Русским нянюшкам-пестуньям в лице Арины Родионовны памятник воздвигнут - нерукотворный:
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!..
А кормилица? Ну кто же - в молочном-то возрасте - запомнит свою кормилку?
Алексей Михайлович Ремизов не просто помнил, через всю жизнь он пронес любовь к своей кормилице, многажды писал о ней.
"Евгения Борисовна Петушкова, калужская песельница и сказочница, и меня не отделить от нее".
Девять месяцев она кормила его. И самое раннее - возможно, первое - ощущение бытия у него связано именно с кормилицей: "Она погладила меня своей жесткой рукой и назвала своим ласкательным, созвучным с ее Машуткой... Меня уж никто не называл тем именем и с той женской простонародной интонацией, неповторимой в моем произношении, моя невольная память исходила из самого существа: я чувствовал запах ее молока".
И через много десятилетий - пройдя революцию, ссылки, изгнание, жизнь прожив, - он будет вновь и вновь ощущать этот запах: "Вдруг, и это как запах "чистого поля", цветов и травы в Париже в самую бесснежную зиму и гололедицу, вдруг..."
Через девять месяцев они расстались. Евгения Борисовна вернулась в свою калужскую деревню. Но, бывая в Москве, - здесь работал ее муж, - она неизменно наведывалась к своему молочному сыну.
Эти встречи он вспоминал как праздники. Вниманием, лаской домашние его не баловали. "Самое трудное было - мое детство"...
Все творчество Ремизова овеяно сказовым, лирическим началом. Но особое внимание его - к собственно сказке. При жизни у писателя вышло восемьдесят три книги. И более половины из них - сказки. "Читая всякие записи сказок, я все искал, я хотел вспомнить те первые сказки и, случалось, вдруг слышу знакомый голос, и тогда я писал с голоса калуцкой песельницы и сказочницы - моей кормилицы".
Ему было восемь лет, когда он видел ее в последний раз. Тогда в Москву ее привело несчастье: муж, рабочий чугунолитейного завода на Зацепе, попал в машину, ему отняли ногу. Евгения Борисовна увозила его в деревню.
Как всегда, навестила Ремизовых в их доме (Малый Толмачевский переулок, 8).
- На войне был, и ничего, Бог спас, а вот - калека!..
- Такая судьба! - заметила ей старуха-нянька.
"И я помню, я видел, как на это непререкаемое, на этот "суд непосужаемый", и все заключающее "судьба", встрепенувшись, она посмотрела: испуг это? нет! - и какие огни посыпались из ее глаз - и пусть разразит ее, не согласна! И опустившийся рот ее задрожал... И этот образ сжился со мной. Так ярко я чувствую и живо, как свое: отпор, огонь на огонь встречной, неумолимой, беспощадной судьбы, это сердце и волю. Вот кто меня выкормил и научил ходить по земле - какая "взвихренная Русь"!
О кормилице своей Ремизов писал во многих произведениях: в романе "Пруд" - во всех его четырех вариантах; в "загогулинах памяти" - книге о годах ссылок и тюрем "Иверень"; в "каторжной идиллии" - вдохновенном эпосе о десятилетиях парижской эмиграции, романе "Учитель музыки". И, конечно, в "узлах и закрутах памяти" - автобиографической книге очерков "Подстриженными глазами". Она - о детских и юношеских, московских годах жизни. Кормилица помянута здесь во многих главах, а "Первые сказки" - целиком о ней. Книга вышла в Париже в 1951 году, создавалась же - несколько десятилетий.
Друг и биограф писателя Н.В.Кодрянская однажды спросила:
- Алексей Михайлович, что вы сами думаете: в каких ваших книгах нужно искать к вам разгадку?
- Не знаю, трудно самому решить, а все же, пожалуй, "Подстриженными глазами". В этой книге я обнажил себя до конца!
Один из самых ранних очерков был опубликован в 1929 году в Чикаго. Там на русском языке выходил в то время журнал "Москва". В этом журнале, в 9-й, сентябрьской его книжке, и появился очерк Ремизова. Назывался он "Русская земля". Посвящен был - кормилице. И открывался снимком: она, Евгения Борисовна, во всей красе, с улыбающимся малышом на коленях... "Мне тогда семь месяцев исполнилось", - сообщал автор.
Ремизов без конца перерабатывал свои произведения, менял названия. В 1937 году очерк о кормилице появился в парижской газете "Последние новости" под названием "Первые сказки". Включен очерк и в книгу "Учитель музыки". Здесь он называется "Молоко". Самый полный вариант - в книге "Подстриженными глазами".
Только первая публикация, в чикагской "Москве", проиллюстрирована фотографией кормилицы с младенцем Алешей на руках. Но во всех вариантах сообщалось об истории снимка: "Из Толмачевского переулка понесла она меня на Пятницкую в дом Рожнова к фотографу Мартынову"...
На рубеже 70 - 80-х годов прошлого века в Москве работало около шестидесяти фотографий, в основном на Кузнецком мосту, на Тверской улице, на Петровке. Были они и на Пятницкой, в том числе любительские.
Разделяя увлечение многих состоятельных людей того времени, здесь в собственном доме (более-менее сохранился лишь флигель - ныне № 12) оборудует фотоателье страстный фотолюбитель, купец Александр Фадеевич Лузин. В 1868 году он сделал архитектору Н.Тютюнову примечательный заказ: соединить два строения (ныне № 14) "легкой галереей в помпейском стиле" - с широкими окнами и стеклянной крышей. Эту галерею Лузин стал сдавать профессиональным фотографам.
Весной 1871 года галерея приглянулась фотографу с Арбата Владимиру Мартыновичу Мартынову. Более двух лет он проработал здесь. Клиентуры хватало: семьи у замоскворецких купцов были большие... В июле 1873 года Мартынов перенес свое ателье в дом Рожнова, через дорогу, как раз напротив лузинских владений.
Дом этот был двухэтажный. Низ - каменный, верх - деревянный. Строился в послепожарной Москве в 1817 году купцом Давыдовым. С.Н.Рожнов приобрел его в 1864 году.
(В 1903 году на месте дома Рожнова архитектором С.Суворовым был возведен другой, четырехэтажный - ныне № 17, - в стиле "рациональный модерн". Сейчас это обычный жилой дом с магазинами в первом этаже.)
Сюда, к фотографу Мартынову, и принесла в начале 1878 года маленького Алешу Ремизова его кормилица.
Непонятно, как запомнил все еще даже не годовалый малыш, но сценку в ателье Мартынова писатель Ремизов воспроизвел десятилетия спустя красочно и зримо: "Фотограф усадил ее, нарядную, и меня с ней, и сказал (хитрый фотограф!): "Смотрите, птичка летит!" И оба мы на "птичку" встрепенулись, тут он и щелкнул. И эта "птичка", судя по карточке, больше во мне: взлет глаз и разлившаяся радостью улыбка, точно говоря -- мир так прекрасен, звенящее небо, земля нарядна, душиста и тепла!.."
Ремизов всегда щедро дарил свои книги. Один экземпляр он неизменно преподносил жене, Серафиме Павловне, излагая в пространных надписях судьбу каждого издания. В итоге сложилось уникальное рукописное автобиографическое повествование.
Серафимы Павловны не стало в мае 1943 года. В 1947 году - в год своего 70-летия - Ремизов решил передать эти дарственные экземпляры Наталье Владимировне Кодрянской. "Все это я хочу передать в Ваш дом - моей любимой внучке "Подсолнушку". Это единственное собрание будет памятью о Серафиме Павловне. На книгах я везде сделаю надпись "передачи". Я знаю, с какой бережливостью будут эти книги храниться у Вас".
Так же Ремизов поступил и с мартыновским снимком, наклеив его на лист бумаги, сделав вверху поясняющие надписи и поместив под ним фрагмент из неопубликованной тогда еще книги "Подстриженными глазами".
Наталья Владимировна (она дожила до 1983 года) действительно бережно хранила ремизовские автографы. И распорядилась ими достойно. Книги были переданы в Петербург, в Пушкинский Дом. А фотография "с кормилицей" оказалась в Москве, в Государственном архиве литературы и искусства.
Надписи Ремизова на снимке порождают ряд вопросов.
Дело в том, что во всех опубликованных вариантах очерка о кормилице (в том числе и в книге "Подстриженными глазами") Ремизов говорит о себе семимесячном.
Надпись на обороте карточки, переданной Кодрянской: "Алексей Ремизов - шести месяцев - с кормилицей Евгенией. Москва". Здесь же, на обороте, и фирменный знак мастера - "Фотография В.Мартынова на Пятницкой улице в д. Рожнова в Москве".
А под карточкой, в пояснениях для Кодрянской, отдельной строкой: "Мне тогда исполнилось девять месяцев жизни". Причем слово "девять" выделяет он, Ремизов.
Какая, вроде бы, разница? Ну, шесть. Ну, семь. Ну, девять. Все равно - младенец, грудничок.
Нет, не все равно. Возможно, это разночтение не случайно: карточка могла быть не одна.
Евгения Борисовна, напомним, кормила ребенка девять месяцев. Видимо, перед отъездом она и побывала с ним у фотографа Мартынова. И надпись для Кодрянской: "Мне тогда исполнилось девять месяцев жизни" - верна.
В таком случае - существует ли другой снимок, на котором малышу было бы шесть или семь месяцев?
Да, существует. Полагаем, есть другой вариант снимка Ремизова-ребенка с этой же кормилицей. Или - скажем осторожнее - грудного ребенка с кормилицей, очень похожей на Евгению Борисовну.
На карточке, подаренной Н.В.Кодрянской, Ремизов - "девятимесячный" - сидит у Евгении Борисовны на коленях.
На другом снимке кормилица держит ребенка на руках. Понятно, фотограф Мартынов мог сделать, как водится, несколько снимков. Но небольшая разница в наряде кормилицы дает основание заключить: снимки делались в разное время.
Немаловажное обстоятельство: легко прослеживается связь второго снимка с семьей Ремизовых. Дядя Ремизова - брат его матери, Марии Александровны, Николай Александрович Найденов - был известен как крупный предприниматель и видный общественный деятель. На собственные средства Н.А.Найденов издавал альбомы, посвященные истории Москвы. В подготовке этих альбомов с ним сотрудничал выдающийся фотомастер Альберт Иванович Мей, издатель популярнейшей в свое время серии открыток "Типы России", вошедшей в золотой фонд российской художественной фотопечати. Причем для этой серии мастер пользовался как собственными снимками, так и работами других фотографов.
В "Типах России" и появилась открытка "Кормилица", о которой идет речь.
Почти наверняка это - Евгения Борисовна и шести-семимесячный Алеша Ремизов, уютно сидящий на руках своей кормилицы. Снимок мог сделать и Мартынов, и сам Мей - они работали в одно и то же время.
Всмотритесь внимательно в оба снимка. Сходство чрезвычайное. И к обоим можно отнести слова Ремизова: "Когда я смотрю на карточку моей кормилицы, я думаю: ведь это Россия - сама русская земля, вся-то в цветах: ленты, бусы, кокошник, кружева. Какая нарядная!.."
