Александра Сергеевича Пушкина, несомненно, волновала "слава, купленная кровью", он был готов "в любой момент поставить свое мужество на публичное испытание" (И.А.Ильин). С детства грезивший о Чесме и Наварине, о Бородинском поле, высотах Кульма и Монмартра, он лишь единожды испытал "упоение в бою" - в стычке с турками 14 июня 1829 года в долине Инжа-Су. Кратко и точно описав сам бой на страницах "Путешествия в Арзрум", Пушкин практически ничего не сообщает о своем в нем участии. Приходится обращаться к свидетельствам очевидцев. М.И.Пущин вспоминает неожиданную встречу в палатке Н.Н.Раевского: "А.С.Пушкин бросился меня целовать, и первый его вопрос был: "Ну, скажи, Пущин: где турки, и увижу ли я их; я говорю о тех турках, которые бросаются с криком и оружием в руках. Дай, пожалуйста, мне видеть то, за чем сюда с такими препятствиями приехал!"... Пушкин радовался, как ребенок, тому ощущению, которое его ожидает. Я просил его не отделяться от меня при встрече с неприятелем, обещал ему быть там, где более опасности.... Раевский не хотел его отпускать от себя, а сам на этот раз, по своему высокому положению, хотел держать себя как можно дальше от выстрела турецкого, особенно же от их сабли или курдинской пики. Пушкину же мое предложение более улыбалось. В это время вошел Семичев (майор Нижегородского драгунского полка, сосланный на Кавказ из Ахтырского гусарского полка) и предложил находиться при нем, когда он выедет вперед с фланкерами полка..."
Историк кавказских войн генерал В.А.Потто так описывает события этого дня: "...ранним утром 14 июня, при первых лучах восходящего солнца, казаки поднялись на последнюю крутизну и стали на гладкой безлесной вершине Саганлуга. Отсюда до турецкого лагеря было верст восемь, не больше... Войска требовали отдыха. В эту ночь пехота прошла тридцать девять верст... Лагерь, поставленный на вершине хребта, у самых верховий речки Инжа-Су, в долине, окруженной горами, был обращен фронтом к неприятельской позиции... В два часа пополудни, когда в лагере только что успели отобедать, турки сделали попытку отбросить русские аванпосты, чтобы высмотреть расположение корпуса. Человек пятьсот делибашей и курдов, скрытно пробравшись лощиной, вдруг кинулись на казачьи пикеты". Далее уместно привести свидетельство Н.И.Ушакова: "Перестрелка 14 июня 1829 года замечательна потому, что в ней участвовал славный поэт наш А.С.Пушкин... Когда войска, совершив трудный переход, отдыхали в долине Инжа-Су, неприятель внезапно атаковал передовую цепь нашу. Поэт, в первый раз услышав около себя столь близкие звуки войны, не мог не уступить чувству энтузиазма. В поэтическом порыве он тотчас выскочил из ставки, сел на лошадь и мгновенно очутился на аванпостах. Опытный майор Семичев, посланный генералом Раевским вслед за поэтом, едва настигнул его и вывел насильно из передовой цепи казаков в ту минуту, когда Пушкин, одушевленный отвагою, столь свойственной новобранцу-воину, схватив пику после одного из убитых казаков, устремился против неприятельских всадников. Можно поверить, что Донцы наши были черезвычайно изумлены, увидев перед собой незнакомого героя в круглой шляпе и бурке. Это был первый и последний дебют любимца Муз на Кавказе".
Несколько иначе событие фиксирует М.И.Пущин: "Еще мы не кончили обеда у Раевского с Пушкиным, его братом Львом и Семичевым, как пришли сказать, что неприятель показался у аванпостов. Все мы бросились к лошадям, с утра оседланным... Не успел я выехать, как уже попал в схватку казаков с наездниками турецкими, и тут же встречаю Семичева, который спрашивает меня, не видал ли я Пушкина? Вместе с ним мы поскакали его искать и нашли отделившегося от фланкирующих драгун, скачущего с саблей наголо, против турок, на него летящих. Приближение наше, а за нами улан с Юзефовичем, скакавшим нас выручать, заставило турок в этом пункте удалиться, - и Пушкину не удалось попробовать своей сабли над турецкою башкою, и он, хотя с неудовольствием, но нас более не покидал".
Окружавшие Пушкина солдаты по внешнему виду (один из свидетелей отмечал "кургузый пиджак" и "маленький цилиндр", а М.В.Юзефович писал: "Пушкин носил и у нас щегольской черный сюртук, с блестящим цилиндром на голове") принимали его за полкового священника и, "видя постоянно при Нижегородском драгунском полку, которым командовал Раевский... звали драгунским батюшкой".
Пушкин пробыл в армии до 19 июля 1829 года. Он не участвовал в стражениях у Каинлы и Милли-Дюза, но, будучи "прикомандирован" к Нижегородскому полку. С одной стороны, окружавшие его офицеры и генералы, оберегая "знаменитого поэта", всячески сдерживали его пыл и ограждали от опасностей, с другой стороны, кавалерия тогда проявляла себя недостаточно активно, что вызвало неудовольствие главнокомандующего И.Ф.Паскевича, выразившееся в отстранении от должности начальника корпусного штаба генерал-майора барона Остен-Сакена и в выговоре командиру "нижегородцев" Н.Н.Раевскому, ссылавшемуся на изнуренность лошадей (сам Пушкин отстал и от "нижегородцев", потому что его лошадь захромала).
Нам дорого самое малое свидетельство о А.С.Пушкине, даже если он сам не считал его значимым. Военным было крайне интересно - как поэт поведет себя "под ядрами". Пушкин не просто выдержал испытание, но и оставил нам многое объясняющий в его жизни образ-переживание:
Есть упоение в бою...
................................
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья -
Бессмертья, может быть,
залог!
И счастлив тот, кто средь
волненья
Их обретать и ведать мог.
Так или иначе:
Был и я среди донцов,
Гнал и я османов шайку...
К 200-летию со дня рождения
Александра Сергеевича Пушкина
"Гнал и я османов шайку..."
С.А.Гавриляченко
Александра Сергеевича Пушкина, несомненно, волновала "слава, купленная кровью", он был готов "в любой момент поставить свое мужество на публичное испытание" (И.А.Ильин). С детства грезивший о Чесме и Наварине, о Бородинском поле, высотах Кульма и Монмартра, он лишь единожды испытал "упоение в бою" - в стычке с турками 14 июня 1829 года в долине Инжа-Су. Кратко и точно описав сам бой на страницах "Путешествия в Арзрум", Пушкин практически ничего не сообщает о своем в нем участии. Приходится обращаться к свидетельствам очевидцев. М.И.Пущин вспоминает неожиданную встречу в палатке Н.Н.Раевского: "А.С.Пушкин бросился меня целовать, и первый его вопрос был: "Ну, скажи, Пущин: где турки, и увижу ли я их; я говорю о тех турках, которые бросаются с криком и оружием в руках. Дай, пожалуйста, мне видеть то, за чем сюда с такими препятствиями приехал!"... Пушкин радовался, как ребенок, тому ощущению, которое его ожидает. Я просил его не отделяться от меня при встрече с неприятелем, обещал ему быть там, где более опасности.... Раевский не хотел его отпускать от себя, а сам на этот раз, по своему высокому положению, хотел держать себя как можно дальше от выстрела турецкого, особенно же от их сабли или курдинской пики. Пушкину же мое предложение более улыбалось. В это время вошел Семичев (майор Нижегородского драгунского полка, сосланный на Кавказ из Ахтырского гусарского полка) и предложил находиться при нем, когда он выедет вперед с фланкерами полка..."
Историк кавказских войн генерал В.А.Потто так описывает события этого дня: "...ранним утром 14 июня, при первых лучах восходящего солнца, казаки поднялись на последнюю крутизну и стали на гладкой безлесной вершине Саганлуга. Отсюда до турецкого лагеря было верст восемь, не больше... Войска требовали отдыха. В эту ночь пехота прошла тридцать девять верст... Лагерь, поставленный на вершине хребта, у самых верховий речки Инжа-Су, в долине, окруженной горами, был обращен фронтом к неприятельской позиции... В два часа пополудни, когда в лагере только что успели отобедать, турки сделали попытку отбросить русские аванпосты, чтобы высмотреть расположение корпуса. Человек пятьсот делибашей и курдов, скрытно пробравшись лощиной, вдруг кинулись на казачьи пикеты". Далее уместно привести свидетельство Н.И.Ушакова: "Перестрелка 14 июня 1829 года замечательна потому, что в ней участвовал славный поэт наш А.С.Пушкин... Когда войска, совершив трудный переход, отдыхали в долине Инжа-Су, неприятель внезапно атаковал передовую цепь нашу. Поэт, в первый раз услышав около себя столь близкие звуки войны, не мог не уступить чувству энтузиазма. В поэтическом порыве он тотчас выскочил из ставки, сел на лошадь и мгновенно очутился на аванпостах. Опытный майор Семичев, посланный генералом Раевским вслед за поэтом, едва настигнул его и вывел насильно из передовой цепи казаков в ту минуту, когда Пушкин, одушевленный отвагою, столь свойственной новобранцу-воину, схватив пику после одного из убитых казаков, устремился против неприятельских всадников. Можно поверить, что Донцы наши были черезвычайно изумлены, увидев перед собой незнакомого героя в круглой шляпе и бурке. Это был первый и последний дебют любимца Муз на Кавказе".
Несколько иначе событие фиксирует М.И.Пущин: "Еще мы не кончили обеда у Раевского с Пушкиным, его братом Львом и Семичевым, как пришли сказать, что неприятель показался у аванпостов. Все мы бросились к лошадям, с утра оседланным... Не успел я выехать, как уже попал в схватку казаков с наездниками турецкими, и тут же встречаю Семичева, который спрашивает меня, не видал ли я Пушкина? Вместе с ним мы поскакали его искать и нашли отделившегося от фланкирующих драгун, скачущего с саблей наголо, против турок, на него летящих. Приближение наше, а за нами улан с Юзефовичем, скакавшим нас выручать, заставило турок в этом пункте удалиться, - и Пушкину не удалось попробовать своей сабли над турецкою башкою, и он, хотя с неудовольствием, но нас более не покидал".
Окружавшие Пушкина солдаты по внешнему виду (один из свидетелей отмечал "кургузый пиджак" и "маленький цилиндр", а М.В.Юзефович писал: "Пушкин носил и у нас щегольской черный сюртук, с блестящим цилиндром на голове") принимали его за полкового священника и, "видя постоянно при Нижегородском драгунском полку, которым командовал Раевский... звали драгунским батюшкой".
Пушкин пробыл в армии до 19 июля 1829 года. Он не участвовал в стражениях у Каинлы и Милли-Дюза, но, будучи "прикомандирован" к Нижегородскому полку. С одной стороны, окружавшие его офицеры и генералы, оберегая "знаменитого поэта", всячески сдерживали его пыл и ограждали от опасностей, с другой стороны, кавалерия тогда проявляла себя недостаточно активно, что вызвало неудовольствие главнокомандующего И.Ф.Паскевича, выразившееся в отстранении от должности начальника корпусного штаба генерал-майора барона Остен-Сакена и в выговоре командиру "нижегородцев" Н.Н.Раевскому, ссылавшемуся на изнуренность лошадей (сам Пушкин отстал и от "нижегородцев", потому что его лошадь захромала).
Нам дорого самое малое свидетельство о А.С.Пушкине, даже если он сам не считал его значимым. Военным было крайне интересно - как поэт поведет себя "под ядрами". Пушкин не просто выдержал испытание, но и оставил нам многое объясняющий в его жизни образ-переживание:
Есть упоение в бою...
................................
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья -
Бессмертья, может быть,
залог!
И счастлив тот, кто средь
волненья
Их обретать и ведать мог.
Так или иначе:
Был и я среди донцов,
Гнал и я османов шайку...
