Перед самой Пасхой российские зрители смогли посмотреть нашумевший фильм Мэла Гибсона "Страсти Христовы". До просмотра нас пугали: о, какой натурализм. После просмотра можно ответить: ничего особенного, видели и пострашнее. До просмотра обещали: получите психологическое проникновение в тайну Христовых мук. После просмотра возразим: бесконечное изображение стекающего пота и психологизм - вовсе не одно и то же. До просмотра намекали: там есть сцены, обидные для евреев. После просмотра изумимся: на что ж тут обижаться? все дистиллировано; некоторая критичность по отношению к иудейским начальникам обильно компенсирована карикатурным изображением уродов-римлян. Безупречная политкорректность. Пресней опресноков.
Гибсон - очень хороший актер и очень плохой режиссер. Всюду, где была возможность, он дал актерам самовыразиться и драматически сыграть отведенные им роли. До слез трогает страдающая Мария. Невероятно убедителен Пилат, похожий на честного братка, который живет по понятиям, но не фильтрует базар. Выразительна линия Иуды. Но Христос... но распятие... но американская слеза, которую проливает Бог-Отец с небес на Голгофу... но сцена воскресения, снятая в стиле рекламы нижнего мужского белья... Торжество безвкусицы.
И тем не менее фильм смотрят. Не только потому, что реклама сделала свое дело. И тем более не потому, что сюжет интересует. А прежде всего потому, что Гибсон - именно в силу своей интеллектуальной банальности, честной католической посредственности, счастливой неспособности и похвального нежелания оригинальничать - ответил на несформулированный запрос современного общества. И западного. И российского.
Что же это за запрос? В коллективном бессознательном, в толще массовых умонастроений опять брезжит смутное желание публично говорить о главном. О вере. О смысле. О вечном. О распятии. О Боге. О себе. Но поговорить - как? На каком языке? Современный человек - человек середины, причем не всегда золотой. Он скептичен и ироничен, легковесен и радостно погружен в быт. Полыхающие протуберанцами образы и громокипящие речи раздражают его своей непонятностью и мистическим преувеличением. Он хочет, чтобы с ним обсудили вечные темы без высоких слов и фантастических выдумок; при этом некоторую долю экстатики все же сохранили. Чем, собственно, и занят Гибсон. Кинематографические ужасы вроде иссечения Божественного Тела немного щекочут нервы, но не досаждают чрезмерно: "насмотренному" зрителю эти приемы привычны. А вокруг - набор внятно рассказанных человеческих историй. Честное, подробное, последовательное изложение евангельских событий. И возможность в паузах задуматься: кто я, откуда я, зачем я?
И тут начинается главное. "Средний штиль" Гибсона значимо противопоставлен двум крайностям современной художественной и социальной религиозности. По левую руку от "Страстей Христовых" расположились киношные разбойники вроде Скорсезе. Они ярко, талантливо и умно глумятся над чувствами верующих. И провоцируют их на шумный выплеск идиотизма, на глупейшие демонстрации с пением тропарей и уничтожением телевизоров. По правую пристроились разбойники благочестивые. Они умело разводят российскую власть на грантовое финансирование посредственно-скучных и адресованных неизвестно кому документальных сериалов. О евангельской истории и истории Русской православной церкви. Для неверующих эти сериалы чужды , для верующих излишни; но кого это волнует?
Слева от "среднего" Гибсона - "крайние" организаторы богохульных выставок вроде "Осторожно, религия". Справа - те, кто эти выставки безобразно громит. Слева - те, кто забывает, что некогда вытворяли с Церковью атеистические власти при опоре на интеллигенцию. Справа - те, кто теперь лоббирует введение двусмысленного курса "Основы православной культуры" в основную школьную программу...
Кто победит? Точно, что не усредненный, зато умеренный Гибсон. В ближайшей исторической перспективе верх одержат те, кому по душе храмовое прославление на Пасху "Его Превосходительства Владимира Владимировича" вкупе с Главой Его Правительства и Главой Его Администрации. Параллельно в образованном сословии начнет вызревать энергия отрицания - и спустя какое-то время усилиями образованного сословия страна впадет в противоположную крайность. А на невысказанный запрос "молчаливого большинства" опять никто не ответит. Ни церковь, ни государство, ни интеллигенция. Есть полюса. Есть властные фарисеи и оппозиционные язычники. Середины - как не было, так и нет.
Гибсон - очень хороший актер и очень плохой режиссер. Всюду, где была возможность, он дал актерам самовыразиться и драматически сыграть отведенные им роли. До слез трогает страдающая Мария. Невероятно убедителен Пилат, похожий на честного братка, который живет по понятиям, но не фильтрует базар. Выразительна линия Иуды. Но Христос... но распятие... но американская слеза, которую проливает Бог-Отец с небес на Голгофу... но сцена воскресения, снятая в стиле рекламы нижнего мужского белья... Торжество безвкусицы.
И тем не менее фильм смотрят. Не только потому, что реклама сделала свое дело. И тем более не потому, что сюжет интересует. А прежде всего потому, что Гибсон - именно в силу своей интеллектуальной банальности, честной католической посредственности, счастливой неспособности и похвального нежелания оригинальничать - ответил на несформулированный запрос современного общества. И западного. И российского.
Что же это за запрос? В коллективном бессознательном, в толще массовых умонастроений опять брезжит смутное желание публично говорить о главном. О вере. О смысле. О вечном. О распятии. О Боге. О себе. Но поговорить - как? На каком языке? Современный человек - человек середины, причем не всегда золотой. Он скептичен и ироничен, легковесен и радостно погружен в быт. Полыхающие протуберанцами образы и громокипящие речи раздражают его своей непонятностью и мистическим преувеличением. Он хочет, чтобы с ним обсудили вечные темы без высоких слов и фантастических выдумок; при этом некоторую долю экстатики все же сохранили. Чем, собственно, и занят Гибсон. Кинематографические ужасы вроде иссечения Божественного Тела немного щекочут нервы, но не досаждают чрезмерно: "насмотренному" зрителю эти приемы привычны. А вокруг - набор внятно рассказанных человеческих историй. Честное, подробное, последовательное изложение евангельских событий. И возможность в паузах задуматься: кто я, откуда я, зачем я?
И тут начинается главное. "Средний штиль" Гибсона значимо противопоставлен двум крайностям современной художественной и социальной религиозности. По левую руку от "Страстей Христовых" расположились киношные разбойники вроде Скорсезе. Они ярко, талантливо и умно глумятся над чувствами верующих. И провоцируют их на шумный выплеск идиотизма, на глупейшие демонстрации с пением тропарей и уничтожением телевизоров. По правую пристроились разбойники благочестивые. Они умело разводят российскую власть на грантовое финансирование посредственно-скучных и адресованных неизвестно кому документальных сериалов. О евангельской истории и истории Русской православной церкви. Для неверующих эти сериалы чужды , для верующих излишни; но кого это волнует?
Слева от "среднего" Гибсона - "крайние" организаторы богохульных выставок вроде "Осторожно, религия". Справа - те, кто эти выставки безобразно громит. Слева - те, кто забывает, что некогда вытворяли с Церковью атеистические власти при опоре на интеллигенцию. Справа - те, кто теперь лоббирует введение двусмысленного курса "Основы православной культуры" в основную школьную программу...
Кто победит? Точно, что не усредненный, зато умеренный Гибсон. В ближайшей исторической перспективе верх одержат те, кому по душе храмовое прославление на Пасху "Его Превосходительства Владимира Владимировича" вкупе с Главой Его Правительства и Главой Его Администрации. Параллельно в образованном сословии начнет вызревать энергия отрицания - и спустя какое-то время усилиями образованного сословия страна впадет в противоположную крайность. А на невысказанный запрос "молчаливого большинства" опять никто не ответит. Ни церковь, ни государство, ни интеллигенция. Есть полюса. Есть властные фарисеи и оппозиционные язычники. Середины - как не было, так и нет.
