В течение нескольких веков русской поэзии Санкт-Петербург явил целую плеяду поэтических имен. Поэтическая традиция этого неповторимого города-тайны, конечно же, овеяна особой и неповторимой атмосферой. Петербург как будто явился средоточием пересечения света и тьмы, столкновения добра и зла. И все это вобрала в себя и отразила поэзия.
«Призрачно-прекрасный», «гранитный» город, блестящий, пышный и загадочный, где «петербургские сумерки снежные»; «майские белые туманы», где «всадник взвился у обрыва», где счет времени и событиям ведут «петропавловские куранты», где «светла адмиралтейская игла», где «шепчутся белые ночи», а «пристани бьют в ледяные ладоши», стал еще и городом, где когда-то стремительно и страшно «взметнулись красные зарницы», опрокинувшие бытие великой Российской Самодержавной Империи.
Страницы нашей истории, вехи нашего исторического пути, весь духовно-нравственный и религиозный опыт русского православного народа - и богоискательство, и крестоношение, и богоотступничество, и покаянное возвращение блудного сына - отразились в стихах поэтов Петербурга.
Именно незабвенный петербуржец Александр Сергеевич Пушкин, «духовной жаждою томим», одним из первых увидел истинный Источник творческих сил. Он провозгласил, что подлинная поэзия основывается на соединении воли человека, свободно устремленного к Творцу, с волей Божией. Тогда Божественная благодать изливается на томящегося «духовной жаждою». Святые отцы объясняют -духовная жажда - это внутреннее стремление человека к Богу, жажда единения с Ним, жажда спасения. Бог не может нас спасти без нашего желания. «Кто жаждет, иди ко Мне и пей» (Ин. 7, 37), - говорит нам Сам Господь наш Иисус Христос.
«Исполнись волею Моей» - услышал Пушкин глас Свыше («Пророк», 1826). И оставил как завет всей русской литературе: «Веленью Божию, о муза, будь послушна», - в своем поэтическом завещании - «Памятнике» (1836).
Далеко не все великие писатели создают вокруг себя такое всепроникающее поле влияния, как Александр Сергеевич Пушкин. Поэтические традиции, основанные великим петербуржцем, были на века усвоены русской классической поэзией.
Долгий период пришлось пережить русской поэзии, когда она, соблазнившись идеями революции, обезумела, опошлилась, обмельчала и обнищала, отвергнув Бога, отойдя от Божественных начал. Тогда один из петербургских поэтов бесстрашно решился сказать: «Пальнем-ка пулей в Святую Русь!..»; а другие стали воспевать низменные человеческие страсти и пороки. Тогда человек горделиво и самонадеянно взялся исполнять волю свою, а не волю Божию...
Русская поэзия православной духовной традиции возродилась вместе с возвращением народа к вере отцов, с восстановлением Русской Православной Церкви. Эта традиция никогда не исчезала из нашей поэзии полностью. Даже в страшные годы жестокого безбожия и богоборчества она подспудно хранилась и в русской душе, и в русской поэзии. Не об этом ли говорят стихи Заболоцкого, Кедрина, Рубцова?
Видный литературовед и критик Вадим Кожинов писал в конце прошлого века: «В литературной критике последних пятнадцати - двадцати лет нередко говорилось о современной "петербургской школе" (во главе ее ставят Иосифа Бродского), которую пытаются "укоренить" в поэтической классике...»
Ученый указывает, что эта «пропагандируемая в последнее время рядом критиков "петербургская школа" чужда истинной - уже более чем двухсотпятидесятилетней - поэтической традиции Петербурга...» Рассмотрев петербургскую линию в отечественной поэзии, которую начал сам Михайло Ломоносов, а продолжили ее А.С. Пушкин и Ф.И. Тютчев, критик говорит: «Подлинная петербургская поэзия жива и сегодня» (Наш современник, № 12, 1996)...
Мы и ныне видим: истинная поэзия, озаренная евангельским светом, вершится, поет, радуется и плачет, возвещает и предупреждает, и, как во все века, зовет к горнему. Она являет поэтов очень разных по голосу и слогу, но единодушных в продолжении классических традиций русской поэзии.
Воистину поэзией «в вечность глянувшей души» (А.Н. Майков) можно назвать стихи нашего современника, петербуржца Андрея Вадимовича Грунтовского.
«Из России мы уйдем в Россию -
Вечность это будет или нет...
Словно на листке Твоем росинку
Я увижу всю ее на свет.
В этой сфере мизерной, хрустальной
Отразится тысяча веков -
Поле, что засеяно крестами,
Звон синиц и говор родников...
И куда бы нас ни заносило,
Отовсюду Родина видна...
Из России мы уйдем в Россию -
У Христа за пазухой она.
Стихи Андрея Грунтовского - стихи повитые печалью. Эта тихая печаль так свойственна всей нашей русской классической поэзии. Это отнюдь не греховная печаль уныния, но христианская печаль о несовершенствах земного мира, о греховности своей и человеческой, мудрая и светлая грусть по истинной и никогда не заканчивающейся красоте и правде, по всепрощающей, все побеждающей, совершенной любви, стремление к духовному, евангельскому идеалу. Это тоска не по земным высотам - по просторам вневременным, надмирным, Небесным.
Святой преподобный Варсонофий Оптинский 13 апреля 1911 года в беседе на Праздник Пасхи, говорил: «Житие наше на Небесах есть... Неудовлетворенность земным чувствуется у наших великих светских писателей, например, у Тургенева, Пушкина... Тоска о потерянном блаженстве...» А вот другие его слова: «Красоты здешнего мира - лишь намек на ту красоту, которой был преисполнен мир первозданный, каким его видели Адам и Ева. Та красота была нарушена грехом первых людей... и остались нам только ее осколки, по которым можем судить о красоте первобытной... Лермонтов объяснил присущую многим людям тоску о красоте. Он говорил, что за красотой земной душе снится лучший, прекрасный мир иной. И эта тоска - удел большинства людей».
Душно в июле... Ночами
Ходит, пока я не лег,
Ангел небесной печали -
Легонький, как мотылек...
Судьбы мелькают и лица,
Близится названный срок...
Что-то незримо томится
В коловращении строк...
...........................................
Как мы тоскуем по небу -
Небо грустит по земле...
Ощущение близости Неба сопровождает всю поэзию Андрея Грунтовского.
Догорает костер на кладбище...
Догорают последние дни...
Я сижу над потухшим кострищем -
Наконец, мы с тобою - одни.
Наконец, нам никто не мешает -
Ни судьбина - лихая сестра...
Ах, как нежно меня согревает
Догоревшее пламя костра...
Черных туч опустившийся невод,
Ни звезды, ни вдали огонька...
Дышит кладбище Богом и Небом
И дорога не так далека...
Память смертная - это то, что каждый христианин старается воспитать в себе всю свою земную жизнь. Поэт не произносит прямо этих слов, но памятование о скоротечности земного, о предстоящем Божием Суде, о жительстве ином - вечном - пронизывает поэтические строчки этого петербургского поэта: «Встали ходики...»; «Стою на последнем причале...»; «Потому, что времени не будет...»; «К Дому пора уже наверняка...»; «Божий нагрянет Суд...; «Догорают последние дни...»; «Тихо горят за прощальной обедней Свечи закатного березняка...»
И я вам тогда напишу на прощанье:
«Прощайте... Прощайте... Прости!
Пора мне с вещами, на выход с вещами...»
Вещей-то - лишь крест донести...
Поэт не запирается от мира, не бежит от жизни мирской, говорит как будто о привычных человеческих чаяниях: «И вечно будет человек вести о счастье речь...»
Стихи как будто о земном - о людском счастье, о войне и мире, о человеческих взаимоотношениях, о событиях времени, об отеческой истории, о стихотворчестве. Но у любого поэта, знающего Бога и не удовлетворяющегося только земным - традиционные мотивы и темы лирической поэзии переосмысливаются и обретают иное - неземное значение.
Поэт, идущий по своему жизненному и творческому пути «все с одною мыслию о Боге», крайне редко напрямую декларирует свою веру, хотя его поэтический - физический и духовный взор - это взор православного человека. Его образ мысли, его восприятие действительности освещены верою. Но не найдем мы здесь довольства собою или самовосхваления, напротив - стихи пронизаны покаянным чувством:
Я мало верил в Бога,
Но я Его любил...
Я колокол не трогал,
А он по мне звонил.
Он звал меня. По зову
Я шел, как в забытье...
Я вам оставил слово
И строчки - пусть не те...
Я вам оставил сердце
И трепетную кровь.
Могила только дверца
В любовь, любовь, любовь...
Очень редко поэт обращается к прямым утверждениям и рассуждениям: «А души у Бога, все будут у Бога, И взыщет Он строго, - без всяких чудес».
Чаще всего обо всем, что его волнует, он разговаривает с нами поэтическими образами:
Гаснет вечер, долгий вечер,
Дни короче, ночи - мрак.
Сколько грусти человечьей
В размышлениях собак!
Угольки в печи потухли,
Встали ходики... Сверчок...
Где-то, кажется на кухне,
Чешет спину паучок...
Или: «В снегах спеленута до пяток, лежит - ни в чем не виновата, - и спит младенчески Россия...»
Как бы ни мечтал любой из поэтов о возвышенном, надмирном, неземном, - все же, каждый из нас зависит от того времени, в котором он живет. Поэт либо пропускает себя через время, либо время пропускает через себя. Вот как об этом пишет А. Грунтовский:
Сосна закатная лучится,
Над баней тянется дымок,
Как время, что сквозь нас сочится,
И оседает между строк...
Поэт зависит от своего времени, даже если идет хотя бы чуть-чуть впереди или старается плыть против течения. «А век стоит - глаза в глаза...»; «Что ждет суровый век? Он не таких пережует И выплюнет на снег...» Узнаваемое, вечное противоборство... История показывает, что преодолеть это тяжкое давление времени и обстоятельств возможно только тем, у кого сильна вера.
Время «оседает между строк» со всеми своими горестями и радостями, бедами и победами, проблемами и угрозами, обещаниями и надеждами. Сирия - пекло Дейр-эз-Зора; Донбасс - «Ляжем в общую могилу, Чтоб метели замели... Лишь забытые мобилы Все звенят из-под земли...» Зыбкий, ненадежный мир: «Вот я хожу над бездонной трясиной, Чуть зазеваешься - Боже спаси!» Или: «Всюду вижу тихий взгляд Тех, - уже узревших Бога, в наше грешное... В наш ад».
Поэзия Андрея Грунтовского - это поэзия о России.
Родина
Вздыхает августовский лес,
Дожди и зной перемежая.
Забытая и чуть живая,
Прицеленная под обрез...
Она все смотрит на меня,
Она надеется на что-то...
Она за каждым поворотом,
Стоит ни в чем не изменя.
Она надеется, что мы
За ней вернемся с полдороги...
Листочек
Память мне душу источит,
Сердце насквозь иззнобит
Жухлый, последний листочек -
Обыкновенный на вид.
Неотличимый от прочих...
Сеточкой жил перевит...
Самый последний листочек
Что же он все не летит?
Вот, журавлиные стаи -
Скоро мороз опалит...
Снег упадет и растает -
Сердце живое - болит.
Шторм ли грохочет над пирсом,
Звень ли лесная в тиши...
Как же он так зацепился
За уголочек души?
И все же - эта обжигающая печаль - печаль растворенная радостью, печаль обновляющая, перерождающая. Ибо верует православная душа в богоспасаемость земного Отечества, в то, что Россия - «у Христа за пазухой».
Через всю поэзию Андрея Грунтовского проходит образ журавлиного клина - образ странничества. Странниками на земле ощущали себя многие русские поэты: Пушкин, Лермонтов, Есенин, Рубцов. Да и всякий православный христианин понимает, что он «пришлец на земли еси». Человек, по учению святых отцов, и самого Господа нашего Иисуса Христа создан не для земли, а для Неба. Святоотеческая мудрость гласит, что странничество - это духовный символ пренебрежения земным ради нетленных вечных сокровищ.
Журавли это еще и птицы, возвращающиеся на место своего гнездовья, то есть - образ души, никогда и нигде не забывающей о своем земном Отечестве. «Снова осень и снова над полем Сиротеет распластанный клин... Воздух Родины пьющий запоем, - Ну а мы-то куда улетим!..»; «Поют в нахлынувшей дали, Прощаясь с Русью журавли...» Журавли вернутся «вместе с солнышком вешним»... «под пасхальный благой перезвон...» И в этом тоже - надежда на спасение, на возрождение, на возвращение к истокам...
Другой образ странничества - дорога. «Пыль тепла. Иду я по дороге...»; «Только версты вьются следом...»; «Все короче этот чудный путь...» Даже Вечность представляется поэту не как нечто статичное, но - как живое, гармоничное движение, как поток реки: «Мы же с тобою окованы тайною вечной реки...» Многочисленные рефрены усиливают впечатление движения.
И еще одна тема глубоко затронута Андреем Грунтовским - тема поэтического творчества, предназначения и судьбы поэта. «Ведь Дом мой - это Слово И нет других основ», - говорит поэт. Он знает, что поэтический дар - это дар Божий, подобный «цветам чудесным», которые «по полям посеял Бог» и понимает: «Ждет Господь прямого чуда - воротить достойно долг».
Вся Россия с ее великой историей, ее поэтами и защитниками-воинами, с ее храмами, полями, неведомыми судьбами, курганами, оврагами, степями, преданиями отцов представляется ему как одна «песенная книга», которую оставил -
....Премудрый какой Епифаний,
Есенин, а может Рубцов...
Оставил соседский мальчишка,
Цветок или в речке челнок...
И нет в этой песенной книжке,
Чего б прочитать я не смог...
На страницах книг Андрея Грунтовского мы встречаемся с Пушкиным и Лермонтовым, с Некрасовым, с Есениным и так любимым им Рубцовым. «В этих строчках - мы живы, В этих строчках - любовь...» - говорит поэт. И конечно, как любой, кто говорит слово, тем более - слово поэтическое - он ждет всей душою: «Чтоб прошел за мною кто-нибудь...» И это одна из тем всей русской поэзии. Ведь даже Александр Сергеевич Пушкин, известнейший поэт, не страдавший отсутствием признания, произнес в стихотворении «Эхо»: «Тебе ж нет отзыва... Таков и ты поэт!»
Сегодня проблема взаимоотношения поэта с читателем осложнена положением дел в отечественной культуре: общество деморализовано, а доступ к читателю ограничен. Не мудрено, что видный ярославский поэт из города Рыбинска Сергей Хомутов горько произнес: «Нас не убьют, нас просто не заметят, На слово наше просто не ответят...»
Это ожидание ответного отклика - совсем не праздное, не горделивое, не самонадеянное чувство и ожидание. И.А. Ильин в своей книге «Одинокий художник» говорит, что, если при молитве, человеку не требуется прямого ответа, - молящийся искренне верует, что Господь слышит его, - то в творческом делании даже самый одинокий, замкнутый художник нуждается в том, чтобы быть услышанным. Ибо последнюю точку в художественном произведении ставит не автор, а читатель. И здесь дело даже не в том, чтобы иметь возможность напечатать книги большими тиражами, а в том, чтобы читающий услышал автора, вошел в предложенный им мир и начал им жить. Тогда произойдет эта долгожданная встреча писателя и читателя. И если писатель должен уметь писать, то читатель, - должен уметь читать.
Хочется пожелать Андрею Вадимовичу Грунтовскому - и вдохновения, и новых книг, и искреннего, внимательного читателя, и этой, такой важной и необходимой поэтической встречи.
Журавли
Андрею Грунтовскому
Над русской равниною снова
Летят и летят журавли.
А в сердце - рождается слово,
А «сердце живое - болит».
В нем стонет, меж явью и снами,
Под сводом осенних небес -
Россия, что брошена нами,
«Прицеленная под обрез».
Иссяк ли родимый источник? -
Век новый печалью повит...
Ах, этот «последний листочек»! -
Как он неприметен на вид.
Но в нем - не осеннее тление -
Хоть верь, хоть не верь чудесам,
В нем Родины тихое пение
И вечный порыв к Небесам.
И в этой извечной печали
Березок на стылом ветру,
В конце ли пути иль в начале -
Пасхальная светится Русь.
Истории нашей страницы,
И вехи земного пути,
И строки, как светлые птицы:
«Прощайте...Прощайте... Прости!»
Не верится сердцу в прощание -
Мы в Вечности встретимся все...
Какое-то есть обещание
В последней осенней красе.
Покуда же мы не причалим,
Покуда живем на земли,
Куда нам уйти от печали?..
Летят и летят журавли...
* * *
Пронзителен, нежданно краток
Последний миг перед зимой,
Осенних листьев запах сладок,
Как воздух Родины самой.
И рощица родных до боли
Березок - ласковых сестер,
И этот лес, и это поле,
И догорающий костер.
А время бешеное мчится,
И путь как будто недалек...
А свет Небесный все лучится
И «оседает между строк»...
Лариса Пахомьевна Кудряшова, русский православный поэт и публицист
