Новые заметки на старых полях

...И ЭТОТ ВСЕГДАШНИЙ упрёк Господу: если Он такой всевидящий, видит же Он мои страдания и, если Он такой всемогущий, то чего же не поможет?

- Он помогает. - Как? - Он дал тебе свободу воли, поступков, почему же ты всё делаешь себе во вред? - Как? - Куришь, выпиваешь, жадный, с женой ссоришься, матерные слова употребляешь, с детьми мало общаешься. - А это-то при чём? - Но ведь всё же на тебе самом отражается. Есть закон возвращения твоих поступков на тебя. Накричишь на кого - на тебя накричат, откажешь в помощи - тебе откажут... Поднявший меч, от меча погибнет. Надо самому лучше становиться. - А зачем? - Но ты же не с такими недостатками, грехами сотворён. И как ещё Бог терпит тебя? Да и меня тоже, и всех нас, таких окаянных. Как?..

Помню, батюшка рассказал, как один юноша просил его помочь найти спутницу жизни. Да он её уже и нашёл, только она его не любила. Но сказал батюшка, никак нельзя никого заставить любить себя. Никак! Это загадка, но это так. Отсюда и обращение ко всяким гадалкам, ведьмам за приворотным зельем. Но всё напрасно: любовь выше колдовства. Она сама выбирает, кого любить.

И ещё: узнать себя очень просто. - Как? - То, что тебе не нравится в других, это точно есть у тебя. Воюешь со злом в других, а в себе его не видишь. Вот это ключ к объяснению ненависти и вражды. Даже в межгосударственных отношениях. Мы такие хорошие, а они (Европа, Америка, Израиль...) такие бяки. А мы хорошие?

Государства состоят из людей, а люди сами такие. - Какие? - Такие, у которых человек, он сам, стоит на первом месте. - А как иначе? - Иначе? На первом месте должен быть Бог! И у тебя и у государства. И тогда всё остальное будет на с в о ё м месте.

ИЗ НЕИССЯКАЕМОЙ гребневской памяти:

Мы с товарищем вдвоём на гору взбиралися. Он с наганом, я с ножом, драки дожидалися.

Всё ходил-ходил, подкатывал: С тобой ночую я. - Не ходи, не уговаривай: ничё не чую я.

Две недели уговаривал барана без рогов: полюби мою овечку, не оставь без сапогов.

Целый месяц я упрашивал колхозного быка: полюби нашу корову, не оставь без молока.

Это школа на горе, каменное здание. В неё ходят не учиться, только на свидание.

САМОСТОЯТЕЛЬНЫЙ, САМОУВЕРЕННЫЙ. Широко шагал по жизненным ступеням, наступая на разбросанные по ним грабли.

- ЛЮБИШЬ САМОГО себя, и ещё хочешь, чтоб тебя другие полюбили. - Но они такие же себялюбцы. Как они тебя полюбят?

ТЫ ОСУЖДАЕШЬ кого-то? Твоё осуждение - это прямое указание на тот недостаток (грех), который есть в тебе. «Да она такая завистница. Он такой жадный. Он и в церковь-то не любит ходить». И тому подобное. Трудно это правило на себя перевести. Но надо стараться. Дёргает тебя нечистый за язык, спохватись: это же ты о себе говоришь.

Это я ещё и самому себе говорю. Ибо принадлежу к цеху пишущих, рисующих, сочиняющих, играющих, ваяющих: «Да какой он писатель! Да разве это поэзия? И это, вы думаете, актёр? Актриса? Это художник? Да это Леонардо недовинченный. Он, а вы что, не знали, такой бабник. Да она на всех мужиков вешается».

Осуждение в мире искусства сближает бездарей. «Против кого мы будем дружить?»

ВЯТСКОЕ УГОЩЕНИЕ в застолье: Буди сколь чё да ешьте хоть чё-нибудь.

ОБУВЬ ИЩУ не модную, а удобную. Уже прогресс.

ЖИВУ БЕГОМ, а соображаю шагом, то есть живу быстро, а соображаю медленно.

- НАШИ ВРАГИ - в пост пироги. А малый пирожок и в пост дружок.

НА ДАЧЕ СВИРИДОВА праздновали его концерт в Колонном зале Дома союзов. Надо сказать, что это была не его дача, он это подчёркивал. Аренда. Среди гостей Елена Образцова. Вошла такая статная, весёлая, шумная. Помогаю раздеться, ощущаю в руках льющуюся тяжесть золотистых мехов. Ищу вешалку. Смеётся: «У такой шкуры вешалки нет». Хладнокровно отнимает у меня шубу и швыряет её на стулья. Проходит в переднюю, смотрит на стол: «О, шампунь!»

Садится между мною и Василием Беловым. Он сразу начинает её ругать за развод с мужем, за новое замужество с дирижером Альгисом Жюрайтисом. Она совершенно хладнокровно отбивается: «Это не измена, это для работы нужно. Мы же с Альгисом всё время в совместных выступлениях, поездках». Вздымает бокал.

Видно, что Эльзе Густавовне не очень нравится вольное поведение великой певицы. И то, что она называет великого Свиридова на ты.

А вот уже все они ушли. Но как много доброго и нужного оставили. И мы их поминаем. А Эльзу надо поминать как Тамару. Она в Крещении Тамара.

УПУСТИМ ШКОЛУ - упустим страну. Да уже и упустили. Меж жизнью, родителями и школой охранники. Это «для безопасности учащихся». Имеется в виду терроризм. Но главная опасность свершается ежечасно: дети воспитываются без Закона Божия.

Никак не возьмут наши руководители пример руководства страной от предшественников. Для тех школа была наиважнейшей.

Екатерина 2-я. «Наказ»: «Чтобы нравственно возвысить народ, надобно ему дать надлежащее воспитание, построенное на началах разума, проникнутое духом христианской любви».

Николай 1-й. «Манифест» от 13.7.1826 г. «Паче же всего да будет страх Божий и твердое отечественное воспитание юношества основой всех надежд к лучшему, первою потребностью всех состояний».

«Закон Божий» как учебный предмет был введён именно Николаем 1-м.

ЗАПАД ОТ ТОГО отстал от нас в организации школы как учреждения не только образования, но и воспитания, что совсем нами не интересовался. Но мы-то поглядывали на них. И брали, что получше. Но учили по-своему. Доселе плохо изучен пример церковно-приходских школ, когда даже читать учили по Псалтири, то есть одновременно с грамотностью шло и нравственное обучение.

Но недолго была такая радость: тогдашние либералы убедили государство создавать земские школы. А они были обезбожены. Отсюда всё: падение нравов, воспитание недовольства порядками в стране, то есть близкая революция.

И сейчас опять во все источники информации, печать, интернеты, айфоны всеваются семена пошлости, издевательства над историей, вливается яд зависти к богатству. О любви к родине, о ценности семьи, где это? В насильственном забвении. Уж если глава правительства настраивает молодёжь на «престижность, конкурентоспособность, достойную зарплату, карьерный рост» (цитирую по памяти, только что услышал от премьера), то разве это не полный набор черт эгоиста.

Главное преступление в России свершено и продолжает свершаться: в государстве дети воспитываются в нелюбви к этому государству. Да ладно бы к государству. Но это государство - их родина, вот в чём тяжесть преступления. И что заслуживают такие воспитатели? Они же изменники родины. А что всегда было за измену родине?

ПОДЛИННЫЙ СЛУЧАЙ. Цыганка предложила мужчине погадать. «Чего мне гадать, я и сам всё знаю. Потом тебе ещё и деньги давай». - «Какие деньги, дорогой, будут у тебя деньги, спасибо скажешь». - «Спасибо могу сказать». Хотел идти. Она его зацепила: - «Подожди, дорогой, я на продление жизни твою жизнь поставлю».

И вот они сговорились. Под вечер он с приятелями на лавочке сидит, она идёт, здоровается. Он отвечает, вроде как впервые увидел.

- Давай погадаю!

Все отказываются. А он соглашается. И она всё ему о нём рассказала. Соседи изумились, это же убеждает: незнакомого человека знает. И как жену зовут, и даже тёщу.

- А когда я умру? - он спрашивает.

Она пальцем ему по ладони водит, вроде как думает.

- Ты умрёшь от тяжелой работы.

- А я когда? - это сосед его цыганку спрашивает.

- Ты умрёшь на девятый день поле него.

Тут и ещё один заинтересовался:

- А я?

- Ты на сороковой день после него.

С тех пор, когда Петька, его Петром зовут, хватался за чего-то тяжелое, они сразу наперегонки:

- Петя, осторожней, Петя отдохни! Петя, не надрывайся.

И, конечно, все равно сам же он мужикам расшлёпал про свой сговор с цыганкой. Стыдно было, совесть донимала. Заранее бутылку купил, угостил.

Ну, чего, посмеялись, да и только.

- Но ты, Петька, все равно не напрягайся.

ОБРАЗ НАШЕГО времени. Сижу за ноутбуком, пишу о страданиях России, вдруг на экране всплывает надпись: «А вы сегодня чистили зубы своей собаке?»

ОБЕДЫ ПОЛИТИКОВ и дипломатов. Когда забывают при накрытии столов принести на них салфетки, то политики вытирают руки (конечно, незаметно) друг о друга.

- С неба звёздочка упала на прямую линию. Меня милый перевёл на свою фамилию.

- С неба звёздочка упала прямо милому в сапог. Милый дрыгал-дрыгал-дрыгал, никак выдрыгнуть не мог.

Вот это - выдрыгнуть - меня восхищает.

ЛОМОНОСОВ О РУССКОМ языке: «Российский язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку не подвержен утвердится, коль долго Церковь Российская славословием Божиим на славянском языке украшаться будет».

УМЕЛИ РУССКИЕ цари оставлять о себе благородную память. Как не вспомнить Александра, ловившего рыбу и прибежавшего к нему дежурного офицера с известием, что прибыл английский посланник. Царь хладнокровно насадил червяка на крючок, поплевал на него, закинул в воду.

- Европа подождёт, когда русский царь ловит рыбу.

А вот о царе Петре. В русской армии служил серб. Очень отличился в баталии и был вызван для награждения к императору. А серб был ростом два метра восемь сантиметров. А Петр два метра три сантиметра.

Петр воскликнул:

- Впервые вижу человека выше себя.

Серб тут же ответил:

- Выше русского царя может быть только небо.

ДЕТСКИЙ ХОР. Дети на трёх ступеньках в рубашках трёх цветов под российское знамя. Дружно поют: «Мы перспективная страна, и посылаем всех вас на!». Зал в восторге. В этом случае зал не осуждаю, ведь речь о свинстве организаторов Олимпиады, отстранивших многих наших спортсменов от участия.

НЕ ТО СТРАШНО в старости, что скоро умрёшь, а страшно, что именно в старости настигает тягчайшее осознание того, что сделал мало и плохо. И многих огорчил, обнадёжил, а не успел загладить вину.

БРЕЖНЕВ, СУСЛОВ и Подгорный водки напились «отборной». А наутро, пьяны рожи, водку сделали дороже.

Или: Эх калина, малина, нет штанов у Сталина. Есть штаны у Рыкова, и те Петра Великого.

Или: Ленин Троцкому сказал: Пойдём, милый, на базар. Купим лошадь карию, накормим пролетарию.

И где тут повальный страх, приниженность, забитость? О которых без передышки писали, кричали, снимали либералы демократии? На чём и въехали в стрижку купонов.

Ответ самый простой: именно они-то и были запуганы, трусливы. А когда стало можно тявкать, тут-то они первые. Тут-то они такие смелые, что публично могли партбилеты рвать да сжигать.

Какие же они всё-таки, прошу прощения, уб***ки.

Я ИДУ, ЗА МНОЮ СТЕЛЕТСЯ трава густа, густа. Почему ты, милка, сердишься, скажи пожалуйста.

Мы с товарищем работали, носили брюки-клёш. За опушкой шевелилась килограмма на два вошь.

С неба звёздочка упала прямо милому в сапог. Милый дрыгал, дрыгал, дрыгал, никак выдрыгнуть не мог.

Ужель вы, ветераны, без памяти совсем? Ужель забыли цифру два восемьдесят семь?

О, хорошая моя, с тобою расстаюся я. Через год ты выйдешь замуж, через два женюся я.

Наши жены очень напряжены.

Что же ты, моя жена, такая разговорчива? Я те слово, ты мне десять, непокорчивая.

ПАРОДИЯ СОВЕТСКОГО времени. Она была не напечатана, но все её знали. На комсомольского поэта Безыменского: «Волосы дыбом, зубы торчком, старый ...... с комсомольским значком».

ЛИЦА БЕЛЫЕ, ГЛАЗА КРАСНЫЕ. Белые и красные, сейчас эти слова варьируются для любой надобности. Для рекламы вин, целая фирма «Белое и красное», и для шутки: - Пошел в магазин, хотел купить хлеба, чёрного и белого. Черного не было, пришлось взять белого и красного. Но ведь употребление их в русской истории совсем не шуточное. Они и через историю моей семьи прошли.

То, что дедушка по маме, Семён Ефимович - георгиевский кавалер, мы и знать не знали. А ещё были, тоже родня, дедушки, мне прадедушки, Андрей и Тимофей. Кто-то из них даже был матросом с крейсера «Аврора».

- Ничего же не следили, - говорила мама. - Ну, матрос и матрос. Только что сильно помню - Мелеть наша и туда и сюда переходила. То белые, то красные. Все дедушку к себе тащили. Красные - вроде как на «Авроре» был, белые - царю служил, медаль Георгиевская.

- А чем белые от красных отличались?

Мама долго молчит, вспоминает.

- А больно-то и ничем. Нервные все были. Нервенные. И все пили. И все считали, что будет их верх. И все всё забирали: сено, муку. Бражку требовали, самогон. Пили. И все очень матерились. При детях даже не стеснялись. Даже в Бога и Божию Матерь. У всех лица белые, а глаза красные. И люди из-за них переругались, делились. Кто за кого хватался. За детей, главное, боялись. Я же тебе рассказывала, конечно, как тятю расстреливали?

- Рассказывала. Только не помню, кто расстреливал.

- И я не помню. Одна только лошадь у нас осталась, и ту пришли отбирать. А нас мал-мала меньше. Тятя воспротивился: «Как семью-то кормить?» Ему сразу: «К стенке!». Да. Мама всех нас к отцу вытолкала, младший на руках, тятю заслонила: «Всех стреляйте! Все равно с голоду помирать!». Тогда офицер пожалел. Но брата Васю старшего заставили с ними идти, в обоз. Потом и отца забрали. Тоже в обоз. Но тут я не помню, сбиваюсь, кого куда. Только запомнила, что они у разных были. Одного к Колчаку, другого к Азину. Важно, что они как-то смогли вернуться. Вася даже с лошадью.

- А как дедушка георгиевским кавалером стал?

- Тоже плохо помню. Это же ещё задолго до гражданской. Освободил пленных. Их заперли в хлебном амбаре. Замок. Часовой ходит. Дедушка говорит: «Я его маленько по голове кулаком погладил». Сильный был. А как, какие подробности, не знаю.

Вот тут и вся русская политграмота: один к красному Азину, другой к белому Колчаку. Забрали, и всё. И те, если что: к стенке, и эти: не даёшь лошадь, к стенке. Какие тут идеи, чего врать.

Наши русские идеи: дайте нам жить спокойно, землю пахать, деточек тетешкать, Богу молиться.

Никогда не давали. То степняки, то Литва, то (постоянно) жиды, то науськанная католиками Европа.

Судьба такая или за что наказание?

АЛМА-АТА, ИЛИ УЖЕ АЛМАТЫ, Казахстан. Русский город. С казахами всё-таки жить легче, чем с узбеками. Так говорю по результатом разговоров с русскими, ибо был недавно в Ташкенте. Сейчас из Казахстана. Сплошь выступления. Из гостиницы в машину, из машины к аудитории. Опять в машину, опять встреча. На обед. С обеда в машину и на выступление. Только и было, что в последний день повезли на обзор города с высоты гор. Красота необыкновенная. Если только смотреть на горы. Город же в сизо-серой задымленности. Уже заставлен высокими зданиями. Хотя разговоры о возможном землетрясении заводились часто. Представить, что вот эти громадины могут «складываться как картонные коробочки» невозможно.

Но почему невозможно. Были же мы в Армении, в Спитаке и Ленинакане с Беловым и Распутиным сразу после землетрясения, нагляделись..

Да и вообще я за жизнь нагляделся развалин, особенно руками сотворённых. Сирия, Эль-Кунейтра, Приднестровье, Южная Осетия, Палестина. А Сербия, Белград, специально сохранённое здание телерадиокомитета, изуродованное бомбёжками?

И кто-то ещё талдычит об эволюции. Да человек не лучше, а хуже становится.

Много в Казахстане храмов и строятся новые. Видел спектакль, плакал. О царственных страстотерпцах. Поставила матушка, она же «Александра Федоровна», батюшка - «царь». Девочки все очень узнаваемы. Безошибочно. Все в белом. - « А я кто?» - «Анастасия» - «Да. Здорово, да?»

В Москве долго переживал многочасовый перелёт и разницу во времени. Да, не молоденький уже. И ещё подряд выступления. На православной ярмарке и в библиотеке «Образ» на Щукинской. И скоро ещё два подряд. Уж хоть бы платили. Но на мне написано, что мне можно не платить. Да, жил-жил и зарабатывать не научился. Надя всё тянет и тянет свою каторгу. Ночами сидит. Сейчас собиралась ехать на работу. Думал - уехала: тихо в доме. Нет, она просто свалилась от усталости. Собираемся на Покаянный канон.

Сегодня первый день Великого Поста. Ездил платить за Переделкино. Нечего мне о нём вспомнить. А как стремился. Завтра надо в Никольское. Вспоминаю Костю: «Блоху заведёшь, и то надо чесаться, а тут дом». Замечаю: как долго не бываю, то и вода иссякает. И в колодце и в скважине. Тоскует без хозяина.

... И день прошёл. И в Никольское ездил. И, конечно, забыл ключи: надел куртку полегче, а ключи в зимней. И как быть, думал. От дома-то они у меня на крыльце лежат, а как ворота открыть? Шёл и молился. И - вот, всё получилось. Чистили снег и валили в угол у полотна ворот. Ночью подмёрзло, и я по твёрдому снегу вскарабкался и через ворота перевалился.

В доме так радостно, солнечно вчера вдобавок. Ничего все равно не делал, в смысле - не писал. Валялся. Пост. Читал Послания и Евангелие. Потом пешком в библиотеку имени Николая Дмитриева. Он у меня в Никольском бывал. Раз с Юрием Кузнецовым. Пару бутылок принесли. А в тот день приехала Надя, так что какой я для них собутыльник. Они поняли.

По дороге, шёл через мост от Балашихи к Новому Свету (район Балашихи) увидел вдруг сияющий византийский храм. Да-а. Святой великомученицы Екатерины. Я знал, что строится, но чтобы с таким размахом! И результат лицезрения: был измученным, а сразу повеселел. В библиотеке подписал дипломы деточкам и не пья (не пия?) чай - второй день первой недели Поста - пошёл на автобус. Долго шел, боялся льда под ногами. На остановке целую вечность, на ветру. Потом автобус потащил какими-то кривулинами, солнце ушло. Но отрадно было увидеть большой портрет Коли на стене дома.

Стоял на Каноне Андрея Критского с пользой душевной, но уже тяжелы для меня стали поклоны: голову обволакивает слабость. Да ещё и коленом раздавил очки. А днём, ангел-хранитель заботился - купил дешёвенькие. Знал, значит, ангел, что подстелю на пол под колени куртку, знал, что в ней очки.

Но это уже для меня так привычно: и то, что я растеряша и то, что Ангел мой ещё меня не бросает. Ой, не оставь!

ПРОШЛА ПЕЧАЛЬНАЯ годовщина ухода Вали (В.Г.Распутина. - Ред.), четвёртая уже. До дня рождения ему тогда оставалось двадцать минут. В день иконы Божией Матери Державная он родился. И родился он ровно в двадцать лет её обретения, в 1937-м.

Подошёл к портрету, поздравил. Есть у меня какой-то осадок от всех этих разговоров о его якобы дружбе с Солженицыным, от премии ему от него. Вздор. Конечно, что теперь. Нисколько я не осуждаю, что он её получил. А ну-ка, отказался бы? Так-то бы хорошо - остепенить нобелевского лауреата, но, учитывая распутинскую деликатность, это вряд ли было тогда возможно. Да и, скорее всего, Солженицын заручился валиным согласием. Что теперь? Теперь только горевать, что либералы пляшут, поставя повесть «Последний срок» в затылок очерку «Матрёнин двор», а вдова уверяла меня, что они дружили. Когда успели? Ну, попили чай пару раз, ну, поблагодарил за премию, всё в пределах официальности. Ах, у них даже почерк был одинаковый, мелкий. Но это, пожалуй, единственное. Сразу издали книгу, начав её речью при получении. Конечно, благодарит за премию. Полагается.

Помню, он спросил в день получения её: «Ты не хочешь пойти?» - «Нет». - «Да я бы тоже не пошёл». Очень невесело он пошутил.

Но и это не стало помехой любить и Распутина, и его наследие. Это я ощутил на вечере его памяти.

НАЧАЛО КАЗАХСКОЙ поэзии: «Лес видим - лес поём, леса нет - так орём». Я вполне серьёзно. Среднеазиатские просторы - это не среднерусские, в них просторно и пустынно. И вдруг оживляющий их лес. Тут запоёшь.

ПО ПАМЯТИ много имён перечисляю в утренних молитвах. Говорю, говорю, вдруг опомнился: это же я живых читаю о упокоении. Себя успокоил тем, что все они в своё время перейдут в поминальный разряд.

И ещё: подумал вдруг, что всегда кого-то упоминаю как новопреставленного. Вот ему прошло сорок дней, тут обязательно кто-то умирает, вот и новый новопреставленный.

ПЛАТОК СИНИЙ не линяет на моей головушке. Ох, никто не ожидает на чужой сторонушке.

На чужой сторонушке солнышко не греет. Нет родимой матушки - никто не пожалеет.

Николай Старшинов очень любил вот эту:

Маменька не родная, похлёбочка холодная. Если б родная была щец горячих налила.

Пошла плясать, растопыря пальцы. Неохота работать, не сажусь за пяльцы.

- Как играешь, так и пой. Ты откуда, хрен такой? - Меня из вашего села милашка за нос привела.

Солнце светит на полтину, а луна на четвертак. Бабы стряпают, стирают, а мужик не может так.

- Я страдала, страданула - в избу к Ваньке сиганула.

- Давай, милый, пострадаем на соломе за сараем.

НАДО НАМ ТАК ДЕЛАТЬ: засыпаешь, засыпай со словами: «Слава Тебе, Господи, я православный», просыпаешься: «Слава Тебе, Господи, я в России». И одного этого хватит для крепкого стояния в жизни.

Читал утром свои давние почеркушки. Откуда-то в них выписки: «Ещё до Петра 1-го везли железо из России в Европу». И :«В Новгороде водопровод появился раньше, чем в Париже».

В Европе было больше страха за свою жизнь, от того они кучковались. А города тогда что такое у них - это скопление отходов, грязи, испражнений. С утра из окон выплескивали на улицу ночные горшки.

В России смелость, чистота и пространство. Туалеты не в доме, во дворе. И - великое достоинство славянства - бани. Вспомним хотя бы портреты русских красавиц Кустодиева, Пластова. А раздеть француженку, свободу на баррикадах со знаменем, чего там останется? Дамы юга и запада заглушали запах пота на себе одеколонами. Получалось ещё омерзительней. Це не Россия, це Европа.

Но что же делать? Ведь тоже люди.

ТЯЖЕЛО ОЧЕНЬ ЧИТАТЬ «Письмо президенту Американских Соединённых Штатов Франклину Делано Рузвельту от архиепископа Виталия». Названо в его книге «Против диктатуры безбожников в России красной». Оно напрямую призывает никак не помогать Красной армии. Объясняется это тем, что эта помощь «не России, не русским, а красной диктатуре в лице Сталина».

Может быть, позиция Русской Зарубежной церкви даже оттянула, замедлила открытие Второго фронта. Но зарубежники могли не знать, что Православная жизнь не умирала в России, что малое стадо Христово спасало её молитвами в лагерях, тюрьмах, деревенских домах, городских квартирах. Вот мои бабушки, очень верующие, обе Александры, Ивановна и Андреевна. И бабушка отца, он её всегда вспоминал, Дарья, моя прабабушка. Ведь молились! Откуда бы я такой вырос, почему меня всегда тянуло в церковь? И комсомол, и пионерию и партию прошёл, а с лёгкостью в 76-м пошёл на причастие.

Господь всегда меня любил.

Зарубежники зациклились на выражении «советская церковь». Я был знаком с отцом Александром Киселевым, духовником армии Власова. А сам о. Александр приехал в начале 90-х в Россию по приглашению митрополита Питирима (Нечаева). А почему? Митрополит, будучи отроком, подавал о. Александру кадило. Устроил своему давнему наставнику поездку по монастырям, уже и Академия в Лавре открылась. Отец Александр вернулся в Америку, радостно доложил собору отцов в Джорданвилле, что Церковь В России жива. Митрополит Виталий на следующий день сорвал с него облачение прямо во время службы. О. Александр потом, пока не уехал в Москву, стоял на Богослужениях как простой прихожанин. Его с матушкой поместили на жительство в Донской монастырь.

Только патриарх Алексий 2-й и митрополит Марк залечили рану разрыва в общении родных церквей.

Вообще, как печальны эти размолвки: печаль в том, что ссорятся не кто-то, не по национальным и расовым признакам, территориальным, распри не из-за рынков сбыта, новым технологиям, они религиозные, они по убеждениям. И это при том, что самая захудалая секта всегда возглашает заботу о человеке.

Как понять?..