4. Полнота словесности
4.1.У великих писателей обычно, хотя и не у всех, задействованы все три начала словесности, но в существенно разной степени. Ю.П.Кузнецов пишет: «В небе Пушкина царит Аполлон с музами. И пушкинское сознание мифологично. Вот одни из лучших его образцов, если не лучшие: «Я помню чудное мгновенье», «Пророк», «Когда не требует поэта», «Воспоминание», «Не пой, красавица, при мне», «Утопленник», «Анчар», «Поэт и толпа», «Жил на свете рыцарь бедный», «Брожу ли я вдоль улиц шумных», «Монастырь на Казбеке», «Бесы», «Заклинание», «Стихи, сочиненные во время бессонницы», «Что в имени тебе моем?», «Эхо», «Гусар», «Не дай мне Бог сойти с ума», «Туча». Мифический элемент проявился и в других жанрах. Он пронизывает маленькую трагедию «Пир во время чумы». Черный человек из «Моцарта и Сальери» - это миф, как и скачущий Медный всадник из одноименной поэмы. В обыденное пространство «Пиковой дамы» дважды вторгался миф в образе мёртвой старухи. В первый раз она явилась игроку Герману и назвала ему три выигрышные карты: тройку, семёрку, туза, второй раз она превратилась в пиковую даму в его руке - вместо туза. Старуха усмехнулась - и Герман сошел с ума. Это усмехнулся миф». Не в меньшей степени он отдал дань утверждению свободы, то есть персоналистической словесности.
«Не дорого ценю я громкие права,//
От коих не одна кружится голова.//
Я не ропщу о том, что отказали боги//
Мне в сладкой участи оспаривать налоги//
Или мешать царям друг с другом воевать;//
И мало горя мне, свободно ли печать//
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура./
Всё это, видите ль, слова, слова, слова.//
Иные, лучшие, мне дороги права;//
Иная, лучшая, потребна мне свобода://
Зависеть от царя, зависеть от народа -//
Не все ли нам равно? Бог с ними. Никому/
Отчета не давать, себе лишь самому/
Служить и угождать; для власти, для ливреи//
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;/
По прихоти своей скитаться здесь и там,/
Дивясь божественным природы красотам,/
И пред созданьями искусств и вдохновенья/
Трепеща радостно в восторгах умиленья./
Вот счастье! Вот права».
Глава II. О литературном творчестве А.И.Солженицына
1.1. Творчество А.И.Солженицына в главном принадлежит третьей литературе. («Архипелаг ГУЛАГ», «Бодался теленок с дубом»). Через него до нас дошли голоса тысяч людей, второй по численности «народности» России, «единственного на земле могучего племени зэков, которые только и могли охотно съесть тритона, вмерзшего в лед несколько десятков тысячелетий назад». Племени, даже имеющих свою территорию. Вот как об этом написано у Солженицына: «Архипелаг этот черезполосицей иссек и испестрил другую, включающую страну, он врезался в её города, навис над её улицами - и всё же иные совсем не догадывались, очень многие слышали что-то смутно, только побывавшие знали всё». (7. Александр Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ». С.-Пб.,2017.С.7).
«Архипелаг ГУЛАГ» стал главнейшим документом эпохи. Как нельзя выбросить из жизни страны какой-то период, так нельзя не знать о жизни десятков миллионов людей, прошедших ГУЛАГ. (20 миллионов человек за период 1920-1956). Не забудем - это тоже мы. Кстати, это и они создавали величие и крепость России: возводили города, рыли каналы, добывали руду и уголь, участвовали в «стройках коммунизма», причем, в самых суровых условиях и самых отдаленных местах проживания людей в СССР. Эту горькую правду «народа заключенных» должен был кто-то открыть народам России. И это сделал А.И.Солженицын. Эстафету правды жизни должны продолжать мы. В этом завет великого писателя для нас.
Заметим, во всех странах есть и были свои заключенные, есть и были свои «проклятые и убитые», но кто решился повторить подвиг (пример) А.И.Солженицына, В.П.Астафьева. Что-то не видно! И здесь русская литература являет пример всему миру, воздвигнув памятник всем замученным и убитым в ГУЛАГ е и всем проклятым и убитым в Великую Отечественную войну.
1.2. Конечно, Александр Исаевич не всегда был на высоте своего служения. Особенно снижает его подвиг - учительство, вспомним хотя бы его письмо к вождям. Но это искус русских писателей, с которым не справились, ни Н.В.Гоголь, ни Л.Н.Толстой. Простим им. Напомню, что писал Г.В.Свиридов: «Писателя развращает привычка (публично, перед огромной аудиторией) судить обо всем на свете. Неважно даже, Толстого или Мариэтту Шагинян, всех развращает. Рядом с ценными, выстраданными мыслями, ряд безответственных (заранее измышленных) рассуждений.
Я уже не говорю о лжи (у Толстого ложные мысли - неумышленные, а лишь заблуждения, интересные, как и всё у Толстого, следствие его желания судить именно обо всем, в том числе и о том, что ему не дано). (9. Георгий Свиридов. Музыка как судьба. М., 2017, с.447). (Подобное у В.П.Астафьева о блокаде Ленинграда).
А вот что пишет об искусительстве писателей быть учителями жизни Владимир Личутин: «Писатели народ странный, ну прямо дети; жить с ними трудно, ибо в каждую щель лезут со своею указкою, но и без них нельзя. Свою внутреннюю язву «дражнят» в упоении и невольно этой чесоткой заражают многих. Знать, для какой-то цели Бог наслал их на землю вместе с грехами, слабостями, шалостями и весьма сомнительными достоинствами, которые, однако, перевешивают все их недостатки. Вот вроде бы и не сеют они, и не пашут, балуются со словами и буковками, бессмысленно исстрачивая драгоценную жизнь, но эта хитрая игра с Богом и дьяволом, исполнена такого непонятного вещего смысла и такого притягательного, обавного чувства, что за литераторами, как слепые за поводырями, мы охотно тащимся, словно зачумленные иль опоенные «мухомором», и в этом наваждении порою готовы свалиться в яму». (10. Владимир Личутин, «Сон золотой», М., 2015, с.5).
А вот как об учительстве словесника писал Варлам Шаламов: «Искусство лишено права на проповедь. Никто никого учить не может, не имеет права учить. Искусство не улучшает людей. Искусство - способ жить, но не способ познания жизни... Мы верим в стихи не только как в облагораживающее начало, не только как приобщение к чему-то лучшему, высокому, но и как в силу, которая дает нам волю для сопротивления злу» (6. Варлам Шаламов «Всё или Ничего». С, -Пб., 2015. с.1098,514).
Но лучше всех сказал А.Ф.Лосев. На вопрос: что дает культура, в частности, музыка человеку? Он ответил так: «Она дает силы для борьбы. Настоящее искусство всегда есть великий жизненный фактор, и с такими произведениями высшего искусства, как «Снегурочка» Римского-Корсакова становится легче жить и свободней дышать. Пусть моя несчастная душа опять погрузится в бездонное море страдания и слез, неуслышанных вздохов и одиноких бессонных ночей. Пусть! Сегодня душа моя празднует свой светлый праздник и радуется весеннему поцелую «Снегурочки». Разве мы что-нибудь знаем, для чего дано страдание и для чего радость. Не нам, не нам, но имени Твоему». (10.Алексей Федорович Лосев. Из творческого наследия. Современники о мыслителе. М.,2007, с.63).
Глава III. О литературоведении
1. Словесность представлена не только поэтами, писателями, драматургами. Литературные критики и литературоведы являют её немалую часть. И они тоже принадлежат к трем разным типам словесности. И потому не надо принимать всерьез их критику сочинений, принадлежащих другим направлениям в литературе. Вспомним книгу В.В.Розанова о творчестве Н.В.Гоголя. В ней он утверждал и доказывал с несравненной убедительностью, что Гоголь «убил» Пушкина, ибо после него Пушкина перестали читать. Односторонность критиков всегда должна браться нами в расчет. И это продолжилось в эмиграции. Георгий Адамович писал: «почему у Собакевича или у Ноздрева, освященных лучами в тысячи, в десятки тысяч свечей, все-таки нет крови в жилах, как у ничтожнейшего из толстовских персонажей, еле-еле, вскользь намеченных... Впечатление, оставляемое Набоковым, приблизительно такое же, и пример Гоголя доказывает, что эта природная сухость может сочетаться даже с истинной гениальностью. Люди, о которых рассказывает Набоков, очерчены в высшей степени метко, но - как у Гоголя - им чего-то недостает, чего-то неуловимого и важнейшего: последнего дуновения или, может быть, проще - души... В набоковской прозе звук напоминает свист ветра, будто несущего в себе и с собой «легкость в мыслях необыкновенную» (16. Георгий Адамович Одиночество и свобода. СПб. 1993., с.115). Здесь своя правда, но понимания подлинности творчества Гоголя и Набокова нет.
Редким исключением является Аполлон Григорьев - основатель «органической критики» и «почвенничества», вместе с братьями Достоевскими и Н.Н.Страховым, в русской культуре. Его взгляды на писателей и на литературу в целом не устарели до сего времени. Удивительный факт.
Большинство литературных критиков принадлежат к художественному типу словесности. Особенно это относится к писательской критике своих братьев по перу, но существуют и редкие исключения. (Ю.П.Кузнецов).
2. Существует и философская, и даже религиозная литературная критика, крайне неудачная у Владимира Соловьева и весьма интересная у И.А.Ильина. («Основы художества», «О тьме и просвещении»). В своем анализе художества И.А.Ильин исходил из глубокого внутреннего убеждения о наличии трех обязательных планов в творчестве любого поэта и писателя, прямо в соответствии со словами прп. Никиты Стифата. «Три состояния жизни признает разум,- плотское, душевное (идеальное) и духовное. Каждое из них имеет собственный строй жизни, отличный сам по себе и другим неподобный» (11.Добротолюбие т.5.М.,1900,с.111.) Архиепископ Кентерберийский Майкл Рамсей сказал об этом так: «в каждом человеке есть пространство, которое может заполнить только Бог, пространство, которое не может наполнить никто кроме Него».
Степень проявленности этих планов, а также различная иерархическая соподчиненность в творчестве художника определяет, по Ильину, глубину и масштабность, и в целом - значительность, писателя для литературы. Опираясь на этот объективный критерий, он рассматривает творчество современных ему писателей (Бунина, Ремизова, Шмелева, Мережковского и других) и определяет их место в русской литературе. Этим Ильин по существу закладывает основы объективной литературной критики, ибо впервые обнаруживается, формулируется и показывается действенность и значение каждого из трех планов художественного творчества. Что это за планы. Каждое литературное произведение имеет, во-первых, словесный состав (эстетическую материю); во-вторых, образный состав со своими специфическими законами; в-третьих, духовно-предметный состав или тот главный помысел, который заставляет поэта творить и искать для него верных образов и точных слов. Этому помыслу - Предмету - соответствует некое объективное состояние - в Боге, в человеке или в природе. Эти объективные состояния суть не «отвлеченные» понятия и не лирические и трагические настроения поэта, а реальность; живые, классические способы жизни - мировые состояния, доступные каждому человеку. Поэт должен приобщиться им, подлинно войти в них, чтобы запеть и заговорить из них и о них. Без этого он не состоится. Чем духовно значительнее предмет и чем художественнее его образная и словесная риза, тем более велик художник, тем глубже его искусство, тем выше его место в национальном и мировом пантеоне. Все это дает возможность «читать» поэта сразу во всех трех планах, читать его слово, видеть его образы и созерцать его несказанный и все-таки воображенный и высказанный Предмет. В своей книге «Основы художества» третий план Ильин называл творческим созерцанием, а первый и второй талантом. «Для того чтобы творить художественное искусство, недостаточно «таланта», как недостаточно и ума. Необходимо творческое созерцание... Великое возникает только из сочетания этих двух сил. И вот, творческая судьба каждого человека не только в искусстве, определяется тем, сочетаются ли в нем эти две силы и в какой соразмерности... Мало вообразить произвольные комбинации здоровых до уродливости тел и быстро, ярко зарисовать их в их реалистических оттенках (Рубенс); эти тела должны служить символическим (не аллегорическим!) знаком узренного художником сверх-телесного или за-телесного обстояния... Мало видеть обилие сытых лиц, богатых одежд, земную явь земных явлений и выписывать их на огромных полотнах с монументальной пышностью (Веронезе). Надо еще спросить себя - зачем они здесь, что через них светится, что из них сияет».
Духовно-предметный состав творения может вести нас к свету, добру, благу, а может к тьме и злу, то есть в рай или в ад.
Он и определяет святость или греховность творений художника. К красоте или уродству зовет искусство, ибо Красота (красота) есть Божественное Исхождение по свт. Григорию Паламе. К проявлению в нас образа Второго Адама, к нашему совершенству или к карикатуре человека или даже сатанизму, в словесности. Это и должна оценивать литературная и эстетическая критика, прежде всего.
Мы должны помнить, что после грехопадения человека в нём открылись греховные планы бытия, бесовский и демонический, которые постоянно соблазняют человека. Об этих импульсах зла, исходящих из адской бездны писал А.К.Толстой.
«Бывают дни злой дух меня тревожит
И шепчет на ухо неясные слова,
И к небу вознестись душа моя не может,
И отягченная склоняется глава.
И он, не ведая ни радости, ни веры,
В меня вдыхает злость - к кому не знаю сам -
И лживым зеркалом могучие размеры
лукаво придает ничтожным мелочам
В кругу моих друзей со мной сидит он рядом,
Веселость им у нас надолго отнята
И сердце он мое напитывает ядом
И речи горькие влагает мне в уста
И всё, что есть во мне порочного и злого
Клубится и растет, всё гуще и мрачней
И застилает тьмой сиянью дня родного
И неба синеву, и золото полей
В пустыню грустную и в ночь преобразуя
Всё то, что я люблю, чем верю и живу я»
И потому не этическому суду подлежит художник, а художественному или эстетическому. Митрополит Антоний Сурожский пишет: «Для меня красота - это имя Божие, и здесь я соглашусь с моим другом, который однажды, много лет назад, сказал: «Когда Бог смотрит на человека, Он видит в нём не добродетели и достижения, которых может и не быть, но ту красоту, которую ничто не может уничтожить». Поэтому в моем понимании, предельный смысл вещей можно определить как красоту - или, как уродство». (12. Сурожский Антоний (митрополит) Красота и уродство. Беседы об искусстве и реальности. М., Никея, 2017.С.23-24).
Что есть предельный смысл вещей? Это логосы вещей и всего существующего, в том числе и человека. Логос человека - это образ и подобие Божие в человеке. И человек призван раскрыть этот логос, т.е. найти структурное подобие человеке Пресвятой Троице, определить антропологические законы и сформулировать символ веры человека. Это задача философии. Задача словесности - увидеть в человеке образ Второго Адама. Задача искусства - свидетельствовать о Красоте Рая, передавать дыхание Рая на земле, отражать (выявлять) красоту творения Божия, в том числе и человека.
3. Все рассмотренное нами относится к идеальному уровню жизни человека. Как известно, человек существует в трех состояниях: духовном, идеальном и плотском. «Три состояния жизни признает разум,- пишет св.Никита Стифат,- плотское, душевное (идеальное) и духовное. Каждое из них имеет собственный строй жизни, отличный сам по себе и другим неподобный» (11. Добротолюбие т.5.М.,1900, с.111)
Это не части человека (тело и душа), а именно состояния. Так вода имеет три состояния, пар, жидкость, лед, везде оставаясь водою. Духовный уровень словесности являют в сущностном начале - псалмы, в жизненном - притчи, в личностном - пророчества. Заметим, псалмы, притчи, извлечения из пророческих книг постоянно звучат в богослужениях РПЦ.
А что являют плотский или внешний уровень литературы и кто её представляет? В сущностном начале у нас это Лев Толстой и Иван Бунин.
Ильин пишет: «Художникам не дано обходится совсем без внешнего или без внутреннего опыта. Но им дана возможность - творить преимущественно из внешнего или преимущественно из внутреннего опыта и владеть обоими этими источниками, временами сочетая их в своем акте. Так, акт Л.Н.Толстого живет преимущественно внешним опытом; акт Достоевского - преимущественно внутренним опытом; гений Пушкина - владел обоими источниками, и притом не только совместно, но и порознь. Понятно, что внешне-опытному, чувственному акту доступно многое такое, что недоступно акту внутреннему; и обратно, художник внутреннего опыта призван воспринять и раскрыть такие стороны мира и человека, которые не дадутся мастеру внешнего созерцания». (13. И.А.Ильин. Одинокий художник. М., 1993. с.31).
.jpg.webp)
