Homo Ludi

Да, именно так сегодня можно обозначить современного нам человека, именно как Человека Игры, поскольку он уже не является тем Homo ludens, то есть Человеком Играющим, каковое звание было прилично ему ещё столетие назад. В самом деле, Играющий человек есть так или иначе добровольный участник Игры, и он всё же волен выйти из неё, понеся при этом, конечно, некоторые потери и в социальном, и в культурном плане. Но при желании можно презреть эти потери, обретаемая при этом свобода того стоит.

Человек Игры тоже может, кажется, так поступить, но только ему будет стоить это намного дороже, тут ведь уже не о социальных или культурных потерях идёт речь, но о самом что ни есть биологическом существовании Homo как организма, и уж во всяком случае, о существовании его как душевного и духовного феномена. Потому что человек Игры уже рождён (и не в первом поколении рождён, заметим!) в мире Игры, где её законы уже незыблемы, совершенства отточены, где иного в мир просто не допущено; Игра как общая установочная для человечества модель бытия уже почти никем не подвергается сомнению... ну, а некоторые протуберанцы - они ведь есть и на Солнце, это нужно принять во внимание, но не более того.

В самом деле, мы все сегодня живём в государствах, которые заявили о себе как об организациях социальных, то есть с момента моего зачатия (ещё до появления на свет!) я нахожусь под неусыпным наблюдением соответствующих служб, ведомств и департаментов, и так на всю мне отпущенную жизнь. Забота эта зачастую простирается так далеко, что находится в противоречии с волей самого «наблюдаемого», и в таковых случаях клиенту бывает заявлено, что обществу, в лице «специалистов», лучше знать, в чём истинная польза и истинное счастье подопечного, и если даже он сам не желает то уразуметь, нужно проявить мужество и волю, и мягко, но решительно заставить его совершить желаемое обществу. Всё это игры, многосложные и многоуровневые, этого можно сразу и не увидеть, но они, как и всякая игра, подчинены общим законам Игры, а потому путём простейшего анализа может быть легко определена их игровая сущность.

Итак, что же такое Игра? Классическое определение Игры, данная ещё Йоханом Хойзингой (Голландия, 1938 год), с которым нам не резон спорить, гласит: Игра есть добровольное поведение или занятие, которые происходят внутри некоторых установленных границ места и времени, согласно добровольно взятым на себя, но, безусловно, обязательным правилам и с целью, заключающейся в нём самом... то есть в самой Игре. Посмотрим, не противоречат ли это определение тому, что было сказано о Игре выше? Ну да, добровольное поведение, даже если оно не осознаётся таковым, причём, чем выше степень организации общества, то есть чем больше оно социализировано, тем более добровольным становится поведение законопослушного большинства.

Конечно, в современной России, или там, в Казахстане можно себе позволить нечто такое, что внешне может противоречить правилам Игры, и что было бы невозможно в СССР, в гитлеровской Германии, в маоистском Китае или в нынешних США; но, строго говоря, и эти аномалии давно учтены правилами Игры, и допущены в эти правила в виде нюансов и неопасных эстетских вывертов. Далее в общем определении Игры говорится об установленных границах места и времени, где Игра совершается, действительно, в разные времена в пределах одного нашего Отечества границы эти менялись неоднократно, не нарушая при этом самих фундаментальных правил Игры. Но, наконец, что это за правила и как они могут быть сформулированы?

Главное, основное правило Игры (как и любой просто-игры!) может быть выражено так: Игра должна быть наружно и внутренне симметрична, только тогда игра является Игрой. Причём не важно, речь идёт о сражении за мировую шахматную корону, о схватке двух футбольных команд, или о войне соседних королевств - условие равновесности и равносильности участников Игры обязательно, иначе и игры не будет, а будет «избиение младенцев», то есть зрелище жалкое и позорное. Но это ещё не всё. Была недаром упомянута и внутренняя симметрия Игры, а ведь пока речь идёт о проявлениях внешней, наружной симметрии, а это условие хоть и необходимое, но не достаточное, как говорят математики. Для того, чтобы состоялась эта внутренняя симметрия, игроки должны принять на себя некоторые обязательства по соблюдению норм поведения во время Игры. Обязательства эти могут быть ограничены временным промежутком между двумя свистками судьи - начинающим игру и финальным, они могут распространяться, скажем, на весь период ведения войны, они могут быть и бессрочными, как в играх социального свойства. Понятно, что условие это должно соблюдаться всеми участниками Игры, иначе Игра теряет смысл, как в случае, когда вместо очередного хода один из игроков сгребает шахматные фигуры в кулак и швыряет их в лицо сопернику. После чего нужно позорно бежать, игра закончена.

Насколько, не взирая ни на что, это работает, показали трагические события середины 20 столетия, когда два тоталитарных режима схватились в смертельной схватке, и ничто, казалось бы, не способно было ограничить их воинственного угара, но, тем не менее, ни Гитлер, ни Сталин не нарушили Конвенцию о запрещении химического оружия, и ни тот, ни другой не нарушили Пакта Рериха «О сохранении культурных ценностей во время войны», во всяком случае, не нарушили его грубо и явно. По поводу последнего, уверен, последуют возражения, да только как объяснить тот факт, что, скажем, за все 900 дней блокады по наиболее выдающимся памятникам Ленинграда не было произведено ни одного прицельного залпа немецкой штурмовой артиллерии, стоявшей на Пулковских высотах и прекрасно видевшей всю панораму великого города. И что бы там ни говорили в своих речах фашистские партийные бонзы, но правила военной игры были при этом соблюдены.

Обратный тому пример - американская атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки, после чего Япония почти немедленно капитулировала, хотя у неё доставало сил бороться долго и упорно, особенно при вторжении американцев на Японские острова. Причина - в нарушении правил военной Игры, нарушении её симметрии как минимум в двух позициях. Первая - в невозможности ответить Америке симметрично, поскольку атомного оружия у Японии не было. Вторая... атомная бомбардировка была вроде бы ответом на нападение в 1941 году Японии на Пёрл-Харбор, но Япония всё же напала на военно-морскую базу, то есть на людей военных, однажды подписавшихся под сопутствующим их профессии риском быть убитыми, тогда как Хиросима была городом гражданским и ни под какими такого рода обязательствами не подписывалась. Такое грубое нарушение правил военной игры потребовало немедленно эту войну прекратить, что и было Императором Японии совершено.

Вспомним ещё, как Наполеон возмущался тем, что русские воюют не по правилам, или, выражаясь термином игроков в карты, ведут себя не по-игрецки - уклоняются от генерального сражения, прибегая к тактике «скифской войны», потом не дают «допобедить» себя при Бородино, и, наконец, сдав древнюю столицу, не торопятся нести ключи от города и не спешат с подписанием мирного договора, - одно нарушение правил Игры на другом! Впрочем, что с нас взять, несмотря на лоск и блеск русских гвардейских полков: «поскреби русского, и обнаружишь татарина», а в таком случае игра по правилам, как и игра на равных, теряет смысл. И ведь Наполеон по-своему прав! Пожалуй, и сама Игра, сама Военная Игра поспешила ему на помощь, - избежав ловушки на Березине, он продолжил борьбу, и лавры победителей Наполеона достались всё-таки не «этим русским», а вполне по правилам играющим англичанам.

Впрочем, не о военных аспектах Игры намерены мы говорить, не о «марсовых рескрипциях», но прежде всего о проявлениях Игры в социуме. Что ж, война, увы, неотъемлемая часть истории человечества, в том числе и истории социальной. А сама эта социальная история сводится к постепенному, но всё более настойчивому проникновению бюрократической Игры в повседневную жизнь любого человека, независимо от того, насколько он сам признаёт себя членом социума. Это проникновение носило вначале характер скорее доброго пожелания, из которого произросли фаланстеры Шарля Фурье и Утопии Томаса Мора, поддержанные у нас дворцами из стекла и алюминия Чернышевского. Но коль скоро идеи эти стали так или иначе претворяться в жизнь, народ спохватился - возникла реальная угроза порабощения человека безликой государственной машиной («Замок» Кафки, 1922 год), а потом и полным торжеством тоталитарного государства («1984 год» Оруэлла, 1948 год). Сегодня об этом уже не говорится за очевидностью случившегося, впрочем, мы и сами не прочь надеть на себя ошейник с полным перечнем сведений о себе, руководствуясь тем соображением, что пускай, дескать, те, кому положено, и мысли читают, лишь бы не таскали на допросы. Тем более что мы окружили себя всевозможными «телекранами» - подглядывающими, подслушивающими, всё запоминающими и ничего не забывающими. Ну, а главными инквизиторами оборачиваются, как всегда, прекраснодушные идеалисты, радеющие о благе людей и всеобщем счастье.

Из всего предыдущего легко сделать вывод, что в глазах автора само бытие эквивалентно Игре, - что, в самом деле, остаётся неохваченным?... у нас и слова такого нет, которое означало бы такое явление, как Не-игра. Что это, действительно - Реальность? - но ведь и Игра реальна; Серьёзность - но ведь и сражающиеся за шахматную корону серьёзны до крайнего предела; Всамделишность? - но это слово тоже ровно ничего не объясняет. Но если нет слова-понятия, значит, в нём нет надобности, а раз нет надобности, значит, это явление очевидное, которое не нуждается в каком-то специальном термине, когда есть термин всеобъемлющий, называемый Жизнь.

Конечно, это понятие само по себе неподъёмно велико, и им манипулировать в наших рассуждениях было бы неправомочно, если мы не договоримся пользоваться только тем ограниченным значением его, которое предлагает в своей «Феноменологии» Гуссерль - Жизнь как эйдос: чистая сущность, познаваемая через интеллектуальную интуицию. То есть - доверьтесь своему разуму, господа, и ограничимся тем, что не позволит растечься нашей мысли по всему великому Древу Жизни.

Итак, Игра и Жизнь. На первый взгляд это никакое не противопоставление, нам уже довелось говорить, что Игра - составная часть Жизни, особенно в её, Жизни, определённых фазах, каковыми являются детство и юность. Стимулом здесь является соревновательный процесс, и это прекрасно и полезно, но с течением времени что-то такое происходит, что Игра уже не просто имитирует Жизнь, но всё больше порывается подменять её собой. Это может развиться в двух направлениях, и оба они очень опасны, и обоим есть соответствующее обозначение в русском языке. Одно обозначено как Игрок, и в нём, в самом слове этом, звучат Рок, Фатум, вечный риск и обязательная драма, а то и трагедия в финале. Второе - Игрун, нечто вечно легко порхающее, этакий стрекозёл, но финал там, как правило, бывает тоже весьма драматичен.

Это, конечно, в полноте своей - крайности, гораздо чаще конкретный человек только этак слегка поигрывает, и только в исключительные моменты жизни становится Игроком, ставящим на кон всё, или Игруном, играя там, где это категорически делать нельзя. И, поскольку эти направления тупиковые, инстинкт самосохранения, стоящий на страже нашей жизни даже тогда, когда мы сами уже пошли вразнос: А, пропадай моя телега, все четыре колеса! - этот инстинкт чаще всего успевает нажать на тормоза. Ну, а если не успевает... что ж, Игра умеет жестоко мстить тем, кто воспринимает её слишком серьёзно. Почему? - тут есть ответ, но он не так прост, как хотелось бы, потребуется вернуться к началу.

Мы говорили уже, что всякая игра симметрична, даже самая сложная Игра, это её важнейшее правило - и тем она категорически отличается от Жизни, поскольку, по гениальной формуле великого Владимира Вернадского: Жизнь есть нарушение Симметрии. Действительно, принцип Асимметрии положен в основание Жизни, самые простые организмы уже вполне обладают этим свойством, по мере усложнения организмов нарастает и их Асимметрия. И это достойный уважения определитель в тех частых случаях, когда Жизнь и Игра сплетаются в тесный узел, - сплетаются, расплетаются и снова сплетаются теперь уж в узел совсем другого рисунка... например:

Вот я, молодой петушок, уже прокукарекавший о себе, таком единственном и неповторимом с высокого насеста, начинаю с интересом присматриваться к окружающим меня молодым курочкам. Это пока ещё не Игра, а простая биологическая потребность. Но вот объект, чем-то меня особо заинтересовавший, выбран, и начинается то, что иначе как любовными или брачными играми названо быть не может. Эта игра может закончиться двояко - маршем Мендельсона, например, и тогда сразу, без перерыва, вступает в права другая игра - в молодых супругов, в «медовый месяц», в юную семью. Но может она закончиться и вполне реальной жизненной драмой вплоть до самоубийства одного, а то и обоих (вспомним Шекспира!) участников любовной игры - и тут уж не до Игр, поскольку Смерть, как явление вполне жизненное, симметрии в себе не несёт, она всегда асимметрична.

В свою очередь, игра в счастливых супругов длится до того момента, как состоится великий жизненный акт - акт Зачатия новой жизни. Здесь опять выбор - можно счастливо родить младенца, и Игра перейдёт в новую фазу, теперь уже в игру «пап и мам», а можно эту только народившуюся жизнь убить и тем наложить на себя навсегда Каинову печать, вполне жизненную. Ну, и так далее. Не следует забывать при этом, что я одновременно участвую и в других играх - в Начальников-Подчинённых на работе, в Своего Парня в избранной мужской компании, да и крылом почертить вокруг случившейся рядом симпатичной курочки я не забываю, а то есть ещё игры интеллектуальные... о, они-то порой доставляют высшее наслаждение, хотя тоже чреваты, чреваты... много чего, знаете, придумано нами, чтоб не скучно было на этом свете.

И всё-таки, когда Игра перестаёт быть Игрой? Неужели действительно тогда, когда в ней рвётся, лопается некая струна, некая ось симметрии, и события начинают приобретать неисправимо асимметричный, жизненный характер? Похоже, это именно так. Судье необходимо остановить жёсткую мужскую игру, если его тренированная интуиция почувствует вкус и запах убийства, вдруг повисшие над рингом. Ему же нужно встать между хоккеистами, внезапно возжаждавшими изувечить друг друга... увы, Игра не имеет своих собственных тормозов, в таких случаях в ситуацию должна вмешаться Жизнь, её охранительные барьеры. Так в случае жестокого мужского поединка на Кавказе, грозящего убийством, на ристалище выходит Женщина и бросает между мужчинами платок, и поединок тотчас прекращается.

А всё же - что является идеалом Игры, её, так сказать, Абсолютом? И здесь мы с прискорбием должны констатировать - таковым идеалом является вечная и абсолютная Ничья. В самом деле, любая, даже весьма сложная игра сводима, в принципе, к примитивному «чёт-нечёт», или «орёл-решка», и хорошо известно, что при достаточно большом количестве попыток результат будет всегда 50х50, то есть количество чётов будет равно количеству нечётов. Так именно и произойдёт, если мы, скажем, заставим играть в шахматы абсолютно равносильных интеллектуальных роботов. В любой реальной игре так, конечно, не бывает, кто-то выигрывает, кто-то проигрывает, чтобы выиграть завтра... жизнь вносит свои коррекции в Игру, поскольку игроки, как минимум, остаются при прочих равных условиях живыми людьми с им присущими особенностями. Но, повторяем, в идеале именно так - вечная ничья.

А вот тут мы подошли к главной, но, обычно, хорошо скрываемой тайне Игры, именно к её, Игры, бесплодности, то есть, по большому счёту, недееспособности. Ценность Игры - в ней самой, и то, если смотреть анфас, при виде сбоку и эта ценность пропадает. То есть если я «болею» за Динамо, то выигрыш или проигрыш этой команды что-то для меня значит, но если не «болею», то мне совершенно «до лампочки», выиграла эта команда или проиграла. Игра бесплодна, она не производит ничего, кроме сотрясения воздуха, или воды, ну разве что производит энное количества литров человеческого пота. То есть это работа вхолостую, то есть, грубо говоря, онанизм.

Оно, может, и слишком категорично сказано, да только представим себе тысячи и тысячи молодых и здоровых мужчин в больших городах, занятых по утрам и вечерам борением со всевозможными железками, а также избиением кожаных тюфяков и подъёмом никому не нужных тяжестей в тренажёрных залах, тогда как невдалеке стоят брошенные, непаханые и постепенно зарастающие поля, вконец захламленные и загаженные помойками леса, и дикая трава по грудь, которую некому косить. Можно возразить, что таковые упражнения вовсе не бессмысленны, что они полезны для здоровья...что ж, тогда и онанизм нужно признать таковым и одинаково выделять им время и место.

В том именно конечный смысл Игры, что мышечные и интеллектуальные усилия игроков должны быть потрачены впустую, и легко понять, кого радует такое положение вещей и кто, по существу, является Хозяином самого этого явления, называемого нами Игрой. Это Враг человеческого рода, это его департамент, на дверях которого начертано: «Годится всё, лишь бы ни для чего и никак». Это уже область чистой Симметрии, здесь нет места Жизни. Но есть и противоположная этой сторона, о чём мы, живущие, хорошо знаем. Это мир Жизни, мир Асимметрии, и её Хозяином и Владельцем является Господь Бог. Познание Его не может быть вмещено в человеческую логику, которая симметрична (о чём ниже), поэтому Он - Эн-соф, то есть Непознаваемый, но Он позволяет человеку постигать Своё творение по мере подготовленности самого человека, чтобы тот не обратил познанное во вред себе.

Итак, Господь в принципе непознаваем, то есть абсолютно асимметричен, с чем придётся смириться нашему гордому разуму. Но если разум закипит по этому поводу возмущением (а он любит это делать), то пусть решит для себя простенькую задачу: мы, как известно, живём в трёхмерном мире. И если даже посчитать Время четвёртым измерением нашего мира, пусть наш разум представит себе мир пяти измерений? Восьми? Двенадцати? А ведь таковые у Господа, наверняка, есть!

Намного проще представить себе мир абсолютной Симметрии, то есть мир, где Бога нет, то есть Ад. И это не иносказание, даже у великого Данта описание Ада подробны и величественны, тогда как Рай выглядит достаточно убого. Так что представить себе мир совершенных ледяных кристаллов без всякого намёка на Жизнь, этакий, в полноте, мир Снежной Королевы не столь трудно. А можно заглянуть в этот мир и воочию, для этого потребуется совсем несложная постановка, состоящая из двух достаточно больших зеркал и свечи между ними. Только предупреждаю - слабонервным лучше такого рода опыты не производить. Зеркала нужно поставить ровно одно против другого, между ними - зажжённая свеча. Опыт желательно проводить в темноте. Если вы теперь заглянете в это Межзеркалье, то увидите слева и справа ряд зеркал и свечей, уходящий в бесконечность; при этом оказываются выдержаны все нормы Абсолютной Симметрии, поскольку здесь явственно присутствует сама Бесконечность. Но находиться в таком пространстве сколько-то долго нельзя, это опасно для психики, для того самого разума.

Конечно, как мы уже говорили, никакая реальная игра не дотягивается до своего абсолюта, хоть и стремится к нему. И вмешательства в Игру совершаются не только со стороны Жизни, но, при переходе некой границы, и с другой территории. Особенно это проявляется, как мы знаем, когда игроку кажется, что он оседлал Игру, что он её повелитель, - вот тут он и получает тот щелчок по носу, от которого и голова может далеко откатиться. Человек, что называется, заигрался, он на чужой территории, и тут Хозяин этой территории волен делать с ним, что пожелает. Если в срочном порядке в ситуацию не вмешается Ангел-хранитель. Но ведь может и не вмешаться - Господь Бог никому не набивается в друзья-приятели, Бес бы и рад набиться в таковые, да не имеет права, первый шаг остаётся всегда за человеком.

Так что же Игра - всегда бесовская инволюция? Отнюдь, отнюдь. Игра, как уже говорили, есть составная, и даже необходимая часть Жизни, через неё молодые существа учатся Жизни и постигают её. Но это всегда сложноподчиненное предложение, с абсолютным приоритетом Жизни над Игрой. Но коль скоро это предложение становится сложносочинённым, то есть эти два феномена выравниваются в правах («Что наша жизнь? Игра!») - тогда ожидайте непрошенных гостей, господа.

Можно возразить, что, де, есть игры чистые, они хоть и подчинены общим законам Игры, но не несут в себе опасности, поскольку лишены какой-либо мистики (в отличие, скажем, от игральных карт), - такова, например, игра по имени шахматы. Её недаром называют Королевой игр, поскольку шахматы суть симбиоз науки и спорта, тут присутствуют и азарт, и вдохновение, и тонкий расчёт, но, тем не менее, эта игра не менее опасна и коварна, чем другие игры. В качестве примера сошлёмся на великий роман В. Набокова «Защита Лужина». Здесь нет смысла пересказывать содержание этого романа, довольно сказать, что это лучший психологический анализ Игра как таковой, и роман стоит того, чтобы быть прочитанным. В его конце великий игрок, Гроссмейстер Александр Лужин ставит сам себе мат и кончает жизнь самоубийством, Хозяин Игры, как и почти всегда, побеждает в этой партии.

Досужая публика вначале похихикала (роман был опубликован в эмиграции, в Париже, в 1929 году), но вскоре случившаяся волна самоубийств и сумасшествий среди гроссмейстеров заставила по-другому посмотреть на предмет, вскоре среди шахматистов появилось даже выражение: «Защита от Лужина». Выражение это справедливо, вступая в игру, игрок должен печёнкой, как говорится, чувствовать ту грань, за которую переступать нельзя. К сожалению, наша человеческая логика тут не работает, поскольку она сама симметрична, и это легко доказуемо, - ведь строится она на вполне симметричной триаде Теза-Антитеза-Синтез, предложенной Рене Декартом. Насколько плохо эта логика приложима к жизни, показал ещё Зенон из Элеи в своих Апориях, где Ахиллес никогда не догонит черепаху, полёт стрелы есть сумма её неподвижных состояний, и так далее. Конечно, есть в мире и иной метод познания - интуитивный, сверхчувственный, метод наития, но он, вследствие своей асимметрии, нами совершенно не освоен, хотя именно с его помощью совершаются Открытия.

Были, и неоднократно были попытки с помощью симметричных игровых методов создать универсальный язык наук-искусств-философий-религий на знаковом, общедоступном уровне. Таковы идеограммы древнего Египта, такова Система Таро в Ханаане, таковы графические гексаграммы Инь-Ян в «Книге перемен» (И-цзин). Но наиболее полное воплощение этой Идеи - в знаменитом романе Германа Гессе «Игра в бисер, или игра стеклянных бус» (1943 год). Это же и один из лучших анализов Игры, как таковой. В конце романа Великий магистр Игры Йозеф Кнехт порывает с Игрой, понимая полную бесплодность её, уходит в Жизнь - и почти тотчас погибает. Игра, как мы уж говорили, не прощает своих ренегатов, это нам известно хотя бы с пушкинской «Пиковой дамы».

О, эти литературные игры! Это один из высших Даров человеку и одно из коварнейших его искушений - поиграть в демиурга, в божка, создателя и повелителя своей вселенной, где придуманные тобой герои живут и поступают согласно твоей воле, как сладостно оно, это чувство... знал древний Змей-искуситель, чем покупать человека: «Будете как боги, знающие добро и зло» (Бытие, 3, 5). Можно сказать, конечно, что и художники, не только писатели и поэты, обладают таким даром, но нет, художник изначально пользуется иллюзией, на плоском холсте создавая якобы трёхмерный мир, писатель же имеет своим инструментом слово, а специфическая мощь слова такова, что заставляет читателя или слушателя погружаться в этот вербальный мир полностью, сочувствуя и сопереживая его героям. В самом деле, кто может реальнее жить в нашем сознании, чем Пьер Безухов, Алёша Карамазов или тот же Евгений Онегин, хотя их никогда не было в реальности!

Но специфика этой Игры такова, что если уж ты взялся быть богом, так будь им! Автор обязан провести своего героя не только по всем перипетиям сюжета, но и вовремя отправить его в Небытие, откуда тот вышел, как то делает настоящий Демиург. Потому что рождённый даже в вербальном мире герой уже живёт, снабжённый толикой авторской жизненной энергии, и, оставленный так жить, неприкаянный, он станет горько мстить живым за своё псевдо-существование. В самом деле, скольким сотням, а то тысячам молодых людей изломал жизнь тот же Евгений Онегин, брошенный автором «в минуту злую для него»! Пушкин, может, и наигрался, ему надоело, но Евгений, этот первый отечественный негодяй, ставший национальным героем (какой шлейф подражателей потащил он за собой!) так просто уходить вовсе не был намерен. А то вот - Чичиков, оставленный Гоголем посреди русской дороги, на быстро несущейся птице-тройке - где он ныне? Не его ли проказы все эти финансовые пирамиды типа МММ, коими продолжает он охмурять доверчивых российских обывателей? А кошмарная серия суицидов, последовавшая за самоубийством Есенина? Маяковского? А клубы сатанистов, почитателей обаятельнейшего Мессира Воланда?

На этом фоне никого уже не удивляет, что сегодня главными героями у нас, да что там, национальным достоянием и сливками общества стали лицедеи, актёры и актёрки, то есть люди, главным, а то и единственным достоинством которых является умение хорошо притворяться. Между тем это скверный симптом, Игра должна помнить своё место в жизни и никогда не сметь вылезать на первый план, поскольку это губительно и для самой игры, и для её участников. Последние годы к играм уже существующим присоединились игры компьютерные, с совершенной имитацией «полного погружения» в эту псевдо-жизнь, и это уже даже не просто Игра, это болезнь, которую нужно лечить раньше, чем она исковеркает жизнь человеку, особенно юному человеку, которому очень быстро такая виртуальная жизнь, где он якобы всемогущ и всесилен, становится предпочтительней Жизни реальной, где он всего лишь глупый ребёнок.

Конечно, на фоне реального Божьего мира, на фоне Природы все эти игры сразу обнаруживают свою глубинную фальшь, поскольку этот реальный мир и в больших, и в малых своих проявлениях асимметричен Par excellenze. Но мы давно научились создавать большие и весьма убедительные декорации, на фоне которых любая игра приходится к месту и не кажется чужеродной. Это, как легко понять, большие города, да они и не скрывают, что это «вещь в себе», вполне самодостаточная и самодовольная. И города растут, растут вширь и ввысь, и всё новые тысячи людей устремляются в них, бросая деревни и города малые, и включаются в Игру, искренне полагая при этом, что вот, де, наконец стали-таки жить по-человечески...

Апрель 2018. Выра