В ЦЕРКВИ МАМА И ДОЧКА лет трёх, может, чуть больше. Мама худенькая, но сильная. Легко её поднимает, чтобы и она прикладывалась к иконам. Дочка носит с собою куклу и прикасается ею к иконам. Около иконы Божией Матери большие букеты цветов. Крупные белые и красные розы. Дочка притыкает личико куклы к каждому бутону. Но ко всем не успевает, мама отдёргивает. Идёт служба. Перед причастием мама решительно берёт у дочки куклу и прячет в кармане. Обе причащаются. Потом дочка возвращает себе куклу и прикладывает её к тем розам, к которым до этого не успела приложить.
ТАКАЯ ДОЛГАЯ ЖИЗНЬ, что успел узнать и восточный и западный тип человека. Конечно, были они интересны. Ещё бы, после стольких лет раздельного бытия. Ну вот, узнал. И стали эти типы мне неинтересны. По отношению к русским, что тот, что другой одинаковы: что бы ещё такое получить с России. Так что новый вид железного занавеса я бы приветствовал. Чему мы, особенно у Запада, научились? Рекламе, борьбе с перхотью, отравляющим добавкам, разврату, гордыне? Я искренне рад санкциям против нас. Ничего, потерпим. Зато своё производство должно заработать.
ИЗ ЗАПИСКИ 1991-го. 532 тысячи снесённых сёл и деревень. Заседание в ВАСХНИЛ, создание Энциклопедии деревень России, живых и убитых.
ЛИБЕРАЛЫ, ВАРЯГИ, они не на земле живут, на территории.
- НАЧИНАЕМ конопатить пятый угол от дверей. Бабы ходят по вечёркам, караулят дочерей.
Какая в тексте ошибка? Правильно, пятого угла, считая от дверей, нет. А то, что ходят и караулят, это точно.
СВИСТ В АДРЕС русских писателей - это признание их любви к России, её защиты. И это знак ненависти к России этих свистунов. И показатель их слабости. Ну, торчат на экранах, ну, премии сшибают, ну, вроде известны. А больше их были известны эренбурги, шпановы, рыбаковы, сотни других, и где они теперь, в каком уголке народной памяти? Такого уголка для них нет, только в каких-то авторефератах тиражом по сотне экземпляров да в диссертациях тиражом менее десяти. Причина? Языка в произведениях нет, русского языка. А если Россию не любишь, так какой у тебя русский язык? Ты её шельмуешь, а ещё хочешь, чтоб тебя и читали. А тексты твои - суррогат, который ум отторгает. Не та пища. Не насыщает. И будешь прочно забыт. А книги твои забыты ещё до твоей смерти. Обидно? А как ты хотел?
(После встречи на улице с когда-то знаменитым К. Я думал, он уж и нежив. Нет, высох, но ползает. И видно, что встреча ему неприятна. А мне его жалко: ведь жил-то он всю жизнь в России).
ОСВАЛЬД ШПЕНГЛЕР предсказал, что Третье тысячелетие будет принадлежать христианству Достоевского. Такое предсказание от ума. Будут же у падшего мира и другие распорядители. Достоевский - христианин без радости. С ним тяжело. Но, может, я излишне придирчив. Также и с Толстым. Есть же у нас батюшка Серафим. Есть же малое стадо Христово, есть же «острова спасения мнози».
СТАРЫЙ ВОЯКА: - Лозунги были: «Добей врага в его траншее!», а получалось: «Прицел ноль пять, по своим опять! Вперёд ребята, сзади немцы!» Но немцы, учти, как только наши в рябых майках в атаку идут - сразу бежали. (Рябые майки - тельняшки). В детстве книга «Морская душа»
- ЛАДНО, НЕ ГРОЗИ, не грози! Ещё встретимся!
- На том свете?
- Естественно.
- ОЙ, ЭТО ЛЕШОЙ, а не ребёнок: семь кучек наклал, ещё кряхтит. И такой ли безсовестной: от парной кучки отопрётся. «Не я и всё!». Да у него и мать такая же.
ПОЛКОВНИК в войну, посылая парламентёра: «Скажи им: воевать мы согласны, но в плен брать не будем».
Те сразу сдались.
- ЖИЛИ НА ДУРНЯКА. Выпускали призывы: «Коммунизм победит». Кого? Нас и победил. (И не к месту, может, я не понял к чему): Дурьтопьян и три аматёра.
- С ХОРОШЕГО ПОХМЕЛЬЯ бутылку искал. Ведь была же, была! Ей говорю: «Ты где хоть? Не видишь, человек помирает. Хоть аукнись». Так мучился! Лекарство же искал, не для пьянства же. И через неделю, вот она, собака! Поехал в лес, начал валенки надевать, она в валенке. Из горла всю выпил, выкинул. Так ей и надо. И в лес не поехал.
ИЗ ДЕТСТВА ОТ дедушки: «Наша жизнь, словно вскрик, словно птицы полёт, и быстрее стрелы улетает вперёд. И не думает ни о чём человек, что он скоро умрёт и что мал его век».
КУЛЬТУРА КАК САМОЦЕЛЬ - полный тупик. Она может быть орнаментом на сосуде веры. Или проводником к паперти храма. А дальше надо самому шагнуть. Старуха, которая при Петре плевала на голых мраморных «античек» в Летнем саду, была культурнее офранцуженных дам.
А ведь на Святой Руси заслушаться иностранной песенкой считалось не просто грехом, а проклятьем, губящим душу. «Возрождение» Запада есть вырождение и религии и культуры. Уход в новое язычество. И это готовилось миру. Да во многом и отравляло. Какое возрождение? Возрождали язычество, ещё более его приукрашивая. Тело, плоть. Искусство того времени показательно: натюрморты вместо святых, амурчики вместо ангелов. Своя и церковь при поместьи. И священник свой. Разве ж он барину, графу, князю, вассалу грехи не отпустит? Это надо быть митрополитом Филиппом, чтобы правду царям говорить.
ПРИ СОВЕТАХ молодёжи ставились три маяка, три Павла: Власов, Корчагин, Морозов. Власов мать загубил, Корчагин священнику в пасхальное тесто табаку насыпал, Морозов отца родного выдал. До чего доходило: дети за отцами-дедами подсматривали. Вот бы донести, вот бы стать знаменитым. Отец-то меня посёк за курение, а посадили бы его, я бы и открыто курил. Вышел бы на улицу, да сел бы нога на ногу с самокруткой. То-то бы все девки с ума по мне сошли.
- СКАЗАТЬ ТЕБЕ секрет русского запоя? Сказать? Вот я выпил. С горя, с радости, безразлично. Стало хорошо. Но мы же русские: если хорошо, то надо ещё лучше. И понеслось. Но главное - мы же внутренне понимаем, что жизнь наша тут временна. Раз временна, то пусть скорее проходит. А в запое она птичкой пролетает. То есть жизнь себе сокращаем. Получается, что специально. Никто ж тебя не заставляет в запой уходить. Сам. Ну да, змий ищет меня поглотить. Но меня не проглотишь. Проглотит, а я ему там всё облюю, выпустит, извергнет. А очнусь, тут я сам виноват. Это жене выгодно - пилит, и вроде за дело. А я не заметил, как две недели прошло. Опять поближе к концу.
В монастырь? Нет, мне не вытянуть. Конечно, хорошо старцам - горы, воздух, тишина, тут город, бензин, шум, грохот. Так ведь и дети тут, и та же жена, им-то как без меня? Ещё и от этого пью.
БИЗЕ, «КАРМЕН». Эскамильо: «Тореадор - солдату друг и брат (а тореадор чего-то отвлёкся. Ему): Эй! Там ждёт тебя любовь».
ЭСТЕРГОМ, ВЕНГРИЯ, унылый Адам, переводчик. Еврей из России. «Спрашиваешь, чего уехал? Там у вас (уже «у вас») зарплата как пособие на карманные расходы».- «Так здесь чего такой тоскливый?» - «Тут получше. Но тоже. Товарищ во Францию зовёт. Думаю». -«То есть ты как тот еврей в анекдоте: и тут ему плохо, и там плохо. А хорошо в дороге?».
- ДЕЛА ДА СЛУЧАИ меня замучили.
- КАК ЭТО «ИСТИНА сделает вас свободными»? Я и так свободен.
- А ты куришь?
- Да. А что, это препятствует свободе? Хочу и курю.
- Как раз это несвобода. Рабство греху. Ты такой большой и зависишь от этой, тьфу, сигаретки - шмакодявки. И ты её раб. Как? А вот посидим ещё двадцать минут и ты задёргаешься, тебе надо курить, как же не раб? Так что, «Всяк, делающий грех, раб греха». А конец греха - смерть.
- А ты не куришь и не пьёшь, ты здоровеньким помрёшь.
- Смерть-то не физическая, душу убиваешь... Чего молчишь?
- Курить пойду.
- А пойдёшь курить и Витьку вспомнишь. Ему позвонишь: Вить, давай пивка по кружечке. А встретитесь: Чего это мы пиво пьём, печень мучаем. Давай водчонки. Выпили: А ты давно Лерке звонил? Скажи, чтоб с подругой приехала. Так? Грех грех тянет.
- ЧАЮ, ЧАЮ накачаю, кофею нагрохаю.
Я отсюда уезжаю, даже и не взохаю.
Уезжаю, уезжаю, и наказываю вам:
Не ругайте мою милочку позорными словам.
- ЭТО БЫЛО... это было? А! В день мониторинга. Точно!
САМОЕ ПОЗОРНОЕ в творческих людях - псевдонимы. Ну, революционеров можно понять. Подполье, скрывались, меняли паспорта, обличье, от жандармов бегали. Но когда победили, зачем было скрываться? Уже от них бегали. Чего ж не торжествовали в открытую, чего ж предавали фамилию отцов? Неужели фамилия Ульянов хуже, чем фамилия Ленин? У нас в селе мальчишка вырастал, Вовка. Без отца. Мать Елена. Так его все звали Вовка Ленин. И это никого не смущало. Но это же не было псевдонимом.
А вот все эти драмоделы, писаки, журналюги, чего им скрывать? Значит, есть чего скрывать, знает кошка, чьё мясо съела. Знали, что в людях, идущее из древности недоверие к евреям? А оно откуда? «Жиды Христа распяли», вот откуда. То есть плата за предков. «Кровь на нас и на детях наших».
ОСКОРБИТЕЛЬНЫМИ БЫЛИ слова «Нечернозёмная зона РСФСР». Всё жили в России, а стали жить в зоне. Товарищи из ЦК, скажем так, национально ориентированные, интимно объясняли, что хотя бы так, но помощь была России. То есть горной зоне грузин и степной зоне казахов, и чернозёмной зоне малороссов помогали без их оскорбления. И в самом деле, жила Кировская область, и без того униженная псевдонимом Кострикова (Кирова) в зоне. Вот спасибо. Жили в зоне. И привыкли. Ну, народ. «Вас завтра всех повесят!» - «Со своей верёвкой приходить?»
ЕВРЕЙ СРЕДНИХ лет, новый русский, был богат ещё от папы и мамы, и сам был шустрый в прибавлении капитала. Одно его сгубило: женский пол. Рано совсем стал импотентом, в педерасты не пошёл, женщин возненавидел.
А занимался искусством, то есть не производством его, а скупкой и перепродажей. Дело прибыльное. Картины старых мастеров заполнили и его квартиру и загородный дом.
В основном он собирал изображения женских тел. Очень мечтал о «Данае» Рубенса. Но как ни богат, а она была не по его деньгам. На неё и так золотой дождь льётся. Это, оказывается, к ней так языческий бог в спальню приходит. Наш коллекционер заказал копию «Данаи». Сделали хорошо.
И появилось у него такое ночное занятие. В доме тепло, слуги ушли, охранники на посту. Он один. Он раздевается догола, зажигает свечи, ходит по коврам около картин, выпивает с «обнажёнками». Говорит с ними, вначале вежливо, а, когда напьётся, даже оскорбляет.
Ничего, они всё стерпят.
МАТРЁШКА «ЕЛЬЦЫН» появилась на Арбате, точно помню, в 91-м, после свержения тогдашних безхребетных властей. Когда всё стало можно. В форме матрёшки была не матрёшка, а нарисованный Ельцын. Матрёшка открывалась, в ней оказывался «Горбачёв», в нём «Брежнев», в «Брежневе» «Никита», в «Никите» маленький «Сталин», в «Сталине» совсем маленький карлик «Ленин».
Всё это была потеха для иностранцев и для быдла. Увы, даже докатился до названия такого. А что? Неуважение к властям признак или тупости, или своенравия, или зависти. Конечно, власти - дерьмо, но лучше пусть такие, чем анархия. И не нам судить.
ДОЧКА ПРИШЛА и присела, и молчит. Я сижу, читаю. Она (обиженно): «Я сижу, как пустота. А ты говоришь: природа не терпит пустоты». Сорок лет прошло, а помню.
СУДЬЯ ТАТАРИНУ: «Вы всю жизнь живёте среди русских, в документах значится, что вы закончили русскую школу, и вы до сих пор не выучили падежи». - «Выучил, - отвечает татарин. - Я был именительный падеж и она именительный. Я сделал предложный падеж, она ответила дательный. Мы вместе творительный, а если вместе, то почему я должен быть один винительный?»
НА ПЛЕНУМАХ, СЪЕЗДАХ, заседаниях, собраниях, сколько же лет, именно лет, высидел. Это была такая писательская дементность. Мы памятники себе созидали, начиная чугунеть с задницы.
СЕРДИМСЯ НА ЖВАНОИДОВ ТВ и эстрады, а что сердиться? Чего и не стричь баранов? Жваноиды показатель падения культуры. Она ушла от культа культуры и пришла к кассе.
Это давно начиналось. Замена житийной литературы литературой художественной, замена описания подлинного подвига реальной жизни святого «художественным образом» - это было бесовской заменой святости на щекотание нервов. Это не «лишние люди» в литературе, это такая литература лишняя. Что она дала? Раскрыла двери для революции?
Да нет, никого тут нельзя винить? Бог всем судья. И хлеба хватало, и зрелищ, и кто виноват, и что делать, было всё . Даже и вопрос пилатовский: что есть истина, цитировался. Но Истина стояла перед ним и нами. До сердца не доходило. А в голове, когда пустая, ветер гуляет, а когда чем забита, то уже от сердца в неё ничему не подняться. Да и нечему.
ВРЕМЯ ДАНО нам в наказание. Время - судья, время лечит, говорится вроде как утешение. Но главное: время приближает Страшный суд. Страшный. Страшно. Тут одно спасёт - молитва. Молюсь я - отодвигаю Страшный суд. Не молюсь - приближаю. Время неотвратимо, неотодвигаемо, неумолимо, неизбежно. Вон, часы настенные подарили, как неостановимо несётся секундная стрелка. Как только у неё голова не закружится?
ИЗ ДЕТСТВА. Кто-то кому-то сказал известие о смерти жадной женщины. Тот в ответ: «Хлеб на копейку подешевеет».
И из детства же, о нерадивой хозяйке: «У неё за что ни хвати, всё в люди идти».
И оттуда же. Пиканка. Из консервной жести делали наконечники для стрел. А луки были сильные, тугие, из вереска. Стреляли в фанеру - пробивало. Стреляли в доску, у кого пиканка глубже воткнётся. Вытаскивали осторожно, раскачивая за жестяной кончик. Охотились на ворон. У меня не получалось.
Ещё помню: набирали в грудь воздуха и громко, без передышки, говорили: «Эх, маменька, ты скатай мене валенки, ни величеньки, ни маленьки, вот такие аккуратненьки, чтоб ходить мне по вечёрочкам, по хорошеньким девчоночкам, провожать чтоб до крылечечка, чтобы билося сердечечко...», дальше ещё что-то было, забыл. Видно от того, что только на этот текст хватало воздуха.
- «ДЕВКИ, ГДЕ ВЫ?» - «Тута, тута» - «А где моя Марфута? Не гуляет тута»?
- «БЮРОКРАТЫ КРУГОМ такие ли: бегал за трудовой книжкой по кабинетам. Одна сотрудница бланк мой потеряла, валит на меня. А я его ей отдавал. Она: «Ищите на себе». Извините, говорю, бланк - не вошь. И что? И разоралась, и ещё три дня гоняла. Ладно. Потом вышел, гляжу, она к остановке идёт. Я про себя ей как бы говорю: «Бога ты не боишься». И она тут же, вот представь, на ровном месте запнулась. Я же и подбежал поднять».
ХИРУРГ: ТРУДНОСТЬ в том, что у людей разное измерение боли. Прощупываю: «Тут болит? А тут?» Терпеливый терпит, а неженка стонет от пустяка.
Вспомнил как мама говорила о городских женщинах: «Их-то болезнь - наше здоровье». То есть в поле, в лес, на луга, к домашней скотине ходили при температуре, при недомоганиях, ломотье в пояснице, в суставах, с головной болью. О гипертонии не слыхивали, хотя она, конечно, была у многих. Надо работать, и всё.
Бельё мама полоскала в ледяной воде. «Ночью потом руки в запястьях прямо выворачивало. Подушку кусаю, чтоб не застонать, вас не разбудить».
- НЕНАВИЖУ БАБ! Ты погляди на них, хоть на базаре, хоть в автобусе, все больные. А ведь перескрипят мужиков.
- ТЫ ХАПНУЛ комбинат за десять миллионов, а он стоит сто. Ты владей, но разницу государству верни.
- НЕОКЛЕВЕТАННЫЕ НЕ спасутся. Напраслина на меня мне во спасение, так что продолжайте меня спасать, реките «всяк зол глагол лжуще».
