Ко дню памяти замечательного русского православного мыслителя - теоретика и историка русского самодержавия, публициста, историка русской литературы, пушкиноведа, театрального и литературного критика - Николая Ивановича Черняева (1853 - 13/26 мая 1910) (см. о нем), мы публикуем фрагменты из его статьи «О самодержавии», впервые напечатанной в харьковской газете «Южный край» (1894.- Ноябрь - декабрь).
Публикацию, специально для Русской Народной Линии (по изданию: Черняев Н.И. (Подп.: Н.Черняев). О русском самодержавии // Русское обозрение.- 1895.- №8.- С.761-797; №9.- С. 220-252) подготовил профессор А.Д. Каплин. Название - составителя.
О русском Самодержавии
I
Незыблемость самодержавия - основной догмат нашего государственного права и нашей государственной мудрости. Было время, когда эта истина сильно заподозривалась с разных точек зрения, но теперь это время, кажется, миновало, хотя и ныне, конечно, можно найти охотников исправлять и дополнять русский государственный строй по иноземным образцам, с совершенным презрением к русской истории, к русскому быту и к потребностям русского народа и Империи.
Все наши парламентаристы (их же еще недавно было у нас так много), сочиняя проекты разгрома русского монархического начала, руководствовались исключительно антипатией к единовластию и напускной приверженностью к западноевропейским конституциям. Они не спрашивали себя, есть ли что-нибудь общее между этими конституциями и русской жизнью. Они восхищались парламентскими дебатами, палатскими запросами, избирательными агитациями, шумными митингами и т. д., - восхищались наивно, добродушно и безотчетно, восхищались, как восхищается какой-нибудь дикарь, попавший в европейский город, широкими улицами, ярко освещенными магазинами и большими домами, и хотели наделить парламентом Россию.
Если бы эти господа получили классическое образование и имели отчетливое представление о государственных учреждениях древней Греции, они, чего доброго, стали бы хлопотать о превращении России в древнюю Аттику или Спарту, и это не было бы большею нелепостью, чем то, что они делали, ибо навязывать России английский или бельгийский парламентаризм столь же дико, как предлагать ей обзавестись архонтами, ареопагом, экклесией, филами и пр.
Но так как наши реформаторы не углублялись в даль времен и черпали свои преобразовательные планы из одних газет да из самых расхожих брошюр и учебников по государственному праву, пополняя свою легковесную эрудицию увеселительными поездками за границу, то России предлагалось ломать себя исключительно на современный западноевропейский лад, благо для этого не нужно далеко ходить за образцами и утруждать голову. Стоит только взять сборник европейских конституций, понадергать из него сотню-другую статей, разбить эти статьи на главы - и конец: Россия будет осчастливлена, великая реформа свершится без всяких затруднений. Что может быть заманчивее такой будущности?
II
Не нужно думать, что конституционные замыслы народились у нас только вчера. Они появлялись на Руси всякий раз, когда те или другие слои нашего общества подпадали под иноземное влияние. Попытки ограничить царскую власть делались или, по крайней мере, задумывались еще в XVI и XVII веках, под обаянием политической свободы или, лучше сказать, политической анархии Польского королевства.
Есть основание думать, что еще Борису Годунову при избрании его на царство бояре предлагали подписать какую-то запись, ограничивавшую его власть. Лжедмитрий I сам хотел учредить в России аристократический сенат, предоставив ему некоторые неотъемлемые права. Царь Василий Шуйский, «выкрикнутый» немногими приверженцами, урезал единовластие в пользу боярской думы. Бояре хотели добиться кое-каких «гарантий» и от Михаила Феодоровича. «Верховники», плененные иноземными, преимущественно шведскими, порядками, убедили Анну Иоанновну наложить руку на неограниченность царской власти, но из этого, как и из всех предшествующих попыток, ничего не вышло: без всякого труда и потрясений Анна Иоанновна уничтожила выданные ею обязательства и сделалась таким же самодержцем, каким были ее предшественники.
Политические мечтания декабристов и петрашевцев всем известны. Они были навеяны французской и германской политической литературой, а также революционным брожением 1789-1793 и 1848 годов. Откуда ведут свое происхождение все наши новейшие конституционные затеи, нет надобности объяснять: и они принадлежат к таким же заносным и мертворожденным идеям, какими были мечты бояр, добивавшихся ограничения царской власти при Борисе Годунове или Михаиле Феодоровиче.
Чем же объясняется, что царская власть в России с каждым годом усиливалась и крепла, несмотря на то, что ей приходилось иметь дело и с такими эпохами, как Смутное время, и с тысячами самых тяжких испытаний? Тем, что русское самодержавие органически развилось в России, тем, что оно пустило глубокие корни в русскую почву и вполне отвечает потребностям русского народа и государства, как определились они под взаимодействием географических, этнографических, исторических и культурных условий.
Только грубое невежество и узкое доктринерство могут считать наше самодержавие делом случая и чем-то таким, что может быть изменено или устранено по произволу.
Ill
Стоит бросить хотя беглый взгляд на карту России, чтобы понять неизбежность самодержавия для целости Империи. Россия занимает громадную территорию, раскинутую в двух частях света и равную одной шестой части всей суши. На этой территории живет редкое население, стоящее, по меньшей мере, не на особенно высокой степени культурного развития. Нужна была сильная власть для того, чтобы сплотить эту территорию и это население в один крепкий политический организм. Если бы эта власть была ограничена парламентом или чисто республиканскими учреждениями, она не могла бы служить цементом для такой колоссальной державы, как Россия. Вспомним, что наша родина имеет естественные границы только на севере и на Дальнем Востоке; на западе же и на юге она их лишена. Ввиду этого она еще более нуждается в крепком, связующем начале.
Опыт всех времен и народов доказывает, что громадные политические организмы не могут обойтись без твердой монархической власти. Когда Древняя Греция стала заявлять притязания на всемирное господство, она отказалась от своих стародавних учреждений и покорно улеглась у ног Александра Македонского. Древний Рим, раздвинув свои пределы за Альпы и утвердив свое господство в Африке и в Азии, сначала подпал под власть цезарей, сохранявших внешность республиканских вольностей, а затем открыто провозгласил себя империей. -
Пример Англии и Северо-Американских Соединенных Штатов нимало не противоречит нашему положению. Начать с того, что Англия приобрела свои колонии еще в то время, когда королевская власть стояла очень высоко. К тому же сами англичане сознают, что Англия и ее внеевропейские владения должны быть управляемы по двум совершенно различным образцам. Этим объясняется согласие парламента на усвоение английской королеве титула императрицы индийской. Известно, что Дизраэли смотрел на это нововведение лишь как на первый шаг к расширению королевской власти. Он предсказывал, что английские короли перенесут свою резиденцию в Индию, окружат себя там восточным блеском и будут оттуда самовластно управлять Англией. Почем знать, может быть, в его политических грезах есть доля прозорливости? Во всяком случае, английский государственный строй не есть нечто законченное и не подлежащее никакому изменению.
Что касается до Северо-Американских Соединенных Штатов, то они находятся в совершенно исключительных условиях. Ограниченные с запада и востока океанами и примыкая с севера и юга к государствам и колониям, которых им нечего опасаться, они не имеют повода страшиться за свою безопасность и хлопотать о расширении своих вооруженных сил. Соединенные Штаты, наконец, так же как и Англия, еще не совершили полного цикла своего исторического развития, и, если настанет тот день, когда они захотят объединить под своею властью весь Американский материк, республиканские учреждения Соединенных Штатов, созданные в конце прошлого века, могут рухнуть и уступить место монархическому началу, более пригодному для борьбы с сепаратическими стремлениями. Подобные примеры в истории бывали.
IV
Государство, которому постоянно угрожает опасность извне и которое поэтому должно напрягать все свои силы для того, чтобы иметь возможность всегда отразить нападение неприятеля, не может обойтись без сильной центральной власти: армия и вообще вооруженная оборона страны прежде всего нуждаются в единоличном управлении. Вот почему даже те народы, которые сроднились с республиканскими учреждениями, во время опасности прибегают к диктатуре как к единственному средству сосредоточить все свои силы на борьбе с врагом. Там, где внешняя угроза принимает характер хронического недуга, временная диктатура мало-помалу становится явлением постоянным и перерождается в замаскированный или открытый цезаризм как в переходную ступень к неограниченному самодержавию. История древнего классического мира, а также и новейшая история Западной Европы вполне подтверждают все сказанное.
Постоянная опасность извне была одной из главных причин колоссального развития русского самодержавия.
России приходилось и до сих пор приходится вести непрерывный спор о границах и за неприкосновенность своей территории и отстаивать оружием свои права на раз приобретенные земли. Объединив вокруг себя всю Русь для свержения татарского ига, московские князья тем самым оказали великую услугу родине и предуготовили торжество самодержавия для своих потомков. Последним нашлось много дела и после распадения Золотой Орды: поляки, шведы, крымские татары и т. д. зорко следили за внутренним состоянием Московского государства и готовы были воспользоваться всякой благоприятной случайностью для того, чтобы обезсилить и разорить его, расчленить на составные части, подчинить своим ставленникам, хитростью или насилием ниспровергнуть Православие в России. Независимо от собственного желания московские князья и цари сделались не на словах, а на деле защитниками Церкви и русской народности, и это окружило их власть ореолом святости и помогло развиться ей до колоссальных размеров.
Петр Первый, несмотря на все свои увлечения Западной Европой, совершенно не склонен был поступаться своими правами в чью бы то ни было пользу и не только не расшатал доставшуюся ему от предков власть, а, напротив того, сознательно и последовательно старался укрепить и расширить ее. Ему содействовали в этом тревожные события его царствования, требовавшие крайнего напряжения всех сил государства. И при Петре, и при его преемниках России постоянно приходилось быть настороже от зависти и недоброжелательства Западной Европы, с недоумением и недоброжелательством взиравшей на появление великой славянской державы.
1812 год и Крымская война наглядно показали, как относится Запад к России. Разъединенный своими домашними счетами, он дважды соединялся в одну коалицию для ниспровержения России и дважды должен был убеждаться в своем безсилии задержать развитие России, руководимой самодержавными монархами.
Та внешняя опасность, которая обусловливала сильное развитие царской власти в старые годы, существует и в настоящее время. Смело можно сказать, что в целом мире нет государства, которое так зорко должно было бы следить за своими границами, как Россия. На западе ей приходится держать армию, которая всегда могла бы отразить нападение соединенных сил Германии и Австро-Венгрии. Все наше Черноморское побережье открыто для нападения морских держав. В Азии России угрожает с юга Китай, ныне безсильный предпринять что-либо опасное для нас, но представляющий серьезную угрозу в будущем. На Дальнем Востоке России приходится иметь в виду не только морские державы Запада, но и только что народившееся военное могущество Японии.
Да, в целом мире нет государства, которому приходилось бы прилагать так много усилий и забот для предупреждения и отражения внешней опасности, как России. Это объясняется, с одной стороны, ее географическим положением - грандиозными размерами ее территории и растянутостью ее границ, - а с другой стороны, историческими условиями ее разрастания. Если бы в России не было самодержавия, его пришлось бы создать, до такой степени оно необходимо ей в интересах самообороны и более успешного подготовления к предстоящей в будущем великой борьбе, долженствующей решить великие международные вопросы, ныне стоящие на очереди.