Цветок пятый
На
Каспий грозный,
Дербента язву, Персиду льстиву,
Змею опасну, виясь по камням,
Спускаясь в ямы, взмощаясь наверх,
Идя горами, на бунт Ширвана,
На спесь султана, не содержаща
Душа изъяна, ты смелым оком
Своим взираешь, по мысли
Россов лишь полагаешь
Велику славу, ее простор,
О, достохвальный Амбасадор!
Цветок шестой
Царевича лицо и разум херувима,
И тихий свет чела из черных лат глядят,
Покоен твердый взор, белее горностая,
Которым плащ подбит, высокий, ясный лоб.
В который раз гляжу и повторяю внове:
- Царица, как слепа, беспечна ты была,
Как ты равнять могла разбитых валунов
Бесформенны осколки с жемчужиною сей?
Однако, как ни глуп, ни не учён бывает
Убогий следопыт жемчужин дорогих
Он живо отличит блистающий кристалл,
Посеянный волнами, от тусклых и
Пустых товарищей его,
Казалось, ты беречь, ценить должна
Дар неба, и что же - ничего!
Нет, хуже - ты могла...
Но дольше я не стану к жестокой говорить,
Не у неё оправы жемчужине просить!
Царицу неба, Надежду всех сердец,
Чистейшую Любовь я стану умолять:
- Отри его слезу, Державнейшая Мать,
Вели Твоим певцам всечасно величать
И подвига красу, и нрав его прямой,
Чтобы никто не смел сомнением дерзать -
Вельможею Твоим ему вовек сиять!
Цветок двадцать девятый
В осколках ледяных крошатся хрусталя,
Дельфина пасть отверстая пылает,
Струей высокою кипящего огня,
Тьму зимней ночи прорезает,
Несутся к звездам праздничны хоры,
Пестреет хоровод уборов непечальных,
И вереницей носится в уме расчетов сеть
Блистательных и дальних,
На брызги факелов крутящихся глядишь
И шепчешь про себя:
«Конец всем колебаньям!
Каков ни будь ответ,
О Праведный Судья,
Довольно с малодушным умолчаньем
Сносить негодных лиц коварные труды.
Монарший русский двор - не сплетников собранье,
Не гульбище воров, не сборище льстецов,
Не должен чести ждать, как подаянья!
Так! Прав я, или нет, мне доле ждать претит,
Не раб курляндский Калитович!»
А в маске бархатной подле тебя стоит
Злопамятьем опоенный попович.
- Озябли на ветру? В возок хотите мой?
- Сиятельный министр, как можно, я не смею.
А в муфте меховой сжимает роковой листок -
Погибели твоей затею,
Блестящею змеей зигзага фейерверк,
Над гордой крепостью взлетает,
Двух собеседников, два сердца -
Правду и порок,
Пред Богом ярко освещает.
Цветок тридцать второй
Великой кто оспорит приговор,
Кто здесь умней Екатерины?
Да отвратится всякий взор не чтущих
Слог ее старинный,
Не на плите могильной писан он,
В душе народной эпитафия,
Залог любви и правды стон,
И скорби дань, и русских счастье,
Звучат так коротко простые те слова,
Так дивно, как наш земной удел,
Как красота Христа -
«Казнен невинно».
Цветок тридцать шестой
Художеств радость, знания светило,
Доставить всякому усердно ты желал,
К тому труда прикладывал на диво,
Но благодарность так и не пожал,
Любил всем сердцем старины преданья,
Собрал легенд и былей целый свод,
Истории родной томов собранье
Составить восхотел,
Но ряд невзгод, обрушившись внезапно,
Погибель сим мечтам соделал невозвратно,
Задумал наконец любезному народу,
Прямое управление принесть,
На то употребил свою свободу, волю,
Гений, разум, честь,
На плахе голову сложил,
А просветителя приятное названье
Добыл, кто не имел на то призванья!
Но скоро, скоро прореченное число
Конец положит дням лукавым,
Короною златой покроется чело,
А не венцом кровавым!
Цветок тридцать девятый
Был наречен Клавдием не напрасно
Рондо, английский резидент,
Язык, что бритва,
Слог латинский - язва,
Двусмыслен колкий комплемент,
Оставил ядовитых мемуаров
Немалую тетрадь:
Один вельможа - жалок,
Этот - к водке падок,
Тот - стыдно и сказать,
И только об одном двора министре
Не смел Рондо сострить:
«Талантливей его, полезней для России, никто не может быть».
Цветок сорок шестой
(к россам)
Пред тенью гения,
Где его канул прах
Безмолвствуйте.
Корысти вечный страх
С презреньем изгоняйте,
Мелькнет над россом зверя зрак,
Внимайте
Героя образу во скиньях золотых,
Где кубки пенятся флоренского нектара,
Где каждый правый вздох не потеряет дара,
Там встретит их, друзей одноплеменных:
«Наследуйте отечество забвенных,
Растерзанных и верных русских чад,
Сам был таков, и вам сердечно рад».
Цветок сорок седьмой
«Душа мутится»,
Гефсиманской тоскою напоен,
Не послан ангелов крылатых
На помощь грозный легион,
Последний в сердце луч бросает
Светильник веры,
Угасает надежда разума благого,
Но пройден час искуса злого,
Взор гордый сух,
Не нужно слов,
Как правды нимб несокрушенной твое:
«В сем умереть готов».
