За первый год мировой войны в России произошли значительные изменения практически во всех сферах жизни, что нашло отражение и в появлении в разговорной речи новых жаргонных слов, которыми обыватель обозначал те или иные явления, нетипичные для довоенной жизни. Журнал «Огонек», знакомя столичную публику с новыми явлениями, типами, вызванными войной, а также появившимися жаргонизмами, посвятил им целую серию иллюстрированных публикаций, которая, как представляется, будет небезынтересна и современному читателю.
Так, «охотницами» на петроградском жаргоне стали называть «хозяйствующих дам, отправившихся с утра на охоту за пищевыми продуктами». Дефицит заставлял искать необходимые продукты в самых разных местах, что нашло отражение в одной из публикаций «Огонька», так рисующей день «охотницы»: «На Выборгской стороне ей удалось купить полтора десятка яиц, на Васильевском острове фунтик сахару и на Сенной ‒ фунт скверного масла. Но вот беда, попытка попасть в трамвай закончилась катастрофой».
Попасть в переполненные петроградские трамваи было действительно непростой задачей. В результате, широкое распространение получили пассажиры, которые, рискуя сломать шею, были вынуждены ехать на ступеньках трамвая, в надежде через остановку-другую, как следует помяв бока, протиснуться в вагон. Этот новый тип висящих пассажиров получил от кондукторов прозвище «виселиков».
Мальчишки-газетчики, стремящиеся привлечь внимание потенциальных покупателей выкриками про «блестящие победы», которых уже давно не было, получили выразительное прозвище «пустозвонов». Им, отмечало издание, «уже никто не верит и газету не покупают».
Массовый уход мужчин на войну привел к тому, что многие профессии, прежде считавшиеся мужскими, стали уделом женщин. Это явление породило невиданных ранее кондукторш, извозчиц, дворниц и швейцарих. Последние, как иронично замечало издание, организовали вокруг себя «клубы политиков и сплетников», и если при мужчине-швейцаре жильцы дома ничего не знали друг о друге, то теперь «благодаря женскому языку швейцарихи знают всю подноготную каждой семьи».
В отношении кондукторш и извозчиц издание было более снисходительно: «Сжатые со всех сторон тесным кольцом пассажиры снисходительно сжимаются еще больше, чтобы пропустить вперед кондукторшу. Дорогу женщине! Не слышно более в вагоне нареканий на грубость трамвайной прислуги, реже раздаются бранные эпитеты, которыми петроградская публика взяла за обыкновение награждать кондуктора, бесцеремонно локтями пробивающего себе дорогу сквозь густую толпу. Одним словом, полное смягчение петроградских тамвайных нравов! Миловидное личико, беспомощная улыбка кондукторши обезоружили самые зачерствелые и испытанные в трамвайных боях сердца. Надолго ли?» Как оказалось, ненадолго, и «милые кондукторши» вскоре превратились в «трамвайных амазонок» и «синих баб». В тех же красках издание рисовало тип извозчицы: «Одетая в чистенький извозчичий армяк, с папахой на голове, она окидывает седока таким ласковым взглядом, что сразу исчезает накопленная за последние годы злоба против обнаглевших и зазнавшихся Ванек. И горечь лишне уплаченного гривенника услащается предвкушением мирной развязки у подъезда. Скромная "извозчица" еще стесняется показываться во всем своем великолепии на больших артериях Петрограда».
Еще одним явлением петроградской военной жизни стали «мародеры» ‒ многочленные спекулянты и «специалисты» по умыканию всего того, что плохо лежит ‒ дров, продуктов и т.д.
Дрова в условиях острого «дровяного голода» (еще один термин времен Великой войны), приобрели особую ценность у горожан. Дефицит и высокая цена дров приводили к тому, что для обогрева стали использовать старую мебель, корзины и даже деревянные детские игрушки. Появилась новая технология, позволявшая экономить с трудом добытые дрова: как только поленья разгорятся, нужно было перекрыть дымоход, оставив самую малую тягу, чтобы дрова горели дольше и давали больше жару.
Дело доходило до того, что поленья стали выполнять функцию недостающей разменной монеты. Вот одна из городских «картинок», зарисованная петроградским фельетонистом: «Напоил ломовой лошадь. Надо копейку уплатить, а где ее теперь сыщешь... А баба, что в будке дежурит, и рада: "Ты, родименький, мне полешко замест копейки давай". "А ты мне с полешка копейки три сдачи давай, сама знаешь, сколько теперь дрова стоят..." "А ты их, ирод, покупал что ли?!". В конце концов, ломовой предпочитает пожертвовать чужим поленом вместо своей копейки, а баба с нескрываемым удовольствием принимает драгоценный кусок дерева». Неудивительно, отмечал «Огонек», что разгружать баржи с дровами нанимаются студенты, зарабатывающие на этом больше, чем на репетиторстве.
Обычным явлением в городе стали раненные солдаты, беженцы и бездомные. «То безрукие, то безногие, порою с забинтованными лицами» солдаты-инвалиды заполнили городские улицы. Беженцы, поначалу вызывавшие естественное сочувствие, стали восприниматься с плохо скрываемым раздражением. К беспризорникам стали привыкать, перестав обращать на них внимание...
Подготовил Андрей Иванов, доктор исторических наук
