Марина Цветаева: этика и категории либеральной культуры

Рыночный экстремизм и свобода; либеральная свобода и угроза со стороны «умных» роботов; ощущение свободы и рост самоубийств в молодёжной среде; свобода и угроза мирового разума земной человеческой цивилизации; искушения гордыней, талантами и развратом - вот не полный перечень современной проблематики поведения и самоопределения для людей и государств в сегодняшнем мире.

Сущностными категориями современной либеральной культуры, на которой во многом и строится этика поведения в западном мире, являются категория свободы и категория личности. Живые примеры «свободного поведения» в атлантическом мире начали складываться ещё в середине 18-го века, но особенно ярко себя они стали проявлять с конца 19-го и начала 20-го века как в Европе, так и в США, и в России.

В этой статье остановимся на категориях свободы и личности в христианско-православном понимании. И в православном мире встречаются люди, которые пытаются понимать сущность свободы, как свободы для чего, а не от чего.

Уже обращалось внимание на то, что нет непосредственно Божьих заповедей свободы. Это говорит о том, что категория свободы для человека-христианина носит подчинённый характер относительно более высоких целей и категорий человеческой жизни.

Есть Божьи Заповеди любви, ограждающие соблюдающих их от греха в любви, но не ради свободы человеческой воли и воображения вообще, а ради Бога и Его любви и спасения человеческой души: «возлюби Бога своего боле всего на свете, да не будет у тебя других богов, кроме Меня; возлюби ближнего своего, как самого себя». Важно задуматься, почему Бог призывает именно к любви, а не к свободе, и почему для Него любовь важнее свободы?

Конечно, есть люди, которые ухитряются соединять в себе любовь и свободу, исповедуя принцип «свободной любви». Но такая «любовь» чаще всего встречается на панели.

Есть также поэтические натуры, которые, может быть, даже искренне, утверждают, что они в любви высоки, честны и свободны. Им полезно обратить внимание на то, как несвободно, в тяжелых муках переживает сильно любящий человек смерть или уход горячо любимого. Видя подобное, разве можно утверждать, что страдающий человек был свободен и не связан многими гранями любви - узами - с любимым человеком? Особенно остро и поучительно это можно прочувствовать и понять на примере жизненного и поэтического пути известной поэтессы серебряного века М. И. Цветаевой.

Для полноты православного видения любви приведём и другие Божьи заповеди: почитай отца твоего и матерь твою, чтобы тебе было хорошо и чтобы продлились дни твои на земле; не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не производи ложного свидетельства на ближнего твоего; не пожелай жены ближнего твоего; не пожелай имущества ближнего твоего.

Не будем обсуждать сейчас, как эти Божьи заповеди связаны непосредственно с заповедями любви, но отметим, что они являются ещё и заповедями долга и чести, связывающими человека верующего с его ближними и обществом - делающими его личностью. Мы видим, что православная вера и Господь налагают на верующего определённые ограничения и делают, таким образом, его и его волю менее свободными - во имя Бога, чести, благородства и ответственности перед ближними. Из этого следует, что ни связь с Богом, ни честь, ни благородство, ни ответственность перед ближними, детьми, родителями и стариками не делают человека более свободным в обществе, но делают его более связанным с Богом и более счастливым в Нём, что несравненно духовно выше просто свободы.

Часто поклонники либерального понимания свободы любят выделять из контекстов писаний евангелистов и апостолов отдельные слова и фразы о свободе и приводить их в качестве доказательств своей правоты. Однако они почему-то не обращают внимание на Канон покаянный к Иисусу Христу, и Канон Ангелу Хранителю. Каноничность этих основ покаяния, как мы знаем, в христианской Церкви никем не оспаривается.

Канон покаянный к Иисусу Христу является также порывом освободиться от грехов ради Царствия Божия. Он одновременно является каноном освобождения и от чего-то и для чего-то. И это принципиально важно именно для православного понимания свободы.

Уже в песне первой мы читаем: «Ныне я, грешный и обремененный, приступаю к Тебе, Владыке и Богу моему; не смею взирать на небо, но только молюсь, говоря: дай мне, Господи, ум, да плачу о грехах моих горько». «Воззри на меня грешного, и от сети дьявола избави меня, и на путь покаяния наставь меня, да плачу о делах моих горько».

Из сказанного следует, что пришедший к покаянию человек не свободен от грехов и других обременений, и он пришёл к Владыке и Богу, плача о своих грехах, прося Бога соединить его с умом, с разумом премудрым. Заметим, он просит Господа освободить его от грехов не ради какой-то либеральной всесвободы, где «развернись плечо, раззудись рука», разгуляйтесь страсти, но ради укрепления его связи с Владыкой и с умом-разумом.

В песне 4 по существу даётся определение земной реальной либерально понимаемой свободы: «Широк путь здесь и удобный сласти творить, но горько будет, когда душа от тела будет разлучаться. Оставь уже сие, душа моя, и покайся ради Царствия Божия».

В песне 6 кающийся просит Бога его освободить. Обратим внимание на то от чего и для чего: «Житие на земли блудно пожих и душу во тьму предах, ныне убо молю Тя, Милостивый Владыко, свободи мя от работы сея вражия, и даждь ми разум творити волю Твою».

Вторит этим обращениям к Милостивому Владыке и тропарь в каноне Ангелу хранителю: «Ангеле Божий, хранителю мой святый, живот мой соблюди во страсе Христа Бога, ум мой утверди во истиннем пути, к любви горней уязви душу мою, да тобою направляемь, получу от Христа Бога велию милость». И далее в песне 1: «Ум мой твоею молитвою направи, творити ми Божия повеления...» В песне 4: «Ангеле, молю тя, святый, от всяких мя бед свободи», как и в песне 6: «Всяких мя напастей свободи, и от печалей спаси, молюся ти, святый Ангеле...»

Показательно, что ни в одной песне означенных выше Канонов молящийся не просит Господа, чтобы Тот обострил его чувства, эмоции, таланты.

Отмеченные выше места из Канонов, как нам кажется, должны быть особо значимы для натур впечатлительных, артистических, находящихся под сильным влиянием своих фантазий, убеждённых в том, что они творческие, поэтические натуры и почти небожители. Таким натурам особо хочется пожелать возможно более часто обращать своё внимание на состояние своей души, сердца и ума, исповедуясь и причащаясь Святых таинств.

Законен вопрос: «Может ли легко увлекающийся страстный человек, также как и безсовестный и несправедливый, быть свободным даже в «западном» смысле?» С 18-го века люди на Западе, за малым исключением, считают себя свободными людьми, живущими в свободном обществе. Но уже на примерах высокопоставленных деятелей Запада и творцов западной культуры и им подражающих, которые призваны и часто олицетворяют западную свободу, мы видим и слышим, что их «свобода» очень часто как раз не свободна не только от лицемерия, лжи, несправедливости и безсовестности, но и от разврата, предательства, подлости, провокаций и кощунства.

В высказываниях о свободе в Канонах нет ликующих, хвалебных слов свободе. Божий дух ведёт нас не к свободе, а к Истине, которая есть любовь. А те, кто предпочитают Истине свободу, те - не более чем обычные либералы. Но Господь говорит: «Кого люблю, того наказываю». Тогда либералам, формально признающим Христа, надо согласиться: наказание - это свобода, а свобода - наказание!

Свободная воля не должна быть свободна от добра. Только тогда воля будет волей, угодной Богу, доброй, а не злой.

«Все богохульные умы,

Все богомерзкие народы

Со дна воздвиглись царства тьмы

Во имя света и свободы! (1854)

Ф.И. Тютчев сказал эти слова задолго до появления на свет многих поэтов серебряного века. Но они, восстав с либерального дна Европы и царства тьмы, душами своими не увидели Тютчева и не услышали его слов, как и слов православного Покаянного Канона и Заповедей Господа Иисуса Христа. Среди этих представителей творческой либеральной интеллигенции, ушедших в необузданные фантазии и притупивших в себе духовное зрение, не говоря уже о тех, кто просто играл в творческую богему, было немало действительно даровитых художников и поэтов, но по существу порвавших с верой своего народа. Среди них - «триумвираты»: Гиппиус, Мережковский и Философов, также Маяковский, Лиля и Осип Брики, также и М.И. Цветаева с её предпочтениями. Среди них и большое число цветных социал-революционеров цветаевской поры (белых, красных, бело-зелёных и откровенно голубых).

Жизнь и творчество Цветаевой - поучительный пример жизни в либеральной свободе, как средоточие для поэта всех её «духовных ценностей». Главное содержание творческой и духовной свободы М. Цветаевой - это страсти и эмоции, метания её сознания, души и ума, метания её безблагодатной любви в её духовно оцепеневшем существе, воспевающем сны и смерть.

Человек со временем становится тем, во что он верит и в чём он упражняется, проходя путь или покаяния - или безблагодатной свободы. И по тому, кем и чем становится человек во времени, можно понять, во что он верит. Это так независимо от сословия, образования, нравственного уровня и творчества человека. Путь простого человека по вере будет прямее и бесхитростнее, путь же связанного разного рода этикетами и модами, политическими и культурными условностями будет менее прям и более извилист. Простой человек гораздо легче воспринимает слова И. А. Ильина, чем человек, воспитанный в западных ценностях: «Действительная свобода состоит в том, чтобы не делать того, что вызывает угрызения совести». С угрызениями совести у ценителей западной свободы часто наблюдается большой дефицит. Христианин свободной воле предпочитает добрую волю.

Для православного человека такие люди, как М. Цветаева, интересны не как пример того, как не надо жить, а как она пыталась освобождаться от своих нравственных пут, преображаться в покаянии умом и сердцем, и душой, совершенствоваться в вере, церковной, личной и общественной жизни - если это действительно имело место в её жизни. По слову апостола Павла: «Наша брань не против плоти и крови, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных...» (Еф. 6.12). В своём послании к Галатам он чётко определяет грех мужеложства, скотоложства и лесбиянства, не пытаясь найти какие-то оправдания для тех, кто привержен названным им грехам.

В жизни мало быть поэтом, надо быть, прежде всего, воспитателем самого себя и находить и создавать для себя и для близких оздоровляющую дух и душу среду обитания. Взрослый человек отличается от ребёнка, в том числе и наделённого поэтическим талантом, прежде всего, тем, что он воспитывает себя сам. А ребёнка воспитывает кто-то: родители, улица, добрые или злые начала.

Взрослый человек в России воспринимает «справедливость» как категорию русской жизни. Справедливость, в русском понимании, - это баланс свобод и обязанностей. В русской жизни категория «справедливость» социально вытесняет категорию «свобода» как спекулятивное базовое понятие этики западного мира. Многие творцы серебряного века всё это воспринимали не так. Можно утверждать, что Запад сегодня идёт по стопам «свободных» певцов серебряного века. И там уже точно должны изучать жизненный путь и творчество М. Цветаевой в деталях и обсасывать по косточкам. Находясь в эмиграции во Франции, Цветаева пишет: «Моя неудача в эмиграции - в том, что я не эмигрант, что я по духу, то есть по воздуху и по размеру - там, туда, оттуда...» Как и многих творцов серебряного века, как и многих цветных революционеров, так и современных западных творцов культуры и политики ждут искушения талантами и гордыней, в любви - развратом, трансгендерами, уходом в иллюзорный мир с духовно-нравственными трансформерами, игроманией и другими извращениями западной культуры и морали. Мы не утверждаем, что все их может вынести человеческая душа. («Простираю душу и помышления к Господу»).

Возвратимся к проявлениям покаяния и метанойи М. Цветаевой.

Стихия любовной страсти, определяющая звучание её поэзии в предреволюционные годы, постепенно ослабевает (не исчезая, правда, совсем). Её стихия начинает сковываться чувством долга, чести и верности. Душа делает шаг к Богу. Проявляется трезвый взгляд на реальную свободу:

Рыжим татарином рыщет вольность,

С прахом равняя алтарь и трон.

Над пепелищами рев застольный

Беглых солдат и неверных жён.

Свершается страшная спевка, -

Обедня ещё впереди!

- Свобода! - гулящая девка

На шалой солдатской груди! (1918)

Через любовь и сострадание Цветаевой была осознана суть подвига Царственных мучеников.

Кропите, слёзные жемчужинки,

Трон и алтарь.

Крепитесь, верные сотружники:

Церковь и царь! (1918)

Но, несмотря на то, что она смогла почувствовать жертвенный подвиг Царской семьи, она не смогла понять глубокой духовной связи Царственных мучеников с Господом.

Заповедей не блюла, не ходила к причастию.

- Видно, пока надо мной не пропоют литию, -

Буду грешить - как грешу - как грешила: со страстью!

Господом данными мне чувствами - всеми пятью! (1915)

«Грешить со страстью» - вот кредо Марины, в чём она видит своеобразную «честность перед самой собой». И это она подкрепляет своеобразной философией «оправдания безсовестности»: «Художественное творчество в иных случаях некая атрофия совести, больше скажу: необходимая атрофия совести, тот нравственный изъян, без которого ему, искусству, не быть». По-христиански, это не что иное, как гордыня или даже прелесть. Но можно ли это считать свободой? И может ли быть истинно свободным, творчески свободным человек, с детства осознанно выбравший между белым и чёрным - именно чёрное? - «Я тогда же и навсегда выбрала чёрного, а не белого, чёрное, а не белое: чёрную думу, чёрную долю, чёрную жизнь» (Мой Пушкин, 1937). Это скорее поза, юное оригинальничание, позднее закреплённое в привычку.

Дух гордости с детства внушал Марине веру в «божественное» всесилие творческой натуры, а в зрелые годы эта вера обрела многие стихотворные воплощения:

А во лбу моём - знай! -

Звёзды горят.

В правой рученьке - рай,

В левой рученьке - ад.

Есть и шелковый пояс -

От всех мытарств.

Головою покоюсь

На книге Царств. (1919)

Из записной книжки (1914): «Я не знаю женщины, талантливее себя к стихам. ... «Второй Пушкин», или «первый поэт-женщина» - вот чего я заслуживаю и может быть дождусь и при жизни».

В 1926 году она пишет С.Н. Андрониковой-Гальперн: «Я, когда люблю человека, беру его с собой всюду, не расстаюсь с ним в себе, усваиваю, постепенно превращаю его в воздух, которым дышу и в котором дышу, - в вовсюду и в нигде». М. Волошин отметил у Цветаевой склонность удаляться от человека, чтобы силою воображения сделать его своим.

Без клятв и без взяток, -

Счастью не до счетов!

Наш час с тобой краток:

В поле много цветов!

Наш час с тобою срочен:

В поле много могил! (1923)

«Я, конечно, кончу самоубийством, ибо всё моё желание любви - желание смерти», - эту мысль М. Цветаева многообразно высказывает в своих стихах и в 1919 г. и в 1934 г.:

Вскрыла жилы: неостановимо,

Невосстановимо хлещет жизнь.

Подставляйте миски и тарелки!

Всякая тарелка будет - мелкой,

Миска - плоской.

Через край - и мимо -

В землю черную, питать тростник.

Невозвратно, неостановимо,

Невосстановимо хлещет стих. (1934).

Иногда, правда, её, как натуру творческую и многогранную, посещали и более спокойные, благородные мысли: «Словесное дарование должно быть в уровень дарования душевного. Иначе - в обоих случаях - трагедия. (Я бы на выбор конечно взяла перевес души)» (1917, записные книжки.)

Однако такие прозрения, к сожалению, бывали у неё не часто. И 31 августа 1941 года она покончила жизнь самоубийством, оставив сыну записку: «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але - если увидишь - что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик».

Жизненный путь М. Цветаевой категорийно можно описать следующим образом: свобода - личность - любовь в её понимании - лицедейство, игры, вживание в образы и чужие души, упражнения по перевоплощению в её предпочтениях - творчество и деформация души в гордыне - духовный плен.

Большая часть творчества М.Цветаевой не была осознано православной, направленной на покаяние и служение Богу и Церкви. Одной из сильных движущих сил её поэзии являлась страсть, уводящая её от Бога. Но известно, вера без дела мертва, особенно без дел покаяния. М.И. Цветаеву жалко. И прежде всего, вызывает жалость то, что она с юношеских лет «опьянела» от ложно понятой свободы - в её ощущениях и чувствованиях; от свободы безудержных фантазий. Но когда она вышла на уровень понимания несвободы от свободы, рядом с ней не было человека, который бы мог ей объяснить дьявольский блеск такой свободы. Ни А. Ахматова, ни М. Волошин такими людьми не оказались.

Господь милостив, Он - сама справедливость. Безусловная же заслуга перед людьми Цветаевой в том, что она очень ярко показала пагубность для человеческой души страсти свободы, страсти фантазий и страсти эмоций, ощущений и увлечений. Она ещё раз громко сказала всем людям, что человеческая душа есть поле битвы сил света и добра с силами тьмы и злобы поднебесной. Важное практическое значение жизненного и творческого пути М. Цветаевой для современной российской культуры и строительства общественного здоровья состоит ещё и в том, что она по существу является во многом носительницей идеи предпочтения виртуального мира реальному, и в известной степени также предшественницей аномального поведения современных игроманов (в широком смысле): лицедеев, наркозависимых, прожигателей жизни, интернет-зависимых и им подобных. Поэтому изучение творческого наследия Цветаевой представляет значительный интерес прежде всего для социологов, психологов, психиатров, педагогов и всех, кто ищет истинный узкий путь к покаянию и преображению.

Воскреси из мертвых, Господи, поющия Тебе аллилуия!

Господи! Вразумляй нас на пути молитвы во истинном Твоём пути.