Летописание - самобытная отечественная форма записи событий не завершилась, как принято думать, к концу XVII столетия, а продолжалась усилиями многих подвижников-летописцев, причем особенно часто - приходскими священниками русской православной церкви. До сего дня эта яркая страница народной истории остается незаслуженно забытой и малоизученной. Эту деятельность по собиранию и фиксации не только выдающихся, но и повседневных событий местной истории, заметила и оценила в свое время императрица Екатерина II. К своему удивлению в летописи, принадлежащей архиерейскому дому Астраханской епархии "оказались прибавления, относящиеся к обстоятельствам в недавние времена происходившим. И хотя ей нужны были русские летописи, относящиеся к древности, однако ей приятно, что есть в духовном звании люди, трудящиеся в продолжении российской истории записками своими". Позднее на основании доклада обер-прокурора А.И.Мусина-Пушкина, Синод выразил высочайшее благоволение Астраханской епархии, а "во все остальные посланы были распоряжения с поощрениями способных к таким летописям людей, особливо из ученых, дабы они не оставляли упражняться в замечаниях случающихся достопамятностей, потребных и продолжении истории Отечества своего, дабы из сего и в будущие времена могла последовать подобная от древних летописцев польза"1.
Особую заботу о продолжении местного летописания проявлял и архиепископ Филарет Гумилевский, писавший А.В.Горскому из Харькова: "...около 2-х месяцев употребил я на обзор епархии. Одним из первых дел моих по приезде в Харьков было то, что предписал я окружно всем священникам завесть тетради для записывания и описания дел и случаев местной церкви. В душе есть желание составить описание Харьковской епархии. Думаю, что это будет замечательная картина не без интереса для всех и особенно для друзей церкви русской. Что делать? Здешний край имеет свою историю, со своими красками и штрихами"2.
Но настоящий подъем переживают приходские летописцы, начиная с 60-х гг. Х1Х в. - времени значительных перемен в российской действительности, затронувших и жизнь церкви. При духовных консисториях по указу Синода от 19 января 1864 г. открываются архивные комиссии, а по указу от 19 января 1968 г. епархии обязываются составлять свои исторические и статистические описания3.
Деятельную инициативу проявляет преосвященный Варлаам, по распоряжению которого с 1865 г. в Оренбургской епархии ведутся церковно-приходские летописи "со внесением в оные после историко-статистических описаний церкви и прихода всех замечательных местных событий". Указом Синода от 12.10.1866 г. (N 1881) в порядке рекомендации, а не обязательного исполнения, предлагалось завести в епархиях подобные летописи4.
Следует целая волна откликов на это начинание, которые публикуются в местных епархиальных ведомостях и иных периодических изданиях. Так, в 1867 г. из Тобольска сообщали, что "при церквах Тобольской епархии приходские летописи существуют уже 20 лет: они были заведены покойным архиеп. Георгием (1845-1852). Эти занятия поддерживал один из его преемников преосв. Феогност, который посещая церкви, просматривал летописи и иногда брал себе для прочтения"5. Весьма обстоятельно подошли к завершению летописей во Владимире - в епархиальных ведомостях был опубликован целый блок материалов: уже упомянутый циркулярный Указ Синода от 12.10.1866 г., обсуждение его во Владимирской духовной консистории, в котором отмечалась важность ведения летописей именно во Владимирщине в связи с особым географическим положением местности, значением ее церковной иерархии для истории русского государства, большим числом монастырей, храмов и замечательных приходов", вполне удовлетворительной образованностью духовенства и народа, многообразием промыслов и "усердием православных к храмам Божиим"6; епархиальное распоряжение от 31.01.1868 г. о начале церковно-приходского летописания во Владимире, содержащее и некоторые общие правила для его составителей, которых обязывали: а) "непременно вносить в летописи только то, что действительно было достоверно известно; б) за неимением достоверных свидетельств, не должны прибегать к разного рода догадкам и предположениям или основываться на одних нетвердых слухах и таким образом наполнять летописные страницы записями и описаниями по одним догадкам или темным предположениям"; введение записей вменялось всем членам причта под руководством священника, он же должен был просматривать черновики, только после этого наблюдения переносились в беловую книгу; на последней странице летописи должны были подписывать все члены причта, книга для летописей скреплялась благочинным, он же должен был просматривать приходские летописи и исправлять имеющиеся там, на его взгляд, неточности. Опубликован был и подробный проект летописного плана: общее введение, описание и история храма и прихода, затем сама летопись из года в год с обозначением месяцев и чисел, где предполагалось сообщать все возможные сведения о церкви, о священно и церковнослужителях, о приходе и прихожанах, о знаменательных явлениях и событиях в местной природе и жизни.
В конце каждого года необходимо было записывать общие выводы из исповедных росписей, приходо-расходных книг, других церковных документов, а также о числе учащихся в церковно-приходских училищах7. В 1869 г. согласно сообщениям в прессе решено было опубликовать наиболее интересные факты из жизни древних храмов8. Предполагалось также ввести летописание повсеместно, но намерение это приняло форму распоряжения, очевидно, уже в 70-е гг. ХIХ в.9
Вместе с тем процесс обязательного введения летописей был непростым, своеобразно развивался в разных епархиях. Так, в 1885 г. митрополиту Макарию (Булгакову), несмотря на все предшествующие указания, пришлось распорядиться завести при всех церквах Харьковской епархии "так называемые памятные тетради для записи особенно примечательных в приходе событий, имевших большее или меньшее влияние на жизнь народа, духовенства или состояния храма, более или менее важных благотворений в пользу храма, духовенства или приходских бедных, о лицах, отличившихся особым благочестием или особенной полезно-общественной деятельностью"10. Подкрепляющее действие должен был оказать указ Синода от 12 апреля 1886 г., но ссылки на него встречаются крайне редко11.
Продолжалась работа и над формой летописей. Программы ведения летописей разрабатывались в Нижегородской и Пермской губерниях в 80-90-х гг., учитывающие и появление нового типа книг с бланками для записи событий. Первый опыт Владимирской епархии был существенно расширен и уточнен. Так, в 1893 г. Нижегородская духовная консистория предложила приводить следующие сведения:
1. О храме (История построения. Время построения. Основатель. ХРам каменный или деревянный. Вместимость его. "Относительное богатство или скудость ". Число престолов и время устройства их. Особенно замечательные иконы, крестя и "другие принадлежности местной святыни": часовни, гробницы "уважаемых подвижников, живущих в памяти народа", целебные источники воды и пр.). 2. О причте церковном (Состав его. Средства к содержанию. Преемственное служение священников, "если возможно, от построения храма от открытия прихода. О деятельности причта, ведении внебогослужебных собеседований. О продах миссионерской деятельности, где таковая признается необходимой..."). 3. О прихожанах (Число их. Все ли православные. Число сектантов и сект. Меры против раскола. Местные религиозные обычаи: праздники, крестные ходя. Не замечаются ли "остатки язычества: суеверия и предрассудки. Вообще каково религиозно-нравственное состояние прихода"). 4. О церковных школах (Имеются ли и с какого времени в приходе школа, кем она основана и на какие средства; кто в ней преподает; много ли учащихся, откуда получаются средства на содержание школы). 5. О церковных библиотеках (Время учреждения, средства, каталог книг, хранение книг и выдача оных для чтения). 6. О церковном попечительстве (Время утверждения, круг деятельности). 7. "Вообще было бы желательно, чтобы церковная летопись не походила на сухую статистику или канцелярский перечень фактов, имеющих только формальное или официальное бытописание, но чтобы эта летопись касалась жизненных интересов в области местной церкви и религиозно-нравственной жизни народа. При таком взгляде на летопись каждый год даст материал для внесения в летопись даже физических явлений, имеющих непосредственное отношение к жизни народной: каковы, например: засуха, пожары, эпидемии и пр. Почему желательно было бы, чтобы после составления описи за прежнее время с ответами на вышеозначенные огласновения, каждый потом наступающий год был отмечен особо, с указанием выдающихся событий в течение этого года. В таком виде церковная летопись, каждогодно пополняемая в хронологическом порядке, была бы верным и нескудеющим источником многих полезных и важных сведений". 8. Определение это объявить духовенству епархии "циркулярно через припечатание" в "Епархиальных ведомостях" (опубликовано в N 2197). Этот циркуляр 22 марта 1894 г. менял программу летописания, напечатанную в 1886 г. Циркуляр "О церковных летописях" потому изложен столь подробно и с цитатами, чтобы помочь составить представление о том, какими по содержанию и форме - указаниями моги руководствоваться составители летописей12.
"Оглавление" летописей Пермской епархии, опубликованное в 1911 г. особое внимание уделяло жизни и быту прихожан:
Часть 1-я. Церковно-приходское историко-статистическое исследование до 1911 г. 1. Местоположение села или города. 11. Состав прихода в древнее время. 111. Наименование города или села и деревень прихода и объяснение сих наименований по историческим описаниям и народным сказаниям. 1У. Достопримечательности прихода. У. О приходском храме. У1. История причта. У11. О прихожанах, об общественных бедствиях прихода и замечательных событиях и явлениях. У111. О попечительствах и братствах. 1Х. О церковно-приходских школах. Х. Годичные итоги из церковно-приходских документов. Часть 11. Повременная церковно-приходская Летопись. 1. О приходском храме. 11. О причте. 111. О прихожанах. 1У. О церковно-приходских учреждениях. У. Годичные итоги из церковно-приходских документов. Отдел 111 ("О прихожанах с 1911 года") предваряла программа: "Перемены в народонаселении прихода, случаи выселения куда-либо прихожан или отчисления к другому приходу, прибытие новых прихожан в состав прихода. Новости экономического быта прихожан (новые промыслы, ремесла, ярмарки, заводы, урожай хлеба или неурожай, пожар, появление вредных насекомых на полях и в садах и меры против них). Религиозно-нравственная жизнь прихожан: обращение в православие, появление новых сект и меры против них, крестные ходы и общественные молебны, суеверия, обычаи и обряды, медицины, преступления (воровство, убийство, конокрадство), особые явления в приходской жизни, особенные грандиозные явления природы, имевшие место в пределах прихода. Случаи значительных пожертвований прихожанами в пользу церкви. Как отражаются в приходе события общегосударственные: манифесты о войне и мире, новые законы, особенно изменяющие условия местной жизни. Местные торжества по поводу этих событий"13.
Как видно из приведенных программ, летописи, как правило, состояли из 2-х частей - исторической (например, в Пермской епархии она имела название "Церковно-приходское историко-статистическое исследование") и повременной, куда заносились текущие приходские события. Тем самым предполагалось, что священник должен был собрать для составления летописи разнообразный исторический материал: рукописные документы, местные печатные источники, устные свидетельства и предания, в то же время наблюдение новейших событий требовало от священника значительного внимания к окружающей жизни, включенности в разнообразные процессы повседневности.
Синод, очевидно, придавал ведению этих летописей особое значение. Видимо, именно они, с точки зрения епархиального руководства, выступали тем чутким барометром, отмечающим настроения русского общества, его устремления и движения. Но разнообразие программ, епархиальные особенности в деле ведения летописей, различие в подготовленности священников приводили к неравномерности и в регулярности ведения летописей и в объеме и характере фиксации текущих событий. Видимо, озабоченность порядком ведения летописей привела к появлению в декабре 1915 г. специального определения о необходимости регулярного ведения летописей по всем церквам14. Одним из первых откликов на это указание поступило из Пермской епархии, епископ которой был озабочен ненаблюдательностью священников, которые иногда не замечали даже отражения событий Первой мировой войны, "как будто она и не существует для данного прихода..."15
Очевидно, это было то необходимое общее предписание, столь важное для унификации и обязательности ведения летописей, таким образом преодолевалась некоторая епархиальная инертность или местное нелюбопытство.
Такова краткая история русского церковно-приходского летописания. Первым, кто обратил внимание на этот источник был историк В.С.Иконников. Им были собраны сведения о публикации этих летописей, их использовании в конкретно-исторических исследованиях16. В дальнейшем, интерес к летописям несколько возрос в связи с краеведческими разысканиями 1920-х гг.17 В 1974 г. Появляется статья П.В.Волобуева "Церковно-приходские летописи как источник по истории русской деревни"18. В дальнейшем полоса молчания о церковных летописях была прервана академиком РАО С.О.Шмидтом публикацией "Сельские церковно-приходские летописи как историко-краеведческий материал" (1989 г., 1994 г.), которая, в отличие от предшествующей традиции использовать данные летописей как иллюстративный материал, поставила проблему источниковедческого изучения церковно-приходских летописей как таковых19.
Без сомнения настал черед глубокого и всестороннего изучения этого уникального источника, и важным и необходимым этапом этого исследования представляется выявление всего круга местного летописания. Только очень небольшая часть летописей была опубликована - "Летопись Бендерских церквей и приходов" священника Федора (Лашкова)20, летописи приходов с. Ольшанки Елисаветградского уезда свящ. В.Лобачевского21, села Антипина Вязниковского уезда свящ. Н.Воскресенского22, села Колвы Мезенского уезда Архангельской губернии23, местечка Паволочи Сквирского уезда Киевской губернии С. Брояковского24, села Глубочка Житомирского уезда Волынской губернии А.Левицкого25, Троицкой церкви слободы Харзыской, области Войска Донского, Таганрогского округа Д.Перекопского26, возможно, и другие. Много лет идут поиски Усть-Цилемского церковного летописца27, не известно местонахождение летописи Черносельской православной церкви в Муствеэ (бывшем посаде Черном) в Эстонии28.
Ряд летописей имеет весьма сложную судьбу: хранились в частных руках, погибли при разорении храмов. Много лет ничего не было известно о летописях, поступивших в государственные архивы - их просто не отражали в описях. Благодаря изданному в 1993 г. аннотированному справочнику-указателю "История русской православной церкви в документах региональных архивов России", стало известно, что летописи содержатся в 51 хранилище29, хотя, конечно, эти данные предварительные и могут быть уточнены.
Характерным примером представляется история выявления летописи села Золотого. В вышеназванном указателе церковных летописей по Саратовсому архиву не числится. В тоже время изучение описи фонда 407 Саратовской губернской ученой комиссии позволило обнаружить дело 795 под названием "Летопись села Золотого", известную в кратких фрагментах, приведенных в исследованиях по истории поморского старообрядчекого согласия Саратовского Поволжья30.
Данная рукопись представляет собой список с оригинала, который составлял местный священник Василий Гаврилович Еланский с 1868 по 1882 г. История копии изложена членом Саратовской ученой архивной комиссии С.А.Щегловым в декабре 1910 г. в предисловии к ней. В.Г.Еланский начал вести записи по указу преосвященного Иоанникия (Руднева)31, опубликованному в Саратовских епархиальных ведомостях в 1866 г., и предписывавшему следовать плану уже упомянутого нами преосв. Варлаама Оренбургского, разосланному по всем церквам Оренбургского края в 1864 г., легшем в основу уже упомянутых материалов, опубликованных во Владимирских епархиальных ведомостях.
Золотовская летопись только в 1910 г. была привезена в Саратовскую ученую архивную комиссию земским страховым агентом М.Г.Сидоровым и, по описанию С.А.Щеглова, "представляла рукописный фолиант на александрийской бумаге в 93 страницы четкого письма".(32) Содержание рукописи очень заинтересовало членов комиссии. " Строгое совмещение хронологического порядка с систематическим изложением, группа цифровых сведений, ряд фактов, показывающих "каковы в Золотом христиане, самые простые христиане - все это подкупило их на неотложную переписку этой летописи." Она была также снабжена комментариями, особым подробным оглавлением, алфавитными указателями личных имен, географическим и предметным, а также картой села Золотого и его окрестностей. С Василием Еланским в то время уже протоиереем, жившем в Вольске, предполагалось провести переговоры о публикации летописи, которое, к сожалению, так и не состоялось. У Еланского уточнили и характер работы и источники летописных сообщений. Излагая события до 1868 г. автор пользовался церковными документами и рассказами старожилов. С 1868 г. по 1882 г. он фиксировал погодно события, которым был очевидцем. В 1882 г. записи закончились. Как показывает оглавление летописи, которое уже само по себе говорит о ее ценности и своеобразии в качестве источника автор следовал предписанному плану, старался не выходить за его рамки, но талантливость, наблюдательность и ревностное отношение к делу священника Еланского превратили погодные и строго регламентированные записи не в достаточно сухое перечисление, например, как в упомянутой летописи Бендерских церквей и приходов Ф.Лашкова, а увлекательное, глубокое, отличающееся действительной новизной исследование, насыщенное бесценными фактами из области истории церкви, народной культуры, краеведения: "Введение в церковную летопись. История церковной летописи. Летопись. Местоположение села Золотого. Население и характер жителей. Село Золотое как центр местной администрации и как удельное имение. Постигшие село Золотое общественные бедствия. Раскол в селе Золотом, его свойства или вид и первоначальное его распространение. Первый храм в с. Золотом и дальнейшее существование в этом селе. Состояние Троицкого храма. Внешний состав золотовского прихода и его духовная иерархия. Средства содержания золотовского духовенства. Летопись 1868 г. Общий взгляд на состояние церкви и общества. Общий взгляд на состояние раскола. Первое полугодие 1868 г. Общее обозрение. Пожар в Золотом. Число жителей в приходах. Эпизод из жизни раскольнической. Результат годовой отчетности - доход и расход по церквам и др. Предметам. Наличный состав служащего духовенства. 1869 г. первое полугодие. Похороны, поминки и проводы покойников. Почитание двоеперстия. Результатом годовой отчетности. Краткое обозрение 1-го полугодия 1869 г. Второе полугодие 1869 г. В добавление к похоронам и поминкам. Об отводе кладбищ. О браках. Состояние народонаселения в Золотовском приходе за 1869 г. Заметка о 1869 г. Описание способов простонародного лечения болезней. Толкование 12 снов Мамира царя ассирийского и заметка о раскольнической и вообще народной литературе. О торговле иконами. Куда делись живописные иконы. Мудрствование одного из раскольников о св. таинстве причащения. Статистика рождений, браков и смерти за десятилетия: 1850-1859, 1860-1869 гг. Народные гулянья и празднества в Золотовском приходе. 1871 г. Общее обозрение 1871-1872, 1873, 1874, 1875 гг. Обозрение 1876 г. Общее обозрение. Что такое секта подпольников. 1877 г. Общее обозрение. Пожар в Золотом. 1878 г. 1879 г. Общее обозрение. К статье о секте подпольников. Письма 1 и 2-е. Число раскольников в Золотовском приходе. Секта подпольников. 1880, 1881, 1882 г. -общее обозрение. О секте спасовцев в дер. Дубовке. Стихи спасовцев. Условия покаяния спасовцев" (л. 89-90).
Вслед за С.А.Щегловым можно заметить на основе этого оглавления, что "вся работа о. Еланского преисполнена интереса", но необходимо более пристально всмотреться в этот действительно уникальный материал.
Летопись села Золотого представляет собой наиболее ранний отклик на призыв Синода к всеобщему летописанию. Свящ. Еланский был своего рода первопроходцем; старался следовать программе, предложенной Владимирской епархией, но в тоже время сам предугадал значение многих тем, например, быт и занятия прихожан, наличие духовного разномыслия и т.п., которые в дальнейшем стали обязательными и важнейшими компонентами местного летописания. Вероятно, сказались молодость и интеллектуальные интересы 25-летнего священника, который в этой же летописи под 1868 г. сообщает о себе следующее: "диаконский сын. По окончании курса наук в Саратовской семинарии в 1864 г., был уволен из оной со степенью студента; 20 сентября того же года был определен 3-м старшим учителем в Саратовское духовное училище, откуда по выбытии из онаго, 1866 г. февраля 17 дня рукоположен пр. Иоанникием в село Золотое; с 12 сентября того же года определен законоучителем в Золотовском училище. В семействе - жена Анна Михайловна, 19-ти лет, дочь Лидия 9 месяцев" (Л. 42).( 33)
Приступая к ведению записей Василий Гаврилович обращается к разного рода историческим свидетельством. Так прежде всего, его интересует происхождение названия села. По его наблюдениям мнения были различные: "одни производят такое наименование от речки Золотухи, вблизи которой издавна расположено было село Золотое... Другие, с наименованием села Золотого соединили представление о существовании когда-то, в недостопамятном времени, в этой местности золотых россыпей и заимствуют от этих россыпей самое наименование села "Золотым". Так, между прочим, некогда производило это название золотовское духовенство, и так оно объясняло это имя в своих официальных сведениях, доставленных им около 1840-х гг. по требованию Консистории для историко-статистического Комитета. Существует сверх того еще одно предание о происхождении этого наименования. Рассказывают, что блаженной памяти император Петр 1, путешествуя по Волге, случайно остановился в здешнем месте, и, прельстившись радушной встречей и гостеприимством жителей, а также и красотою местоположения и тем великолепным видом, какой открывается с возвышенных берегов Волги на все низменное Поволжье и самое селение, его тогда очаровавшее, назвал Золотым. За вероятностть этого предания ручается еще и доселе сохранившиеся между народом пребывание Петра 1 в здешнем месте, о его ласковом обращении с жителями и о подарках, получаемых от него некоторыми жителями...
Справедливость требует сказать также, что село Золотое в былое время называлось "Успенским" от находившейся в этом селе церкви Успения Божьей Матери (см. Храмоданную грамоту за 1755 г. за N 873). Но из того, что это имя только раз упоминается в храмоданной грамоте можно смело заключить, что оно никогда не было общеупотребительным" (Л. 12).
Изучая историю заселения этих мест, историю сложения золотовского прихода, Еланский привлекая архивные дела Золотовского волостного правления, из которых следовало, что основным источником роста местного населения были пришлые люди - "беглые солдаты, безпачпортные помещичьи и дворцовые крестьяне, раззорившиеся торговцы, мещане и проч. и число их между десятилетиями 1779, 1800, 1810 годов простиралось до двухсот человек, в другое время их было также не менее этого числа"
По воспоминаниям, "все подобные люди вели скитальческую жизнь свою по горам, в лесах по близости сел Банного, Мелового, Золотого и Ваулина, занимаясь хищническими, воровскими и разбойническими набегами на местных обывателей и других посторонних людей... Тогда пощады и спуску действительно никому не было; ни обывателям, ни судопромышленникам, ни рыболовам, ни даже семействам. У одних брали деньги, рыбу и рыболовные снасти, у некоторых хлеб и съестные припасы". Были известны случаи насилования женщин, но более всего процветало конокрадство. Так, по данным того же волостного архива ежегодно происходило от 12 до 18 таких преступлений, число же грабежей достигало 24 случаев - таким рекордным стал 1780 г. В дальнейшем эти цифры были превышены в 1806-1811 гг. (л. 4-5).
Но священник Еланский отчетливо понимал ограниченность своих познаний: "все выставленные мною цифры далеко не действительны. Судя по состоянию местного архива, разбросанного и наполовину растерянного, должно полагать, что число таких объявленных (за исключением кроме того необъявленных еще самими крестьянами) преступлений более превосходило чем в показанных случаях" (л. 5).
Такова была непростая предыстория Золотого. Именно этот бродяжнический люд, обыватели горных лесов, рытвин и буераков", в дальнейшем составили основу жителей этого села. По мнению Еланского, большую роль сыграли высочайшие манифесты 1788-1789 гг., когда более 100 человек сдались властям, а затем многое изменило завершение компании 1812 г. Пройдя некоторые формальные процедуры эти люди избирали себе местожительством село Золотое и его окрестности. "О таких выходцах и явившихся из бегов дезертиров и по сие время сохранилось в народной памяти много воспоминаний", - замечает автор летописи. "Есть даже и теперь на селе несколько довольно именитых в обществе людей, которые, если не помнят своих предков - каких-либо беглых солдат и др. выходцев, то, по крайней мере, совершенно основательно ведут от них свой род" пустил жителям избежать все то бедствие, какое могло бы постигнуть их... (л. 12 По мнению Еланского "физиономия Золотовского прихода сложилась таким образом, что вообще трудно определить характер здешних жителей. Здесь нет ни того однообразия, какое замечается между обитателями степными, нет и настолько типических личностей, которые в своей личности выражали бы существенные свойства своих однообщественников. Поэтому, если что можно сказать о характере здешних жителей, так это то, что они вообще чужды той грубости, дебелости и неразвитости, которые в большей или меньшей степени присущи степенным жителям, но в тоже время они чужды и той общительности, дружелюбия между собою, того простодушия, откровенности, религиозности и усердия к церкви православной, какое замечается вообще между этими последними... Они вообще говоря, в деле религии - малосмысленны, в нравственности - не крепки" (л. 8). Одним словом, вполне очевидно насколько сложным было служение отца Василия в Золотовском приходе. Одной из важных задач Еланскому представлялось изучение статистических закономерностей возрастания местного населения .Но сделать выводы по XVIII и первой половине XIX века священнику не удалось вновь в связи с небрежным ведением местной документации: "исповедные росписи Золотовской Троицкой церкви находилось, по крайней мере, до 1849 г. включительно, в постоянной неисправности, а потому большого значения иметь не могли" (л. 8). Как уже отмечалось Еланский широко использовал и устные предания. В разделе "Постигшие село Золотое общественные бедствия" отец Василий пытается оценить достоверность сохраняющихся в народе устных сказаний. "Старые люди, - замечает он, - вообще с особенной похвалой отзываются о старом времени. Они говорят, что в прежнее время не было ни таких продолжительных засух, кои существуют ныне, ни таких часто повторяющихся неурожаев, заметных в последнее особенно время, ни гусеницы и червей в садах и огородах, ни таких как ныне скоропостижных болезней и смертей и многого другого. Все это зло, говорят они, явилось только в последнее время" (л. 11). На самом деле, по мнению Василия Гавриловича многие из прежних бедствий повторяются из года в год, а потому надо не забывать об идеализации прошлого, когда события как бы окутаны дымкой и не столь страшны. Отец Василий заметил, что главным образом в народной памяти сохранились следующие бедствия: двухкратная холера 1834 и 1840 годов, три пожара: 1) Золотое, 1834 г., охватил почти все село; 2) Дубовка, 1862 г. похож на золотовский; 3) Золотое, 1860 г. "впрочем ограничившийся уничтожением 8-10 домов"; еще более памятны засуха и н еурожай 1863-1866 гг.
В дальнейшем летописец обращается к теме местного староверия, его истокам и развитию, но центральное место в его записках занимают все же зарождение и укрепление русской православной церкви. Расспросив старожилов, Еланский приходит к выводу, что в начале 1755 г. в селе было не более 45 домов. Из храмоданной грамоты 1755 г. известно о 2-х престольной деревянной церкви во имя Успения Богоматери и св. Николая Чудотворца - видимо, это и была первая золотовская церковь, сгоревшая 15 января 1755 г. В ответ на настойчивые просьбы прихожан о разрешении построить новый храм пр. Иларион, епископ Астраханский распространяется об этом согласно храмоданной грамоты от 15.03.1755 за N 873. Но построен ли он был, впрочем как и другая Покровская церковь и какова была их судьба для Еланского остается неизвестным. Но около 1820-х гг. оба этих храма оказались довольно ветхими, так что все понимают необходимость построения для прихода новой, более прочной трехпрестольной церкви, которая и была, очевидно, заложена в 1824 г. и закончена и освящена в 1834 г. Впрочем, вероятно в 1834 г. освятили Троицкий и Успенский пределы. Никольский позднее - только в 1844 г. И более 33 лет с 1834 по 1867 г. продолжалось благоустройство и украшение храма, обогатившегося ризницей и библиотекой (л. 21-25).
Значительное внимание уделяет Еланский и Золотовскому приходу, источниками по истории которого были метрические книги Троицкой церкви и ревизские сказки. Видимо, первоначально приход Золотого состоял из села и 19 деревень, в дальнейшем, очевидно, распавшийся на 3 части: собственно Золотовский с 8-ю деревнями, Меловский с 1828-го г. с 4 деревнями и Ваулинский с 1837 г. также с 4-мя деревнями. В соответствии с таким сложным пространственным построением в селе Золотом с давних пор было по нескольку священников: " но кто они были до 1800 года, как назывались и чем заявили миру о своем существовании, неизвестно"; исключение составляет лишь трагическая история гибели, священника Михаила Иванова (священствовал во 2-й половине XVIII в.): как-то раз неизвестные люди позвали его ночью исповедывать больного, находившегося на судне, стоявшем посреди Волги. Как только лодка с этими людьми и священником отчалила от берега, они столкнули его в воду и уточнили; кто были эти люди и почему они так поступили летописцу узнать не удалось, но со слов его внучки и некоторых пряхинских жителей он записал одно сказание, где видную роль играет кадилинка: "дня через два-три после этого события является к начальству местному один рыболов и сказал, что он ночью как бы во сне слышал чей-то голос, раздававшийся на Волге и затем быстро смолкнувший. Стали искать в указанном месте, но долгое время не находили. Тогда явилась на помощь одна старушка: разожегши в кадилинке угольков и положивши на них несколько зерен ладану, она пустила кадилинку на воду и о чудо! Кадилинка быстро помчалась по воде и как раз остановилась якобы на том самом месте, где нашли потом священника" (л. 26-27). Более достоверными свидетельствами о местном причте Еланский располагает с 1800 г., хотя не смотря на документы, о ряде священников рассказать практически невозможно, например, о Тихоне Алексееве - священнике с 1800-1807 г., Максим Степанович, священник приблизительно в тоже время Андрее Васильеве Черисском, священствовал с 1825 по 1826 г. Также почти никаких мнений не приводит Еланский по отношению к священникам, действовавшим практически накануне священнослужения самого Еланского и составления летописи:
Силуяна Никольского - свящ. 1847-1857;
Михаила Альбинского - 1848-1865;
Самсона Успенского - 1857-1866, что особо оговаривает в заключении к вводной части.
В тоже время другим часто весьма выдающимся личностям он уделяет достаточно места. Следует отметить, что биографические данные, приводимые Еланским не всегда характеризуют местных священников как благочестивых и доброжелательных пастырей: так, Федор Васильев Золотарев, священствовавший с 1809 по 1818 г., "не отличался хорошим образованием, благоповедением и ревностью в добросовестном исполнении своих обязанностей. Будущи зятем священнику Андрею Михайлову, он, как говорили, также сочувствовал староверам, а после смерти в 1819 г. все его потомство перешло в поморское согласие. Свящ. Андрей Михайлов Благовидов, о котором речь шла выше, "был крайне неучен и необразован, невоздержан и, сверх того не отличался доброю нравственностью. Дмитрий Яковлев Эдемов (свящ. 1831-1846 г.) - равно как и сотоварищ его Ф.Т.Золотарев (свящ. с 1828-1849), был крайне невоздержан и нетрезв и недружелюбен". Сила Осипов Сухоруков, свящ. 1818-1824: "был достаточно образован, хотя, как сказывают, и не отличался хорошим поведением и трезвостью". Кончина его была трагической - он "повесился в июле 1824 г. на воротах, в сенях своего собственного дома. Насильственной кончиной запомнился прихожанам и Василий Афанасьевич Золотарев, свящ. 1818-1822. Его брат Тимофей Афанасьевич Золотарев, священствовавший с 1807-1822 г., наоборот оставил "по себе добрую память своим смирением, кротостью и деятельным участием, в устроении в 1824 г. в селе Золотом настоящего каменного храма, был глубокоуважаемым священников (л. 28-30).
Св. Еланский приводит небольшую, но любопытную историческую справку о средствах содержания Золотовского духовенства, где сразу отмечает, что удельное начальство никогда не помогало служащему в его имениях духовенству денежного жалованья, как это стало теперь в казенных селениях, ни постоянно отсыпного хлеба или ржи, или других каких-либо натуральных предметов... В этом случае оно с незапамятных времен ограничивалось только временными выдачами духовенству хлеба и других вещей, и то крайне изредка, по какому-либо особенному случаю, и в очень небольшом при том количестве, например, в 1858 г. по случившемуся тогда неурожаю выдали по 5-ти четвертей хлеба, диакону - 3, дьякам - по 2. Выдавали дрова, при бывшем в прежнее время, изобилие лесов, в последнее время духовенство не пользовалось особыми преимуществами перед крестьянами и получало лес наравне с ними (по одному дереву на дым - на двор)". Постоянными средствами содержания золотовского причта , по мнению Еланского, были следующие: 1) земля - 120 десятин и лугов 12 десятин; 2) доброходные деяния за требоисправления; 3) подворные поборы хлебом, картофелью, солодом, шерстью, маслом, сметаной, яблоками, ягодами, капустой - словом, всевозможными натуральными продуктами... Порядком этих поборов Еланский описывает следующим образом: собирали в разное время года - причтом либо каждым членом причта по одиночке, порознь - так собирали хлеб осенью, масло и сметану в Петровки, шерстью, яблоками и др. вещами в августе месяце, - либо всем причтом вместе, например, при хождении со св. водою после крещения, с молебном перед праздником - св. Николая чудотворца, в декабре месяце и на праздник Пасхи, с поверкою душ в Петровки (собирались только яйца) и в зависимости от продукта, или либо мужским лицом, либо женским, например, священником или попадьей, дьяконом или дьяконицей... По мнению летописца, определить, насколько все это позволяло обеспечить насущные потребности было весьма трудно, учитывая множество переменных, но он берет на себя смелость заключить, "что по средствам содержания Золотовское духовенство поставлено было и всегда находилось гораздо выше, нежели причты соседних церквей" (л. 30-32).
Василий Гаврилович старался строго следовать предписанию о достоверности сообщаемых сведений, поэтому обобщая материалы вводной части Еланский замечает, что в случае описания местонахождения и истории села Золотого он отбирал только самые достоверные свидетельства, отчего, возможно, пострадала красочность повествования; описывая село Золотое как центр местной администрации, Еланский, располагая широким кругом "любопытных сведений об отношениях местного удельного посольства и обществу, и церкви и духовенству и не уверенный в их безупречности, предпочел более умолчать, нежели широко о них объявить.
Стараясь быть по возможности объективным, Еланский не может не указать на еще дополнительные обстоятельства распространения староверия в этих местах, - главная из которых, "к крайнему сожалению, по убеждению и уверению большей части благонамеренных прихожан, заключались в нетрезвости и безнравственности самого приходского духовенства, и, особенно, священников. "Рассказывают, - пишет Еланский, - что около 1830-1840-х гг. было слишком обыкновенным явлением, что двое священников-сотоварищей, во дни великих праздников, объезжая с крестом свой приход, публично переругаются и передерутся, или, когда зайдя в питейный, они доводят себя до такого унижения, что позволяют какому-либо безобразнику садиться себе на спину и таким образом кататься публично на улице, нередко во дни великих праздников и при стечении многочисленного народа. Мало этого, безобразие их доходило до того, что при хождениях своих на св. Пасху с иконами, они нередко, пьяные, вмешивались во всем облачении своем в пьяные же народные толпы, причем часто случалось, что некоторые из крестьян (например, еще и поныне живой В.Н.К-сов), снимая со священника облачение, надевали на себя, плясали в них и делали всевозможные кощунства над священными одеждами. И это делалось в самом Золотом, а что делают еще в деревнях, наиболее удаленных от начальственного надзора? (л. 32).
Важной составной частью летописи являются погодные записи, начиная с 1868 г., имеющие заголовок "Общий взгляд на современное состояние церкви, общества и раскола". Таким образом, Еланский видит свою задачу не только в последовательной фиксации событий, но и в их осмыслении. Второй важный аспект в летописи - это пристальное внимание к истории староверия, и взаимоотношениям между христианами разных направлений, что не было свойственно летописанию в 1860-е гг. Такой интерес кристаллизуется позднее, к концу века, когда изучение этой проблемы достигло уже весьма существенных результатов.
Записки 1868 г. открываются очерком "Общий взгляд на: а) "состояние церкви", в котором Еланский восполняет некий пробел, очевидный при чтении первой части - описание исторических реликвий и художественного убранства Троицкой церкви. В данный год храм украсился великолепным балдахином, приобретенным на собранные подписке и на пожертвования здешним крестьянином Петром Карповым Соколовым деньги (150 и 300 рублей серебром) (л. 33); б) "Общества" - или характеристика золотовского прихода - села Золотого и 8 деревень; по роду занятий Еланский делит его на земледельцев (преимущественно), рыболовов (60-70 семей) и судопромышленников. Другими занятиями, например, сапожным и кузнечным, по мнению Еланского занимаются мало, а столярным, токарным, портничеством - только посторонние, а не местные обыватели. А это, на его взгляд, ведет к праздности, нетрезвости и безнравственности. К этому надо добавить равнодушное и даже недоверчивое отношение к просвещению, в селе действует только одно училище для мальчиков (на 40 человек при 2000 жителей), ни одного женского. В деревнях Гусевой и Рогаткиной устроено обучение в частных домах, но его посещает не более 12-17 человек за зиму. Священник Василий Еланский отмечает важную особенность местного сообщества - "грамотность с большою охотою и успехом развивается в среде раскольников, нежели между православными". В дер. Морозовой на 1 грамотного православного - 8 грамотных староверов; в Шиловой - соотношение 8 и 27; в Гусевой - 2 и 7; Пряхиной на одного грамотного православного - 9 грамотных старообрядцев (Золотое не разбирается из-за отсутствия статистических данных). Из этих наблюдений Еланский делает вывод о умственном превосходстве староверов в этих местах и соответственно их влиянию на церковно-бытовые традиции. Все это проявляется в "отсутствии зрелых понятий о нравственности" вообще, а в частности - в "ленивом и неревностном отношении к храму": "исповедываются по великим постам редко, еще реже причащаются св. Таин, так что много можно найти православных , которые лет по 20-30 и более не только не причащались, но даже и не исповедывались. Кроме холодности к церкви православной и равнодушия к своему душевному спасению, важнейшим препятствием для них в этом случае служит весьма пагубное и ни с чем не сообразное опасение как бы на исповеди еще более не погрешить, а относительно св. причастия - как бы снести его, разумея под этим строгое 6-недельное воздержание от многословия, брани, супружеского совокупления,... и т.д. Но если не могут перенести, то и не причащаются. "В замен этого, - замечает Еланский, - они особенно напирают на возможно частое причащение младенцев: и тогда как некоторые из малороссов делают это в убеждении, что от частого причащения дитя "швидче росте"; здешние из православных полагают, что младенец легче может при невинности своей и ангелоподобной душе, снести св. причастие, и потому чем чаще он причащается св. Таин, тем он входит якобы в положение, при котором причащение св. Таин в зрелом возрасте становится уже не необходимым. Наконец, соборуются весьма редко, а при погребениях и поминовениях усопших соблюдают и многие даже раскольничьи обряды и правила; молятся все двуперстием; иконы и кресты в домах почти все медные - сибирские,.." - такую вот жесткую и откровенную характеристику дает Еланский золотовским христианам(л. 33-34); в заключение он предлагает и "общий взгляд на состояние раскола", но, во-первых, многие положения отца Василия требуют серьезного комментирования, а во-вторых, на наш взгляд, это самостоятельная тема, заслуживающая отдельного рассмотрения... Но некоторые выводы и наблюдения Еланского о староверах существенны для характеристики золотовского общества: "Собственно говоря в расколе только женщины и немногие из мужчин отличаются фанатическою приверженностью к расколу и его умствованиям; все же прочие раскольники мужского пола почти совершенно почти равнодушны и холодны не только к церкви, но даже и к самому расколу, сущности которого они ровно ничего не понимали. От того и действия таких раскольников относительно церкви и раскола несколько странны: то они одних из детей своих крестят в церкви, а других по обряду содержимой ими секты, то одного венчают в церкви, а другого сводят на брачное сожитие по раскольнически и наоборот, то исповедуются у священников, то отвергают и порицают всякую исповедь и всякое церковное священнодействие, - словом для как бы все равно, по пословице - "кто ни поп, тот батька". К духовенству своему также относятся неположительно: то дозволяют ему не только славить, или читать молитву, но иногда и служить молебен, как например, на св.Пасху и кропить св. водою в дни крещения, тот вовсе не пускают его в свои дома. Количество таких раскольников индефферентистов в приходе золотовском довольно изрядное. Еланский полагает, что не менее 430 душ мужского пола и 450 женского (л. 38).
Далее, в соответствии с программой летописания Елеонский переходит к погодному изложению событий. Сначала излагается общее обозрение, главным образом, посвященное описанию погоды и видам на урожай, так в 1888 г. "зима была обыкновенная, весна дождливая", что в дальнейшем сказалось на "огородной продукции" - "огурцы пропали, арбузы и дыни не выспели, вишни, яблоки, груши, дуля, крыжовник, самородина и прочее сильно пострадали", а это в свою очередь, проявилось и в значительном расбросе цен, например, яблоки стоили от 80 к. до 2 р. серебром за пуд - цены, как говорят обыватели, очень высокие и небывалые..." (л. 39)
Затем Еланский отмечает самое значительное событие в жизни села в названном году - это пожар в селе Золотом, в котором совершенно сгорели дома 3-х семей. 1/2 полугодие 1868 г. завершается - "экстрактом", т.е. статистическими данными о числе приглашавшихся и бывших на исповели.
Второе полугодие 1868 г. хотя и отличалось "прекрасной погодой - не жаркой и не дождливой", но многие крестьяне все равно не успели убрать хлеб, а 21 сентября уже выпал первый снег... Замечательных событий в обыденной жизни прихожан также не наблюдалось. За исключением полемики среди староверов о возможности венчания брака в православной церкви.
Описание 1868 г. завершается годовой отчетностью доходов и расходов церкви, свечного поместного расхода и расходов на разные нужды: "в пользу бедных духовного звания", "на гроб господень", "на раззорение от разных случаев", "на восстановление христианства на Кавказе", на распространение православия между язычниками в империи", "на содержание церквей и школ в Юго-Западном крае", "на поклонников в Палестине". Еланский также отмечает, что "независимо от этих расходов по книжной отчетности и расходов по содержанию церкви, ризницы и библиотеки и др. предметам, церковь ежегодно уплачивает из своих сумм в пользу духовно-учебных заведений - 50 руб. серебром, на жалованье благочинному 26 руб. серебром, в пользу бедных духовного звания по благочинническому листу, в пользу братства св. Креста, в пользу училищ для девиц духовного звания, всего около 10 руб. серебром. Сообразив весь этот расход с присовокуплением к нему свечного взноса 115,5 руб. серебром (следующий годичный расход по церкви будет простираться до 350 руб. серебром (а с расходом на покупку свеч еще более) в 1868 г. куплено свеч на 258 руб. 75 коп. серебром) вместе с погодным доходом церкви можно составить себе довольно верное понятие о состоянии церковных сумм и расходов по оным" (л. 42).
Завершается годичный обзор характеристикой "Наличного состава служащего духовенства", представленный двумя священниками, диаконом и тремя причетниками. Первым приводит собственный послужной список автора летописи: священник Василий Гаврилович Еланский, приведенный нами выше.
Переходя к описанию 1869 г. Еланский нарушает схему летописания и "находит приличным" начать летопись этого года с "описание обрядов погребения и поминок, сопровождающих похороны здешних поселенцев". И "чтобы не вертаться назад, считает нужным, наперед начать описание, а именно с приготовления к смерти, начинающихся, обыкновенно, болезнью, сопровождающихся исповедью и оканчивающихся уже смертью". Еланский отмечает, "что здешний простолюдин чрезвычайно боится всякой хвори, и если когда захворает, то впадет в такой испуг, что его чуть не поминутно кладут в передний угол на скамью, с которой он томимый страхом и тоской, также скоро и встает, как и ложится. Эта боязнь смерти и нетерпеливое желание возможно скорейшим образом освободиться от болезни, хотя бы то ничтожной и пустой, породили в этом месте целую толпу самозванных доморощенных лекарок, так что трудно почти найти между здешними женщинами такой которая не имела бы своего специального лечения чем-либо от чего-нибудь" (л. 44). Способы местного народного лечения Еланский разместил в конце летописи 1869 г., на наш взгляд, привести некоторые наиболее яркие лекарские "приемы" кажется уместным именно в данном контексте. Наиболее употребительными средствами, - пишет Еланский, - почитаются разного рода наговоры на ладан, на соль, на воду с произнесением при этом разных заклинаний и нашептываний богородичной молитвы, то Иисусовой, то некоторых других молитв, особенно к тем святым, которые почитаются излечителями той или другой болезни..." Но Еланский наблюдал и "другого рода более оригинальные приемы лечения болезней". (с. 54).
Итак, в случае благоприятного исхода и излечения болезней знахарей ждут признательность и нелицемерная благодарность", если же течение болезни было неблагоприятным, то виной этому объявлялась какая-нибудь из лечивших, и только тогда к больному звали священника... Далее Еланский весьма подробно разбирает последовательность ритуалов после смерти человека, которая сводится к следующему: первым делом его обмывают - мужчина мужчину, женщину - женщина, как правило, специально предназначенные для этого и за что в благодарность получают от родственников умершего "все, в чем только должно выйти из избы человеку", начиная с креста и пояса и кончая рубахой, панталонами, тулупом или полушубком умершего в зависимости от времени года, то же самое и у женщин. Причем обмывающие следят, чтобы даримое им было если не совершенно все новое, то, по крайней мере, не слишком ветхое и поношенное; впрочем, это последнее бывает очень редко: большей частью при этом дают все новое".
"Дальнейшее попечение о судьбе умершего вполне вверяется заботливости и вниманию праздношатающихся старух", - замечает Еланский. По его мнению, погребальные процессии и поминки - суть как бы единственные стихии, где старушечий мир и чувствует свою самобытность и самостоятельность, а вместе с тем и необходимость, полезность и разумность своего земного существования".
Без них не уложат правильно мертвого в гроб, не смогут надеть лапти на ноги, а лестовку - в руку, затеплить свечу у икон, без них никто не приступит к гробу, чтобы вручить разрешительную грамоту умершему, возложить на голову венчик; без них и на могиле некому будет молиться и принять милостыню во упокоение и спасение души усопшего. Но "самой полнейшей самодеятельностью", по наблюдениям Еланского, они пользуются только на поминках, здесь они вступают во все свои права..." Золотовский летописец следующим образом описывает этот процесс: "По закрытии тела, они обыкновенно приглашаются все (числом большею частию от 10-20 и 30 душ) родственниками усопших в дом на обед, куда прибывши, они, после обычного начала, совершаемого хожалой и более разбитной старухой, каковыми преимущественно бывают в здешнем месте грамотницы и начетницы - начала, состоящего из предварительно положенных нескольких поклонов, произнесении молитвы Иисусовой, чтения или пения, где это умеют, молитвы "Достойно"- по-здешнему "запанихидницы"-они садятся за сытный и обильный яствами (всегда бывает не менее 5-8 и даже 10 кушаньев, между которыми самое важное место занимают пироги с разного рода начинками) стол, по окончании которого старухи обедавшие снова встают, молятся, произнося шепотом ту же молитву Иисусову с чтением и пением "Достойно" и "Со святыми упокой", после чего, обратившись к родственникам умершего и отвесивши им по поясному поклону, благодарят их за хлеб-соль, с пожеланием им в то же время доброго здоровья, а умершему царства небесного; наконец, получивши по 3-4 милостыни, а иногда и более, смотря по состоянию родственников умершего (в милостыню даются свечки восковые, 1 или 2 и 3 к. серебром денег, несколько зерен ладану, по блину, лепешке и пр., полная милостыня состоит из 12 приношений. Она обыкновенно дается в 40-й день). Они расходятся при щедрых благожеланиях со стороны родственников усопшего и усердной просьбе их о неоставлении посещением дома их в 6, 9, 20 и 40-й дни по своим кельям. Тайная милостыня, получаемая старухами накануне пред обеденных дней, возвещают им затем о хозяйственном приглашении на обед и на поминки. В эти дни, т.е. 3, 6, 9, 20 и 40-й они собираются, сверх обыкновения, рано в обеденные дни - одни для того, чтобы своим участием в стряпне несколько пособить этой утомительной работе, другие - для чтения и слушания "божественного Писания", то есть псалтири и других душеспасительных книг - "четьих-миней, прологов и т.д., а также и для пения душеполезных, например: "О человече неразумный! Что гордишися и величаешися, уповая на красоту твою тленную,.." "Восплачеся Адам пред раем стоя: О раю, мой раю, прекрасный мой раю...", "О как наше на сем свете житие плачевное! Коль скоро и коль кратко, аки однодневно", "Со вечеру, братья, во беседушке была, к полуночи, братия, переставилась душа...", "Ой вы, голуби сизые, где вы были, где летали..?", "У царя была Давыда дочь Елена. Отдали доченьку замуж за поверю..." (л. 50) (34.). Так бывает в 6, 9, 20 и 40-й дни. В этот последний день старухи распращиваются с родственниками умершего. Это прощание бывает в доме или на могиле. Прощание, совершаемое на дому, происходит таким образом: пообедав, старухи выпроваживаются родственниками умершего за ворота (в другие дни - 3, 6, 9 и пр. они выпроваживаются только до ворот), где, выстроившись в линию и помолившись на висящую на воротах иконку или же просто на восток, они делают по земному поклону, родственникам усопшего, на что те отвечают тем же; затем получают полную от них милостыню, состоящую из 7 или 12 приношений - свечи, денег, ладану, блины, лепешки, пряники, платочки, медку, кусочков пирога с разными начинками и пр. они расходятся по домам, при взаимных благодарениях и благопожеланиях. Если же прощание происходит на могиле, то здесь молятся, по обычаю, на восток, трижды кланяются усопшему и затем попевши или проговоривши "со святыми упокой", где это умеют, - они расходятся. При этом некоторые из жителей имеют обыкновение зарывать в землю, на могиле, блины, часть кутии, а на Пасху - яйца, в уверенности, что это много может послужить и отраде и утешению усопшего, некоторые в этот же день ставят и крест на могиле, с которым покойник должен предстать на страшный суд Христов, неся его, по здешнему поверью, на своих раменах, и не только еще его, но даже и самую оградку, если она при этом существует. Этим заканчиваются проводы покойника, теперь только по истечении 40 дней, спокойно уложившегося в свое мрачное жилище". Далее Еланский отмечает, что "только немногие жители да и то в самое последнее время стали отдавать преимущественно более церковному помину, загадывая по усопшим божественной литургии и записывался в недавно только заведенный (в 1866 г.) Синодик". Остальные, по его мнению, о христианском собственно помине здесь, в этом крае, и понятия не имеют" (л. 45-47).
В продолжении летописи 1869 г. приводится "Таблица, показывающая народнаселение села Золотого и его деревень с 1868 по 1882 г.", показывающая вообще поселение золотовского прихода с 1868 по 1882 год". Завершая описание первой половины этого года Еланский сообщает о необыкновенно мягкой зиме, дождливой весне, о рыбном промысле, оказавшемся очень удачным, о хорошем урожае на яблоки и ягоды. Хлеба же, за исключением овсов и проса, плохи, ржей вовсе почти нет (л. 49-50).
Летопись второй половины 1869 г. главным образом посвящена проблемам старообрядческого сообщества - отводе отдельного кладбища, бракам, а также анализу статистических данных о населении прихода, с особым вниманием на количество староверов в с. Золотом и окрестных деревнях (л. 50-52).
Урожай 1869 г. "был также очень посредственным..." (л. 53).
Под этим же годом летописец приводит полный список апокрифа "Толкования 12-ти снов Мамира царя ассирийского"(35), "как образец тех сочинений, которые особенно любят как православные, так и местные раскольники". По мнению Еланского, "удобопонятность, ясность и простоту изложения они не особенно уважают, а любят какую-то таинственность, при которой можно было бы над чем посидеть и призадуматься, и вообще книжки и тетради с мрачным и религиозно-мистическим направлением. Вот почему большая часть из них и пробавляется чтением: то "снов пр. Богородицы", то "хождением по аду", то выписками из разных старопечатных книг о последних временах мира и об антихристе, то чтением книжки "Страстей господних" и многое другое вроде этого. Из церкви книг берут мало и во всяком разе берут не новых, а старинных, каковы: толкования Златоуста, Андрея Критского, Толкование на "Апокалипсис" и "Кормчую"; библию, если берут, то читают в ней не Евангелие, а или книги пророческие, или апокалипсис.
И наконец, летопись этого года завершается описанием проделок некоего образника - торговца иконами, скупившего в Золотом все наиболее ценные деревянные писанные иконы, объявив их не суть истовыми" и заменив на медные, литые. Живописные же иконы были проданы им "на Медведицу, на острова к хохлам", которые как известно, не особенно чествуют металлические изображения. Когда же поднялся спор о подлинности и правильности изображения икон, то образник, как и должно было ожидать, благополучно успел уже скрыться..." (л. 57).
Летопись 1870-го года Еланский начинает анализом таблицы рождений, браков и смертности за 1850-59 гг. и за 1860-69 гг. и делает вывод, что разница между названными десятилетиями оказывается слишком незначительной и немного говорящей в пользу скорости и быстроты развития народонаселения в золотовском приходе". Причем причину этого он усматривал отчасти в неточности цифр (л. 58-59).
Главная тема 1870-го года - народные гулянья и празднества в Золотовском приходе. Первое, на что обращает внимание Еланский это некоторая противоречивость в поведении прихожан: "и прекрасное географическое местоположение села Золотого, богатое топографическими ландшафтами и открытое для всякого рода сельскохозяйственной и судоходной промышленности, и социально-экономический быт золотовских прихожан постоянно почти хорошо обставленный и обстроенный, даже и за удельное время, казалось, могли бы повлиять сколько-нибудь на характер здешних поселенцев, на развитие в нем простоты, развязности, веселости, вместе с потребностью развлечения и удовольствий, в каких бы формах и проявлениях они не выражались. Ничего подобного здесь нет. Характер золотовских поселенцев не так, правда, груб, мрачен и скрытен, как жителей окрестных сел и деревень, но все-таки и в нем сквозит меланхолия, неоткровенность, чуждые общительности и дружелюбия. Все это, естественно, не могло не отозваться и на самых их гуляньях и празднествах..." (л. 59-60).
По мнению Еланского, "единственным в настоящее время гуляньем в золотовском приходе можно назвать путешествие молодого поколения обоих полов за селения, к амбарам и хлебным магазинам. Там они, собираясь отдельными группами: девушки с девушками, парни с парнями, а иногда и все вместе, под монотонные звуки гармонии предаются пению и пляскам. Но вы не услышите здесь ни стройного хорового пения, не увидите ни приличных и скромных танцев. Все это у них отзывается либо чрезмерною монотонностью и грустью, особенно деревенское пение, либо дышит крайнею распущенностью и разнузданностью, что можно заметить вообще о золотовском пении и плясках. Еланскому также было известно о свадебных вечеринках в осеннее и зимнее время, а также о святочных посиденках или "посиденьях ко вдовам и одиноким солдаткам". Всем таким вечеринкам летописец дает жесткую характеристику, в которой чувствуется более ревностный священник, нежели бытописатель. По его мнению, "и в том, и в другом случае веселятся одинаково: грызут зерна или орехи, парни пьют водку, которой нередко угощают и девушек, затем поют и пляшут, пока, наконец, не утомившись и не уставши, ложатся на полу кто где и с кем попало". Хотя "о золотовских вечеринках особенно нескромных слухов и не имеется и не носится", тем не менее Еланский настаивает, что на "посиденках" предаются "неприличным удовольствиям".
Что касается "здешних народных игрищ или праздников", то отец Василий выделяет только два: "праздник Фомы на Фоминой неделе или "Фому ловить" и праздник "Русалки", Русалима в неделю "всех святых". Оба эти праздники, согласно летописи "празднуются только маленькими девушками и почти одинаково: обыкновенно девушки, как в Фомин, так и в "Русалкин" день, запасшись зернами, закусками и напитками (в Фомин день "грушевкою", а в Русалкин "корневкою", то есть отваром из груши и солодкового корня), выходят за селенье к амбарам и там, среди обыкновенных песен и плясок, угощают себя принесенными яствами и питиями. В Русалкин день кроме того наряжают девушки из среды себя одну мальчиком - "Русалимом", а другую девушку "Русалкой", украшают их цветами, надевают на головы венки и в таком виде водят их с криком, смехом, песнями и плясками где-нибудь по задворкам..., поминутно угощая их то корневкою, то от них угощаясь тем же напитком. По рассказам Еланский знал, что раньше в этих празднествах принимали участие и взрослые, но теперь, считает он, "это одна только детская глупая комедия, больше ничего!" Летописцу удалось установить особенности проведения "русалкиного дня" в окрестных деревнях. По его мнению, там из этого празднества выходило нечто похожее на древние олимпийские игры. Еще с раннего утра в неделю "Всех святых" мужчины и женщины, разодетые и разряженные в лучшие праздничные одежды, сходились из деревень - Потаповой, Пряхиной и Гусевой в деревню Шилову, а Клубковские и Кубасовские в деревню Рогаткину. И в то время, когда старшее поколение бражничало и потребляло водку, молодое поколение, среди оглушительного хора девушек, вступало в состязание и единоборство, то есть или боролось или билось в кулачки. Искуснейших из них и более ловких, старики угощали водкою или брагою, а женщины или девушки украшали цветами или награждали венками. Мало по малу единоборство и единичное состязание в кулачки превращалось в общую поголовную схватку, в которой и старики уже не прочь были почесать себе бока и похвастаться своей опытностью и силою и тогда... тогда выходил настоящий деревенский праздник!... Поздно, уже ночью, и стар и млад, утомленные и усталые, вертались в свои домы: кто с подбитыми глазами и боками, кто в разорванном платье, кто в трезвом, кто в пьяном виде, чтобы во объятиях морфея найти себе отдохновение от дневных трудов и впечатлений". По слухам отец Василий знал и о некогда увлекательном праздновании "Ивана Купального", но в чем оно детально состояло народная память не сохранило. Все это позволило летописцу сделать вывод: "вообще празднества золотовских прихожан скучны и однообразны. Здесь нет той непосредственной веселости, игривости, удальства, вообще всего того, что так интересными и притягательными делает празднества и увеселения малороссиян и других свободных и вольных поселенцев. На всем лежит здесь колорит какой-то грусти и тоскливости.
Сам Еланский не берется делать вывод связано ли это с "рабским состоянием, в каком находились прихожане до недавнего времени" или "это есть продукт личного характера самих поселенцев" (л. 60-61).
Начиная с 1871 г. характер летописи несколько меняется. Большие обобщающие статьи историко-культурного характера, выдержки из которых мы приводили, сохраняются только для описания событий старообрядческой жизни, главных образом, усилившимся с 1876 г. Погодные записки Еланского фиксируют погоду, урожаи и пожертвования для украшения храма. Так, в 1871 г. "почти постоянно стояли сильные жестокие морозы", а потому установились высокие цены на сено, солому, дрова. "хлеб стоял тоже в высокой цене". Этот год ознаменовался довольно щедрыми пожертвованиями на храм: прибавилось паникадило от З.Ф.Типаева и В.А.Семенова, подарившего также парчовое облачение на Никольский престол, пунцовая занавесь на Никольский придел от Т.Токаревой. Проводились весьма успешно по подписке сборы денег на разную церковную утварь, которая и была приобретена на Нижегородской ярмарке почти на 300 рублей серебром. В этом же году установились в Золотом и миссионерские собеседования со староверами, прерванные "наступившим постом, а с ним и открывшейся весной" (л. 61-62).
Описание следующего 1872 г. представляется, пожалуй, самым кратким из всей летописи, а потому, как весьма характерное, будет приведено нами полностью: "Относительно погоды и урожая 1872-й год во многом напоминает 1871 г.: теже холода зимою, жары летом и точно такой же урожай с таковыми, как в прошлый год ценами на все жизненные продукты. Таким образом, если что и было особенное, так это холера, от которой в Золотом и деревне Шиловой умерло около 40 взрослых. Пожертвований на церковь не было; миссионерских собеседований тоже".
В 1873 г. урожай был плохой, в деревне Рогатинской сгорело 75 дворов, в церковь прихожанами золотовскими крестьянами в церковь было пожертвовано две иконы - Убрус и Божья Матерь Казанская с парчовыми на аналой облачениями. Саратовский купец Е.М.Нестеров пожертвовал колокол, в церкви почти заново покрыли крышу, крыльца, исправили главы и кресты - на пожертвования прихожан (1500 р. серебром) и отчисления от церкви на ту же сумму. Всем обществом отмежевали луга (л. 62).
В 1874 г. урожай также был плохой. Важным событием было возобновление миссионерских собеседований со староверами под руководством вновь прибывшего миссионера Муромского; из посада Дубовки прибыл настоятель священник Сергий Румянцев, имевший камилавку с 1872 года и бронзовый крест за войну 1853-1856 гг. В мае Золотое посетил преосвященный Тихон, оставшийся весьма довольным.
В 1875 г. урожай был посредственным, зима была "холодная и особенно снежная", по всей волости был падеж скота, принесший тяжелые убытки, цены на хлеб, как в 1871 г. (л. 62).
В следующем 1876 г. "урожай очень плохой", все лето не было дождей, хлеб был в обычной цене; свирепствовали детские болезни: корь, скарлатина, коклюш. 16 августа случился сильный пожар, испепеливший до 50 домов. Еланскому этот год был также памятен "покупкою за церковный счет трех священнических домов и постройкою вновь четвертого для псаломщика", также запомнились: сбор в пользу славян - вещами и деньгами до 60 руб. серебром, присоединением староверов к православной церкви ( лл.63-65 ).Летопись 1877 г. открывается довольно жизнерадостными наблюдениями: "если 1871-76 гг. были не особенно счастливы относительно урожаев, то нынешний 1877 год вполне можно назвать годом благословенным для здешней местности как в отношении урожая, так и по отсутствию каких-либо злокачественных эпидемических болезней на людях и животных", все всходы хлебов и овощей были "замечательно хороши". Но 5 июля вновь разразился сильнейший пожар, в огне которого сгорело полностью 55 дворов и отдельные постройки еще у 10 прихожан.
В следующем 1878 г. также случился пожар, но менее сильный, зима была мягкая, а урожай посредственный. В Золотом появился новый настоятель свящ. Иоанн Голубев "вместо прежнего М.Румянцева, уехал в Саратов" свящ. Василий Михайлович Орлов, священствовавший 12 лет. Его заменил отец Муромский (л. 65-66).
1879 г. выдался "страшно плохим", стояла засуха и цены на хлеб были очень высоки, но уродилось много фруктов, и яблоки-оброн продавались от 10 до 20 коп. за пуд; в июне случился очередной пожар, в котором сгорели 6 домов.
1880 год ,по наблюдениям Еланского, был "страшно голодный", цена на хлеб была "недоступной для бедных людей", в Золотом начал действовать временный благотворительный комитет, которым было собрано до тысячи рублей серебром на покупку муки для нуждающихся. В целом "особенных событий не последовало" (л. 72).
Наступивший 1881 г. был не в пример прошедшему - "самый счастливый": урожай хлебов был превосходный, но цены все же держались весьма высокими. "Особенного ничего не случилось". Таким же в отношении "урожая, народного здравия и благополучия" был в "высшей степени благоприятным" 1882 г. И цены были невысокие. Несчастье - сильный пожар, унесший до 75 двором, - случилось в селе Ваулине. "Особенных происшествий не было".
Летопись 1883 г. Еланский посвящает согласию спасовцев, особенно деятельному в это время в селе Дубовке и помещает 4 духовных стиха. Эти материалы Еланский как бы предлагает для размышления будущим историкам золотовского раскола (л. 72).
На этом летопись заканчивается, располагая не только к размышлениям о приходской жизни на Волге во второй половине Х1Х в., но и о необходимости исследовать подобные несомненно ценные источники по истории русской церкви и православной повседневной жизни. Думается настало время собирания этих уникальных памятников , их всестороннего изучения.(36) Хотелось бы обратиться ко всем исследователям региональной истории более внимательно относиться к материалам, которые могут носить название не только летописей, но и помянников, дневников, записок; сохраняться не только в фондах церквей, но и в личных коллекциях, собраниях местных исторических обществ разных направлений. Можно также задуматься и о продолжении ведения таких церковно-приходских летописей, что было бы очень важно для современного весьма бурного этапа развития церковной жизни.
Особую заботу о продолжении местного летописания проявлял и архиепископ Филарет Гумилевский, писавший А.В.Горскому из Харькова: "...около 2-х месяцев употребил я на обзор епархии. Одним из первых дел моих по приезде в Харьков было то, что предписал я окружно всем священникам завесть тетради для записывания и описания дел и случаев местной церкви. В душе есть желание составить описание Харьковской епархии. Думаю, что это будет замечательная картина не без интереса для всех и особенно для друзей церкви русской. Что делать? Здешний край имеет свою историю, со своими красками и штрихами"2.
Но настоящий подъем переживают приходские летописцы, начиная с 60-х гг. Х1Х в. - времени значительных перемен в российской действительности, затронувших и жизнь церкви. При духовных консисториях по указу Синода от 19 января 1864 г. открываются архивные комиссии, а по указу от 19 января 1968 г. епархии обязываются составлять свои исторические и статистические описания3.
Деятельную инициативу проявляет преосвященный Варлаам, по распоряжению которого с 1865 г. в Оренбургской епархии ведутся церковно-приходские летописи "со внесением в оные после историко-статистических описаний церкви и прихода всех замечательных местных событий". Указом Синода от 12.10.1866 г. (N 1881) в порядке рекомендации, а не обязательного исполнения, предлагалось завести в епархиях подобные летописи4.
Следует целая волна откликов на это начинание, которые публикуются в местных епархиальных ведомостях и иных периодических изданиях. Так, в 1867 г. из Тобольска сообщали, что "при церквах Тобольской епархии приходские летописи существуют уже 20 лет: они были заведены покойным архиеп. Георгием (1845-1852). Эти занятия поддерживал один из его преемников преосв. Феогност, который посещая церкви, просматривал летописи и иногда брал себе для прочтения"5. Весьма обстоятельно подошли к завершению летописей во Владимире - в епархиальных ведомостях был опубликован целый блок материалов: уже упомянутый циркулярный Указ Синода от 12.10.1866 г., обсуждение его во Владимирской духовной консистории, в котором отмечалась важность ведения летописей именно во Владимирщине в связи с особым географическим положением местности, значением ее церковной иерархии для истории русского государства, большим числом монастырей, храмов и замечательных приходов", вполне удовлетворительной образованностью духовенства и народа, многообразием промыслов и "усердием православных к храмам Божиим"6; епархиальное распоряжение от 31.01.1868 г. о начале церковно-приходского летописания во Владимире, содержащее и некоторые общие правила для его составителей, которых обязывали: а) "непременно вносить в летописи только то, что действительно было достоверно известно; б) за неимением достоверных свидетельств, не должны прибегать к разного рода догадкам и предположениям или основываться на одних нетвердых слухах и таким образом наполнять летописные страницы записями и описаниями по одним догадкам или темным предположениям"; введение записей вменялось всем членам причта под руководством священника, он же должен был просматривать черновики, только после этого наблюдения переносились в беловую книгу; на последней странице летописи должны были подписывать все члены причта, книга для летописей скреплялась благочинным, он же должен был просматривать приходские летописи и исправлять имеющиеся там, на его взгляд, неточности. Опубликован был и подробный проект летописного плана: общее введение, описание и история храма и прихода, затем сама летопись из года в год с обозначением месяцев и чисел, где предполагалось сообщать все возможные сведения о церкви, о священно и церковнослужителях, о приходе и прихожанах, о знаменательных явлениях и событиях в местной природе и жизни.
В конце каждого года необходимо было записывать общие выводы из исповедных росписей, приходо-расходных книг, других церковных документов, а также о числе учащихся в церковно-приходских училищах7. В 1869 г. согласно сообщениям в прессе решено было опубликовать наиболее интересные факты из жизни древних храмов8. Предполагалось также ввести летописание повсеместно, но намерение это приняло форму распоряжения, очевидно, уже в 70-е гг. ХIХ в.9
Вместе с тем процесс обязательного введения летописей был непростым, своеобразно развивался в разных епархиях. Так, в 1885 г. митрополиту Макарию (Булгакову), несмотря на все предшествующие указания, пришлось распорядиться завести при всех церквах Харьковской епархии "так называемые памятные тетради для записи особенно примечательных в приходе событий, имевших большее или меньшее влияние на жизнь народа, духовенства или состояния храма, более или менее важных благотворений в пользу храма, духовенства или приходских бедных, о лицах, отличившихся особым благочестием или особенной полезно-общественной деятельностью"10. Подкрепляющее действие должен был оказать указ Синода от 12 апреля 1886 г., но ссылки на него встречаются крайне редко11.
Продолжалась работа и над формой летописей. Программы ведения летописей разрабатывались в Нижегородской и Пермской губерниях в 80-90-х гг., учитывающие и появление нового типа книг с бланками для записи событий. Первый опыт Владимирской епархии был существенно расширен и уточнен. Так, в 1893 г. Нижегородская духовная консистория предложила приводить следующие сведения:
1. О храме (История построения. Время построения. Основатель. ХРам каменный или деревянный. Вместимость его. "Относительное богатство или скудость ". Число престолов и время устройства их. Особенно замечательные иконы, крестя и "другие принадлежности местной святыни": часовни, гробницы "уважаемых подвижников, живущих в памяти народа", целебные источники воды и пр.). 2. О причте церковном (Состав его. Средства к содержанию. Преемственное служение священников, "если возможно, от построения храма от открытия прихода. О деятельности причта, ведении внебогослужебных собеседований. О продах миссионерской деятельности, где таковая признается необходимой..."). 3. О прихожанах (Число их. Все ли православные. Число сектантов и сект. Меры против раскола. Местные религиозные обычаи: праздники, крестные ходя. Не замечаются ли "остатки язычества: суеверия и предрассудки. Вообще каково религиозно-нравственное состояние прихода"). 4. О церковных школах (Имеются ли и с какого времени в приходе школа, кем она основана и на какие средства; кто в ней преподает; много ли учащихся, откуда получаются средства на содержание школы). 5. О церковных библиотеках (Время учреждения, средства, каталог книг, хранение книг и выдача оных для чтения). 6. О церковном попечительстве (Время утверждения, круг деятельности). 7. "Вообще было бы желательно, чтобы церковная летопись не походила на сухую статистику или канцелярский перечень фактов, имеющих только формальное или официальное бытописание, но чтобы эта летопись касалась жизненных интересов в области местной церкви и религиозно-нравственной жизни народа. При таком взгляде на летопись каждый год даст материал для внесения в летопись даже физических явлений, имеющих непосредственное отношение к жизни народной: каковы, например: засуха, пожары, эпидемии и пр. Почему желательно было бы, чтобы после составления описи за прежнее время с ответами на вышеозначенные огласновения, каждый потом наступающий год был отмечен особо, с указанием выдающихся событий в течение этого года. В таком виде церковная летопись, каждогодно пополняемая в хронологическом порядке, была бы верным и нескудеющим источником многих полезных и важных сведений". 8. Определение это объявить духовенству епархии "циркулярно через припечатание" в "Епархиальных ведомостях" (опубликовано в N 2197). Этот циркуляр 22 марта 1894 г. менял программу летописания, напечатанную в 1886 г. Циркуляр "О церковных летописях" потому изложен столь подробно и с цитатами, чтобы помочь составить представление о том, какими по содержанию и форме - указаниями моги руководствоваться составители летописей12.
"Оглавление" летописей Пермской епархии, опубликованное в 1911 г. особое внимание уделяло жизни и быту прихожан:
Часть 1-я. Церковно-приходское историко-статистическое исследование до 1911 г. 1. Местоположение села или города. 11. Состав прихода в древнее время. 111. Наименование города или села и деревень прихода и объяснение сих наименований по историческим описаниям и народным сказаниям. 1У. Достопримечательности прихода. У. О приходском храме. У1. История причта. У11. О прихожанах, об общественных бедствиях прихода и замечательных событиях и явлениях. У111. О попечительствах и братствах. 1Х. О церковно-приходских школах. Х. Годичные итоги из церковно-приходских документов. Часть 11. Повременная церковно-приходская Летопись. 1. О приходском храме. 11. О причте. 111. О прихожанах. 1У. О церковно-приходских учреждениях. У. Годичные итоги из церковно-приходских документов. Отдел 111 ("О прихожанах с 1911 года") предваряла программа: "Перемены в народонаселении прихода, случаи выселения куда-либо прихожан или отчисления к другому приходу, прибытие новых прихожан в состав прихода. Новости экономического быта прихожан (новые промыслы, ремесла, ярмарки, заводы, урожай хлеба или неурожай, пожар, появление вредных насекомых на полях и в садах и меры против них). Религиозно-нравственная жизнь прихожан: обращение в православие, появление новых сект и меры против них, крестные ходы и общественные молебны, суеверия, обычаи и обряды, медицины, преступления (воровство, убийство, конокрадство), особые явления в приходской жизни, особенные грандиозные явления природы, имевшие место в пределах прихода. Случаи значительных пожертвований прихожанами в пользу церкви. Как отражаются в приходе события общегосударственные: манифесты о войне и мире, новые законы, особенно изменяющие условия местной жизни. Местные торжества по поводу этих событий"13.
Как видно из приведенных программ, летописи, как правило, состояли из 2-х частей - исторической (например, в Пермской епархии она имела название "Церковно-приходское историко-статистическое исследование") и повременной, куда заносились текущие приходские события. Тем самым предполагалось, что священник должен был собрать для составления летописи разнообразный исторический материал: рукописные документы, местные печатные источники, устные свидетельства и предания, в то же время наблюдение новейших событий требовало от священника значительного внимания к окружающей жизни, включенности в разнообразные процессы повседневности.
Синод, очевидно, придавал ведению этих летописей особое значение. Видимо, именно они, с точки зрения епархиального руководства, выступали тем чутким барометром, отмечающим настроения русского общества, его устремления и движения. Но разнообразие программ, епархиальные особенности в деле ведения летописей, различие в подготовленности священников приводили к неравномерности и в регулярности ведения летописей и в объеме и характере фиксации текущих событий. Видимо, озабоченность порядком ведения летописей привела к появлению в декабре 1915 г. специального определения о необходимости регулярного ведения летописей по всем церквам14. Одним из первых откликов на это указание поступило из Пермской епархии, епископ которой был озабочен ненаблюдательностью священников, которые иногда не замечали даже отражения событий Первой мировой войны, "как будто она и не существует для данного прихода..."15
Очевидно, это было то необходимое общее предписание, столь важное для унификации и обязательности ведения летописей, таким образом преодолевалась некоторая епархиальная инертность или местное нелюбопытство.
Такова краткая история русского церковно-приходского летописания. Первым, кто обратил внимание на этот источник был историк В.С.Иконников. Им были собраны сведения о публикации этих летописей, их использовании в конкретно-исторических исследованиях16. В дальнейшем, интерес к летописям несколько возрос в связи с краеведческими разысканиями 1920-х гг.17 В 1974 г. Появляется статья П.В.Волобуева "Церковно-приходские летописи как источник по истории русской деревни"18. В дальнейшем полоса молчания о церковных летописях была прервана академиком РАО С.О.Шмидтом публикацией "Сельские церковно-приходские летописи как историко-краеведческий материал" (1989 г., 1994 г.), которая, в отличие от предшествующей традиции использовать данные летописей как иллюстративный материал, поставила проблему источниковедческого изучения церковно-приходских летописей как таковых19.
Без сомнения настал черед глубокого и всестороннего изучения этого уникального источника, и важным и необходимым этапом этого исследования представляется выявление всего круга местного летописания. Только очень небольшая часть летописей была опубликована - "Летопись Бендерских церквей и приходов" священника Федора (Лашкова)20, летописи приходов с. Ольшанки Елисаветградского уезда свящ. В.Лобачевского21, села Антипина Вязниковского уезда свящ. Н.Воскресенского22, села Колвы Мезенского уезда Архангельской губернии23, местечка Паволочи Сквирского уезда Киевской губернии С. Брояковского24, села Глубочка Житомирского уезда Волынской губернии А.Левицкого25, Троицкой церкви слободы Харзыской, области Войска Донского, Таганрогского округа Д.Перекопского26, возможно, и другие. Много лет идут поиски Усть-Цилемского церковного летописца27, не известно местонахождение летописи Черносельской православной церкви в Муствеэ (бывшем посаде Черном) в Эстонии28.
Ряд летописей имеет весьма сложную судьбу: хранились в частных руках, погибли при разорении храмов. Много лет ничего не было известно о летописях, поступивших в государственные архивы - их просто не отражали в описях. Благодаря изданному в 1993 г. аннотированному справочнику-указателю "История русской православной церкви в документах региональных архивов России", стало известно, что летописи содержатся в 51 хранилище29, хотя, конечно, эти данные предварительные и могут быть уточнены.
Характерным примером представляется история выявления летописи села Золотого. В вышеназванном указателе церковных летописей по Саратовсому архиву не числится. В тоже время изучение описи фонда 407 Саратовской губернской ученой комиссии позволило обнаружить дело 795 под названием "Летопись села Золотого", известную в кратких фрагментах, приведенных в исследованиях по истории поморского старообрядчекого согласия Саратовского Поволжья30.
Данная рукопись представляет собой список с оригинала, который составлял местный священник Василий Гаврилович Еланский с 1868 по 1882 г. История копии изложена членом Саратовской ученой архивной комиссии С.А.Щегловым в декабре 1910 г. в предисловии к ней. В.Г.Еланский начал вести записи по указу преосвященного Иоанникия (Руднева)31, опубликованному в Саратовских епархиальных ведомостях в 1866 г., и предписывавшему следовать плану уже упомянутого нами преосв. Варлаама Оренбургского, разосланному по всем церквам Оренбургского края в 1864 г., легшем в основу уже упомянутых материалов, опубликованных во Владимирских епархиальных ведомостях.
Золотовская летопись только в 1910 г. была привезена в Саратовскую ученую архивную комиссию земским страховым агентом М.Г.Сидоровым и, по описанию С.А.Щеглова, "представляла рукописный фолиант на александрийской бумаге в 93 страницы четкого письма".(32) Содержание рукописи очень заинтересовало членов комиссии. " Строгое совмещение хронологического порядка с систематическим изложением, группа цифровых сведений, ряд фактов, показывающих "каковы в Золотом христиане, самые простые христиане - все это подкупило их на неотложную переписку этой летописи." Она была также снабжена комментариями, особым подробным оглавлением, алфавитными указателями личных имен, географическим и предметным, а также картой села Золотого и его окрестностей. С Василием Еланским в то время уже протоиереем, жившем в Вольске, предполагалось провести переговоры о публикации летописи, которое, к сожалению, так и не состоялось. У Еланского уточнили и характер работы и источники летописных сообщений. Излагая события до 1868 г. автор пользовался церковными документами и рассказами старожилов. С 1868 г. по 1882 г. он фиксировал погодно события, которым был очевидцем. В 1882 г. записи закончились. Как показывает оглавление летописи, которое уже само по себе говорит о ее ценности и своеобразии в качестве источника автор следовал предписанному плану, старался не выходить за его рамки, но талантливость, наблюдательность и ревностное отношение к делу священника Еланского превратили погодные и строго регламентированные записи не в достаточно сухое перечисление, например, как в упомянутой летописи Бендерских церквей и приходов Ф.Лашкова, а увлекательное, глубокое, отличающееся действительной новизной исследование, насыщенное бесценными фактами из области истории церкви, народной культуры, краеведения: "Введение в церковную летопись. История церковной летописи. Летопись. Местоположение села Золотого. Население и характер жителей. Село Золотое как центр местной администрации и как удельное имение. Постигшие село Золотое общественные бедствия. Раскол в селе Золотом, его свойства или вид и первоначальное его распространение. Первый храм в с. Золотом и дальнейшее существование в этом селе. Состояние Троицкого храма. Внешний состав золотовского прихода и его духовная иерархия. Средства содержания золотовского духовенства. Летопись 1868 г. Общий взгляд на состояние церкви и общества. Общий взгляд на состояние раскола. Первое полугодие 1868 г. Общее обозрение. Пожар в Золотом. Число жителей в приходах. Эпизод из жизни раскольнической. Результат годовой отчетности - доход и расход по церквам и др. Предметам. Наличный состав служащего духовенства. 1869 г. первое полугодие. Похороны, поминки и проводы покойников. Почитание двоеперстия. Результатом годовой отчетности. Краткое обозрение 1-го полугодия 1869 г. Второе полугодие 1869 г. В добавление к похоронам и поминкам. Об отводе кладбищ. О браках. Состояние народонаселения в Золотовском приходе за 1869 г. Заметка о 1869 г. Описание способов простонародного лечения болезней. Толкование 12 снов Мамира царя ассирийского и заметка о раскольнической и вообще народной литературе. О торговле иконами. Куда делись живописные иконы. Мудрствование одного из раскольников о св. таинстве причащения. Статистика рождений, браков и смерти за десятилетия: 1850-1859, 1860-1869 гг. Народные гулянья и празднества в Золотовском приходе. 1871 г. Общее обозрение 1871-1872, 1873, 1874, 1875 гг. Обозрение 1876 г. Общее обозрение. Что такое секта подпольников. 1877 г. Общее обозрение. Пожар в Золотом. 1878 г. 1879 г. Общее обозрение. К статье о секте подпольников. Письма 1 и 2-е. Число раскольников в Золотовском приходе. Секта подпольников. 1880, 1881, 1882 г. -общее обозрение. О секте спасовцев в дер. Дубовке. Стихи спасовцев. Условия покаяния спасовцев" (л. 89-90).
Вслед за С.А.Щегловым можно заметить на основе этого оглавления, что "вся работа о. Еланского преисполнена интереса", но необходимо более пристально всмотреться в этот действительно уникальный материал.
Летопись села Золотого представляет собой наиболее ранний отклик на призыв Синода к всеобщему летописанию. Свящ. Еланский был своего рода первопроходцем; старался следовать программе, предложенной Владимирской епархией, но в тоже время сам предугадал значение многих тем, например, быт и занятия прихожан, наличие духовного разномыслия и т.п., которые в дальнейшем стали обязательными и важнейшими компонентами местного летописания. Вероятно, сказались молодость и интеллектуальные интересы 25-летнего священника, который в этой же летописи под 1868 г. сообщает о себе следующее: "диаконский сын. По окончании курса наук в Саратовской семинарии в 1864 г., был уволен из оной со степенью студента; 20 сентября того же года был определен 3-м старшим учителем в Саратовское духовное училище, откуда по выбытии из онаго, 1866 г. февраля 17 дня рукоположен пр. Иоанникием в село Золотое; с 12 сентября того же года определен законоучителем в Золотовском училище. В семействе - жена Анна Михайловна, 19-ти лет, дочь Лидия 9 месяцев" (Л. 42).( 33)
Приступая к ведению записей Василий Гаврилович обращается к разного рода историческим свидетельством. Так прежде всего, его интересует происхождение названия села. По его наблюдениям мнения были различные: "одни производят такое наименование от речки Золотухи, вблизи которой издавна расположено было село Золотое... Другие, с наименованием села Золотого соединили представление о существовании когда-то, в недостопамятном времени, в этой местности золотых россыпей и заимствуют от этих россыпей самое наименование села "Золотым". Так, между прочим, некогда производило это название золотовское духовенство, и так оно объясняло это имя в своих официальных сведениях, доставленных им около 1840-х гг. по требованию Консистории для историко-статистического Комитета. Существует сверх того еще одно предание о происхождении этого наименования. Рассказывают, что блаженной памяти император Петр 1, путешествуя по Волге, случайно остановился в здешнем месте, и, прельстившись радушной встречей и гостеприимством жителей, а также и красотою местоположения и тем великолепным видом, какой открывается с возвышенных берегов Волги на все низменное Поволжье и самое селение, его тогда очаровавшее, назвал Золотым. За вероятностть этого предания ручается еще и доселе сохранившиеся между народом пребывание Петра 1 в здешнем месте, о его ласковом обращении с жителями и о подарках, получаемых от него некоторыми жителями...
Справедливость требует сказать также, что село Золотое в былое время называлось "Успенским" от находившейся в этом селе церкви Успения Божьей Матери (см. Храмоданную грамоту за 1755 г. за N 873). Но из того, что это имя только раз упоминается в храмоданной грамоте можно смело заключить, что оно никогда не было общеупотребительным" (Л. 12).
Изучая историю заселения этих мест, историю сложения золотовского прихода, Еланский привлекая архивные дела Золотовского волостного правления, из которых следовало, что основным источником роста местного населения были пришлые люди - "беглые солдаты, безпачпортные помещичьи и дворцовые крестьяне, раззорившиеся торговцы, мещане и проч. и число их между десятилетиями 1779, 1800, 1810 годов простиралось до двухсот человек, в другое время их было также не менее этого числа"
По воспоминаниям, "все подобные люди вели скитальческую жизнь свою по горам, в лесах по близости сел Банного, Мелового, Золотого и Ваулина, занимаясь хищническими, воровскими и разбойническими набегами на местных обывателей и других посторонних людей... Тогда пощады и спуску действительно никому не было; ни обывателям, ни судопромышленникам, ни рыболовам, ни даже семействам. У одних брали деньги, рыбу и рыболовные снасти, у некоторых хлеб и съестные припасы". Были известны случаи насилования женщин, но более всего процветало конокрадство. Так, по данным того же волостного архива ежегодно происходило от 12 до 18 таких преступлений, число же грабежей достигало 24 случаев - таким рекордным стал 1780 г. В дальнейшем эти цифры были превышены в 1806-1811 гг. (л. 4-5).
Но священник Еланский отчетливо понимал ограниченность своих познаний: "все выставленные мною цифры далеко не действительны. Судя по состоянию местного архива, разбросанного и наполовину растерянного, должно полагать, что число таких объявленных (за исключением кроме того необъявленных еще самими крестьянами) преступлений более превосходило чем в показанных случаях" (л. 5).
Такова была непростая предыстория Золотого. Именно этот бродяжнический люд, обыватели горных лесов, рытвин и буераков", в дальнейшем составили основу жителей этого села. По мнению Еланского, большую роль сыграли высочайшие манифесты 1788-1789 гг., когда более 100 человек сдались властям, а затем многое изменило завершение компании 1812 г. Пройдя некоторые формальные процедуры эти люди избирали себе местожительством село Золотое и его окрестности. "О таких выходцах и явившихся из бегов дезертиров и по сие время сохранилось в народной памяти много воспоминаний", - замечает автор летописи. "Есть даже и теперь на селе несколько довольно именитых в обществе людей, которые, если не помнят своих предков - каких-либо беглых солдат и др. выходцев, то, по крайней мере, совершенно основательно ведут от них свой род" пустил жителям избежать все то бедствие, какое могло бы постигнуть их... (л. 12 По мнению Еланского "физиономия Золотовского прихода сложилась таким образом, что вообще трудно определить характер здешних жителей. Здесь нет ни того однообразия, какое замечается между обитателями степными, нет и настолько типических личностей, которые в своей личности выражали бы существенные свойства своих однообщественников. Поэтому, если что можно сказать о характере здешних жителей, так это то, что они вообще чужды той грубости, дебелости и неразвитости, которые в большей или меньшей степени присущи степенным жителям, но в тоже время они чужды и той общительности, дружелюбия между собою, того простодушия, откровенности, религиозности и усердия к церкви православной, какое замечается вообще между этими последними... Они вообще говоря, в деле религии - малосмысленны, в нравственности - не крепки" (л. 8). Одним словом, вполне очевидно насколько сложным было служение отца Василия в Золотовском приходе. Одной из важных задач Еланскому представлялось изучение статистических закономерностей возрастания местного населения .Но сделать выводы по XVIII и первой половине XIX века священнику не удалось вновь в связи с небрежным ведением местной документации: "исповедные росписи Золотовской Троицкой церкви находилось, по крайней мере, до 1849 г. включительно, в постоянной неисправности, а потому большого значения иметь не могли" (л. 8). Как уже отмечалось Еланский широко использовал и устные предания. В разделе "Постигшие село Золотое общественные бедствия" отец Василий пытается оценить достоверность сохраняющихся в народе устных сказаний. "Старые люди, - замечает он, - вообще с особенной похвалой отзываются о старом времени. Они говорят, что в прежнее время не было ни таких продолжительных засух, кои существуют ныне, ни таких часто повторяющихся неурожаев, заметных в последнее особенно время, ни гусеницы и червей в садах и огородах, ни таких как ныне скоропостижных болезней и смертей и многого другого. Все это зло, говорят они, явилось только в последнее время" (л. 11). На самом деле, по мнению Василия Гавриловича многие из прежних бедствий повторяются из года в год, а потому надо не забывать об идеализации прошлого, когда события как бы окутаны дымкой и не столь страшны. Отец Василий заметил, что главным образом в народной памяти сохранились следующие бедствия: двухкратная холера 1834 и 1840 годов, три пожара: 1) Золотое, 1834 г., охватил почти все село; 2) Дубовка, 1862 г. похож на золотовский; 3) Золотое, 1860 г. "впрочем ограничившийся уничтожением 8-10 домов"; еще более памятны засуха и н еурожай 1863-1866 гг.
В дальнейшем летописец обращается к теме местного староверия, его истокам и развитию, но центральное место в его записках занимают все же зарождение и укрепление русской православной церкви. Расспросив старожилов, Еланский приходит к выводу, что в начале 1755 г. в селе было не более 45 домов. Из храмоданной грамоты 1755 г. известно о 2-х престольной деревянной церкви во имя Успения Богоматери и св. Николая Чудотворца - видимо, это и была первая золотовская церковь, сгоревшая 15 января 1755 г. В ответ на настойчивые просьбы прихожан о разрешении построить новый храм пр. Иларион, епископ Астраханский распространяется об этом согласно храмоданной грамоты от 15.03.1755 за N 873. Но построен ли он был, впрочем как и другая Покровская церковь и какова была их судьба для Еланского остается неизвестным. Но около 1820-х гг. оба этих храма оказались довольно ветхими, так что все понимают необходимость построения для прихода новой, более прочной трехпрестольной церкви, которая и была, очевидно, заложена в 1824 г. и закончена и освящена в 1834 г. Впрочем, вероятно в 1834 г. освятили Троицкий и Успенский пределы. Никольский позднее - только в 1844 г. И более 33 лет с 1834 по 1867 г. продолжалось благоустройство и украшение храма, обогатившегося ризницей и библиотекой (л. 21-25).
Значительное внимание уделяет Еланский и Золотовскому приходу, источниками по истории которого были метрические книги Троицкой церкви и ревизские сказки. Видимо, первоначально приход Золотого состоял из села и 19 деревень, в дальнейшем, очевидно, распавшийся на 3 части: собственно Золотовский с 8-ю деревнями, Меловский с 1828-го г. с 4 деревнями и Ваулинский с 1837 г. также с 4-мя деревнями. В соответствии с таким сложным пространственным построением в селе Золотом с давних пор было по нескольку священников: " но кто они были до 1800 года, как назывались и чем заявили миру о своем существовании, неизвестно"; исключение составляет лишь трагическая история гибели, священника Михаила Иванова (священствовал во 2-й половине XVIII в.): как-то раз неизвестные люди позвали его ночью исповедывать больного, находившегося на судне, стоявшем посреди Волги. Как только лодка с этими людьми и священником отчалила от берега, они столкнули его в воду и уточнили; кто были эти люди и почему они так поступили летописцу узнать не удалось, но со слов его внучки и некоторых пряхинских жителей он записал одно сказание, где видную роль играет кадилинка: "дня через два-три после этого события является к начальству местному один рыболов и сказал, что он ночью как бы во сне слышал чей-то голос, раздававшийся на Волге и затем быстро смолкнувший. Стали искать в указанном месте, но долгое время не находили. Тогда явилась на помощь одна старушка: разожегши в кадилинке угольков и положивши на них несколько зерен ладану, она пустила кадилинку на воду и о чудо! Кадилинка быстро помчалась по воде и как раз остановилась якобы на том самом месте, где нашли потом священника" (л. 26-27). Более достоверными свидетельствами о местном причте Еланский располагает с 1800 г., хотя не смотря на документы, о ряде священников рассказать практически невозможно, например, о Тихоне Алексееве - священнике с 1800-1807 г., Максим Степанович, священник приблизительно в тоже время Андрее Васильеве Черисском, священствовал с 1825 по 1826 г. Также почти никаких мнений не приводит Еланский по отношению к священникам, действовавшим практически накануне священнослужения самого Еланского и составления летописи:
Силуяна Никольского - свящ. 1847-1857;
Михаила Альбинского - 1848-1865;
Самсона Успенского - 1857-1866, что особо оговаривает в заключении к вводной части.
В тоже время другим часто весьма выдающимся личностям он уделяет достаточно места. Следует отметить, что биографические данные, приводимые Еланским не всегда характеризуют местных священников как благочестивых и доброжелательных пастырей: так, Федор Васильев Золотарев, священствовавший с 1809 по 1818 г., "не отличался хорошим образованием, благоповедением и ревностью в добросовестном исполнении своих обязанностей. Будущи зятем священнику Андрею Михайлову, он, как говорили, также сочувствовал староверам, а после смерти в 1819 г. все его потомство перешло в поморское согласие. Свящ. Андрей Михайлов Благовидов, о котором речь шла выше, "был крайне неучен и необразован, невоздержан и, сверх того не отличался доброю нравственностью. Дмитрий Яковлев Эдемов (свящ. 1831-1846 г.) - равно как и сотоварищ его Ф.Т.Золотарев (свящ. с 1828-1849), был крайне невоздержан и нетрезв и недружелюбен". Сила Осипов Сухоруков, свящ. 1818-1824: "был достаточно образован, хотя, как сказывают, и не отличался хорошим поведением и трезвостью". Кончина его была трагической - он "повесился в июле 1824 г. на воротах, в сенях своего собственного дома. Насильственной кончиной запомнился прихожанам и Василий Афанасьевич Золотарев, свящ. 1818-1822. Его брат Тимофей Афанасьевич Золотарев, священствовавший с 1807-1822 г., наоборот оставил "по себе добрую память своим смирением, кротостью и деятельным участием, в устроении в 1824 г. в селе Золотом настоящего каменного храма, был глубокоуважаемым священников (л. 28-30).
Св. Еланский приводит небольшую, но любопытную историческую справку о средствах содержания Золотовского духовенства, где сразу отмечает, что удельное начальство никогда не помогало служащему в его имениях духовенству денежного жалованья, как это стало теперь в казенных селениях, ни постоянно отсыпного хлеба или ржи, или других каких-либо натуральных предметов... В этом случае оно с незапамятных времен ограничивалось только временными выдачами духовенству хлеба и других вещей, и то крайне изредка, по какому-либо особенному случаю, и в очень небольшом при том количестве, например, в 1858 г. по случившемуся тогда неурожаю выдали по 5-ти четвертей хлеба, диакону - 3, дьякам - по 2. Выдавали дрова, при бывшем в прежнее время, изобилие лесов, в последнее время духовенство не пользовалось особыми преимуществами перед крестьянами и получало лес наравне с ними (по одному дереву на дым - на двор)". Постоянными средствами содержания золотовского причта , по мнению Еланского, были следующие: 1) земля - 120 десятин и лугов 12 десятин; 2) доброходные деяния за требоисправления; 3) подворные поборы хлебом, картофелью, солодом, шерстью, маслом, сметаной, яблоками, ягодами, капустой - словом, всевозможными натуральными продуктами... Порядком этих поборов Еланский описывает следующим образом: собирали в разное время года - причтом либо каждым членом причта по одиночке, порознь - так собирали хлеб осенью, масло и сметану в Петровки, шерстью, яблоками и др. вещами в августе месяце, - либо всем причтом вместе, например, при хождении со св. водою после крещения, с молебном перед праздником - св. Николая чудотворца, в декабре месяце и на праздник Пасхи, с поверкою душ в Петровки (собирались только яйца) и в зависимости от продукта, или либо мужским лицом, либо женским, например, священником или попадьей, дьяконом или дьяконицей... По мнению летописца, определить, насколько все это позволяло обеспечить насущные потребности было весьма трудно, учитывая множество переменных, но он берет на себя смелость заключить, "что по средствам содержания Золотовское духовенство поставлено было и всегда находилось гораздо выше, нежели причты соседних церквей" (л. 30-32).
Василий Гаврилович старался строго следовать предписанию о достоверности сообщаемых сведений, поэтому обобщая материалы вводной части Еланский замечает, что в случае описания местонахождения и истории села Золотого он отбирал только самые достоверные свидетельства, отчего, возможно, пострадала красочность повествования; описывая село Золотое как центр местной администрации, Еланский, располагая широким кругом "любопытных сведений об отношениях местного удельного посольства и обществу, и церкви и духовенству и не уверенный в их безупречности, предпочел более умолчать, нежели широко о них объявить.
Стараясь быть по возможности объективным, Еланский не может не указать на еще дополнительные обстоятельства распространения староверия в этих местах, - главная из которых, "к крайнему сожалению, по убеждению и уверению большей части благонамеренных прихожан, заключались в нетрезвости и безнравственности самого приходского духовенства, и, особенно, священников. "Рассказывают, - пишет Еланский, - что около 1830-1840-х гг. было слишком обыкновенным явлением, что двое священников-сотоварищей, во дни великих праздников, объезжая с крестом свой приход, публично переругаются и передерутся, или, когда зайдя в питейный, они доводят себя до такого унижения, что позволяют какому-либо безобразнику садиться себе на спину и таким образом кататься публично на улице, нередко во дни великих праздников и при стечении многочисленного народа. Мало этого, безобразие их доходило до того, что при хождениях своих на св. Пасху с иконами, они нередко, пьяные, вмешивались во всем облачении своем в пьяные же народные толпы, причем часто случалось, что некоторые из крестьян (например, еще и поныне живой В.Н.К-сов), снимая со священника облачение, надевали на себя, плясали в них и делали всевозможные кощунства над священными одеждами. И это делалось в самом Золотом, а что делают еще в деревнях, наиболее удаленных от начальственного надзора? (л. 32).
Важной составной частью летописи являются погодные записи, начиная с 1868 г., имеющие заголовок "Общий взгляд на современное состояние церкви, общества и раскола". Таким образом, Еланский видит свою задачу не только в последовательной фиксации событий, но и в их осмыслении. Второй важный аспект в летописи - это пристальное внимание к истории староверия, и взаимоотношениям между христианами разных направлений, что не было свойственно летописанию в 1860-е гг. Такой интерес кристаллизуется позднее, к концу века, когда изучение этой проблемы достигло уже весьма существенных результатов.
Записки 1868 г. открываются очерком "Общий взгляд на: а) "состояние церкви", в котором Еланский восполняет некий пробел, очевидный при чтении первой части - описание исторических реликвий и художественного убранства Троицкой церкви. В данный год храм украсился великолепным балдахином, приобретенным на собранные подписке и на пожертвования здешним крестьянином Петром Карповым Соколовым деньги (150 и 300 рублей серебром) (л. 33); б) "Общества" - или характеристика золотовского прихода - села Золотого и 8 деревень; по роду занятий Еланский делит его на земледельцев (преимущественно), рыболовов (60-70 семей) и судопромышленников. Другими занятиями, например, сапожным и кузнечным, по мнению Еланского занимаются мало, а столярным, токарным, портничеством - только посторонние, а не местные обыватели. А это, на его взгляд, ведет к праздности, нетрезвости и безнравственности. К этому надо добавить равнодушное и даже недоверчивое отношение к просвещению, в селе действует только одно училище для мальчиков (на 40 человек при 2000 жителей), ни одного женского. В деревнях Гусевой и Рогаткиной устроено обучение в частных домах, но его посещает не более 12-17 человек за зиму. Священник Василий Еланский отмечает важную особенность местного сообщества - "грамотность с большою охотою и успехом развивается в среде раскольников, нежели между православными". В дер. Морозовой на 1 грамотного православного - 8 грамотных староверов; в Шиловой - соотношение 8 и 27; в Гусевой - 2 и 7; Пряхиной на одного грамотного православного - 9 грамотных старообрядцев (Золотое не разбирается из-за отсутствия статистических данных). Из этих наблюдений Еланский делает вывод о умственном превосходстве староверов в этих местах и соответственно их влиянию на церковно-бытовые традиции. Все это проявляется в "отсутствии зрелых понятий о нравственности" вообще, а в частности - в "ленивом и неревностном отношении к храму": "исповедываются по великим постам редко, еще реже причащаются св. Таин, так что много можно найти православных , которые лет по 20-30 и более не только не причащались, но даже и не исповедывались. Кроме холодности к церкви православной и равнодушия к своему душевному спасению, важнейшим препятствием для них в этом случае служит весьма пагубное и ни с чем не сообразное опасение как бы на исповеди еще более не погрешить, а относительно св. причастия - как бы снести его, разумея под этим строгое 6-недельное воздержание от многословия, брани, супружеского совокупления,... и т.д. Но если не могут перенести, то и не причащаются. "В замен этого, - замечает Еланский, - они особенно напирают на возможно частое причащение младенцев: и тогда как некоторые из малороссов делают это в убеждении, что от частого причащения дитя "швидче росте"; здешние из православных полагают, что младенец легче может при невинности своей и ангелоподобной душе, снести св. причастие, и потому чем чаще он причащается св. Таин, тем он входит якобы в положение, при котором причащение св. Таин в зрелом возрасте становится уже не необходимым. Наконец, соборуются весьма редко, а при погребениях и поминовениях усопших соблюдают и многие даже раскольничьи обряды и правила; молятся все двуперстием; иконы и кресты в домах почти все медные - сибирские,.." - такую вот жесткую и откровенную характеристику дает Еланский золотовским христианам(л. 33-34); в заключение он предлагает и "общий взгляд на состояние раскола", но, во-первых, многие положения отца Василия требуют серьезного комментирования, а во-вторых, на наш взгляд, это самостоятельная тема, заслуживающая отдельного рассмотрения... Но некоторые выводы и наблюдения Еланского о староверах существенны для характеристики золотовского общества: "Собственно говоря в расколе только женщины и немногие из мужчин отличаются фанатическою приверженностью к расколу и его умствованиям; все же прочие раскольники мужского пола почти совершенно почти равнодушны и холодны не только к церкви, но даже и к самому расколу, сущности которого они ровно ничего не понимали. От того и действия таких раскольников относительно церкви и раскола несколько странны: то они одних из детей своих крестят в церкви, а других по обряду содержимой ими секты, то одного венчают в церкви, а другого сводят на брачное сожитие по раскольнически и наоборот, то исповедуются у священников, то отвергают и порицают всякую исповедь и всякое церковное священнодействие, - словом для как бы все равно, по пословице - "кто ни поп, тот батька". К духовенству своему также относятся неположительно: то дозволяют ему не только славить, или читать молитву, но иногда и служить молебен, как например, на св.Пасху и кропить св. водою в дни крещения, тот вовсе не пускают его в свои дома. Количество таких раскольников индефферентистов в приходе золотовском довольно изрядное. Еланский полагает, что не менее 430 душ мужского пола и 450 женского (л. 38).
Далее, в соответствии с программой летописания Елеонский переходит к погодному изложению событий. Сначала излагается общее обозрение, главным образом, посвященное описанию погоды и видам на урожай, так в 1888 г. "зима была обыкновенная, весна дождливая", что в дальнейшем сказалось на "огородной продукции" - "огурцы пропали, арбузы и дыни не выспели, вишни, яблоки, груши, дуля, крыжовник, самородина и прочее сильно пострадали", а это в свою очередь, проявилось и в значительном расбросе цен, например, яблоки стоили от 80 к. до 2 р. серебром за пуд - цены, как говорят обыватели, очень высокие и небывалые..." (л. 39)
Затем Еланский отмечает самое значительное событие в жизни села в названном году - это пожар в селе Золотом, в котором совершенно сгорели дома 3-х семей. 1/2 полугодие 1868 г. завершается - "экстрактом", т.е. статистическими данными о числе приглашавшихся и бывших на исповели.
Второе полугодие 1868 г. хотя и отличалось "прекрасной погодой - не жаркой и не дождливой", но многие крестьяне все равно не успели убрать хлеб, а 21 сентября уже выпал первый снег... Замечательных событий в обыденной жизни прихожан также не наблюдалось. За исключением полемики среди староверов о возможности венчания брака в православной церкви.
Описание 1868 г. завершается годовой отчетностью доходов и расходов церкви, свечного поместного расхода и расходов на разные нужды: "в пользу бедных духовного звания", "на гроб господень", "на раззорение от разных случаев", "на восстановление христианства на Кавказе", на распространение православия между язычниками в империи", "на содержание церквей и школ в Юго-Западном крае", "на поклонников в Палестине". Еланский также отмечает, что "независимо от этих расходов по книжной отчетности и расходов по содержанию церкви, ризницы и библиотеки и др. предметам, церковь ежегодно уплачивает из своих сумм в пользу духовно-учебных заведений - 50 руб. серебром, на жалованье благочинному 26 руб. серебром, в пользу бедных духовного звания по благочинническому листу, в пользу братства св. Креста, в пользу училищ для девиц духовного звания, всего около 10 руб. серебром. Сообразив весь этот расход с присовокуплением к нему свечного взноса 115,5 руб. серебром (следующий годичный расход по церкви будет простираться до 350 руб. серебром (а с расходом на покупку свеч еще более) в 1868 г. куплено свеч на 258 руб. 75 коп. серебром) вместе с погодным доходом церкви можно составить себе довольно верное понятие о состоянии церковных сумм и расходов по оным" (л. 42).
Завершается годичный обзор характеристикой "Наличного состава служащего духовенства", представленный двумя священниками, диаконом и тремя причетниками. Первым приводит собственный послужной список автора летописи: священник Василий Гаврилович Еланский, приведенный нами выше.
Переходя к описанию 1869 г. Еланский нарушает схему летописания и "находит приличным" начать летопись этого года с "описание обрядов погребения и поминок, сопровождающих похороны здешних поселенцев". И "чтобы не вертаться назад, считает нужным, наперед начать описание, а именно с приготовления к смерти, начинающихся, обыкновенно, болезнью, сопровождающихся исповедью и оканчивающихся уже смертью". Еланский отмечает, "что здешний простолюдин чрезвычайно боится всякой хвори, и если когда захворает, то впадет в такой испуг, что его чуть не поминутно кладут в передний угол на скамью, с которой он томимый страхом и тоской, также скоро и встает, как и ложится. Эта боязнь смерти и нетерпеливое желание возможно скорейшим образом освободиться от болезни, хотя бы то ничтожной и пустой, породили в этом месте целую толпу самозванных доморощенных лекарок, так что трудно почти найти между здешними женщинами такой которая не имела бы своего специального лечения чем-либо от чего-нибудь" (л. 44). Способы местного народного лечения Еланский разместил в конце летописи 1869 г., на наш взгляд, привести некоторые наиболее яркие лекарские "приемы" кажется уместным именно в данном контексте. Наиболее употребительными средствами, - пишет Еланский, - почитаются разного рода наговоры на ладан, на соль, на воду с произнесением при этом разных заклинаний и нашептываний богородичной молитвы, то Иисусовой, то некоторых других молитв, особенно к тем святым, которые почитаются излечителями той или другой болезни..." Но Еланский наблюдал и "другого рода более оригинальные приемы лечения болезней". (с. 54).
Итак, в случае благоприятного исхода и излечения болезней знахарей ждут признательность и нелицемерная благодарность", если же течение болезни было неблагоприятным, то виной этому объявлялась какая-нибудь из лечивших, и только тогда к больному звали священника... Далее Еланский весьма подробно разбирает последовательность ритуалов после смерти человека, которая сводится к следующему: первым делом его обмывают - мужчина мужчину, женщину - женщина, как правило, специально предназначенные для этого и за что в благодарность получают от родственников умершего "все, в чем только должно выйти из избы человеку", начиная с креста и пояса и кончая рубахой, панталонами, тулупом или полушубком умершего в зависимости от времени года, то же самое и у женщин. Причем обмывающие следят, чтобы даримое им было если не совершенно все новое, то, по крайней мере, не слишком ветхое и поношенное; впрочем, это последнее бывает очень редко: большей частью при этом дают все новое".
"Дальнейшее попечение о судьбе умершего вполне вверяется заботливости и вниманию праздношатающихся старух", - замечает Еланский. По его мнению, погребальные процессии и поминки - суть как бы единственные стихии, где старушечий мир и чувствует свою самобытность и самостоятельность, а вместе с тем и необходимость, полезность и разумность своего земного существования".
Без них не уложат правильно мертвого в гроб, не смогут надеть лапти на ноги, а лестовку - в руку, затеплить свечу у икон, без них никто не приступит к гробу, чтобы вручить разрешительную грамоту умершему, возложить на голову венчик; без них и на могиле некому будет молиться и принять милостыню во упокоение и спасение души усопшего. Но "самой полнейшей самодеятельностью", по наблюдениям Еланского, они пользуются только на поминках, здесь они вступают во все свои права..." Золотовский летописец следующим образом описывает этот процесс: "По закрытии тела, они обыкновенно приглашаются все (числом большею частию от 10-20 и 30 душ) родственниками усопших в дом на обед, куда прибывши, они, после обычного начала, совершаемого хожалой и более разбитной старухой, каковыми преимущественно бывают в здешнем месте грамотницы и начетницы - начала, состоящего из предварительно положенных нескольких поклонов, произнесении молитвы Иисусовой, чтения или пения, где это умеют, молитвы "Достойно"- по-здешнему "запанихидницы"-они садятся за сытный и обильный яствами (всегда бывает не менее 5-8 и даже 10 кушаньев, между которыми самое важное место занимают пироги с разного рода начинками) стол, по окончании которого старухи обедавшие снова встают, молятся, произнося шепотом ту же молитву Иисусову с чтением и пением "Достойно" и "Со святыми упокой", после чего, обратившись к родственникам умершего и отвесивши им по поясному поклону, благодарят их за хлеб-соль, с пожеланием им в то же время доброго здоровья, а умершему царства небесного; наконец, получивши по 3-4 милостыни, а иногда и более, смотря по состоянию родственников умершего (в милостыню даются свечки восковые, 1 или 2 и 3 к. серебром денег, несколько зерен ладану, по блину, лепешке и пр., полная милостыня состоит из 12 приношений. Она обыкновенно дается в 40-й день). Они расходятся при щедрых благожеланиях со стороны родственников усопшего и усердной просьбе их о неоставлении посещением дома их в 6, 9, 20 и 40-й дни по своим кельям. Тайная милостыня, получаемая старухами накануне пред обеденных дней, возвещают им затем о хозяйственном приглашении на обед и на поминки. В эти дни, т.е. 3, 6, 9, 20 и 40-й они собираются, сверх обыкновения, рано в обеденные дни - одни для того, чтобы своим участием в стряпне несколько пособить этой утомительной работе, другие - для чтения и слушания "божественного Писания", то есть псалтири и других душеспасительных книг - "четьих-миней, прологов и т.д., а также и для пения душеполезных, например: "О человече неразумный! Что гордишися и величаешися, уповая на красоту твою тленную,.." "Восплачеся Адам пред раем стоя: О раю, мой раю, прекрасный мой раю...", "О как наше на сем свете житие плачевное! Коль скоро и коль кратко, аки однодневно", "Со вечеру, братья, во беседушке была, к полуночи, братия, переставилась душа...", "Ой вы, голуби сизые, где вы были, где летали..?", "У царя была Давыда дочь Елена. Отдали доченьку замуж за поверю..." (л. 50) (34.). Так бывает в 6, 9, 20 и 40-й дни. В этот последний день старухи распращиваются с родственниками умершего. Это прощание бывает в доме или на могиле. Прощание, совершаемое на дому, происходит таким образом: пообедав, старухи выпроваживаются родственниками умершего за ворота (в другие дни - 3, 6, 9 и пр. они выпроваживаются только до ворот), где, выстроившись в линию и помолившись на висящую на воротах иконку или же просто на восток, они делают по земному поклону, родственникам усопшего, на что те отвечают тем же; затем получают полную от них милостыню, состоящую из 7 или 12 приношений - свечи, денег, ладану, блины, лепешки, пряники, платочки, медку, кусочков пирога с разными начинками и пр. они расходятся по домам, при взаимных благодарениях и благопожеланиях. Если же прощание происходит на могиле, то здесь молятся, по обычаю, на восток, трижды кланяются усопшему и затем попевши или проговоривши "со святыми упокой", где это умеют, - они расходятся. При этом некоторые из жителей имеют обыкновение зарывать в землю, на могиле, блины, часть кутии, а на Пасху - яйца, в уверенности, что это много может послужить и отраде и утешению усопшего, некоторые в этот же день ставят и крест на могиле, с которым покойник должен предстать на страшный суд Христов, неся его, по здешнему поверью, на своих раменах, и не только еще его, но даже и самую оградку, если она при этом существует. Этим заканчиваются проводы покойника, теперь только по истечении 40 дней, спокойно уложившегося в свое мрачное жилище". Далее Еланский отмечает, что "только немногие жители да и то в самое последнее время стали отдавать преимущественно более церковному помину, загадывая по усопшим божественной литургии и записывался в недавно только заведенный (в 1866 г.) Синодик". Остальные, по его мнению, о христианском собственно помине здесь, в этом крае, и понятия не имеют" (л. 45-47).
В продолжении летописи 1869 г. приводится "Таблица, показывающая народнаселение села Золотого и его деревень с 1868 по 1882 г.", показывающая вообще поселение золотовского прихода с 1868 по 1882 год". Завершая описание первой половины этого года Еланский сообщает о необыкновенно мягкой зиме, дождливой весне, о рыбном промысле, оказавшемся очень удачным, о хорошем урожае на яблоки и ягоды. Хлеба же, за исключением овсов и проса, плохи, ржей вовсе почти нет (л. 49-50).
Летопись второй половины 1869 г. главным образом посвящена проблемам старообрядческого сообщества - отводе отдельного кладбища, бракам, а также анализу статистических данных о населении прихода, с особым вниманием на количество староверов в с. Золотом и окрестных деревнях (л. 50-52).
Урожай 1869 г. "был также очень посредственным..." (л. 53).
Под этим же годом летописец приводит полный список апокрифа "Толкования 12-ти снов Мамира царя ассирийского"(35), "как образец тех сочинений, которые особенно любят как православные, так и местные раскольники". По мнению Еланского, "удобопонятность, ясность и простоту изложения они не особенно уважают, а любят какую-то таинственность, при которой можно было бы над чем посидеть и призадуматься, и вообще книжки и тетради с мрачным и религиозно-мистическим направлением. Вот почему большая часть из них и пробавляется чтением: то "снов пр. Богородицы", то "хождением по аду", то выписками из разных старопечатных книг о последних временах мира и об антихристе, то чтением книжки "Страстей господних" и многое другое вроде этого. Из церкви книг берут мало и во всяком разе берут не новых, а старинных, каковы: толкования Златоуста, Андрея Критского, Толкование на "Апокалипсис" и "Кормчую"; библию, если берут, то читают в ней не Евангелие, а или книги пророческие, или апокалипсис.
И наконец, летопись этого года завершается описанием проделок некоего образника - торговца иконами, скупившего в Золотом все наиболее ценные деревянные писанные иконы, объявив их не суть истовыми" и заменив на медные, литые. Живописные же иконы были проданы им "на Медведицу, на острова к хохлам", которые как известно, не особенно чествуют металлические изображения. Когда же поднялся спор о подлинности и правильности изображения икон, то образник, как и должно было ожидать, благополучно успел уже скрыться..." (л. 57).
Летопись 1870-го года Еланский начинает анализом таблицы рождений, браков и смертности за 1850-59 гг. и за 1860-69 гг. и делает вывод, что разница между названными десятилетиями оказывается слишком незначительной и немного говорящей в пользу скорости и быстроты развития народонаселения в золотовском приходе". Причем причину этого он усматривал отчасти в неточности цифр (л. 58-59).
Главная тема 1870-го года - народные гулянья и празднества в Золотовском приходе. Первое, на что обращает внимание Еланский это некоторая противоречивость в поведении прихожан: "и прекрасное географическое местоположение села Золотого, богатое топографическими ландшафтами и открытое для всякого рода сельскохозяйственной и судоходной промышленности, и социально-экономический быт золотовских прихожан постоянно почти хорошо обставленный и обстроенный, даже и за удельное время, казалось, могли бы повлиять сколько-нибудь на характер здешних поселенцев, на развитие в нем простоты, развязности, веселости, вместе с потребностью развлечения и удовольствий, в каких бы формах и проявлениях они не выражались. Ничего подобного здесь нет. Характер золотовских поселенцев не так, правда, груб, мрачен и скрытен, как жителей окрестных сел и деревень, но все-таки и в нем сквозит меланхолия, неоткровенность, чуждые общительности и дружелюбия. Все это, естественно, не могло не отозваться и на самых их гуляньях и празднествах..." (л. 59-60).
По мнению Еланского, "единственным в настоящее время гуляньем в золотовском приходе можно назвать путешествие молодого поколения обоих полов за селения, к амбарам и хлебным магазинам. Там они, собираясь отдельными группами: девушки с девушками, парни с парнями, а иногда и все вместе, под монотонные звуки гармонии предаются пению и пляскам. Но вы не услышите здесь ни стройного хорового пения, не увидите ни приличных и скромных танцев. Все это у них отзывается либо чрезмерною монотонностью и грустью, особенно деревенское пение, либо дышит крайнею распущенностью и разнузданностью, что можно заметить вообще о золотовском пении и плясках. Еланскому также было известно о свадебных вечеринках в осеннее и зимнее время, а также о святочных посиденках или "посиденьях ко вдовам и одиноким солдаткам". Всем таким вечеринкам летописец дает жесткую характеристику, в которой чувствуется более ревностный священник, нежели бытописатель. По его мнению, "и в том, и в другом случае веселятся одинаково: грызут зерна или орехи, парни пьют водку, которой нередко угощают и девушек, затем поют и пляшут, пока, наконец, не утомившись и не уставши, ложатся на полу кто где и с кем попало". Хотя "о золотовских вечеринках особенно нескромных слухов и не имеется и не носится", тем не менее Еланский настаивает, что на "посиденках" предаются "неприличным удовольствиям".
Что касается "здешних народных игрищ или праздников", то отец Василий выделяет только два: "праздник Фомы на Фоминой неделе или "Фому ловить" и праздник "Русалки", Русалима в неделю "всех святых". Оба эти праздники, согласно летописи "празднуются только маленькими девушками и почти одинаково: обыкновенно девушки, как в Фомин, так и в "Русалкин" день, запасшись зернами, закусками и напитками (в Фомин день "грушевкою", а в Русалкин "корневкою", то есть отваром из груши и солодкового корня), выходят за селенье к амбарам и там, среди обыкновенных песен и плясок, угощают себя принесенными яствами и питиями. В Русалкин день кроме того наряжают девушки из среды себя одну мальчиком - "Русалимом", а другую девушку "Русалкой", украшают их цветами, надевают на головы венки и в таком виде водят их с криком, смехом, песнями и плясками где-нибудь по задворкам..., поминутно угощая их то корневкою, то от них угощаясь тем же напитком. По рассказам Еланский знал, что раньше в этих празднествах принимали участие и взрослые, но теперь, считает он, "это одна только детская глупая комедия, больше ничего!" Летописцу удалось установить особенности проведения "русалкиного дня" в окрестных деревнях. По его мнению, там из этого празднества выходило нечто похожее на древние олимпийские игры. Еще с раннего утра в неделю "Всех святых" мужчины и женщины, разодетые и разряженные в лучшие праздничные одежды, сходились из деревень - Потаповой, Пряхиной и Гусевой в деревню Шилову, а Клубковские и Кубасовские в деревню Рогаткину. И в то время, когда старшее поколение бражничало и потребляло водку, молодое поколение, среди оглушительного хора девушек, вступало в состязание и единоборство, то есть или боролось или билось в кулачки. Искуснейших из них и более ловких, старики угощали водкою или брагою, а женщины или девушки украшали цветами или награждали венками. Мало по малу единоборство и единичное состязание в кулачки превращалось в общую поголовную схватку, в которой и старики уже не прочь были почесать себе бока и похвастаться своей опытностью и силою и тогда... тогда выходил настоящий деревенский праздник!... Поздно, уже ночью, и стар и млад, утомленные и усталые, вертались в свои домы: кто с подбитыми глазами и боками, кто в разорванном платье, кто в трезвом, кто в пьяном виде, чтобы во объятиях морфея найти себе отдохновение от дневных трудов и впечатлений". По слухам отец Василий знал и о некогда увлекательном праздновании "Ивана Купального", но в чем оно детально состояло народная память не сохранило. Все это позволило летописцу сделать вывод: "вообще празднества золотовских прихожан скучны и однообразны. Здесь нет той непосредственной веселости, игривости, удальства, вообще всего того, что так интересными и притягательными делает празднества и увеселения малороссиян и других свободных и вольных поселенцев. На всем лежит здесь колорит какой-то грусти и тоскливости.
Сам Еланский не берется делать вывод связано ли это с "рабским состоянием, в каком находились прихожане до недавнего времени" или "это есть продукт личного характера самих поселенцев" (л. 60-61).
Начиная с 1871 г. характер летописи несколько меняется. Большие обобщающие статьи историко-культурного характера, выдержки из которых мы приводили, сохраняются только для описания событий старообрядческой жизни, главных образом, усилившимся с 1876 г. Погодные записки Еланского фиксируют погоду, урожаи и пожертвования для украшения храма. Так, в 1871 г. "почти постоянно стояли сильные жестокие морозы", а потому установились высокие цены на сено, солому, дрова. "хлеб стоял тоже в высокой цене". Этот год ознаменовался довольно щедрыми пожертвованиями на храм: прибавилось паникадило от З.Ф.Типаева и В.А.Семенова, подарившего также парчовое облачение на Никольский престол, пунцовая занавесь на Никольский придел от Т.Токаревой. Проводились весьма успешно по подписке сборы денег на разную церковную утварь, которая и была приобретена на Нижегородской ярмарке почти на 300 рублей серебром. В этом же году установились в Золотом и миссионерские собеседования со староверами, прерванные "наступившим постом, а с ним и открывшейся весной" (л. 61-62).
Описание следующего 1872 г. представляется, пожалуй, самым кратким из всей летописи, а потому, как весьма характерное, будет приведено нами полностью: "Относительно погоды и урожая 1872-й год во многом напоминает 1871 г.: теже холода зимою, жары летом и точно такой же урожай с таковыми, как в прошлый год ценами на все жизненные продукты. Таким образом, если что и было особенное, так это холера, от которой в Золотом и деревне Шиловой умерло около 40 взрослых. Пожертвований на церковь не было; миссионерских собеседований тоже".
В 1873 г. урожай был плохой, в деревне Рогатинской сгорело 75 дворов, в церковь прихожанами золотовскими крестьянами в церковь было пожертвовано две иконы - Убрус и Божья Матерь Казанская с парчовыми на аналой облачениями. Саратовский купец Е.М.Нестеров пожертвовал колокол, в церкви почти заново покрыли крышу, крыльца, исправили главы и кресты - на пожертвования прихожан (1500 р. серебром) и отчисления от церкви на ту же сумму. Всем обществом отмежевали луга (л. 62).
В 1874 г. урожай также был плохой. Важным событием было возобновление миссионерских собеседований со староверами под руководством вновь прибывшего миссионера Муромского; из посада Дубовки прибыл настоятель священник Сергий Румянцев, имевший камилавку с 1872 года и бронзовый крест за войну 1853-1856 гг. В мае Золотое посетил преосвященный Тихон, оставшийся весьма довольным.
В 1875 г. урожай был посредственным, зима была "холодная и особенно снежная", по всей волости был падеж скота, принесший тяжелые убытки, цены на хлеб, как в 1871 г. (л. 62).
В следующем 1876 г. "урожай очень плохой", все лето не было дождей, хлеб был в обычной цене; свирепствовали детские болезни: корь, скарлатина, коклюш. 16 августа случился сильный пожар, испепеливший до 50 домов. Еланскому этот год был также памятен "покупкою за церковный счет трех священнических домов и постройкою вновь четвертого для псаломщика", также запомнились: сбор в пользу славян - вещами и деньгами до 60 руб. серебром, присоединением староверов к православной церкви ( лл.63-65 ).Летопись 1877 г. открывается довольно жизнерадостными наблюдениями: "если 1871-76 гг. были не особенно счастливы относительно урожаев, то нынешний 1877 год вполне можно назвать годом благословенным для здешней местности как в отношении урожая, так и по отсутствию каких-либо злокачественных эпидемических болезней на людях и животных", все всходы хлебов и овощей были "замечательно хороши". Но 5 июля вновь разразился сильнейший пожар, в огне которого сгорело полностью 55 дворов и отдельные постройки еще у 10 прихожан.
В следующем 1878 г. также случился пожар, но менее сильный, зима была мягкая, а урожай посредственный. В Золотом появился новый настоятель свящ. Иоанн Голубев "вместо прежнего М.Румянцева, уехал в Саратов" свящ. Василий Михайлович Орлов, священствовавший 12 лет. Его заменил отец Муромский (л. 65-66).
1879 г. выдался "страшно плохим", стояла засуха и цены на хлеб были очень высоки, но уродилось много фруктов, и яблоки-оброн продавались от 10 до 20 коп. за пуд; в июне случился очередной пожар, в котором сгорели 6 домов.
1880 год ,по наблюдениям Еланского, был "страшно голодный", цена на хлеб была "недоступной для бедных людей", в Золотом начал действовать временный благотворительный комитет, которым было собрано до тысячи рублей серебром на покупку муки для нуждающихся. В целом "особенных событий не последовало" (л. 72).
Наступивший 1881 г. был не в пример прошедшему - "самый счастливый": урожай хлебов был превосходный, но цены все же держались весьма высокими. "Особенного ничего не случилось". Таким же в отношении "урожая, народного здравия и благополучия" был в "высшей степени благоприятным" 1882 г. И цены были невысокие. Несчастье - сильный пожар, унесший до 75 двором, - случилось в селе Ваулине. "Особенных происшествий не было".
Летопись 1883 г. Еланский посвящает согласию спасовцев, особенно деятельному в это время в селе Дубовке и помещает 4 духовных стиха. Эти материалы Еланский как бы предлагает для размышления будущим историкам золотовского раскола (л. 72).
На этом летопись заканчивается, располагая не только к размышлениям о приходской жизни на Волге во второй половине Х1Х в., но и о необходимости исследовать подобные несомненно ценные источники по истории русской церкви и православной повседневной жизни. Думается настало время собирания этих уникальных памятников , их всестороннего изучения.(36) Хотелось бы обратиться ко всем исследователям региональной истории более внимательно относиться к материалам, которые могут носить название не только летописей, но и помянников, дневников, записок; сохраняться не только в фондах церквей, но и в личных коллекциях, собраниях местных исторических обществ разных направлений. Можно также задуматься и о продолжении ведения таких церковно-приходских летописей, что было бы очень важно для современного весьма бурного этапа развития церковной жизни.
Примечания
1. Поленов Д.В. О летописях, изданных от св. Синода. СПб., 1864. С. 32-33.
2. Киевская старина. Киев, 1896. N 6. С. 104.
3. Циркулярные указы святейшего правительствующего Синода 1867-1895 гг. / Собрал и издал А.Завьялов. СПб., 1896.
4. Алфавитный указатель действующих и руководящих канонических постановлений, указов, определений и распоряжений святейшего Синода (1721-1895 гг. включительно) и гражданских законов, относящихся к духовному ведомству православного вероисповедания / Сост. С.В.Калашников. Харьков, 2-е изд. 1896. С. 138 (N 524).
5. Православное обозрение. 1867. Т. 2. С. 94.
6. Владимирские епархиальные ведомости. 1868. N 6. С. 255-257.
7. Там же. Приложение к официальной части N 6. Проект церковно-приходских летописей. С. 1-8.
8. Современный листок. 1869. N 38.
9. На самом деле найти такой указ не удалось. Это мнение основывается на статье "Летописи" из Полного православного богословского энциклопедического словаря, где церковные летописи понимаются как продолжение "Летописи русской начатой неизвестным киево-печерским монахом (может быть Нестором), была продолжена разными лицами". "В 70-х годах - по мнению энциклопедии - церковною властью сделано распоряжение о ведении летописей в каждой приходской церкви по всем епархиям" (Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. 11. СПб., б.г. Л. 1544.
10. Титов Ф. Московский митрополит Макарий (Булгаков) // Труды Киевской духовной академии. 1896. N 4. С. 566.
11. На самом деле об этом Указе сообщает С.О.Шмидт - см.: Сельские церковно-приходские летописи как историко-краеведческий материал // Путь историка. М., 1994. С. 138.
12. Нижегородские епархиальные ведомости. 1886. N 21-23. С. ??
13. "Оглавление" приводится по статье С.О.Шмидта "Сельские церковно-приходские летописи как историко-краеведческий материал"... С. 140.
14. Это распоряжение было напечатано в периодике - в Церковных ведомостях за 1915 г. N 51.
15. Пермские епархиальные ведомости. 1916. N 1. С. 8.
16. Иконников В.С. Опыт русской историографии. Киев, 1908. Т. 2. Кн. 2. С. 1476-1479.
17. Гурьев Н.В. Церковные летописи как источник изучения сельского хозяйства // Краеведение. 1925. N 3-4. С. 288-290; Филимонов С.В. Краеведение и документальные памятники (1917-1929 гг.). М., 1989. С. 66-69, 144-146.
18. Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1974 г. Вильнюс, 1974. С. 397-404.
19. Данная статья уже упоминалась: см. сноску 11.
20. Кишиневские епархиальные ведомости. 1873. N 2-4; 1874. N 15-17, 19.
21. Херсонские епархиальные ведомости. 1888. N 13, 18, 23; 1891. N 10-14; 1892. N 17-19.
22. Ежегодник Владимирского статистического комитета. 1893. Вып. 2. С. 38-85.
23. Ончуков Н.Е. Печерская старина // Известия императорской Академии наук. 1905. Вып. 2. С. 362.
24. Брояновский С. Церковно-приходская летопись, или описание прихода в историческом, статистическом, этнографическом, религиозно-нравственном и других отношениях. Киев, 1904-1905. Вып. 1-2.
25. (Левицкий Андрей). Церковно-приходская летопись села Глубочка Житомирского уезда Волынской губернии. Почаев, 1898.
26. Перекопский Д. Церковно-приходская летопись Троицкой церкви слободы Харцизской области войска Донского Таганрогского округа // Донская церковная старина. Вып. 2. Новочеркасск, 1909. С. 97-130.
27. Канева Т.С. Усть-цилемский церковный летописец: реконструкция текста и комментарии // Исследования по истории книжной и традиционной народной культуры Севера: Межвузовский сборник научных трудов. Сыктывкар, 1997. С. 20-31.
28. Рихтер Е. Русское население Западного Причудья (очерки истории материальной и духовной культуры). Таллинн, 1976. С. 12-13.
29. История русской православной церкви в документах региональных архивов России: Аннотированный справочник-указатель. М., 1993.
30. Данные Золотовской летописи использованы в следующих статьях: Соколов В.П. Поморцы и федосеевцы в Саратовском крае // Христианское чтение. 1899. Т. ССУ11. Ч. 1. С. 549, 552, 554, 556; Быстров С.И. Поморское согласие в Саратовском крае (со второй половины ХУ11 столетия до 80-х гг. Х1Х в.). Опыт исторического исследования. Саратов, 1923. С. 15-16. В 1994 г. список с оригинала летописи с.Золотого, подготовленный для публикации, был обнаружен в ходе археографической экспедиции МГУ. Местонахождение оригинала пока не установлено. - ГАСО. Ф. 407 (Саратовская губернская ученая архивная комиссия). Оп. 2. Д. 795).
31. Саратовские епархиальные ведомости. 1866. Т. 48. С. 1627-1628.
32. ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 795. Л. 1-5. Далее ссылки на текст летописи приводятся в тексте.
33. Василия Еланского до сих пор помнят в Вольске более всего как деятельного краеведа. Настало время вспомнить этого деятеля церковного краеведения и в должной мере оценить его труды.
34. Все стихи, за исключением последнего ,весьма редкого, до сих пор широко бытуют в старообрядчестве - см. например, Указатель начальных строк стихотворных текстов // Рукописи Верхокамья. М.: Цимелия, 1994. С. 421-430; Ранняя русская лирика. Л., 1988.
35. См.: Назаревский А.А. Библиография древнерусской повести. М.; Л., 1955. С. 1
67-170.
36.Недавно, например, Ю.А.Лабынцевым обнаружено , что в православных храмах Польши приходские летописи велись до середины 50-х годов ХХ века.-Ю.А.Лабынцев, Л.Л.Щавинская Белорусско-украинско-русская православная книжность межвоенной Польши: Исследования и публикации.М., 1999. С.34.
 СПЖ кв.jpg)
.jpg)
