Записка в НКВД без подписи ее автора обвиняла сотрудницу Сокольского горторга Леночку Ковтунову в хищении трех буханок ржаного хлеба. Хищения, как такового, и не было. Однако хлеб был отпущен участникам конференции на обед. И всего-то досталось по сто граммов хлеба на делегата. Стоило б из-за этого разжигать нехорошую страсть. Однако стоял 1944-й, предпоследний год Великой Отечественной войны, и каждый грамм продовольствия был на учете. К тому же и написавшая заявление в органы скрытная дама желала подняться в должности до заведующей отделом, того соблазнительного поста, какой занимала Леночка Ковтунова.
Служащую горторга арестовали и, осудив, отправили по этапу. Три года каторги на Опоках. Для юной женщины, только что вышедшей замуж, это было и потрясение, и несчастье, и стыд за трусливого мужа. Тот, держась за свою карьеру, отказался от Леночки, как от жены. Ну, а та, в добавление всех ее бед, оказалась еще и в беременном положении. Однако к беременным в лагерях относились без снисхождения.
Вот тебе тачка с совковой лопатой. Вот и мостки, по которым езжай на берег Сухоны за породой. Загружайся - и, топай, топай себе по плотине. Двигай туда, где сваливается порода, которой назначено быть переправой через реку. Камни, мергель, песок и глина - это и есть главное каторжное богатство. Вози его и в чудесный солнечный день, и в туман, и в пургу под тоскливый визг колеса крепкой тачки. Сбрасывай груз в пасть реки, да следи, чтобы он и тебя ненароком не опрокинул, смешав со сваливаемой породой.
Леночке было тревожно не столько из-за себя, сколько из-за ребенка. Тот давал уже знать о себе изнутри, ибо рос, заставляя маму терпеть нечеловеческую нагрузку.
Вынесла женщина то, что вынести невозможно. А вот ребеночек - пас. Появился на свет, но уже неживой. Похоронила его Ковтунова тайно, под податливый грунт, где стояла иглистая елка. Корни ее и о̓бняли малыша, словно руки живущей мамы.
Русская женщина и концлагерь. Кто над кем возьмет верх? Поединок почти фантастический. Проигравший его оставался на Сухонском берегу, в коллективной могиле, где все были равными по судьбе. К счастью или к несчастью, но в апреле 1947-го плотина не выдержала, взломалась под натиском ледохода. Строительство прекратилось. Часть заключенных была переправлена на новый объект. Леночке повезло. Оказалась в списке тех, кто отплывает на пароходе. Туда, где нет ни лагерных вышек, ни тачек с породой, ни угрюмых охранных собак.
Остановилась Леночка в Тотьме. Здесь все для нее стало так, как она даже и не мечтала. Наверное, кто-то высокий и сильный, взял на себя заботу о ней. Потому и взял, что увидел в ней не падшую, а святую. И повернул ее к свету и доброте. И вот она устроилась на работу. Встретила друга жизни. Стала любимой женой. Воспитала двух дочерей. Дождалась внуков и правнуков. Чем могла, всем и каждому помогала. В конце концов, разменяла девять десятилетий. Мечтала когда-нибудь побывать в незабвенных Опоках. Вспомнить самое горькое, всплакнуть о тех, кто тоже хотел бы отсюда домой. Но побывать, к сожалению, не сумела. Вместо неё посетила Опоки старшая дочь, такая же, сердобольная, как и мама, остро жалеющая людей за их незаслуженное страдание.
- Спите, несчастные горюны, - сказала дочь на прощанье, окидывая взглядом берег с поклонным крестом, под которым лежали великие мытари страшной стройки.
1. Русская женщина и концлагерь.