В Москве появился еще один театр духовных исканий и духовного томления. Сначала религиозным духом и церковным пеньем бредили в одном только профильном Русском духовном театре "Глас", потом к религиозным исканиям подключилась "Школа драматического искусства" Анатолия Васильева. В последний день февраля те и другие получили мощную моральную поддержку: на Ленинском проспекте, в здании президиума Академии наук, в небольшом, специально выгороженном зале с наскоро поставленными рядами простых "канцелярских" стульев открылся Театр Алексея Рыбникова.
Ни скромные размеры, ни полевые условия новой сцены не мешают размаху режиссерской и музыкальной фантазии, а объемы выпускаемого в зал едкого дыма, кажется, рассчитаны на кубатуру Государственного Кремлевского дворца.
Из украшений - несколько цитат, вывешенных у входа и вводящих публику в курс дела: в конце концов зрители должны знать, какое счастье свалилось им на головы. И в случае сомнений - припасть к животворному ручью великой мысли, например, Эрнста Неизвестного: "Первый раз серьезно говорится о серьезном. Мне кажется, это героика". Или - Михаила Швыдкого: "Рыбников режиссирует монументальное действо, не потерявшееся бы и на подмостках Кремлевского дворца съездов".
Действие вышло и впрямь монументальное, чему не в силах помешать скромные размеры сцены и зала. Но в конце концов никто не мешает ни думать, ни говорить о высоком и прекрасном даже в тесной каморке или келье. В "Мистерии оглашенных" только о высоком да о прекрасном и говорят (на слова Даниила Андреева, Осипа Мандельштама и, кажется, безо всякого переложения словами Священного Писания; музыка во всех случаях - Алексея Рыбникова).
Короткие сцены мистериально-литургического действа похожи на клейма, причем мгновенные сцены-вспышки стремительно смывает очередная порция сценического дыма. Поскольку издревле считается, что нет дыма без огня, а спектакль всячески припадает к самым разнообразным истокам, то время от времени сцену озаряет свечное пламя (в отличие от весьма натурального и обоняемого дыма огонь в спектакле - декоративный, искусственный).
Герой музыкально-драматического спектакля носит фамилию Данилов. И его беспрестанные обращения к внеземным силам первым делом вызывают в памяти образ альтиста из романа Орлова. Но под псевдонимом Данилов композитор, режиссер и автор либретто Алексей Рыбников выводит образ собирательный - героя-философа, жертву богопротивного режима. Данилов олицетворяет всех, кто принял мученический венец в сталинскую эпоху, прошел через тюрьмы и лагеря. Короткие сцены земного пути героя перемежаются не менее выразительными картинами его духовных видений. Фантазия постановщика то и дело обращается к крестному пути Иисуса.
Сцены крестных мук, воплощенные буквально, реальными актерами, выглядят как "новорусская" "Анна Каренина" в технике комиксов. Хочется отнестись к происходящему на сцене всерьез. Иронию пытаешься подавить воспоминаниями о прежних свершениях композитора: ведь это Рыбников написал "Хоакина Мурьету", и про "Ты меня на рассвете разбудишь" - тоже он.
Но очередную серию "Господи, помилуй" и "Осанн" встречаешь с улыбкой.
Наверное, все мог бы оправдать актер. Так, может, и было, когда в первом варианте "Литургии..." Данилова играл Борис Плотников. В "Мистерии оглашенных" эта роль досталась артисту Театра имени Моссовета Валерию Сторожику. На его лице - маска скорби, застывшая раз и навсегда. А жестикулировал он без особого желания. Когда же его духовные искания совсем заходили в тупик, на сцену поднималась группа поддержки в белых одеждах (около 20 человек) и подолгу пела тексты религиозного содержания. После чего сцену и зал в очередной раз затягивало дымом и все повторялось снова...
Два часа разговоров о боге, проведенные в чаду и дыму, вызывают одно-единственное желание: забыть спектакль как страшный сон. Но перед тем еще и замолить его, как, может, и не смертельный, а все-таки грех. Прости-помилуй!
Ни скромные размеры, ни полевые условия новой сцены не мешают размаху режиссерской и музыкальной фантазии, а объемы выпускаемого в зал едкого дыма, кажется, рассчитаны на кубатуру Государственного Кремлевского дворца.
Из украшений - несколько цитат, вывешенных у входа и вводящих публику в курс дела: в конце концов зрители должны знать, какое счастье свалилось им на головы. И в случае сомнений - припасть к животворному ручью великой мысли, например, Эрнста Неизвестного: "Первый раз серьезно говорится о серьезном. Мне кажется, это героика". Или - Михаила Швыдкого: "Рыбников режиссирует монументальное действо, не потерявшееся бы и на подмостках Кремлевского дворца съездов".
Действие вышло и впрямь монументальное, чему не в силах помешать скромные размеры сцены и зала. Но в конце концов никто не мешает ни думать, ни говорить о высоком и прекрасном даже в тесной каморке или келье. В "Мистерии оглашенных" только о высоком да о прекрасном и говорят (на слова Даниила Андреева, Осипа Мандельштама и, кажется, безо всякого переложения словами Священного Писания; музыка во всех случаях - Алексея Рыбникова).
Короткие сцены мистериально-литургического действа похожи на клейма, причем мгновенные сцены-вспышки стремительно смывает очередная порция сценического дыма. Поскольку издревле считается, что нет дыма без огня, а спектакль всячески припадает к самым разнообразным истокам, то время от времени сцену озаряет свечное пламя (в отличие от весьма натурального и обоняемого дыма огонь в спектакле - декоративный, искусственный).
Герой музыкально-драматического спектакля носит фамилию Данилов. И его беспрестанные обращения к внеземным силам первым делом вызывают в памяти образ альтиста из романа Орлова. Но под псевдонимом Данилов композитор, режиссер и автор либретто Алексей Рыбников выводит образ собирательный - героя-философа, жертву богопротивного режима. Данилов олицетворяет всех, кто принял мученический венец в сталинскую эпоху, прошел через тюрьмы и лагеря. Короткие сцены земного пути героя перемежаются не менее выразительными картинами его духовных видений. Фантазия постановщика то и дело обращается к крестному пути Иисуса.
Сцены крестных мук, воплощенные буквально, реальными актерами, выглядят как "новорусская" "Анна Каренина" в технике комиксов. Хочется отнестись к происходящему на сцене всерьез. Иронию пытаешься подавить воспоминаниями о прежних свершениях композитора: ведь это Рыбников написал "Хоакина Мурьету", и про "Ты меня на рассвете разбудишь" - тоже он.
Но очередную серию "Господи, помилуй" и "Осанн" встречаешь с улыбкой.
Наверное, все мог бы оправдать актер. Так, может, и было, когда в первом варианте "Литургии..." Данилова играл Борис Плотников. В "Мистерии оглашенных" эта роль досталась артисту Театра имени Моссовета Валерию Сторожику. На его лице - маска скорби, застывшая раз и навсегда. А жестикулировал он без особого желания. Когда же его духовные искания совсем заходили в тупик, на сцену поднималась группа поддержки в белых одеждах (около 20 человек) и подолгу пела тексты религиозного содержания. После чего сцену и зал в очередной раз затягивало дымом и все повторялось снова...
Два часа разговоров о боге, проведенные в чаду и дыму, вызывают одно-единственное желание: забыть спектакль как страшный сон. Но перед тем еще и замолить его, как, может, и не смертельный, а все-таки грех. Прости-помилуй!
