Как сообщалось, в рамках рубрики «Исторический календарь», мы начали новый проект, посвященный приближающемуся 100-летию революции 1917 года. Проект, названный нами «Могильщики Русского царства», посвящен виновникам крушения в России самодержавной монархии ‒ профессиональным революционерам, фрондирующим аристократам, либеральным политикам; генералам, офицерам и солдатам, забывшим о своем долге, а также другим активным деятелям т.н. «освободительного движения», вольно или невольно внесшим свою лепту в торжество революции ‒ сначала Февральской, а затем и Октябрьской. Продолжает рубрику очерк, посвященный революционерке-террористке Марии Спиридоновой, с юных лет боровшейся против царского самодержавия, проведшей в тюрьмах и ссылках большую часть своей жизни и, в конце концов, расстрелянной большевиками.
Мария Александровна Спиридонова родилась 16 октября 1884 года в Тамбове в дворянской семье (ее отец был банковским служащим). Не завершив до конца обучение в 8-м классе Тамбовской женской гимназии, Спиридонова в 1902 г. устроилась конторщицей в местное губернское дворянское собрание. Накануне революции 1905 года, под влиянием старшей сестры и своего нареченного жениха В.К. Вольского, Мария оказалась втянутой в революционное движение и примкнула к Партии социалистов-революционеров (эсеров). В марте 1905-го за участие в антиправительственной демонстрации ее арестовали и на пару недель посадили в тюрьму, но это не охладило революционный пыл девушки. Выйдя на свободу, она продолжила свою деятельность, вступив в октябре того же года в эсеровскую боевую дружину, осуществлявшую террор.
Всероссийскую известность провинциальной революционерке принесло громкое покушение, которое она осуществила в начале 1906 года. Выполняя задание Тамбовского комитета партии эсеров, 16 января 1906 г. Спиридонова смертельно ранила советника тамбовского губернатора В.Ф. фон дер Лауница - Г.Н. Луженовского. К смерти монархиста Луженовского эсеры приговорили за то, что этот решительный чиновник, выполняя приказ губернатора, при помощи двух рот солдат подавил аграрные беспорядки в губернии, справедливо заявив перед этим, что «или зверь-революция сметет государство, или государство должно смести зверя». Луженовский начинал с убеждений, взывая к совести и религиозным чувствам поднятых революционными агитаторами крестьян, и если слова его не приводили к результату, прибегал к мерам физического воздействия - порке. В результате таких действий за 22 дня беспорядки были полностью прекращены, а революционные банды разгромлены. Кроме того, Луженовский стал одним из активных организаторов черносотенного движения в Тамбовской губернии, что также вызывало ненависть революционеров.
Спиридонова лично вызвалась убить ненавистного революционерам Луженовского. Переодевшись гимназисткой, чтобы не вызывать подозрений, она неделю охотилась за губернским советником, пока не сумела подкараулить его на вокзале Борисоглебска и выпустить в безоружного чиновника пять пуль. Первые две пули попали Луженовскому в бок; после того как он обернулся Спиридонова выстрелила ему в грудь, а затем еще два раза в уже упавшего на землю чиновника. По одной из версий, у 22-летней Спиридоновой после покушения случился нервный срыв, она бегала по железнодорожной платформе, крича: «Я убила его!» По другой версии, она попыталась застрелиться, но не успела: подбежавший казак оглушил ее ударом приклада.
Казаки, не сумевшие уберечь своего начальника, бросились избивать Спиридонову, но смертельно раненный Луженовский отдал последний приказ: «Не убивайте!», а затем, узнав, что в него стреляла женщина, перекрестился и произнес: «Господи, прости ей. Не ведает, что творит». «Если бы он - показывали потом казаки, - не крикнул: "Оставьте, не убивайте", от нее и клочка бы не осталось. Откуда у него, голубчика, только голос взялся!». Тем не менее, Спиридонова получила от казаков многочисленные побои, а затем подверглась истязаниям в полицейском участке, что было с возмущением воспринято либерально и революционно настроенным обществом, осуждавшим «зверства царизма», но равнодушно (а то и с явной симпатией) отнесшегося к убийству Спиридоновой чиновника-монархиста. Обвиняемые Спиридоновой в насилии над ней пристав Жданов и казачий офицер Аврамов вскоре были убиты эсеровскими боевиками.
Защищать «героиню революции» вызвался член ЦК кадетской партии видный адвокат Н.В. Тесленко. Однако Московский военно-окружной суд был непреклонен и приговорил убийцу к смертной казни. Впрочем, в содеянном преступлении Спиридонова ничуть не раскаивалась, заявив: «Да, я хотела убить Луженовского. Умру спокойно и с хорошим чувством в душе». Шестнадцать дней террористка провела в ожидании казни, после чего ей было объявлено о смягчении приговора, ‒ повешение заменили бессрочной каторгой. Новый приговор Спиридонову не столько обрадовал, сколько расстроил. 20 марта 1906 г. она писала своим соратникам по партии: «Моя смерть представлялась мне настолько общественно ценною, я ее так ждала, что отмена приговора на меня очень плохо подействовала: мне нехорошо». И добавляла: «Я из породы тех, кто смеется на кресте».
«Ее имя стало знаменем, объединившим под своею сенью всех, кипевших святым недовольством — социалистов-революционеров, социал-демократов, кадетов, просто обывателей. Она принадлежала не только к партии соц.-рев. Она принадлежала всем им, носившим ее в своей душе, как знамя своего протеста», ‒ вспоминала эсерка А.Измайлович.
Просидев до лета 1906 г. в Бутырке, Спиридонова была отправлена в Акатуйскую каторжную тюрьму, где, заметим, режим был достаточно мягким. Об «ужасах» царской тюрьмы Спиридонова так писала в своих воспоминаниях: «В 1906 г. в тюрьмах было вольное житье. Они походили скорее на клубы, в которых вроде добровольно и временно до улажения некоторых политических осложнений, "соглашались" посидеть социалисты и анархисты, чтобы, конечно, скоро выйти на волю и даже в случае чего крупно посчитаться с теми, кто стал бы "угнетать" их в тюрьмах. Воля шумела свободной печатью, протестами и митингами. Аграрные беспорядки прокатывались по стране грозными волнами. Настроение у заключенных было бодрое, счастливо повышенное, почти праздничное. Режим на каторге до начала 1907 года был очень либерален. В Акатуйской тюрьме, где пока были сосредоточены все политические каторжане, было полное приволье. Выпускали гулять на честное слово далеко в лес, человек по 60 за раз, на весь день. А в деревушке за две версты от тюрьмы жило несколько десятков семей заключенных — жены, дети с целым домашним скарбом и хозяйством, даже с коровами. Отцов и мужей отпускали к ним с ночевкой. Они просто там жили дома со своими и являлись в тюрьму только показаться. В самую тюрьму на весь день тоже приходили дети, жены и матери и толкались по двору и камерам, как равноправные члены одной большой тюремной коммуны. Внутрь стража заходила только на поверку. В пределах каменных стен жизнь каторги пользовалась полной автономией».
Но зимой 1907 г. террористку этапировали в Мальцевскую тюрьму, где содержались в основном женщины, осужденные за уголовные преступления и, соответственно, режим содержания заключенных был куда более строгим. В 1909 и 1910 гг. Спиридонова предпринимала попытки организовать побег с Нерченской каторги, но оба раза безуспешно. В итоге, революционерка пробыла на каторге до 1917 года, пока Февральская революция не освободила ее как «мученицу царского режима».
Уже в день отказа Великого князя Михаила Александровича взойти на престол, 3 марта 1917 года, по личному распоряжению А.Ф. Керенского, Мария Спиридонова была освобождена. Добравшись к маю 1917 года до европейской части России, бывшая политкаторжанка стала играть одну из главных ролей среди левых эсеров. Она активно работала в Петроградской организации, выступала с агитационными речами в воинских частях и среди рабочих, призывала к прекращению мировой войны, передаче земли крестьянам, а власти ‒ Советам. Спиридонова сотрудничала в газете «Земля и воля», была редактором журнала «Наш путь», входила в состав редколлегии газеты «Знамя труда», была избрана председателем на Чрезвычайном и II Всероссийском крестьянском съездах, работала в ЦИК и в крестьянской секции ВЦИК.
Размежевавшись с правыми эсерами, Мария Спиридонова выступала за сотрудничество социалистов-революционеров с большевиками. Она приветствовала их неудачное вооруженное выступление против Временного правительства 3‒5 июля и требовала введения в России диктатуры левых партий. В дни «корниловского мятежа» Спиридонова выступала за создание единого революционного фронта, обвиняя Керенского в сговоре с генералом Корниловым. Принимая в сентябре 1917-го участие в работе Демократического совещания, она решительно осудила коалицию с кадетами, полагая, что любая поддержка либералов приносит вред революции, ибо укрепляет позиции буржуазии. Накануне большевистского выступления Спиридонова была избрана гласным Петроградской городской думы и депутатом Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. А когда в октябре 1917 г. большевики захватили власть, Спиридонова была в числе тех, кто поддержал государственный переворот. Она приветствовала первые декреты советской власти и ее курс на мировую революцию. «Как нам ни чужды их грубые шаги, ‒ говорила она о большевиках на I съезде Партии левых социалистов-революционеров (интернационалистов), ‒ но мы с ними в тесном контакте, потому что за ними идет масса, выведенная из состояния застоя». Полагая, что популярность большевиков в массах явление временное и спустя относительно недолгое время ленинцы обанкротятся, Спиридонова рассчитывала, что в этот момент левые эсеры смогут провернуть подлинную «социальную революцию», которая, чтобы победить, должна будет превратиться в мировую. Таким образом, события октября 1917 года она трактовала лишь как первую, «политическую» стадию мировой революции. 6 ноября Спиридонова была избрана в состав Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) РСФСР, вела переговоры о вхождении левых эсеров в состав Совета народных комиссаров (СНК).
Популярность Марии Спиридоновой в эти дни была очень высокой. Эта «бледная женщина в очках, с гладко причесанными волосами, похожая на учительницу из Новой Англии», по свидетельству автора нашумевшей книги «Десять дней, которые потрясли мир» американского журналиста Джона Рида, была в 1917 году «самой популярной и влиятельной женщиной в России». Ее политический взлет был обусловлен как репутацией «страдалицы» и «народной заступницы», так и тем, что благодаря популизму, она смогла получить известность эмоционального оратора, публициста и политического деятеля, отстаивающего крестьянские интересы. Все это дополнял крайне аскетический и строгий облик революционерки, усиливавшийся ее экзальтированностью. Революционные газеты кощунственно называли ее «эсеровской богородицей», а в отзывах современников звучали такие характеристики как «блаженная» и «неистовая». Лидер правого крыла Партии социалистов-революционеров В.М. Чернов обвинял Спиридонову в позерстве и в том, что «рядясь в тогу жертвы», она является соучастницей большевистских преступлений.
Неудивительно, что 4 января 1918 года Спиридонова была выдвинута большевистской фракцией на место председателя Учредительного собрания. «Большевики своего кандидата не выставляют. Они будут голосовать за кандидата левых эсеров ‒ Спиридонову, ‒ вспоминал В.М. Чернов. ‒ Ту самую Спиридонову, которую они потом арестуют и будут мытарить по тюрьмам и ссылкам, выматывая из нее последние остатки здоровья и жизни, доведя до грани душевной болезни. Они ставят теперь ставку на имя, на террористическое прошлое, на мученическую судьбу женщины. Они надеются оторвать от нас и от "нейтральных" отдельные голоса». Однако расчеты большевиков не оправдались. При голосовании Спиридонова получила 153 голоса, в то время как победивший на выборах председателя В.М. Чернов ‒ 244.
Спиридонова одобрила роспуск большевиками «Учредилки», заявив, что «власть Советов ‒ это при всей своей хаотичности большая и лучшая выборность, чем вся Учредилка, Дума и земства». Продолжая сотрудничество с большевиками, она, в то же время, вела с ними дискуссию о дальнейших путях преобразования революционной России. Спиридонова, как последовательная народница, не соглашалась с тем, что авангардом революции должен быть пролетариат, а не крестьянство; требовала, чтобы большевики приняли такой важный пункт эсеровской программы как социализация земли и отказались от ее национализации; осуждала «диктаторский социализм» Ленина. Вместе с тем, Спиридонова поддерживала ленинскую точку зрения в вопросе о мире с Германией, полагая, что сепаратный мир пойдет на пользу мировой революции, так как «заставит массы прозреть». В апреле 1918 года, призывая левых эсеров разделить ответственность за Брестский мир с большевиками, она заявляла: «Мир подписан не нами и не большевиками: он был подписан нуждой, голодом, нежеланием народа воевать. И кто из нас скажет, что партия левых эсеров, представляя она одну власть, поступила бы иначе, чем партия большевиков?» Свое сотрудничество с большевиками Спиридонова объясняла тем, что если начинать с ленинцами борьбу в сложившихся условиях, то это приведет к усилению позиций буржуазной контрреволюции, которая в ее глазах являлась еще большим злом, чем большевизм.
Однако довольно скоро Спиридонова, увидев, что большевики игнорируют ее пожелания, разочаровалась в советской власти. Охарактеризовав большевиков как «предателей революции» и «продолжателей политики правительства Керенского», Мария Спиридонова перешла в лагерь их политических противников. Летом 1918 года она была среди тех левых эсеров, которые решили организовать ряд терактов против «виднейших представителей германского империализма»; решительно осуждала политику большевиков в деревне; проявила особую активность во время т.н. «левоэсеровского мятежа».
«...Левые эсеры вдруг обнаружили, что сотрудничают с режимом расчетливых политиков, которые заключают сделки с Германией и со странами Четверного согласия и вновь призывают "буржуазию" управлять заводами и фабриками, командовать армией, ‒ отмечает Р. Пайпс. ‒ ...Что стало с революцией? Все, что большевики делали после февраля 1918 года, не устраивало левых эсеров... Весной 1918 года левые эсеры стали относиться к большевикам так же, как сами большевики относились в 1917-м к Временному правительству и к демократическим социалистам. Они объявили себя совестью революции, неподкупной альтернативой режиму оппортунистов и сторонников компромисса. По мере уменьшения влияния большевиков в среде промышленных рабочих, левые эсеры становились для них все более опасными соперниками, ибо взывали к тем самым анархическим и разрушительным инстинктам российских масс, на которые большевики опирались, пока шли к власти, но, получив власть, стремились всячески подавить... По сути, левые эсеры апеллировали к тем группам, которые помогли большевикам захватить власть в октябре и теперь почувствовали, что их предали».
6 июля 1918 г. во время V Всероссийского съезда Советов, в числе других руководителей левых эсеров, Спиридонова была арестована и отправлена на гауптвахту в Кремль. («Я двенадцать лет боролась с царем, а теперь меня большевики посадили в царский дворец», ‒ так прокомментировала она этот приговор). 27 ноября Верховный ревтрибунал при ВЦИК рассмотрел дело о «заговоре ЦК партии левых эсеров против Советской власти и революции» и приговорил Спиридонову к году тюрьмы, но, приняв во внимание «особые заслуги перед революцией», амнистировал и освободил ее.
Но Спиридонова не прекращала борьбы. В открытом письме ЦК партии большевиков, написанном в ноябре 1918 года, она бросала в адрес советской власти следующие обвинения: «Своим циничным отношением к власти советов, своими белогвардейскими разгонами съездов и советов и безнаказанным произволом назначенцев-большевиков вы поставили себя в лагерь мятежников против советской власти, единственных по силе в России. (...) ...Когда трудовой народ колотит советского своего делегата за обман и воровство, так этому делегату и надо, хотя бы он был и большевик, и то, что в защиту таких негодяев вы посылаете на деревню артиллерию, руководясь буржуазным понятием об авторитете власти, доказывает, что вы или не понимаете принципа власти трудящихся, или не признаете его. И когда мужик разгоняет или убивает насильников-назначенцев ‒ это-то и есть красный террор, народная самозащита от нарушения их прав, от гнета и насилия. И если масса данного села или фабрики посылает правого социалиста, пусть посылает это ее право, а наша беда, что мы не сумели заслужить ее доверия. (...) Программа октябрьской революции, как она схематически наметилась в сознании трудящихся, жива в их душах до сих пор, и масса не изменяет себе, а ей изменяют. (...) Вместо свободного, переливающегося, как свет, как воздух, творчества народного, через смену, борьбу в советах и на съездах, у вас ‒ назначенцы, пристава и жандармы из коммунистической партии». Осуждая «красный террор» (но не террор как таковой, так как террор эсеров она считала средством борьбы угнетенных и стремящихся к свободе масс), Спиридонова предупреждала большевиков: «Вы скоро окажетесь в руках вашей чрезвычайки, вы, пожалуй, уже в ее руках. Туда вам и дорога».
22 января 1919 г. Спиридонова была снова арестована московской ЧК. Московским ревтрибунал признал ее виновной в клевете на советскую власть и приговорил к изоляции от политической и общественной деятельности сроком на 8 месяцев. «На суде в 1919 году и в 1918 году я держалась столь дерзко и вызывающе, что зал (коммунисты) гудел от негодования, аж разорвал бы, ‒ писала Спиридонова в 1937 году. ‒ Но я как думала, так и говорила. А тогда я была злая. Так же было и на царском суде, приговорившем меня к повешению, когда председатель суда, старый генерал, заткнул уши и замотал головой, не в силах был слушать слишком дерзкие речи. Но вся я такая и в жизни и в политике, такой была и такой ухожу сейчас в могилу». Однако, Спиридоновой удалось бежать из больницы, ставшей местом ее заключения, перейти на нелегальное положение и объявить войну «государственному капитализму» большевиков. 26 октября 1920 г. Спиридонова снова была арестована, отправлена в психиатрическую лечебницу, но спустя год отпущена под обязательство, что она никогда более не будет заниматься политической деятельностью. За неудачную попытку бежать за границу, в 1923 году Спиридонова была осуждена на 3 года ссылки, которую отбывала в Подмосковье и в районе Калуге. Затем последовали ссылки в место более отдаленные ‒ в Самарканд (1925‒1928), Ташкент (1928‒1930), Уфу (1931‒1937). Выйдя замуж за эсера И.А. Майорова, Спиридонова организовала в Уфе семейную «коммуну», зарабатывая на жизнь службой экономиста-плановика в Башкирской конторе Госбанка.
В 1937 году Спиридонову снова арестовали. Не видя за собой никакой вины, прфессиональная революционерка, обращаясь к руководству компартии, так писала о себе из тюрьмы в 1937 году: «Если бы сейчас я за собой знала подпольную борьбу против Соввласти, я бы говорила о ней с былой дерзостью. Ведь я вела бы ее в согласии со своими взглядами, со своими убеждениями и верой, так почему мне отпираться было бы от этой борьбы? Раз я ее вела, я не считала ее позорным и грязным делом, я бы не встретила бы последнюю расплату за нее, не каясь и не ползая. Зачем? Сделанное мною оплачиваю твердо. Поэтому сейчас-то я так унижена и смертельно оскорблена предъявляемыми обвинениями, что я давно разоружилась и борьбы не вела. Причины к этому были внутренние и внешние. Внешние причины вы знаете сами».
В этом же письме Спиридонова объясняла большевикам, почему теперь, критикуя советскую власть, она и не помышляет о терроре: «Соввласть так жестоко и я бы сказала нерасчетливо к человеческой жизни, расправляется на террор, что нужно иметь много аморализма, чтобы пойти на террор сейчас. При царе пропадал только сам террорист и кто-нибудь случайно влипший. Ни предков, ни потомков не трогали. (...) За КИРОВА было расстреляно количество людей, опубликованное на двух огромных газетных листах «Известий», за покушение на Ленина было расстреляно чрезвычайниками 15 тыс. человек, мне говорили это коммунисты и чекисты. Какую же веру в правоту своей тактики и в себя, доходящую до мании величия, надо бы иметь, чтобы решиться за смерть одного, двух ответработников или вождей платить столькими человеческими жизнями. Кто я, чтобы взять на себя [право] распоряжаться жизнью сотен людей, ведь живут-то один раз на свете. Одного этого момента достаточно, чтобы раз навсегда отказаться от подобного метода, это уже был бы не террор, а подлая авантюра и провокация...» Тем самым, бывшая террористка невольно отзывалась о царской власти, как о куда более гуманной, нежели прешедшая ей на смену власти левых радикалов.
«А между прочим, ‒ заключала Спиридонова, ‒ я больший друг Советской власти, чем десятки миллионов лойяльнейших обывателей. И друг страстный и действенный. Хотя и имеющий смелость иметь свое мнение. Я считаю, что вы делаете лучше, чем сделала бы я. Ваша политика войны и мира приемлется мною полностью (так из всех кого знаю из леваков), промышленную политику я никогда не брала под обстрел своей критики, с коллективизацией согласна полностью. Согласна со всем поступательным темпом и строем, перечислять не стоит. Я не согласна только с тем, что в н/строе осталась смертная казнь. (...) Можно и должно убивать в гражданской войне при защите прав революции и трудящихся, но только тогда, когда нет в запасе под рукой других средств защиты революции. Когда же имеются и такие могучие, как у вас, средства защиты, смертная казнь становится вредным институтом, развращающим неисчислимо тех, кто применяет этот институт. (...) И еще я бы скорректировала ваш тюремный режим и вашу пенитенциальную систему. В социалистической стране должно быть иначе. Надо больше гуманности определенно».
Но несмотря на заверения в лояльности, Военная коллегия Верховного суда СССР признала Марию Спиридонову виновной в том, что она вплоть «до дня ареста входила в состав объединенного эсеровского центра и в целях развертывания широкой контрреволюционной террористической деятельности организовывала террористические и вредительские группы в Уфе, Горьком, Тобольске, Куйбышеве и других городах...». Приговор был суровым: 25 лет тюремного заключения. Однако отбыть весь этот срок Спиридоновой не довелось. В связи с начавшейся Великой Отечественной войной и возникшей угрозой оккупации территории, на которой находились политические заключенные, 11 сентября 1941 года на 57 году жизни Мария Спиридонова вместе с мужем и другими эсерами была расстреляна в Медведевском лесу под Орлом. В 1990-м году Мария Спиридонова была реабилитирована частично, а в 1992-м ‒ полностью. Но, несмотря на это решение, трудно признать террористку-революционерку «невинной жертвой». Вся ее жизнь была посвящена революции, и эта революция в конечном итоге уничтожила ее. «Революция, как бог Сатурн пожирает своих детей. Будьте осторожны, боги жаждут», ‒ эта пророческая сентенция известного французского революционера в полной мере относится и к судьбе неистовой революционерки Марии Спиридоновой.
Подготовил Андрей Иванов, доктор исторических наук
