ПОЗДРАВЛЕНИЕ ПОЭТУ: «Эй вы, пустозвоны рифмовки, оставьте ваши уловки. Все ваши творения – бредни. На гребне поэзии – Гребнев… Тебе поём мы: «Многа лета», нет, не исчерпан твой ресурс. Ещё взорлит звезда поэта. Ко Господу последний курс!»
- МГНОВЕНЕН СЧАСТЬЯ миг: застолье, краткий сон. И вот – пора вставать и думать о застольи.
ПРОСТРАНСТВО ДНЯ непрестанно загружает мозговые клетки мусором сведений, впечатлений. Конечно, «всё ниспослано Тобою», но находить бы силы избавляться от нашествия того, что и не было и не будет нужно.
СОТНИ И СОТНИ собраний, заседаний, съездов, пленумов, комитетов, комиссий… Тысячи и тысячи речей, выступлений, дискуссий, реплик, постановлений… И редкость редчайшая, что услышишь умное слово. Нет, живая мысль бьётся только в книгах. В хороших.
СОВСЕМ – СОВСЕМ невесело жить: скандалы в семье, раздражение, крики жены, усталость на работе, одиночество. Год не писал. На бумаге. А «умственно» пишу постоянно. Особенно, когда занят не умственной работой. Косте помогаю строить баню. Роемся во дворе, в завалах дерева, железа, бочек, разных швеллеров, обрезков жести, кирпича. Ищем трубу на крышу. Трубы есть, но или коротки, или тонки. Такой, какая нужна, нет. Придётся идти на «французскую» свалку. Там были французские могилы. Тут и конница Мюрата была. И партизанка Василиса. Сейчас свалка.
Думаю: этот серый день, влажная ржавая трава, собаки и кошки под ногами, раствор глины в двух корытах, сделанных из разрезанной вдоль бочки, дым из трубы старой бани, подкладывание в печку мусора, - всё это интересно мне и всё это и есть жизнь, а не та, в которой ко мне пристают с рукописями, которые почему-то не первый экземпляр, которые, не читая, вижу насквозь, но о которых надо говорить.
С Костей интересней. Радио выведено на улицу, но его болтовня как серая муть. «И поэтому наши инвестиции…». У Кости не так:
- Блохи и вши бывают белые и чёрные. Белых бить легче. Лучше всего гимнастёрку положить в муравейник, потом месяца три не селятся. А чёрные прыгают, не поймать. Но ветра боятся. Подуешь, она прижмётся, тут её и лови. Отстань! – отпихивает он Муську. – Сегодня по радио: «Выставка кошек». С ума сошли – пятьсот рублей котёнок. Тьфу! – Он запузыривает матом и от возмущения ценой на котят прерывает работу. Начерпывает внутри кисета табак в трубку, прессует пальцем. – Были выставки лошадей, коров, овец, свиней, сейчас кошек. Чего от этого ждать? Ничего, жрать кошек начнут, опомнятся.
Идём за трубой. На свалке, прямо сказать, музей эпохи. Выброшенные чемоданы, патефоны, примусы, телевизоры, плиты, холодильники, крысы живые и мёртвые, дрова, доски, шифер, россыпь патефонных пластинок. Нашли две трубы. Не очень, но приспособим. Ещё Костя зачем-то тащит тяжеленный обрезок стальной рельсы.
Обратно идём через аккуратного Федю. У него даже на задворках подметено.
- Трубу искали? – спрашивает Федя. – Сейчас всем труба. Пока вроде не садят. До войны один жестянщик кричит на базаре: «Кому труба? Всем труба! Колхознику труба, рабочему труба! К нему тут же Очумелов, участковый: «А, всем труба? Пройдёмте!» Тот говорит: «Конечно, всем. И самовар без трубы не живёт, чай не поставишь. И на буржуйку труба». Отступился. Только велел конкретно кричать: «Труба для буржуйки, труба для самовара!». Чего, долго вам ещё созидать? До морозов надо шабашить.
- Эх, - крякает он внезапно. – Уходит в сарайку, возвращается с трубой. Да и с какой? Из нержавейки. – Аргоном варил, колено вот приварено, дымник. Дарю!
Костя потрясён, но сдерживается. «Будет за мной!» Торопится уходить. И те, две трубы и рельс, мы тоже не бросаем. Еле дотащили.
Кошки и собаки обнюхивают новые вещи. Несъедобны. По радио «Ночь в Мадриде» и «Арагонская хота». В конце ведущая ляпнула: «Вот подошёл к концу наш музыкальный круиз», Не сердись, Михаил Иванович, что с них взять, с «перестроенных»? Ты испанцев лучше их самих, понял, а мы и сами себя скоро забудем.
«СПАСИБО, ДРУГ! Тоской влеком вновь за тобой след в след ступаю. В твоём Никольском-Трубецком я, как убитый, засыпаю. Проснусь – дождище за стеной, и храм Никольский за спиною. Моя тоска опять со мной, и кладбище передо мною».
НА КАЧЕЛЯХ ДВЕ девочки, три и четыре года, качаются и весело поют, войдя в ритм раскачивания туда-сюда, нажимая на ударные слоги: «В одной маленькой избУшке жили-были две старУшки. И была у них собАчка по названью КукарАчка. Раз поехали на дАчку, заватили КукарАчку. По дороге неудАчка – заболела КукарАчка. Повезли её в больнИчку, стали делать оперИчку. С оперичкой неудАчка: сдохла наша КукарАчка… В одной маленькой избУшке плачут, плачут две старУшки: ведь была у них собАчка по названью КукарАчка». (Керчь, Аршинцево).
ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ СВОБОДЫ – духовное рабство. Кричи, что хочешь, толку никакого. И ничего не добился и опять в дураках.
Но демократам сказать вообще нечего. Это сразу заметно по тому, что они постоянно поднимают крик про общечеловеческие ценности. Тут уже такая исчерпанность, что и выдрючивания на тему не спасают. Но им-то что: всё проплачено, предоплата свершена, надо отрабатывать. Общечеловеческие ценности? Да у вас одна ценность – деньги.
ЧЕМ ПРЕКРАСНЕЕ было прошлое, тем тяжелее жить в настоящем. Когда-то прошлое было будущим, и оно прошло и стало прошлым. И опять есть будущее, и оно пройдёт. Такое колесо. То есть настоящего нет. Во всех смыслах. Ни времени и ничего настоящего, то есть надёжного, стоящего.
УТЕШЕНИЕ ПОЭТУ: «Твою обиду мне не забыть, за тебя содрогаюсь от боли я. Конечно, поэта надо любить. Поэта в годах тем более. Такого тебя весь мир возлюбил: в Европе, в любой Замбезии. Зачем же ты погасил свой пыл в родимой моей Кильмезии? Здесь половина людей не умна, то половина женская. Виновна в этом опять же луна, да плюс темнота деревенская. Ты запомни, мой друг, ты в Кильмези любим. На том стою до упертия. Я знаю – ты талантом своим подаришь Кильмези безсмертие».
ПОСЛЕ ВСТРЕЧИ в Иркутске подошёл мужчина в галстуке: «Можно спросить? Я так и не понял, как вам удаётся динамизировать слово и как удаётся насыщать фразу энергетикой»? Я абсолютно не понимал, что ответить. Отговорился незнанием. Он, разочарованный, отошел. Рядом стоял ещё один мужчина, тоже был на встрече. Первый отошёл, этот мне посоветовал: «Ты б сказал ему: иди ты в баню мыть коленки. Умный, как у Ленина ботинок. Динамизировать! Закрой рот, открой глаза, так? А пойдём примем, земеля, за встречу вятских на сибирской земле! Я тоже всю жизнь за Вятку буром пёр. А эти умники развелись: «Закрой чакры, открой мантры!» Только болтать.
ЧТО ТАКОЕ «Один день Ивана Денисовича» после Шаламова, Зазубрина, Бунина, Шмелёва? Да это ещё ничего, хроника одного дня. И очерки «Матрёнин двор» и «Захар Калита». Но эти гигантские исследования «Узлов», «Гулагов», ну честно бы говорили – невозможно читать. Мысль опережает художника. А мысль тендециозна. Герои не для показа жизни, а для выражения авторской идеи. И это опять же терпимо. Но давит своими мыслями, а они неновы. Старается «важно в том уверить, в чём все уверены давно». И эта манера несобственно-прямой речи, косвенной. Вроде и герой, а вроде бы автор. Чувства родины, русскости заменены борьбой с коммуняками. А этот «расширительный» словарь русского языка? Комедия.
И что я о нём?
ПЛОТНИК: ПЯТНИЦА – тяпница. Хватит топором тяпать, пора тяпнуть.
- ВНЕЗАПНО ЯВЛЯЕТСЯ муженёк и дружки его. Где-то уже отметились. Ещё и шутит: «Наливай, хозяйка, щи, к нам пришли товарищи». Я растерялась: четыре мужика, чем кормить? Потом ставлю им живожаренку, садитесь. Сидят, нахомячивают. Им что, было бы жидкое, без твёрдого обойдутся.
- ПУСТЬ У ПИСАТЕЛЯ нет таланта, компьютер-то есть у него? – Есть. - Ну, так чего ещё надо?
РАССКАЗЫВАЮ В ВОСКРЕСНОЙ школе о Китае детям, какие умные китайские дети, какие упорные. Девочка: «Ребёнок из Китая равен ребёнку из прошлой России».
СТАРУХА ТАЛАЛАНТЬЕВНА: - Нельзя стрелять в людей с иконами. А племянник служил в МВД, говорит: «Присягу подписывали – выполнять приказы». – «А если бы приказали?» - «Я бы, тётя Шура, мимо стрелял».
ЭНГР НРАВИЛСЯ за краски. Может, и не более. Помню его, а опять и опять смотреть не тянет. А к Левитану пришёл позднее. М о ё он приподнял и на подносе живописи преподнёс. Будучи экскурсоводом, наблюдал за ребятами. Их тормозили сюжетные картины и нежновыписанные лица, вскоре наскучивающие. И то, что вспоминалось из иллюстраций в учебниках и открытках. Великие произведения оставляли равнодушными. Ничего, всё постепенно.
Пришёл я к Пластову, Венецианову, Тропинину, Нестерову, Боровиковскому, Серову от тех же Нисского, Сарьяна, Домашникова, Ван Гога, Матисса (писал о них). А к Рублёву от всех их вместе взятых, от икон и росписи в церквах.
Что Энгр? Для примера. У голландцев так много тяжёлого матового серебра, что полотна чуть не рвутся, так много его (серебра) наставлено. То же дичь, фрукты-овощи, полдни в Неаполе...
Словом, мысль ещё такова, что к большому приходишь, когда оно было в твоей жизни, ты был лишен его и вот: оно здесь, на картине. Осень моя, её золото, над вечным покоем, радуга и берёзы Куинджи, грачи Саврасова… Но и (тогдашнее: Моя любимая картина – Романо Джульо «Форнарина», о, милая, так грустно не смотри, ты лучше двух десятков Самари). «Жанна Самари». Всё ж таки без голой груди и без красного знамени на баррикадах.
ЖЕНЕ: НУ, МЫ идём в гости? – Не знаю. – Но мы же обещали. – Иди. – Как же я один пойду? – Очень просто. – Ладно, собирайся. – Интересно, в чём я пойду? – Вот в этом платьи. – Ему сто лет. – А в этой кофточке? – Да кто теперь такие носит? – А этот костюм? – Если хочешь опозориться из-за жены, надену. – А вот эта блузка? – Её надо было сто лет назад выкинуть. – Но вот это-то, это-то! – Я в нём как чучело огородное! – Нет, оно прекрасно! - Тебе вообще всегда всё равно, как я выгляжу.
НА РЕЙДЕ. МНОГО света от береговых прожекторов, от фонарей на мачтах. Да плюс большущая луна. Всё соединилось в гармонии неба, земли и моря. Спокойная вода, хорошо видно спящих рыб. Привыкшие к гудению винтов, даже и не шевельнутся. Они были независимы от ковчега Ноя. А нам бы без него не спастись. Но в будущем и вода закипит, и море станет как кровь.
Рыба прыгнула в руки монаху, когда нечего было есть, и он взмолился.
В ГОСТЯХ ДЯДЯ Савелий. Поел хорошо, откинулся, гладит живот: «Ну, отвёл душу». Мальчик, сын хозяев: «Дядя Сава, не надо душу отводить».
ДРУГОЙ МАЛЬЧИК, плохопослушный. Бабушка провожает его: «Иди с Богом!» - Он (сердито): «Нет, я один пойду!» И плохо закончил жизнь.
ЧЕРЧИЛЛЬ, НАГОВОРИВШИЙ много любезностей Сталину и вообще СССР, известен ещё и тем, что выпивал ежедневно две бутылки армянского коньяку. Это-то все знают, а речь в Фултоне забыли. Речь совершенно гитлеровская, даже по лексике: «Гитлер начал дело развязывания с войны с того, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию». Господин Черчилль начинает дело развязывания новой войны тоже с расовой теории, утверждая, что «только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы мира». Каково? («Правда» март 1946 г.)
ТЫСЯЧИ ПЕСЕН всякого рока, авангарда, рэпа, но как выйдет на берег Катюша! «Пусть он землю бережёт родную, а любовь Катюша сбережёт».
ДЕВОЧКА МАЛЬЧИКУ: «Не тронь муравья, у него есть маленькие дети – муравьи». – «А если нет, так можно наступить?»
- ЕЛИЗАВЕТА ВЛАДИМИРОВНА, почему же вы не читаете Белова, Распутина? – Миленький, есть же Евангелие.
Читать художественную литературу стали меньше, потому что появилось много духовной литературы. И должно же это принести духовные плоды.
Почему трудно воззреть ко Господу? «Омрачились умом в житейских страстях». И: «Дружба с миром есть вражда против Бога».
Терпение врабатывается волей. Терпеть может и гордый, и себялюбец, и тщеславный. И прикрываются заботой о мире, о людях. А вот смирение, за которое даётся благодать – это награда за молитвы, самоотречение. Главное тут для интеллигентов, чтобы язык не был бы «прикрасой неправды».
Да что ж я-то такой умный получаюсь, а сам очень плохой молитвенник, очень пребываю «в лукавствии мира».
НА ПТИЧЬЕМ РЫНКЕ ходит с котом, щиплет его за шерстку меж ушей. Кот моргает. Продаёт его… на шапку. «Смотри, какая шапка. К зиме вылиняет, мех окрепнет». Другой купил рыбок, а банка с ними вдруг выскальзывает и разбивается. Все ахают, а продавец рыбок кидается на четвереньки и собирает трепещущих рыбок ртом. Встаёт, кровь на губах, порезал об осколки банки. Но доволен, спас рыбок. Выплёвывает рыбок в аквариум. Наполняет водой ещё одну банку, начинает сачком снова ловить. «А сколько неончиков брали? Пять? Возьмите ещё самочку. Через год и уху будете варить».
УВЛЕЧЕНИЕ ДРУГИМИ учениями совершенно нормально. Конечно, в молодости. О. Серафим (Роуз) не только умозрительно, опытно исследовал многие вероисповедания. И вывел: в с е они несравнимы с Православием, единственно верным путём к Богу.
Помню очень короткое время не увлечения даже, а интереса к Индии, от романа Германа Гессе «Будда Готама», немного от картин и стихов Рериха, от тогдашнего (60-80-е гг.) вторжения в Россию возгласов: «Харе-рама, харе-рама, харе-рама, харе-Крищна!». Ещё и в начале 90-х они маршировали в белых балахонах по Арбату, за ними семенили женщины в белом, босиком. Они как дети Арбата ночевали даже там (сейчас дети Арбата – это торговцы матрёшками для иностранцев). Это я очень и очень помню, ибо к этому времени я уже, слава Богу, причащался и был для их реинкарнаций неуязвим. Для них я был прямой враг. И вот почему: в журнале «Москва», редакция как раз на Арбате, печатались работы Валентина Сидорова, хорошего русского поэта, который увлёкся Индией и восторженно о ней писал. Гималаи, позы лотоса, древность традиций, стойкость и выносливость… всё описывалось им увлекательно. Даже тираж журнала подскочил. Собирались (и уже начали) печатать «Агни-йогу». А я воспротивился. И тираж у нас упал, и мне это ставили на вид. Ибо подписчики наши кормили весь коллектив издательства «Художественная литература», где мы печатались.
Они (люди в белом) приходили под окна и очень подолгу барабанили и возглашали свою «Харе-раму». Даже явились в редакцию. «Вы учите добру и терпению, - сказал я, - почему же вы так агрессивны? Если ваше учение такое правильное, такое главное, оно не пропадёт и без публикации о нём в журнале». Выстоял. Узнали домашний телефон, звонили даже в полночь. Перетерпел. Ещё же им и Блаватская очень помогала. Потом я узнал, что, при всей своей оккультности, она была патриоткой России. Но вот, «рерихнулась». Да и мне какое-то время Рерих нравился, например, цикл «Мальчику». «Мальчик, мой милый, не медли, скорее в путь соберёмся».
В защиту учения Будды Готамы (Шакья Муни, как стали его звать, когда он слез с коня и срезал мечом свои длинные волосы, знак царского достоинства), говорят, что оно похоже на христианское. Ограничения в пище, молитвы, терпение, всё так, но даже с первых шагов Готамы видно, что это совсем не русское. Собрался уйти из дворца, тут у него рождается сын. «Узнав об этом, сказал: «Это новые оковы; мне надо их разбить». Рождение сына не удержало его». (П. Лебедев. «Будда и его учение», 1903 г.). Ни йоги, ни истязатели плоти, ни созерцатели не освободили его от сомнений. Ушёл от них и жил в посте и размышлении. Упал от истощения, чуть не умер. Перестал поститься, чтобы жить.
Никто не мог искусить его, даже сам Мара (злой дух, смерть по Бунину). Утром ему открылась истина. Он нашел путь избавления от страданий. «Есть две крайности, их должен избегать человек. Одна крайность – жизнь полная наслаждений, жизнь похоти. Другая – жизнь добровольных страданий. Надо выбирать средний путь – покоя и просвещениия».
Но как это «избавление от страданий»? Вот я избавился, а у меня друг умер. «Не убивай живого существа. Даже шелковая ткань через убийство червячка». Но червячок не умирает, а сам превращается в бабочку, которая всё тут сожрёт. И если я комара не прихлопну, за меня его съест ласточка. «Должен быть беден, как птица, которая не несёт с собой ничего, кроме крыльев». А детей надо кормить?
Конечно, совсем не нужно мне разбирать тонкости их учения. Доселе на улицах и станциях метро ученики брахманов и навязывают литературу Крнишны: «Бхагават-гита как она есть», «Шри Чайтанья-чаритамрита, Ади- и Адхья-лила», «Сознание Кришны – высшая система йоги», многих других.
Поневоле знакомишься. Вот и обобщающая книга об авторе этих трудов о «Человеке святой жизни», о «Его Божественной Милости А.Ч.Бхактиведанте Свами, впоследствии известном как Шри Прабхупада». Читать её (для меня) трудно. Шрила Бхактиведанта считал, что счастье человечества только в следовании учению Кришны. Он и в Америке проповедовал, и с Индирой Ганди встречался. Лично сам был аскетом. Сам себе готовил пищу. Возил с собой медную кастрюлю, «разделённую на секции для одновременного приготовления на пару риса, овощей и хлеба». Но, так как его книги и книга о нём очень доступна, и с ней легко познакомиться, то закончу тем, что кришнаитское вероучение России не подходит.
А один кришнаит убеждал меня, что Иисус Христос до выхода на проповедь был в обучении у кришнаитов. И он верил в это. И верил в то, что хорошая собака в следующем воплощении будет человеком, а плохой человек превратится в собаку. Но потом собака может стать хорошей и стать человеком. А плохой человек станет собакой. А будет плохой собакой, станет деревом, а будет хорошим деревом, вернётся в собаку. И так далее.
Увлечение браманизмом, индуизмом было сильным в начале 20-го века. Русский корабль причалил к Калькутте. Офицер, поклонник браманизма, повёл матросов к знаменитому факиру, брахману. Тот ходил по горячим углям, заклинал змей, при молитве поднимался над землёй. Пришли. Индус показывал свои достижения, но всё как-то косо поглядывал на одного из моряков. И ничего у него не стало получаться. Наконец, факир зашипел и, изрыгая проклятья и показывая пальцем на моряка, повалился набок. Они вернулись на корабль, и офицер спрашивал моряка: почему именно его отметил заклинатель? «Не знаю, - чистосердечно, - ответил матрос. – Мне тоже интересно было. А я же всегда про себя читаю Иисусову молитву, может, он это почувствовал. Ему, видно, это не по губе».
- РУССКИЕ ВО ВСЕ века испытывали сверхчеловеческое напряжение. – То есть хочешь сказать, что устали? – Никогда! Как солдаты на марше? Спали на ходу. А вспомни Крестный ход.
ТОПЛЮ БАНЮ. Стыдно сказать, топлю шестой час подряд: дрова сырущие, баня худющая. Мусор жгу, фанеру. Сегодня даже солнце. Так неожиданно выходит из-за туч, что вздрагиваешь как собака, которую неожиданно погладил хозяин. Или как наказанный и прощёный ребёнок.
Всё больше тянет к уединению. И даже не только для работы. Молод был, мог и на вокзале писать. И в ванной. Уединение сохраняет душу. Один находишься и не грешишь, хотя бы языком. И легче гасить помыслы, они быстрее замечаются. Легче глазам – не на кого смотреть, легче ушам – некого слушать. То есть как раз ушам полная благодать – слушать крик петуха, шум ветра, птиц, хруст снега… Стараюсь запомнить, как озаряется церковь, как обозначается на тёмном небе. Уходил из Лавры, всё оглядывался. У преподобного снопы, костры свечей, отражённые в золотых окладах. «Радуйся» Акафиста. Прошу всё это жить в моём сердце, занять его. Чтобы, когда пытаться будут войти в него помыслы, им сказать: а место занято!
Колокол ударил. Негромко. Подождал, как бы сам прислушиваясь, так ли начал звон, ещё ударил, ещё. К вечерне.
Как же легче жить со Христом, слава Богу. Знали бы деточки. Нет, им их дела дороже. Что горевать, всё описано святыми отцами. И нечего думать, что кто-то страдает меньше другого.
В Лавре, в Троицком соборе у меня есть место, стоя на котором особенно ощущаю Божие присутствие в себе и в мире. Около хоругви. Даже иногда пол храма покачивается подо мной, как палуба корабля перед причаливанием к Святой Земле. Это ощущение хочется передать сыну, дай-то, Господи.
- МЫ – ЛЮДИ БОГА, или люди истории? (думает) История разве не от Бога?
САМ ДЬЯВОЛ редко вмешивается в события обычной человеческой жизни. Он занят главным – готовит путь антихристу. Всю бесовщину в мир внедряет его дьявольский штаб. Работу ведёт и по странам и континентам, и, главное, по умам, душам, сердцам. Ссорит людей, убивает любовь, спаивает, развращает, прельщает деньгами, удовольствиями. От падения нравов производные: пошлость культуры, недоумки образования, продажность дипломатов и политиков.
На этот штаб работают и вроде бы сильно русские патриоты. Телепузикам велено и русским слово давать. Пусть пищат, визжат, хрипят, что Россия гибнет, это же музыка для дьявольских ушей.
Почему же мы терпим поражения? Мы, русские? Потому что дьявольские штабисты занимаются не глобальными проблемами, а каждым отдельным человеком. Человек рушится – остальное само собой.
У дьяволят и отпуска бывают, их хозяин об их здоровьи заботится. Отпуск у них у моря, среди педерастов.
