Мальчик жил с бабушкой. Нет, сиротой он не был, однако и родителей своих почти не знал. Они жили в разных городах поодиночке и наведывались к нему редко. Словом, бабушка была и мать, и отец, и даже друг. Вот с бабушкой ему повезло. Глубоко- глубоко спрятанная рана разрыва связи с мамой и отцом проглядывала иногда наружу стихами. А иногда ему страстно хотелось "утонуть" в мире компьютерных игр. Там так легко было все поправить. Самому строить и разрушать. Ну, а если и случалось что-то неприятное, всегда можно было по своей воле прекратить игру и начать все снова. И так всю ночь, а утром как-то легче становилось. Все-таки солнышко имеет необыкновенную власть менять мир одним касанием луча, а с ним и настроение. Днем тьма отступала. И все же не удалось справиться с ней. В одну из ночей не было рядом никого, ни даже компьютера. И тут он решил все это прекратить. Устал, намучился и не увидел впереди ничего, ради чего стоило бы жить.
Никто теперь не узнает, что он думал, о ком вспоминал тогда.
Теперь надо было бабушке все устроить для него, как положено в таких случаях. Ведь не было для него готово ничего. Для себя она приготовила уж давно, а вот для него - не приходило в голову. Сразу же встал вопрос, где положить. Не то чтобы негде было. Кладбищ в городе полно, разрастались они в последнее время быстро, место было еще пока. Только вот далеко. Ей, старой, туда не добраться. А без того, чтобы каждый день ходить, хоть за могилкой ухаживать, ей никак нельзя, не прожить ей без этого даже малое, наверное, оставшееся время.
Было и близкое кладбище, хоронили там дядю лет пятнадцать, а то и двадцать назад. Да беда с памятью. Последние несколько лет бабушка уже не могла ходить даже на это место упокоения и теперь не помнила, где могила. Не то, чтобы совсем не помнила, нет, примерно она могла показать. Но это "примерно" было достаточно большим, а старое кладбище так утыкано крестами и оградами, таблички с именами так стерты, а то и утеряны, что никакой надежды отыскать могилу не было. Для бабушки это было вдвойне тяжело, потому что она и сама собиралась лечь рядом с внучком-сыночком и дядей в старом городе, где прошла вся ее жизнь, а не в какой-то сырой, болотистой местности, где, говорят, покойников приходится опускать чуть не в воду. Принималась она искать не один раз, да только напрасно...
Ирина знала мальчика совсем недавно. Имя знала. Возраст, школу, ну, кажется, и все. Несколько раз видела. Мальчик как мальчик. Но только вот последняя встреча наотмашь резанула болью по сердцу. Почти и не говорили ни о чем. Но все-таки эти несколько слов, а больше глаза с перехлестывающей через край болью, страданием как выстрелом ударили. Шевельнулось внутри материнское - взять на руки, укрыть от беды. Не знала, какой беды, но только видела, что огромной, ребенку не по силам. Не успела. Не смогла. Теперь вот приходилось отпускать далеко, где не возьмешь и не укроешь. Жгуче хотелось хоть могилку эту пропавшую отыскать, положить его тут, рядышком. Ходили и ходили Ирина с бабушкой по глубокому снегу, где и летом-то не всегда пройдешь. Видимо, давно родственников у многих покойников не стало, некому следить, снег чистить. Все было напрасно. Безнадежно, неисправимо и несовершимо. Повернули обратно.
Завопила сердцем, молча, со слезами и кровью. "Матушка, Пресвятая Богородица! Не было у него матери на земле! Виноват ли он, что так ушел, когда брошен был! Моли Господа о прощении его! Помоги найти могилу - последнее пристанище!.." Устала. Изнемогла.
Бабушка уронила: "Хватит. Не найдем".
Ирина подумала: "Последний раз загляну вон туда". Ограды чуть ли не срослись. Снег по колено. Уперлась в железо, вытянулась, чтобы увидеть потертую надпись - фамилия, имя, отчество, год рождения, год смерти... Сердце упало. Крикнула: "Как звали дядю?!" Нашла!..
Ирина, конечно, в храм ходила и молитвы к Богородице кое-какие знала. Слышала и сама повторяла: "Скорбящих радосте... Надеждо моя... Обидимых покровительнице... Приятелище сирых... Зриши мою беду..." Но чтобы вот так упасть в безнадежье и отчаяние с последней просьбой, не ожидая уже ничего,- и вдруг получить просимое!
Как будто рядом стояла Родная и слушала. Да не как будто, а стояла! И слышала, и жалела, и молилась вместе, просила и получила по молитвам, и радовалась вместе.
Загорелась Ирина надеждой, что прощен будет мальчик, раз сама Мать рода человеческого взялась ходатайствовать за него. И никто, и ничто не могло уже убить в ней этой надежды. Грех самоубийства был смертным, но Милосердная выше греха, а Сын выше смерти.
Никто теперь не узнает, что он думал, о ком вспоминал тогда.
Теперь надо было бабушке все устроить для него, как положено в таких случаях. Ведь не было для него готово ничего. Для себя она приготовила уж давно, а вот для него - не приходило в голову. Сразу же встал вопрос, где положить. Не то чтобы негде было. Кладбищ в городе полно, разрастались они в последнее время быстро, место было еще пока. Только вот далеко. Ей, старой, туда не добраться. А без того, чтобы каждый день ходить, хоть за могилкой ухаживать, ей никак нельзя, не прожить ей без этого даже малое, наверное, оставшееся время.
Было и близкое кладбище, хоронили там дядю лет пятнадцать, а то и двадцать назад. Да беда с памятью. Последние несколько лет бабушка уже не могла ходить даже на это место упокоения и теперь не помнила, где могила. Не то, чтобы совсем не помнила, нет, примерно она могла показать. Но это "примерно" было достаточно большим, а старое кладбище так утыкано крестами и оградами, таблички с именами так стерты, а то и утеряны, что никакой надежды отыскать могилу не было. Для бабушки это было вдвойне тяжело, потому что она и сама собиралась лечь рядом с внучком-сыночком и дядей в старом городе, где прошла вся ее жизнь, а не в какой-то сырой, болотистой местности, где, говорят, покойников приходится опускать чуть не в воду. Принималась она искать не один раз, да только напрасно...
Ирина знала мальчика совсем недавно. Имя знала. Возраст, школу, ну, кажется, и все. Несколько раз видела. Мальчик как мальчик. Но только вот последняя встреча наотмашь резанула болью по сердцу. Почти и не говорили ни о чем. Но все-таки эти несколько слов, а больше глаза с перехлестывающей через край болью, страданием как выстрелом ударили. Шевельнулось внутри материнское - взять на руки, укрыть от беды. Не знала, какой беды, но только видела, что огромной, ребенку не по силам. Не успела. Не смогла. Теперь вот приходилось отпускать далеко, где не возьмешь и не укроешь. Жгуче хотелось хоть могилку эту пропавшую отыскать, положить его тут, рядышком. Ходили и ходили Ирина с бабушкой по глубокому снегу, где и летом-то не всегда пройдешь. Видимо, давно родственников у многих покойников не стало, некому следить, снег чистить. Все было напрасно. Безнадежно, неисправимо и несовершимо. Повернули обратно.
Завопила сердцем, молча, со слезами и кровью. "Матушка, Пресвятая Богородица! Не было у него матери на земле! Виноват ли он, что так ушел, когда брошен был! Моли Господа о прощении его! Помоги найти могилу - последнее пристанище!.." Устала. Изнемогла.
Бабушка уронила: "Хватит. Не найдем".
Ирина подумала: "Последний раз загляну вон туда". Ограды чуть ли не срослись. Снег по колено. Уперлась в железо, вытянулась, чтобы увидеть потертую надпись - фамилия, имя, отчество, год рождения, год смерти... Сердце упало. Крикнула: "Как звали дядю?!" Нашла!..
Ирина, конечно, в храм ходила и молитвы к Богородице кое-какие знала. Слышала и сама повторяла: "Скорбящих радосте... Надеждо моя... Обидимых покровительнице... Приятелище сирых... Зриши мою беду..." Но чтобы вот так упасть в безнадежье и отчаяние с последней просьбой, не ожидая уже ничего,- и вдруг получить просимое!
Как будто рядом стояла Родная и слушала. Да не как будто, а стояла! И слышала, и жалела, и молилась вместе, просила и получила по молитвам, и радовалась вместе.
Загорелась Ирина надеждой, что прощен будет мальчик, раз сама Мать рода человеческого взялась ходатайствовать за него. И никто, и ничто не могло уже убить в ней этой надежды. Грех самоубийства был смертным, но Милосердная выше греха, а Сын выше смерти.
