Весенний сад
Лепестковым белым цветом
Сад весенний припорошен,
Переполнен майским светом,
Целомудренно-роскошен.
Тонким запахом цветочным
Полон, кажется он дивным,
Как ребёнок непорочным
И доверчиво-наивным.
А в тени его художник
Уж раскладывает краски
И, поставив свой треножник,
На холсте рисует сказки.
Беда
Я равнодушно наблюдаю
Толпу из дома своего.
Я никого из них не знаю,
Для них не знача ничего.
Мы в отстранённости взаимной
Живя без дружбы и вражды,
Идём одной дорогой длинной,
Друг другу глубоко чужды.
Но в Церкви мы - Христово тело,
Одна душа, один народ.
Корабль наш к пристани умело
Премудрый Кормчий приведёт.
Но вот беда опять со мною:
Едва ворочая весло,
Молюсь, чтобы меня волною
Случайно за борт не снесло.
Друг
Пирогами пахнет вкусно,
Чай заварен из травы, -
В городок мой захолустный
Друг приехал из Москвы.
"С чабрецом?" - "Нет, лучше мятный,
Я не пил уж с давних пор".
И ведём мы с ним занятный
И неспешный разговор.
"Как Москва?" - "Да слава Богу,
Сниться будет мне во сне!
Чёрных стало слишком много," -
Друг рассказывает мне. -
"Поглядишь, и станет грустно
В Вавилоне этом жить." -
"Ну а что такое русский,
Как его определить?
По рождению, по цвету,
По любви к родной глуши?"
Друг сказал: "Наверно, это
Состояние души".
Я ответил: "Признак главный,
Я которого держусь:
Русский - значит православный,
Любящий Святую Русь.
Если так, то, без сомненья,
Стоит нам и дальше жить...
Может быть, тебе варенье
Прямо в чашку положить?"
* * *
Я уезжал, а ты молилась,
С надеждой, веруя, ждала,
Ты возвращение как милость
У Бога вымолить могла.
И я не находил покоя
Там, вдалеке, за полстраны.
Мы были перед Богом двое
В молитве соединены.
Но в жизнь наш век неугомонный
Привнёс мучительный разрыв,
Доступной связью телефонной
Молитвенную заменив.
Теперь в ответ на опасенья
Мобильник нас соединит.
А Бог послал нам для спасенья
Гипертонию и артрит.
Деревня
Я жил здесь сорок лет назад
И узнаю теперь с трудом
Заглохший яблоневый сад
И старый полусгнивший дом.
Здесь был соседних изоб ряд,
Их разобрали и свезли.
А погреба ещё стоят,
Торча, как кочки, из земли.
Вокруг пустынные поля,
Дороги нет уже давно,
На скрип колодца-журавля
Никто не выглянет в окно.
Как жаль! Родной оставлен кров,
На крышах выросла трава.
Кого-то приютил Тамбов,
Кого-то - шумная Москва.
Нам грустно кажется сейчас,
Но мы свой дом не берегли.
Как рано многие из нас
Приют на кладбище нашли!
Нам этот край был Богом дан,
Благословенные места!
Но здесь теперь - один бурьян,
Как в наших душах - пустота.
* * *
Вспоминаю годы, те, что я любил.
Детство моё, детство, я тебя забыл!
Молодости мутной промелькнут года
Цепью поминутной жгучего стыда.
В зрелости беспечен, к старости - дурак,
Жил, как будто вечен, прожил кое-как.
А теперь, под старость, в жизни и стихах
Мне одно осталось: плакать о грехах.
Матрюха
Я помню: тощая старуха
С утра ходила по позьму.
Бранила Божий мiр Матрюха,
Жить не давая никому.
Чуть свет - мы слышали укоры,
И обвиненья в грабеже,
И нескончаемые споры
О переставленной меже.
- Что ж ты орёшь? - бывало, спросят, -
Тебе самой не тяжело?
- Меня тогда как черти носят
Моим соперникам назло.
Морщины на лице суровом,
Всегда отрывистая речь, -
Она одним удачным словом
До самых пят могла прожечь.
Её соседи были рады,
Когда старуха умерла.
"Преставилась! Ну, так и надо!
Позьма с собою не взяла".
А мы достойны ли покоя,
Свершая странствие своё?
Нас как терновою иглою
Господь смирял через неё.
Мы с детства, Господи, крещёны,
Но что нас ждёт в конце пути?
Грехи рабы твоей Матрёны
По милосердию прости!
* * *
Верую, ибо абсурдно
"Израиля отрада,
Пришедый нас спасти
Благоволил до ада
Душою низойти.
Но Бог Его возставил,
Восшедшего на крест!"
"Безумствуешь ты, Павел", -
Воскликнул Порций Фест.
Так до сих пор: лишь имя
Христово назовёшь, -
Меж ближними своими
Безумным прослывёшь.
Но мне "безумье" это
Не причиняет зла,
Вперяет, как победа,
Звучит, как похвала.
Дочери о выборе профессии
Витая в векторных пространствах,
Полях конечных Галуа,
Моя болела голова
С многоречивым постоянством.
Но я придирчиво корпел,
Убив на свёрточные коды
Свои студенческие годы,
И только в этом преуспел.
Я совершенно и дотошно
Их изучил - до тошноты,
До пресыщенья, до черты,
Прейти которой невозможно.
Что дальше? - Дальше, охладел.
Уныло и неинтересно.
Мне надоело, стало тесно,
Быть программистом захотел.
Писал уже другие коды,
Конечно же, до тошноты,
До пресыщенья, до черты,
Убив оставшиеся годы.
Я говорю тебе к тому,
Чтоб ты себе не изменила.
Ищи того, что сердцу мило,
А не холодному уму.
Лапшин Сергей Серафимович, г.Уварово Тамбовской обл.
_1.jpg)
