Из более чем сорока тысяч сербов, живших в Приштине до прихода международных "писмейкеров", осталось их едва ли двести душ. Остальных убили, взяли в плен, выгнали. Выяснилось, что теперь все гораздо сложнее, чем было весной. Многие надгробные памятники сломаны, могилы осквернены. В полиции предупреждают, что кладбище заминировано. Пока мы с Володей едем из Косово Поля, я об этом молчу. Все еще надеюсь, что Златко и Лиля приехали не зря
- Кладбище заминировано, - сообщили нам по телефону из кушнеровской полиции накануне родительской субботы.
- Туда идти не рекомендуется, - предупреждают "заботливые". Наши требования и напоминания, что приезжают родственники умерших, оказываются тщетными; получаем все один и тот же ответ - эскортировать нас не будут.
Тот, кто впервые встретится с косметскими условиями жизни, мог бы подумать, что кушнеристы добросовестно заботятся о нашей безопасности. Их заботу весьма показательно иллюстрирует и тот факт, что из более чем сорока тысяч сербов, живших в Приштине до прихода международных "писмейкеров", осталось их едва ли двести душ. Остальных убили, взяли в плен, выгнали.
Златко и Лиля каким-то образом добрались до Косово Поля. До Приштины - цели их путешествия - всего пять километров. Но какая разница - пять или сто. Сербам, если хотят остаться в живых, ходить и говорить на родном языке все еще запрещено. Недаром Кушнер гордится своими демократическими успехами.
Честно говоря, может быть, наш Бернар никого и не обманывает. Сам Жан Одры, в свое время, примерно так и сформулировал принцип демократии. В отличие от аристократической тимократии (господства чести), демократию характеризует упадок характера. Деградацией характера, утверждает Одры, демократия становится режимом анархии, неизбежно приводящей к тирании.
Учитывая мысль Жана Одры, международное содружество может быть спокойно. В самом начале третьего тысячелетия, демократия предстала перед нами в своем блестящем виде, как бы неожиданно это ни было, именно на Балканах. Свидетельствуют об этом сербы - "концлагерьяне".
Златко и Лиля ждут нашей помощи. Их надо привезти. В таких ситуациях, чаще всего, обращаемся к своим - русским. Так как это бывает слишком часто, то со стороны подумаешь, что сербы стали чересчур избалованными. На самом деле постоянно искать помощи не так просто, тем более что русским тоже нелегко. С одной стороны, им приходится выполнять свои профессиональные обязанности, с другой - справляться с нашими нуждами.
А потребности у всех разные: одному срочно необходимо в русскую больницу, другому до границы, третьему за покупками, четвертый захочет в церковь, пятый на кладбище...
Делать нечего. Наш сосед Володя на работе. Звоним, во-первых, Роману. К нашим услугам его рабочий телефон, так что сразу можно дозвониться. Бедный Роман. Сколько раз встречал, отвозил, привозил - трудно сосчитать. Заставляю себя вспомнить, как он решал проблемы моек операции. В первые дни, бывало, он еще у меня спрашивал о том, когда нам снова в госпиталь, а потом и это перестал делать - сам узнавал и запоминал дату и час моего контроля.
- Yes, Please, - слышу знакомый голос.
Роман готовится к отъезду в Москву и на этот раз вынужден отказаться. Это бывает очень редко. Жаль, что побеспокоила человека. Коля с Украины тоже занят, у него уже запланированные дела. Звоним Евгению, Игорю. Им не дозвонишься. Володи Анохина нет дома, отвечает Елена, его супруга, недавно приехавшая с Родины. Придется нам подождать соседа Володю. Вернется он только вечером. Усталый, конечно. Все равно попросим, а то Лиля и Златко останутся в Косово Поле.
Анохин первым приехал домой. Елена, видимо, сразу рассказала, что мы звонили, и Володя дает знать о себе, спрашивает, в чем дело. Потом садится за руль и из деревни Лапле Село едет обратно в Приштину, откуда только что приехал, а затем, вместе со мной, дальше - в Косово Поле.
Наши путешественники ждут нас на вокзале. Попрощались мы с ними летом прошлого года и с тех пор не видались. Как только приехали "писмейкеры", албанцы выгнали всех сербов из соседства, но Златко и Лиля решили остаться в своей приштинской квартире, во что бы то ни стало. Не могли покинуть могилу сына. Ведь только полгода назад они похоронили своего Ивана, молодого талантливого поэта. Его книжка "Молитвы" вышла из печати, а три дня спустя парень умер. Иванушке было двадцать семь лет. Родителям остались "Молитвы" и его могила, за которой ухаживали и у которой молились каждое воскресение.
Вскоре жизнь стала невыносимой. "Бесы" атаковали всеми примитивными средствами - ногой, бранью, ножом. Дверь ежедневно ломали. Досок не хватало, чтобы подпереть ее. Лиля и Златко уничтожали мебель - все, из чего можно было достать доску. Напоследок отцу пришлось развалить и рабочий стол своего сына. Помощи ждать неоткуда. Солдат-чужестранец был слабой защитой. На самом деле молодые англичане ничего не понимали. Попали сюда с убеждением, что должны защищать албанцев от сербских "злодеев". Оказалось, что наоборот.
Все страдания были напрасны. В моем дневнике стоит запись: "В воскресенье, 25.07.1999 года, в 11 часов родители не погладят Иваново крестное изголовье. С "Молитвами" своего сына Златко и Лиля пойдут "навстречу пустоте"".
4 ноября - родительская суббота. Сербы этот день называют "Задушнице". И родители решили приехать. В этом мы их постоянно ободряли, хотя и знали, что приштинское кладбище совсем перестали посещать. Слишком опасно.
Только раз мы с поэтессой Даринкой Еврич, тоже к "Задушницам", пошли туда. Благодаря помощи молодого храбреца Игоря с нами была и мать погибшего Горана Миленковича. Чтобы выполнить единственное желание матери, Игорь поехал за нею в деревню, куда она убежала, спасаясь перед нашествием албанских погромщиков.
Пока Станка тихо разговаривала с сыном, мы с Даринкой ходили от могилы к могиле. Зажигали свечи знакомым и незнакомым соотечественникам. Последнюю свечу зажгли на могилке четырехлетней Верицы Арсич. Свечу для всех детей, для всех одиноких сербских душ на кладбищах косовско-метохийских. Это было утешением и нам, и прогнанным их отцам, братьям, сестрам...
Выяснилось, что теперь все гораздо сложнее, чем было весной. Многие надгробные памятники сломаны, могилы осквернены. В полиции предупреждают, что кладбище заминировано. Пока мы с Володей едем из Косово Поля, я об этом молчу. Все еще надеюсь, что Златко и Лиля приехали не зря.
С раннего утра снова звоним то КЕЙФОР-у, то полиции. Кейфоровцы обещают, что с 11 до 12 часов их патруль будет на кладбище. Полицейское начальство все равно отказывается помочь нам добраться до места. Опять звоним друзьям, знакомым.
- Давайте пойдем все вместе пешком без эскорта, - предлагаем, наконец, Лиле и Златку. Мы, "концлагерьяне", время от времени устраиваем и такие экскурсии. Не хотят рисковать, боятся за нас. Они за нас, а мы за них. Горя всегда хватает. А мы, согласно сербско-славянской жизненной "философии", изо дня в день соединяем боль свою с чужой, до того момента, пока не поймем, что она, боль, и есть наше постоянное "торжество".
Смотрю на часы. Уже половина второго. Теперь ясно, что и кейфоровской охраны на кладбище больше не будет. Неужели родители не навестят могилу сына? Из-за этого-то ведь только и приехали. Слышу шаги. Володя, видимо, к обеду пришел. Не позволила ему ни минуточки отдохнуть.
Едем на кладбище. Владимир Владимирович Бобков только месяц тому назад приехал на службу из Москвы. Сам он и не представляет себе, насколько опасно даже приблизиться кладбищу православных. Мне совестно. В то же время где-то в глубине души я верю, что Володю охраняет сила Всевышнего.
Одни ворота закрыты. Поворачиваем и подъезжаем к кладбищу с другой, более опасной стороны. Опасаясь, рекомендую Володе не выходить из машины. Бесстрашный офицер Военно-морского флота улыбается. Мы с Лилей и Златко спешим к месту упокоения их сына. У меня в голове одна только мысль: "Цела ли могила Ивана?" Еще издали вижу другие могилы в том же ряду без крестов. Подходим. Слава Господу, могила поэта нетронута. "Бесы" обошли ее стороной.
Упав на колени, родители в молитвенном сновидении узрели Ивановы глаза, засмотревшиеся в ангельский подсолнух. И слезы капали.
Володя ждет нас. Подходя к машине, Златко успокаивает Лилю, просит ее перестать плакать, чтобы не беспокоить человека, благодаря которому они осуществили свое желание.
Но человек есть человек. С искренним сочувствием спрашивает, чем мальчик болел, сколько ему было лет. И утешает, конечно. Ибо недаром Владимир Соловьев, Евгений Спекторский и другие мыслящие люди писали о благодати сострадания к ближним.
Благородный поступок Владимира Владимировича Златко и Лиля запомнят на всю жизнь. Сам же Володя еще раз лишь напомнил нам, что он приехал из страны, единственной, по словам знаменитого Рильке, которая граничит с Богом.
Правая.Ру благодарит Фонд св.Андрея Первозванного за предоставленный материал
http://www.pravaya.ru/side/584/4341
- Кладбище заминировано, - сообщили нам по телефону из кушнеровской полиции накануне родительской субботы.
- Туда идти не рекомендуется, - предупреждают "заботливые". Наши требования и напоминания, что приезжают родственники умерших, оказываются тщетными; получаем все один и тот же ответ - эскортировать нас не будут.
Тот, кто впервые встретится с косметскими условиями жизни, мог бы подумать, что кушнеристы добросовестно заботятся о нашей безопасности. Их заботу весьма показательно иллюстрирует и тот факт, что из более чем сорока тысяч сербов, живших в Приштине до прихода международных "писмейкеров", осталось их едва ли двести душ. Остальных убили, взяли в плен, выгнали.
Златко и Лиля каким-то образом добрались до Косово Поля. До Приштины - цели их путешествия - всего пять километров. Но какая разница - пять или сто. Сербам, если хотят остаться в живых, ходить и говорить на родном языке все еще запрещено. Недаром Кушнер гордится своими демократическими успехами.
Честно говоря, может быть, наш Бернар никого и не обманывает. Сам Жан Одры, в свое время, примерно так и сформулировал принцип демократии. В отличие от аристократической тимократии (господства чести), демократию характеризует упадок характера. Деградацией характера, утверждает Одры, демократия становится режимом анархии, неизбежно приводящей к тирании.
Учитывая мысль Жана Одры, международное содружество может быть спокойно. В самом начале третьего тысячелетия, демократия предстала перед нами в своем блестящем виде, как бы неожиданно это ни было, именно на Балканах. Свидетельствуют об этом сербы - "концлагерьяне".
Златко и Лиля ждут нашей помощи. Их надо привезти. В таких ситуациях, чаще всего, обращаемся к своим - русским. Так как это бывает слишком часто, то со стороны подумаешь, что сербы стали чересчур избалованными. На самом деле постоянно искать помощи не так просто, тем более что русским тоже нелегко. С одной стороны, им приходится выполнять свои профессиональные обязанности, с другой - справляться с нашими нуждами.
А потребности у всех разные: одному срочно необходимо в русскую больницу, другому до границы, третьему за покупками, четвертый захочет в церковь, пятый на кладбище...
Делать нечего. Наш сосед Володя на работе. Звоним, во-первых, Роману. К нашим услугам его рабочий телефон, так что сразу можно дозвониться. Бедный Роман. Сколько раз встречал, отвозил, привозил - трудно сосчитать. Заставляю себя вспомнить, как он решал проблемы моек операции. В первые дни, бывало, он еще у меня спрашивал о том, когда нам снова в госпиталь, а потом и это перестал делать - сам узнавал и запоминал дату и час моего контроля.
- Yes, Please, - слышу знакомый голос.
Роман готовится к отъезду в Москву и на этот раз вынужден отказаться. Это бывает очень редко. Жаль, что побеспокоила человека. Коля с Украины тоже занят, у него уже запланированные дела. Звоним Евгению, Игорю. Им не дозвонишься. Володи Анохина нет дома, отвечает Елена, его супруга, недавно приехавшая с Родины. Придется нам подождать соседа Володю. Вернется он только вечером. Усталый, конечно. Все равно попросим, а то Лиля и Златко останутся в Косово Поле.
Анохин первым приехал домой. Елена, видимо, сразу рассказала, что мы звонили, и Володя дает знать о себе, спрашивает, в чем дело. Потом садится за руль и из деревни Лапле Село едет обратно в Приштину, откуда только что приехал, а затем, вместе со мной, дальше - в Косово Поле.
Наши путешественники ждут нас на вокзале. Попрощались мы с ними летом прошлого года и с тех пор не видались. Как только приехали "писмейкеры", албанцы выгнали всех сербов из соседства, но Златко и Лиля решили остаться в своей приштинской квартире, во что бы то ни стало. Не могли покинуть могилу сына. Ведь только полгода назад они похоронили своего Ивана, молодого талантливого поэта. Его книжка "Молитвы" вышла из печати, а три дня спустя парень умер. Иванушке было двадцать семь лет. Родителям остались "Молитвы" и его могила, за которой ухаживали и у которой молились каждое воскресение.
Вскоре жизнь стала невыносимой. "Бесы" атаковали всеми примитивными средствами - ногой, бранью, ножом. Дверь ежедневно ломали. Досок не хватало, чтобы подпереть ее. Лиля и Златко уничтожали мебель - все, из чего можно было достать доску. Напоследок отцу пришлось развалить и рабочий стол своего сына. Помощи ждать неоткуда. Солдат-чужестранец был слабой защитой. На самом деле молодые англичане ничего не понимали. Попали сюда с убеждением, что должны защищать албанцев от сербских "злодеев". Оказалось, что наоборот.
Все страдания были напрасны. В моем дневнике стоит запись: "В воскресенье, 25.07.1999 года, в 11 часов родители не погладят Иваново крестное изголовье. С "Молитвами" своего сына Златко и Лиля пойдут "навстречу пустоте"".
4 ноября - родительская суббота. Сербы этот день называют "Задушнице". И родители решили приехать. В этом мы их постоянно ободряли, хотя и знали, что приштинское кладбище совсем перестали посещать. Слишком опасно.
Только раз мы с поэтессой Даринкой Еврич, тоже к "Задушницам", пошли туда. Благодаря помощи молодого храбреца Игоря с нами была и мать погибшего Горана Миленковича. Чтобы выполнить единственное желание матери, Игорь поехал за нею в деревню, куда она убежала, спасаясь перед нашествием албанских погромщиков.
Пока Станка тихо разговаривала с сыном, мы с Даринкой ходили от могилы к могиле. Зажигали свечи знакомым и незнакомым соотечественникам. Последнюю свечу зажгли на могилке четырехлетней Верицы Арсич. Свечу для всех детей, для всех одиноких сербских душ на кладбищах косовско-метохийских. Это было утешением и нам, и прогнанным их отцам, братьям, сестрам...
Выяснилось, что теперь все гораздо сложнее, чем было весной. Многие надгробные памятники сломаны, могилы осквернены. В полиции предупреждают, что кладбище заминировано. Пока мы с Володей едем из Косово Поля, я об этом молчу. Все еще надеюсь, что Златко и Лиля приехали не зря.
С раннего утра снова звоним то КЕЙФОР-у, то полиции. Кейфоровцы обещают, что с 11 до 12 часов их патруль будет на кладбище. Полицейское начальство все равно отказывается помочь нам добраться до места. Опять звоним друзьям, знакомым.
- Давайте пойдем все вместе пешком без эскорта, - предлагаем, наконец, Лиле и Златку. Мы, "концлагерьяне", время от времени устраиваем и такие экскурсии. Не хотят рисковать, боятся за нас. Они за нас, а мы за них. Горя всегда хватает. А мы, согласно сербско-славянской жизненной "философии", изо дня в день соединяем боль свою с чужой, до того момента, пока не поймем, что она, боль, и есть наше постоянное "торжество".
Смотрю на часы. Уже половина второго. Теперь ясно, что и кейфоровской охраны на кладбище больше не будет. Неужели родители не навестят могилу сына? Из-за этого-то ведь только и приехали. Слышу шаги. Володя, видимо, к обеду пришел. Не позволила ему ни минуточки отдохнуть.
Едем на кладбище. Владимир Владимирович Бобков только месяц тому назад приехал на службу из Москвы. Сам он и не представляет себе, насколько опасно даже приблизиться кладбищу православных. Мне совестно. В то же время где-то в глубине души я верю, что Володю охраняет сила Всевышнего.
Одни ворота закрыты. Поворачиваем и подъезжаем к кладбищу с другой, более опасной стороны. Опасаясь, рекомендую Володе не выходить из машины. Бесстрашный офицер Военно-морского флота улыбается. Мы с Лилей и Златко спешим к месту упокоения их сына. У меня в голове одна только мысль: "Цела ли могила Ивана?" Еще издали вижу другие могилы в том же ряду без крестов. Подходим. Слава Господу, могила поэта нетронута. "Бесы" обошли ее стороной.
Упав на колени, родители в молитвенном сновидении узрели Ивановы глаза, засмотревшиеся в ангельский подсолнух. И слезы капали.
Володя ждет нас. Подходя к машине, Златко успокаивает Лилю, просит ее перестать плакать, чтобы не беспокоить человека, благодаря которому они осуществили свое желание.
Но человек есть человек. С искренним сочувствием спрашивает, чем мальчик болел, сколько ему было лет. И утешает, конечно. Ибо недаром Владимир Соловьев, Евгений Спекторский и другие мыслящие люди писали о благодати сострадания к ближним.
Благородный поступок Владимира Владимировича Златко и Лиля запомнят на всю жизнь. Сам же Володя еще раз лишь напомнил нам, что он приехал из страны, единственной, по словам знаменитого Рильке, которая граничит с Богом.
Правая.Ру благодарит Фонд св.Андрея Первозванного за предоставленный материал
http://www.pravaya.ru/side/584/4341
