Премьер-министр Израиля Ариэль Шарон вырвал у своих политических оппонентов власть обещанием, что его жесткая позиция по отношению к терроризму если не приведет страну к вечному миру, то, по крайней мере, сделает жизнь израильтян значительно безопасней. Популярность американского президента Буша росла вместе с его решимостью одолеть современное мировое зло, которое он обозначил через терроризм. Такую же решимость одолеть терроризм (и после Буденовска, и после "Норд-Оста") демонстрировали представители отечественной власти. Как российские, так и зарубежные политические элиты вполне адекватно отвечали на сложившийся общественный запрос, который требовал от них, во-первых, знания и исчерпывающей осведомленности о причинах деградации внутренней безопасности, а во-вторых, контроля над ходом событий, опирающегося на это знание. Общественное мнение исходит из убеждения, что государственная власть должна быть ближе всех к истине, а следовательно - умно действовать. Однако на фоне усиливающегося или, по крайней мере, непрекращающегося давления со стороны террористов, решимость и твердость политиков все больше походит на вынужденную риторическую позу. Образ власти в воображении населения все больше начинает отдаляться от представления об истине и умном действии.
С другой стороны, опыт современной глобальной войны с терроризмом, в особенности ее пропагандистская составляющая, породил опасное утешение, если не заблуждение, что у населения имеется практически неисчерпаемый ресурс доверия риторике безопасности. И дело вовсе не в том, насколько адекватно назван главный враг - радикальный исламизм, чеченский сепаратизм или глобальная сеть террористов. По моему глубокому убеждению, успех или неудача политики, построенной на педалировании темы террора и безопасности, практически не зависят от реального продвижения на этом политическом фронте, но определяются набором внешне совершенно не связанных друг с другом событий и факторов.
С точки зрения политического действия разрешение чеченского кризиса не требует выработки какой-то исторически уникальной стратегии. Если существует политическая воля и понимание необходимости реинтеграции Чечни в российское пространство, то федеральным властям, в первую очередь, следует овладеть процессами формирования чеченской национальной элиты, той стратегической стратой, которая, в свою очередь, организует национальный космос чеченского народа и определяет его представления о врагах и друзьях, о справедливости, легитимности и национальном достоинстве. Богатый позитивный и негативный опыт Российской империи, а затем и Советского Союза не требует изобретения чего-то исключительно нового в этой области. Помимо экономических мероприятий по восстановлению деградировавшей в войнах социальной жизни республики, необходимы интенсивные усилия в области лингвистической и образовательной политики, не ограничение рамками республики, а расширение в федеральном масштабе возможностей "карьерных игр" для наиболее влиятельных представителей чеченского народа. В этом смысле, известную эффективность в национальной политике имела советская партийно-государственная иерархическая машина, которая обещала и позволяла такой карьерный рост представителям национальных меньшинств, который не ограничивал их символический статус пределами республики, но поднимал до общесоюзного.
Нынешняя российская власть понимает столь же четко, какие превентивные меры являются наиболее эффективными в борьбе с террористическими атаками как таковыми. Кроме агитации за повышение бдительности, комплекса мер охранительного и профилактического порядка, она проводит работу по созданию агентурной антитеррористической базы. В Соединенных Штатах создание одного успешно действующего агента требует пяти лет: три года на специальное образование и примерно два года на внедрение. То есть правоохранительные мероприятия не могут дать быстрой и непосредственной отдачи в радикальном повышении уровня безопасности.
Усилия государства в осуществлении всех этих известных мер носят не только долговременный характер, но, самое главное, едва ли могут быть явными, наглядными или доступными для непосредственной оценки со стороны населения страны. Подвижки в области реинтеграции мятежной республики столь же незаметны профанскому человеческому взору, как незаметна географическая эволюция континентов.
Сомнения в эффективности антитеррористической политики наступают не только и не столько из-за серии провалов в отстроенной системе безопасности, но из-за спонтанных констелляций казалось бы далеких друг от друга событий, внешне совершенно не связанных ни с облаченными в смертоносные корсеты мусульманок, ни с предателями, торгующими смертью, ни с иностранным финансированием террора. Как ни странно, но рост сомнений в правильности выбранного президентом Бушем антитеррористического курса был тесно увязан американцами с совершенно иным событийным рядом: серией корпоративных скандалов после феноменального краха Enron, с провалами в экономической политике (низкая эффективность налоговой реформы, ослабление доллара, рост безработицы и пр.).
Нет сомнений, что событийный ряд, скажем, Буденовск/"Норд-Ост"/Тушино оставляет глубокий травматический след в российском национальном самосознании. Но гораздо более глубокую травму может оставить совершенно случайная ассоциация друг с другом внешне не связанных событий, которые выстраиваются в единую цепочку в условиях нынешней необычайно острой предвыборной войны, где, похоже, основные игроки рискуют потерять не только контроль над событиями, но и самоконтроль. Вполне разумный сигнал В. Путина о том, что формирование следующего правительства будет определяться результатами предстоящих парламентских выборов, спровоцировал не только закулисную возню, но и массу конспирологических спекуляций, с традиционными газетными персонажами "питерцев" и "москвичей". В предвыборный ассоциативный ряд увязались и убийство депутата Юшенкова, и арест Платона Лебедева с последовавшей суетой вокруг Ходорковского, и загадочный характер смерти Ю. Щекочихина, обещавшего скандальные разоблачения, а теперь в этот ряд вплетаются и кровавые корсеты коварных шахидок. Власть пытается "нормализовать" эти события, введя их в русло легального юридического и правоохранительного процесса, но добивается пока только того, что формирует у обывателя ощущение их рутинности.
Вопреки желаниям и объективным интересам президента, предвыборную лодку принялись раскачивать не только представители действующих политических партий, лоббистские группировки, теневые фракции власти, но и чеченские вдовы с полевыми командирами. Усиление возбужденности конспирологического сознания, стимулируемого черным пиаром, является опасным сигналом о недоверии политическому режиму. Режим, в данном случае, понимается в широком смысле и спрягается не с каким-то конкретным именем, но с политическими практиками, которые в российском обществе получили моральную оправданность: лоббизмом, процветающим во всех ветвях власти, политическими партиями, которые не имеют ни цвета, ни репрезентативной электоральной базы, но являются плохими или хорошими коммерческими брэндами и, наконец, отсутствием финансовой независимости "четвертой власти", то есть масс-медиа. Подобный режим, очевидно, недолговечен, поскольку не обещает ни одному игроку возможности участия в управлении политическим процессом, а главное - не формирует никаких институциональных условий для достижения компромиссов.
С точки зрения долгосрочных и объективных интересов в раскачивании лодки не заинтересована никакая серьезная политическая сила. И прежде всего, в качке не заинтересован Лодочник. Само по себе, это обстоятельство может служить основанием национальных политических надежд, хотя ничего и не гарантирует. На сегодняшней политической сцене ощущается острый дефицит политической идеи, которую Карл Шмитт обозначил как "притязательное моральное решение". Прагматика макиавеллизма кажется исчерпанной и недостаточной для обеспечения искомого равновесия шлюпки. Взрывную смесь критической концентрации случайных событий сможет нейтрализовать не только кропотливая работа над институтами, гарантирующими политический консенсус, но и универсалистский морально-политический проект (другое название для выражения "политическая стратегия"). А пока... все внимание неизбежно будет концентрироваться на Лодочнике.
С другой стороны, опыт современной глобальной войны с терроризмом, в особенности ее пропагандистская составляющая, породил опасное утешение, если не заблуждение, что у населения имеется практически неисчерпаемый ресурс доверия риторике безопасности. И дело вовсе не в том, насколько адекватно назван главный враг - радикальный исламизм, чеченский сепаратизм или глобальная сеть террористов. По моему глубокому убеждению, успех или неудача политики, построенной на педалировании темы террора и безопасности, практически не зависят от реального продвижения на этом политическом фронте, но определяются набором внешне совершенно не связанных друг с другом событий и факторов.
С точки зрения политического действия разрешение чеченского кризиса не требует выработки какой-то исторически уникальной стратегии. Если существует политическая воля и понимание необходимости реинтеграции Чечни в российское пространство, то федеральным властям, в первую очередь, следует овладеть процессами формирования чеченской национальной элиты, той стратегической стратой, которая, в свою очередь, организует национальный космос чеченского народа и определяет его представления о врагах и друзьях, о справедливости, легитимности и национальном достоинстве. Богатый позитивный и негативный опыт Российской империи, а затем и Советского Союза не требует изобретения чего-то исключительно нового в этой области. Помимо экономических мероприятий по восстановлению деградировавшей в войнах социальной жизни республики, необходимы интенсивные усилия в области лингвистической и образовательной политики, не ограничение рамками республики, а расширение в федеральном масштабе возможностей "карьерных игр" для наиболее влиятельных представителей чеченского народа. В этом смысле, известную эффективность в национальной политике имела советская партийно-государственная иерархическая машина, которая обещала и позволяла такой карьерный рост представителям национальных меньшинств, который не ограничивал их символический статус пределами республики, но поднимал до общесоюзного.
Нынешняя российская власть понимает столь же четко, какие превентивные меры являются наиболее эффективными в борьбе с террористическими атаками как таковыми. Кроме агитации за повышение бдительности, комплекса мер охранительного и профилактического порядка, она проводит работу по созданию агентурной антитеррористической базы. В Соединенных Штатах создание одного успешно действующего агента требует пяти лет: три года на специальное образование и примерно два года на внедрение. То есть правоохранительные мероприятия не могут дать быстрой и непосредственной отдачи в радикальном повышении уровня безопасности.
Усилия государства в осуществлении всех этих известных мер носят не только долговременный характер, но, самое главное, едва ли могут быть явными, наглядными или доступными для непосредственной оценки со стороны населения страны. Подвижки в области реинтеграции мятежной республики столь же незаметны профанскому человеческому взору, как незаметна географическая эволюция континентов.
Сомнения в эффективности антитеррористической политики наступают не только и не столько из-за серии провалов в отстроенной системе безопасности, но из-за спонтанных констелляций казалось бы далеких друг от друга событий, внешне совершенно не связанных ни с облаченными в смертоносные корсеты мусульманок, ни с предателями, торгующими смертью, ни с иностранным финансированием террора. Как ни странно, но рост сомнений в правильности выбранного президентом Бушем антитеррористического курса был тесно увязан американцами с совершенно иным событийным рядом: серией корпоративных скандалов после феноменального краха Enron, с провалами в экономической политике (низкая эффективность налоговой реформы, ослабление доллара, рост безработицы и пр.).
Нет сомнений, что событийный ряд, скажем, Буденовск/"Норд-Ост"/Тушино оставляет глубокий травматический след в российском национальном самосознании. Но гораздо более глубокую травму может оставить совершенно случайная ассоциация друг с другом внешне не связанных событий, которые выстраиваются в единую цепочку в условиях нынешней необычайно острой предвыборной войны, где, похоже, основные игроки рискуют потерять не только контроль над событиями, но и самоконтроль. Вполне разумный сигнал В. Путина о том, что формирование следующего правительства будет определяться результатами предстоящих парламентских выборов, спровоцировал не только закулисную возню, но и массу конспирологических спекуляций, с традиционными газетными персонажами "питерцев" и "москвичей". В предвыборный ассоциативный ряд увязались и убийство депутата Юшенкова, и арест Платона Лебедева с последовавшей суетой вокруг Ходорковского, и загадочный характер смерти Ю. Щекочихина, обещавшего скандальные разоблачения, а теперь в этот ряд вплетаются и кровавые корсеты коварных шахидок. Власть пытается "нормализовать" эти события, введя их в русло легального юридического и правоохранительного процесса, но добивается пока только того, что формирует у обывателя ощущение их рутинности.
Вопреки желаниям и объективным интересам президента, предвыборную лодку принялись раскачивать не только представители действующих политических партий, лоббистские группировки, теневые фракции власти, но и чеченские вдовы с полевыми командирами. Усиление возбужденности конспирологического сознания, стимулируемого черным пиаром, является опасным сигналом о недоверии политическому режиму. Режим, в данном случае, понимается в широком смысле и спрягается не с каким-то конкретным именем, но с политическими практиками, которые в российском обществе получили моральную оправданность: лоббизмом, процветающим во всех ветвях власти, политическими партиями, которые не имеют ни цвета, ни репрезентативной электоральной базы, но являются плохими или хорошими коммерческими брэндами и, наконец, отсутствием финансовой независимости "четвертой власти", то есть масс-медиа. Подобный режим, очевидно, недолговечен, поскольку не обещает ни одному игроку возможности участия в управлении политическим процессом, а главное - не формирует никаких институциональных условий для достижения компромиссов.
С точки зрения долгосрочных и объективных интересов в раскачивании лодки не заинтересована никакая серьезная политическая сила. И прежде всего, в качке не заинтересован Лодочник. Само по себе, это обстоятельство может служить основанием национальных политических надежд, хотя ничего и не гарантирует. На сегодняшней политической сцене ощущается острый дефицит политической идеи, которую Карл Шмитт обозначил как "притязательное моральное решение". Прагматика макиавеллизма кажется исчерпанной и недостаточной для обеспечения искомого равновесия шлюпки. Взрывную смесь критической концентрации случайных событий сможет нейтрализовать не только кропотливая работа над институтами, гарантирующими политический консенсус, но и универсалистский морально-политический проект (другое название для выражения "политическая стратегия"). А пока... все внимание неизбежно будет концентрироваться на Лодочнике.
