Слушал в интернете рассказы И.А. Бунина. Уже не первый вечер это делаю, но сегодня захотелось найти что-то из произведений Юрия Казакова — с высочайшим пиететом относившегося к прозе Ивана Алексеевича, говорившего о жизни и творчестве писателя в Париже в 1967 году с тогда ещё живым Борисом Зайцевым.
Сеть выдала много интересных ссылок, но я первым делом выбрал документальные фильмы о судьбе Юрия Павловича — и счастливой, и мучительной одновременно.
Но, наверное, стоит немного повспоминать о том, как в мою жизнь вошла проза этого замечательного русского писателя. В начале 80-х годов прошлого века на занятиях в Доме учёных литературного объединения «Воложка» о рассказах Казакова довольно часто вспоминал Валентин Арсеньевич Николаев. Он старался привить нам вкус к слову, к классической русской литературе, чтобы мы поняли, насколько сложен, ответственен и большей частью неблагодарен писательский труд.
— Если можете, то бросайте этим заниматься сейчас. Дальше будет сложнее… Литература — дело жестокое, безжалостное. Писательство сломало много судеб.
Но мы, конечно же, писать не бросили и, вернее всего, Валентину Арсеньевичу не поверили. Да и не могли тогда понять всего откровения, высказанного В.А. Николаевым. Слишком разный жизненный опыт был за нашими плечами. У него — первые книжки, публикации в столичных журналах, литинститут. У нас… Да какие писатели мы тогда были? Так, пробы пера. Но именно под впечатлением от размышлений руководителя «Воложки» я впервые прочитал роман-газету с «Северным дневником» Юрия Казакова и полюбил прозу этого удивительного писателя навсегда.
Тексты Казакова не были легки для моего восприятия, их, что называется, «не проглотишь», но они воспроизводили, создавали незнакомую для меня жизнь в полноте достаточной, чтобы её почувствовать, испытать, окунуться в неё, самому существовать в ней. И воспроизведена она была потрясающе красивым языком — изящным, многоцветным, ароматным.
Однако Николаев не забывал своих предупреждений и как-то посоветовал нам прочитать статью Казакова «О мужестве писателя». Эти литературные заметки задержались в моей памяти только для того, чтобы намного позже осознать их глубину и горькую правду. Сейчас у меня этого текста нет под рукой, но я помню, что в конце его Юрий Павлович как-то «смазал» не совсем к месту появившейся риторикой. В общем, надо бы найти эти заметки и перечитать. По объёму они небольшие, но написаны, как ещё совсем недавно говаривали, кровью.
Надо признаться, прошло ещё несколько лет, прежде чем я прочитал главные произведения писателя — его рассказы второй половины 50-х — первой половины 60-х годов ХХ века и два поздних рассказа «Свечечка» (1973 г.) и «Во сне ты горько плакал» (1977 г.). В сборник с этими рассказами (в конце его) я и вклеил вырезку из «Литературной газеты» от 8 декабря 1982 года с некрологом на кончину Ю.П. Казакова и прощальным словом «Памяти друга» Георгия Семёнова: «Перо не слушается, сердце не верит и не поверит никогда, что умер Юрий Казаков… смерть его кажется чудовищной неправдой. Он очень трудно и медленно писал в последние годы, но каждая строка его рассказов, оставленных нам, наполнена пронзительным предчувствием выстраданного и пропитанного слезами счастья... Это один из тех писателей, которые входят в литературу навсегда и никогда не умирают».
В 1986 году в издательстве «Современник» вышла книга Казакова «Две ночи: Проза. Заметки. Наброски», куда вошло кое-что (совсем немного) из дневников и записных книжек писателя, его наброски, а в основном тексты, опубликованные ранее в журналах, предисловия к книгам и прочее. Конечно, я её сразу купил. Тираж 200 тыс. экземпляров. А так как уезжал в командировку в Вельск (летели через Архангельск, а уже оттуда на поезде до этого городишки), то взял книгу с собой.
Архангельск встретил холодом, замёрзшей Двиной, пронизывающим ветром. Было нас из управления «Горьклесурс» трое; немного побыв на набережной, мы ушли в ресторан (кажется, он назывался «Север») и до поезда просидели там, так и не посмотрев город.
Городок Вельск оказался жутким захолустьем. Делать в нём, кроме как участвовать в совещании, было нечего, и тогда вечером я приступил к чтению. Правда, урывочному, не сосредоточенному. Но и такого оказалось достаточно, чтобы для меня открылся другой Казаков — путешествующий, читающий, размышляющий о литературном труде, делающий зачины для будущих, но так и ненаписанных рассказов. Особняком в книге выделялся большой очерк «Мальчик из Снежной Ямы» о Тыко Вылко — «Президенте Новой Земли», художнике, сказителе, поэте.
Выбирались мы из Вельска другой дорогой — поездом сначала до Ярославля, затем, пересев, до Горького. Вот в этот-то последний переезд и оказался я в купе с двумя молодыми ребятами, которых заинтересовала дочитываемая мною книга «Две ночи». Пришлось им рассказать о писателе, о его произведениях, о местах, где он побывал и где побывал я.
Именно книга Юрия Казакова сблизила тогда нас — трёх случайных попутчиков. Книга его душевных странствий под названием «Две ночи», которую я читал на протяжении двух ночей странствия от Вельска до Нижнего Новгорода.
Теперь вернусь к собственно просмотренным мною фильмам. В первом «Трали-вали Юрия Казакова» о судьбе и творчестве писателя рассуждали Алексей Варламов, Павел Басинский, Василий Аксёнов, Евгений Попов, Тамара Жирмунская (это всё коллеги по цеху), прочитал стихотворение, посвящённое Юрию Павловичу, Евгений Евтушенко, рассказывал о том, как создавался художественный фильм о Казакове («Послушай, не идёт ли дождь», в роли писателя Алексей Петренко) в середине 90-х годов режиссёр Аркадий Кордон (сценарий написан по рассказам «Свечечка» и «Во сне ты горько плакал»). Как бы несколько отдельной темой идут воспоминания вдовы Юрия Казакова Тамары Судник, отрывки из беседы Юрия Павловича с Борисом Константиновичем Зайцевым в Париже о И.А. Бунине (магнитофонная запись).
Но и это всё как бы подкрепляло главную мысль, высказываемую писателями, что Казаков слишком мало написал (хотя, что написал — это создано гением).
Слушал я всё это, и во мне невольно зарождалось два противоположных чувства: первое — благодарности, что вспоминавшие писателя не акцентируют тему его пьянства, алкоголизма; второе — несогласия с количественной оценкой написанного Казаковым.
Первое я выделил именно потому, что, открывая памятную доску на доме, в котором жил писатель в Лопшеньге, а затем, проводя встречи с жителями этой приморской деревни в местном Доме культуры, писатели из нашей делегации (лично знавшие Казакова, встречавшиеся с ним — Владимир Личутин, Юрий Пахомов, Владимир Смирнов, Николай Старченко, Юрий Немченко) как-то уж очень подчёркивали эту зависимость Юрия Павловича, болезнь, мешавшую ему и жить, и творить, и, в конце концов, отнявшую у него жизнь. Хотя — стоит ли об этом вспоминать, когда уже всё свершилось и остались только книги (даже дом его в Абрамцеве вместе с библиотекой, рукописями, дневниками и черновиками сгорел). О них, и только о них в первую очередь стоит говорить, вспоминая писателя.
Вот вокруг рассказов и шёл разговор в фильме «Трали-вали Юрия Казакова». Тут Варламов с Басинским как-то уж очень акцентировано говорили о малом количестве написанного героем фильма.
Если сравнить количество с написанным ими — да, мало. А если сравнивать с изданиями Петра Дмитриевича Боборыкина, Евгения Николаевича Чирикова — то и вообще малость. Я уже не беру в пример современных создателей любовных романов, детективов — тут совсем несравнимые количественные величины. Только разве этим измеряется значимость литературного труда? Ведь можно и один гениальный рассказ написать, и остаться в памяти благодарных потомков навсегда. Конечно, хочется нам, чтобы и Пушкин, и Лермонтов, и Есенин написали больше. Да и Достоевский до конца не высказался. Но неведомы нам пути, определённые Богом. И видимо, нам следует довольствоваться тем, что есть, быть благодарными тому, что имеем. Да ведь и не сказать, чтобы уж совсем мало написал «житель Абрамцева».
Кроме рассказов, упоминалась в разговоре трилогия казахского писателя Абдижамила Нурпеисова «Кровь и песок» (в Википедии она названа «Кровь и пот» — не знаю, как всё-таки будет правильно), которую перевёл Казаков, тем самым сделав имя писателю (романы были удостоены Государственной премии СССР). Да, эта работа совершена для заработка, но и высокое качество её несомненно.
И уж совсем не упоминался «Северный дневник», что, на мой взгляд, несправедливо. Пусть не всё из этих очерков, но многое осталось и останется (несомненно) в русской литературе. Нет никаких поводов эту удивительную книгу вычёркивать из списка творческих достижений Юрия Казакова. Были и публикации путевых заметок, статей и прочего, что сопутствует основной писательской работе, а в итоге образует его мир, придаёт ему всесторонность, цельность.
Второй фильм — «Спрятанный свет слова» (подготовленный к показу телеканалом «Культура», 2013 г.) включает в себя основу предыдущего фильма с добавлением высказываний некоего литературоведа Вячеслава Мешкова и писателя Андрея Битова. Понятно, что последний не мог обойтись без каких-то оценок советского времени, выпадов против него. Вдруг заговорил, что Казакова не печатали (десятки книг и миллионный тираж «Роман-газеты», как я понимаю, не в счёт), привычно сводя все свои размышления к мести прошлой стране (СССР) и доперестроечной власти.
Тут и высказывания вдовы, что не вошли в первый фильм, пригодились: «Он не боролся, а противостоял времени своим образом жизни, мыслями».
Господи, да любой творческий человек во все времена находится в подобном состоянии относительно окружающего его мира, со всеми обывательскими пристрастиями, ценностями — неужели это непонятно!
Но одно из высказываний Андрея Битова меня тронуло, и я записал его дословно: «Конечно, он был верующий человек. Неверующий не может хорошо написать. Может быть, он веровал в слово, а слово дело Божие. Не соврать в слове — это и есть такая вера. А у Юрия Павловича совесть присутствовала в каждом слове».
3 января 2018 г.
