Исчезновение религий Откровения, "третья смерть Бога", распространение модели секулярного общества, возникновение "новых видов мудрости и духовности" - все это признаки исчезновения христианства, предвещаемого многими современными философами и социологами Запада. Но не является ли эта неизбежная секуляризация, напротив, шансом для христианства - шансом преодолеть две традиционные крайности, в которые оно склонно впадать: замкнутость во враждебной миру духовности и растворение в чуждом небесам гуманизме? Этим вопросом задается Оливье Клеман, православный французский историк и богослов, высказывая свою точку зрения на страницах "Service orthodoxe de presse" (SOP).
Среди современных православных богословов 78-летний Оливье Клеман, несомненно, особенно много размышляет о Церкви перед лицом вопрошаний и требований нашего времени. Клеман - профессор Сергиевского православного богословского института Париже, ответственный редактор журнала "Contacts" и автор около тридцати работ, посвященных истории, богословию и духовности православия.
Подведем итог некоторым очевидным фактам. Мы наблюдаем эмансипацию различных областей жизни от влияния Церкви и понятий христианства. Больше не существует господствующего авторитета или идеологии; наука и философия больше не являются "служанками" богословия, которому, впрочем, никто не мешает свободно развиваться в его гетто. Секулярная культура - культура множественная, гетерогенная; для нее типично отсутствие тотальности. Всякое знание, всякая установка по отношению к реальности опирается на свои собственные нормы. Идеология или религия, которые попытались бы насильственным путем установить диктат над политической, социальной и культурной жизнью, были бы восприняты как неприемлемо репрессивные.
Крушение традиционных образов Бога
В значительной мере именно такой представляется наша современная эпоха: самокритической, всегда неуверенной в собственных основаниях и завоеваниях, исполненной живой гетерогенности, которая является для нее источником напряженности и в то же время, быть может, секретом ее всепобеждающей силы.
Освенцим, ГУЛАГ, "демаоизация", разрушение Берлинской стены положили конец великим историческим и политическим мифам. Теперь наступает черед исчезнуть критике этих мифологий. Традиционные образы Бога, всемогущего и предвечно мудрого, были сокрушены жерновами мировых войн, концлагерей, актов геноцида, голодом, эпидемиями... По сообщению Всемирного совета Церквей, в Африке, в районе Великих озер, религия сделалась таким же "средством ведения войны, как нож": "одни убивают с Библией в руке, а другие заканчивают свое дело, произнося "Аминь"". Опрос общественного мнения во Франции, после того как были оглашены факты геноцида в этом регионе, показал, что в них усматривают "доказательство номер один несуществования Бога".
"Разнузданное освобождение плоти"
На этом нигилистическом фоне в секулярном обществе распространяется в качестве реакции размытая, не прибегающая к принуждению идеология, которая, тем не менее, пропитывает души - в первую очередь благодаря печати и средствам массовой информации. Здесь главенствуют три темы: индивидуальный поиск наслаждения и разнообразия ("gana", по определению Кайзерлинга), эрос и космос. Поиски наслаждения или, еще лучше, Сейшелы и наркотики, "gay-pride" и "rave-party", где обеспеченный наркотиками и неистовым танцем транс приносит ощущение некоей бесконечной любви, полного слияния. Биотехнологии, расшифровка человеческого генома, а завтра и манипулирование им; убежденность в наследственном характере всех заболеваний придают новый импульс научному прометейству, евгенике, призванной обслуживать любые желания.
Так эрос окончательно берет реванш. В эпоху христианства эрос не столько просветлялся личным отношением (с другим человеком и с Богом), сколько принижался и отрицался (помимо прочего, большое влияние на традицию, прежде всего традицию монашества, оказал дуализм поздней античности). И вот - жизнь восстала... Что касается земных вещей, Церковь оторвалась от них с XIII в. Эмоциональная сосредоточенность на образе Иисуса, индивидуализм отношения "между Богом и моей душой", муки оправдания - все это способствовало искажению природных корней; а комплекс представлений, связанных с "первородным грехом", запятнал эрос почти неизгладимой нечистотой.
Сегодня "плоть" с неистовым и разнузданным ликованием утверждает свое освобождение, а Церковь стоит перед этим фактом с пустыми руками: ее предписания остаются "моралистическими", непристойно-мелочными, и встают преградой между благом молодежи и евангельской проповедью.
"Дочь Афин и Иерусалима"
Секуляризация - долгий и сложный исторический процесс, в котором, однако, различимы два основополагающих фактора. Первый фактор - наступление инструментального разума, начало которого датируется второй половиной XVII в. (телескоп и представление о мире как о гигантской машине). Инструментальный разум, в отличие от античного, более созерцательного, стремится подчинить себе мир, овладеть им, использовать его. Отсюда то "расколдовывание", о котором говорит Макс Вебер.
Но этому переходу к эпохе инструментального и экспериментального разума способствовала также библейская, иудео-христианская традиция. Повествование книги Бытия о сотворении мира и борьба библейских пророков с идолопоклонством являют личного Бога созидающим вселенную своим Словом. "Святость" мира коренится не в природе и не в сексуальном экстазе. Будучи автономной, реальность вверена человеку. Когда Иисус говорит "Мое Царство не от мира сего" и "Воздавайте кесарю кесарево, а Богу Богово", он высвобождает область секулярного из непосредственной включенности в сферу религиозного.
Таким образом, секуляризация - дочь Афин и Иерусалима. В той мере, в какой христианство эпохи своего торжества стремилось построить вокруг себя "традиционное общество" - несомненно, созидая красоту, но также подавляя свободу и преследуя "другого" (еретика, иудея...), оно попало под шквальный огонь секуляризации, которая теперь с ожесточенной и грубой яростью набрасывается на эти пережитки - тем не менее, способные к метаморфозам.
Исток освобождения и отчуждения
Благоприятные следствия секуляризации очевидны. Освобождение от клерикального гнета способствовало поразительным достижениям в исследовании космоса (в пространстве и во времени) и самого человека (Эдгар Морен даже сказал, что таким образом совершился переход от пещерного человека к пещерам в человеке!). Получила свободу и обрела уверенность женщина. Безмерны творческие достижения искусства. Возросла продолжительность жизни, увеличилось население. Планета находится на пути к унификации; "ноосфера", о которой говорил Тейяр де Шарден, осуществляется благодаря единству мира науки и почти мгновенности связи.
Но секуляризация имеет также неоднозначные, тревожные последствия. Неолиберализм, слепой культ рынка и биржи влекут за собой нарастание контраста между "севером", предающимся безудержной лихорадке потребления, и "югом" - нищим, опустошаемым эндемиями (особенно в Африке, где отчаяние часто переходит в резню); а также "востоком", с его неуверенностью и хаосом (в некоторых регионах России поражает рост числа немотивированных убийств). Этот раскол проникает внутрь каждого типа общества: "север" имеет своих отверженных, "юг" и "восток" - своих нуворишей и мафиози...
Секулярная культура разрушает в телах и душах другие культуры, а в конечном счете разрушает собственное наследие. Мы присутствуем при крушении великих символов, непрестанно хранивших и оплодотворявших человечество, - идет ли речь о полярности мужского и женского или о вертикальном отношении отцовства и сыновства. Инцест вкупе с наркотиками не дает личности достигнуть зрелости, толкает ее в лоно сомнительных удовольствий и сектантства. Как известно, сама жизнь природы оказывается под угрозой в результате применения принципа: делай всЈ, что технически осуществимо и что приносит хотя бы кратковременную выгоду. Исчезают целые виды животных и растений, сводятся экваториальные леса, самым причудливым образом меняется климат, в зоне Чернобыля рождаются монстры, атмосфера становится настоящей свалкой отходов, разрушается озоновый слой, загрязняется мировой океан.
Двусмысленность возвращения религий
Мы присутствуем при двусмысленном возвращении религий - возвращении сакральности гнозиса и сектанства, мистики (или психологии) растворения, куда люди спасаются бегством, погружаясь в ту неразличимую трясину, где океан божественности может оказаться зеркалом Нарцисса. "Вибрации", "энергии", странные переселения, которые превращают реинкарнацию в своего рода ободряющий индивидуальный туризм. А ведь в индуизме или буддизме нет никаких переселений (разве что, с точки зрения индуса, абсолют играет с самим собой), а "путь существований" в действительности есть путь иллюзий, поистине ад.
Основные понятия этой "новой эры" - эрос и космос, как если бы битва между эросом и Христом окончилась сегодня победой эроса и вновь ожили древние хтонические культы. Сегодня, как во времена Плутарха, можно услышать над морем крик: "Великий Пан умер!"
Перед лицом этой современности, воспринимаемой как агрессия, некоторые христиане мечтают о полном возврате к прошлому. Такая позиция сочетается в православной Европе с резко выраженным антизападным национализмом. Парадоксальным образом эта ностальгия по тотальной идеологии является по существу не более чем одной из форм секуляризации, банальным неофашизмом...
Восстановление христианства
Секуляризация устраняет один определенный тип христианского присутствия - тип господства, авторитарной унификации под эгидой единой навязанной идеологии. Но есть и другой способ присутствия - взаимосвязь с секулярным обществом, пророческое партнерство. Это означает:
- утверждать в обществе, где все продается, покупается и просчитывается, той реальности, которая не измеряется в денежном выражении, не ассимилируется, взывает к созерцанию, а не к употреблению. Сегодня именно в этом заключается антропологическая потенция подлинной религиозности. Она являет нам не магическую сектантскую божественность, подательницу эмоций и необыкновенных способностей, а "безумного" Бога, превосходящего собственную трансцендентность, чтобы восстановить для нас существование как смысл и как праздник, в свидетельстве красоты, в иконах - а в западном искусстве есть много скрытых икон, ликов, где ения;
- встать на уровень предельных узаконений. Некоторые молодые люди совершают самоубийства, "потому что жизнь бессмысленна" или потому что, испытав неслыханное блаженство на "rave-parties", они не в силах выносить мрачную грубость реальности. Несмотря на громадные усилия по созданию безопасной цивилизации, где все щели заделаны разными видами социального страхования, люди продолжают страдать и умирать, продолжают совершаться акты геноцида, и рано или поздно мы обнаруживаем, что ткань бытия непоправимо разорвана. Что открывается в этом разрыве: небытие - или воскресение? Подлинная победа дьявола (часто принимающего имя Бога) состоит в том, чтобы замкнуть человека в опийном тумане его отчаяния.
Итак, перед христианами встают обширные богословские задачи, решение которых призваны облегчить различные традиции Запада и Востока (ведь христианский Восток - это восток Запада). Нужно положить конец такой концепции искупления, в которой страдание Сына необходимо для усмирения гнева Отца. В Боге нет идеи зла. Он - не творец зла, но распятый злом. В то же время Он открывает нам неожиданные пути к воскресению. В дыхании Духа, который в одном из своих аспектов есть как бы женственность Бога, человек вновь становится тварным творцом; во Святом Духе он черпает силу и способность творить.
"Секуляризация может стать шансом для христианства"
Христианство предстает как откровение "богочеловечества", способное примирить гуманизм современного Запада и "дивинизм" Востока, индийское и семитское полушария, то есть примирить "Я" и "Другого". Секуляризация может стать шансом для христианства, если оно преодолеет как шизофреническую духовность, так и соблазн быть не более чем сентиментальной формой современного гуманизма; если оно вновь обретет пути к внутренней жизни и милосердию: понимать, видеть общность с аскезой индуизма и буддизма, но и уметь держать глаза открытыми для другого.
Быть может, секуляризация поможет христианству отделаться от оболочки "религиозного" в современном смысле слова, когда религиозное превращается в область культуры, стоящую в одном ряду с прессой, политикой, наукой; артистической, спортивной и светской жизнью и т.п. Поможет открыть, отправляясь от ограниченного опыта красоты, любви и смерти, что все религиозно.
Конечно, сперва придется пережить долгий период подземного мрака. Психоанализ, искусство, научное исследование часто опережают нас. Эрос подчас становится поэзией подлинной встречи, а космос, через евхаристию, - телом Бога. Сквозь молчание придет слово, чтобы провозгласить победу над смертью и славу жизни ("Не забывайте, что жить - это слава", говорил умирающий Рильке), чтобы осуществить наконец мечту Мальро после смерти его детей: "Я жду пророка, который осмелится крикнуть в лицо миру: небытия нет!"
