Так хотелось бы всех поздравить с 1 сентября, но перед глазами встает все та же картина: дети в праздничной школьной одежде с увядшими букетами цветов, сидящие под дулами автоматов на полу школьного спортзала... Просто дети, чей праздник превратился в кошмар... И от этого становится душно, как, наверное, душно в том спортзале малышам, которые каждую следующую минуту ожидают выстрела или взрыва под равнодушными взглядами нечеловеков, пришельцев из инфернального мира.
Там душно от слез, от чувства незащищенности, страха и тесноты, а здесь - от БЕЗДУШИЯ... Потому что поистине трудно сказать, кто более изощренно глумится над страдающими детьми: бандиты, говорящие за малышей, что "им не хочется есть", или реклама "Растишки", фантастического сыра "Хохланд" и горячего супчика, которой перебиваются сообщения о трагедии в Осетии... А им хочется есть! И чудом избежавший плена восьмилетний осетинский мальчишка стесняется уйти с площади и поесть дома, потому что где-то рядом, в нескольких сотнях метров, его одноклассники не могут поесть, как он.
Бог даст, мы догадаемся о том, что нас убивают. Бог даст, может быть, в этот раз мы поймем, что нож мясника блестит не только перед глазами детей в захваченной школе, но и перед каждым из нас. Но пока мы не стадо Христово, мы - просто стадо, гонимое на убой.
Сегодня даже алкоголики собираются на пикники, чтобы выпить за невинных детей. Когда в ответ на чужую боль говорят: "У меня вот тоже болел зуб..." - это понятно. В психологическом смысле это - самозащита, а в духовном - нечувствие. Вряд ли кто-то уступит несколько секунд ТВ времени самым простым словам: "Пресвятая Богородице! Спаси, помилуй, сохрани и защити страдающих в плену детей!" Тогда бы, возможно, кто-то, пусть один из тысячи, отложил бы в сторону охлажденное пиво и жареные орешки, сполз бы с дивана и хотя бы на эти несколько секунд встал на колени.
За эти страшные дни стало вдруг ясно, что российские гуманистические идеалы вполне приблизились к американским стандартам (к чему мы все последние годы и стремились), в смысле непробиваемого гедонизма и равнодушия, при изобилии пышных фраз о необходимости принять меры. Мы видели, как лилась кровь детей, как мужественно вели себя жители Беслана, как всем народом молились мусульмане в Ингушетии и Чечне... И это все. Молитвы в православных храмах тоже непрестанно возносились, но - за кадром (это, видимо, по негласной инструкции для российских СМИ). В зеркале этих страшных событий последних дней мы, все, кто способен чувствовать, увидели себя до скотства непричастными к чужой беде. Средства информации сделали нас как бы зрителями в римском колизее, где для потехи публики дикие животные проливают человеческую кровь. Но все, к кому я обратился за эти дни, кто попытался поднять вопрос даже не об иконе и молитве на экране, а лишь о знаках приличия и человеческого сострадания, получили мягкий или грубый отказ. Мотивировки все те же, видимо, связанные с инструкцией сверху: не создавать паники. Но разве речь о панике? Это же они сами панически боятся нормальной человеческой реакции, слез сострадания и даже детской молитвы, произнесенной шепотом в подушку. Но они покажут крупным планом оставленные кем-нибудь из детей игрушки и конфеты на месте гибели их друзей. Сейчас стыдно немногим, но мы еще поплатимся за то, что произошло: за наше совершившееся духовное омертвение. Аминь.
Там душно от слез, от чувства незащищенности, страха и тесноты, а здесь - от БЕЗДУШИЯ... Потому что поистине трудно сказать, кто более изощренно глумится над страдающими детьми: бандиты, говорящие за малышей, что "им не хочется есть", или реклама "Растишки", фантастического сыра "Хохланд" и горячего супчика, которой перебиваются сообщения о трагедии в Осетии... А им хочется есть! И чудом избежавший плена восьмилетний осетинский мальчишка стесняется уйти с площади и поесть дома, потому что где-то рядом, в нескольких сотнях метров, его одноклассники не могут поесть, как он.
Бог даст, мы догадаемся о том, что нас убивают. Бог даст, может быть, в этот раз мы поймем, что нож мясника блестит не только перед глазами детей в захваченной школе, но и перед каждым из нас. Но пока мы не стадо Христово, мы - просто стадо, гонимое на убой.
Сегодня даже алкоголики собираются на пикники, чтобы выпить за невинных детей. Когда в ответ на чужую боль говорят: "У меня вот тоже болел зуб..." - это понятно. В психологическом смысле это - самозащита, а в духовном - нечувствие. Вряд ли кто-то уступит несколько секунд ТВ времени самым простым словам: "Пресвятая Богородице! Спаси, помилуй, сохрани и защити страдающих в плену детей!" Тогда бы, возможно, кто-то, пусть один из тысячи, отложил бы в сторону охлажденное пиво и жареные орешки, сполз бы с дивана и хотя бы на эти несколько секунд встал на колени.
За эти страшные дни стало вдруг ясно, что российские гуманистические идеалы вполне приблизились к американским стандартам (к чему мы все последние годы и стремились), в смысле непробиваемого гедонизма и равнодушия, при изобилии пышных фраз о необходимости принять меры. Мы видели, как лилась кровь детей, как мужественно вели себя жители Беслана, как всем народом молились мусульмане в Ингушетии и Чечне... И это все. Молитвы в православных храмах тоже непрестанно возносились, но - за кадром (это, видимо, по негласной инструкции для российских СМИ). В зеркале этих страшных событий последних дней мы, все, кто способен чувствовать, увидели себя до скотства непричастными к чужой беде. Средства информации сделали нас как бы зрителями в римском колизее, где для потехи публики дикие животные проливают человеческую кровь. Но все, к кому я обратился за эти дни, кто попытался поднять вопрос даже не об иконе и молитве на экране, а лишь о знаках приличия и человеческого сострадания, получили мягкий или грубый отказ. Мотивировки все те же, видимо, связанные с инструкцией сверху: не создавать паники. Но разве речь о панике? Это же они сами панически боятся нормальной человеческой реакции, слез сострадания и даже детской молитвы, произнесенной шепотом в подушку. Но они покажут крупным планом оставленные кем-нибудь из детей игрушки и конфеты на месте гибели их друзей. Сейчас стыдно немногим, но мы еще поплатимся за то, что произошло: за наше совершившееся духовное омертвение. Аминь.
 кв_1.jpg)
