор. Он говорит: "Знаете, русская женщина спасла мне жизнь! Нас гнали в бой - она меня перекрестила в дорогу. Весь взвод выбили - я остался жив". Он был студентом-богословом, а потом стал священником.
Или: сидит напротив меня епископ. "Ну, а вы как, воевали?" - "Да, воевали под Волоколамском". "Ах, вот как? А я - епископ Волоколамский". - "Нет-нет, мы только мимо проходили!" Но когда они узнали, что в Волоколамске есть епископ, приехала делегация и вручила мне большой напрестольный крест. Немец, солдат, при отступлении из Волоколамского района забежал в горящую церковь, увидел крест на престоле и сунул его себе в рюкзак. После войны поступил в семинарию, стал священнослужителем и вот, - вернул мне этот крест. Вот такие парадоксы истории.
Другой мой знакомый, пастор Хаммерли, в Штутгардте, неплохо говорил по-русски - с акцентом, конечно, но довольно свободно. Русский он учил, находясь в плену. В качестве "практики" у него было общение с конвоем, а вместо тетради и ручки - доски на лесоповале и мел или кирпич, которыми он писал на этих досках русские слова. Потом дома, в Германии, он в своей Евангелической Церкви стал одним из консультантов по делам Русской Православной Церкви. Его жена - полная, очень добродушная немка - вдруг потеряла зрение, - это было уже давно, вскоре после войны. Муж сказал ей: "Знаешь, Эльза, русские молятся Николаю Чудотворцу. Давай, молись и ты, чтобы он тебе вернул зрение. А ты пообещай делать что-нибудь хорошее". А она как раз вязала ему теплые носки - вязать научилась еще с войны. "Хорошо, - сказала она, - я буду вязать носки всю жизнь, и буду раздавать их бедным". И действительно, глаза у нее поправились без всякой медицинской помощи. Я неоднократно бывал у них - это очень милая семья, - и несколько связанных ею пар носков лежит у меня в шкафу.
Униаты
В 1946 году один из виднейших униатских священников, отец Гавриил Костельник, глубокий патриот, очень остро переживавший национальную трагедию своего народа - Львовской, Тернопольской, Холмской областей, - поднял духовенство и некоторую часть народа на возвращение к Православной Церкви. Я еще застал тех пожилых и даже старых людей, которые пережили гонения на Православие в Галиции в начале XX века (матушка Параскева, Курилович, сын которого потом был епископом). Они мне рассказывали, как венгерские жандармы заставляли их отказаться от Православной Церкви и принимать унию. Напомню, что нацисты в Германии получили благословение и поддержку папы Пия XII, и поэтому, когда наши войска отступали с территорий, уже захваченных немцами, то православное население попало в очень тяжелое положение. И Московская патриархия, сама пережившая тяжелые годы преследования, зная, к чему приведет, если униатские приходы будут под властью римского престола, приняла этих людей, эти приходы под свое покровительство, в свою юрисдикцию.Однако разница традиций все же сказывалась. Когда происходило воссоединение, киевский митрополит хотел пригласить с собой знаменитого дьякона, у которого был чудовищный, могучий бас. Но священники, переходившие из унии, возразили: "Нам быкив не треба. Бо ангелы тенором спевают". Непривычен для униатов и русский обычай стоять на богослужении. Вскоре после воссоединения кто-то из бывших униатов говорил после долгой службы: "У вас, у русских, ноги чугунные". Кто-то из наших нашелся: "А у вас, простите, что чугунное, когда вы в исповедальне целый день сидите?" Католический священник, исповедуя, сидит в закрытом "ящике", скрючившись, на маленькой скамеечке, не видя тех, у кого принимает исповедь. Там три окошка, так что он может исповедывать сразу троих, но это тяжело и так бывает редко, зато двоих - дело обычное. То, что священник не видит исповедуемого, вызвано, видимо, тем, что в отличие от нашей, католическая исповедь представляет собой прямо-таки допрос. Если человек назвал какой-то грех, то далее у него подробно выпытывают по вопроснику: когда это произошло, при каких обстоятельствах, были ли свидетели, повредило ли это кому-то кроме самого согрешившего и т.д. А потом священник должен, в соответствии с услышанным, назначить епитимью. Строго ли это соблюдается, я не знаю, спросить было неловко, да и, конечно, они бы ответили "соблюдается". А мы - "только свидетели", все сразу переадресовываем.
Довелось мне принимать первого кардинала, приехавшего в Советский Союз, - это был венгерский кардинал Лекаи. Среди впечатлений было и неожиданное: служба в одиннадцать утра, в девять подъем, а в десять он угощает кофе. У них можно есть не менее, чем за двадцать минут до службы. Когда к нам в 1947 году приходили униаты, они, бывало, выходили перед службой курить. Наши удивлялись, а те говорили: "Так це не ижа!" - "Не еда" - значит[1].
До 1991 - 1992 года существовали и отдельные маленькие униатские приходы, и основная масса приходов, перешедших в юрисдикцию Московской патриархии. Но когда "Незалежная Украина" провозгласила свою независимость, когда националистические круги - РУХ и другие силы - потребовали отделения и Церкви от Москвы, тогда во Львове осталась всего только одна маленькая православная церковь, а раньше там было несколько десятков церквей и монастырей. Сейчас идет очень сложный церковно-политический процесс, направленный на создание равновесия в западных областях Украины между римско-католической, униатской, православной, а теперь уже и раскольничьей церковными общинами для того, чтобы оставить людям спокойную атмосферу вероисповедания. Но, как я уже говорил, коварство римского престола в этом отношении очень осложняет все попытки, все возможные способы действия для умиротворения положения.
[1] - Некоторые мои знакомые пасторы перед Пасхой несколько дней не курят.
http://www.pravoslavie.ru/put/051220164429